Дейв не успевал переводить дух: смотрел на хищное великолепие рычащих спорткаров и изгиб бездонного горизонта над остовами старого города, на ленты убегающих ввысь проводов, сетей; и как посреди красной пустоши, закрученный в толпу, он казался муравьём, на которого вот-вот прольётся дождь, — пожалуй, Дейв пьянел быстрее, чем отдавал себе отчёт.

А Винс был рядом, придерживал ладонью между лопаток: с тех самых пор, как Радан куда-то (предусмотрительно) затерялся. Экий фокус: уходят двое, возвращается один. Ну надо же.

Дейв шёл аккурат со стороны парковки, озирался, точно потерянный олень на ярмарке, и в толпу нырнул со второго подхода. Если бы Кавински его не ждал, то конечно пропустил. Но он не сводил глаз, просто не мог. И даже спросил из интереса, когда они «случайно» поравнялись:

— А Раданчик?

Дейв помедлил. Его слегка вело.

— Да со знакомым столкнулся.

Винсу этот ответ понравился. Не потому, что Дейв соврал и бровью не повёл — потому что друга прикрыл. Пацанский кодекс.

Он ни за что не признается, как извечное беспокойство за надёжность раданова круга общения, пусть и подутихшее за годы сепарации, стабильно выгрызает в груди дырку: не под твоей опекой больше, а, а? Может быть. Зато по-прежнему в моей зоне влияния.

— Пошли, — кивает Винс. — Покажу, где встанешь.

Он ждёт, пока Дейв выйдет вперёд, и мягко толкает его в ссутуленную спину: туда. Мимо контейнеров, камерных вспышек и гогота. Чудовищная разница в росте, поначалу вызывающая и неудобная, оказалась казусом первого впечатления: Дейва при дальнейшей инспекции хочется сгрести в охапку, затрепать по патлатой макушке и, возможно, поставить на колени. Он бесспорно выше — зато Кавински шире в развороте плеч. И это только пятиминутные наблюдения.

Они пересекают черту старта. Встают дальше, ровно посередине, в брешь между золотистым Лексусом и чёрным Фордом. Винс расстёгивает свою дутую куртку. Лениво оглядывается.

— Тут, — говорит он и запускает руку во внутренний карман. — На-старт-внимание и стреляешь вверх. Главное замри потом, не бросайся под колёса.

За пазухой отблёскивает. Дейв шевелит губами — «хорошо». Мысленно он уже в нокауте: на замершем дыхании, загипнотизированный, тянется и касается пистолета, а согретый жаром тела металл обжигает в ответ, и волоски на предплечьях встают дыбом. Винс понимающе улыбается. Вкладывает глок в его ладонь, подводит палец к курку.

— Не забудь снять предохранитель.

Дейв его не слышит: заряженный огнестрел приятно тяжелит руку, которая ничего опасней канцелярии в жизни не держала. Кавински стоит к нему практически вплотную, с дулом чётко под ребро, и смотрит. Запоминает. А потом резко давит — Дейв не успевает воспротивиться, лишь дёргается, палец туго втапливает спусковой механизм, и ничего. Выстрел не рвёт барабанные перепонки. Курок не поддаётся.

— Блять, — задушенно выругивается Дейв. Сердце ухает в пятках. Прицельный взгляд Кавински — поверх стёклышек очков — невыносимый.

— Нравится?

Слабо сказано. Хочется одновременно выбросить пушку, точно ядовитую змею, а ещё сбегать подрочить.

— Нет, — врёт Дейв.

— Мне тоже. Предпочитаю ножи.

Они стоят ещё пару минут. Винс задушевно рассказывает про модель, калибр; про модификации прицела и ювелирную гравировку, которую ему наносил знакомый — вот здесь, воркует он, прямо по ребру корпуса. Одной рукой гладит магазин и задевает мизинцем онемевшую ладонь — другой подаёт сигнал какому-то громиле, и тот с важным видом скрывается в толпе. А потом всё приходит в движение: одни за другими вспыхивают фары, начинает гудеть асфальт под ногами. Сбоку выскакивает запыхавшийся Радан. Чёртик из табакерки.

— Винс! — кричит он.

Снова это имя, думает Дейв. И заставляет себя изобразить удивление, когда пальцы Кавински сжимаются.

— Радан, — сдержанное ворчание.

— Что? — моргает Радан, прекрасно зная, о чём речь. — Избавляюсь от старых привычек.

Кавински ничего не отвечает. Только губы в тонкую линию. Избавляется он! Столько времени бдил по старой дружбе, ведь вдвоём писали кодекс с кассетного, ещё школотой; и пунктик «по имени не называть» любимый был, самый важный, как у настоящих дядек-гангстеров. Или шпионов. Но это девчачье.

Снова колет: глубоко и больно. Очки скрывают направление взгляда.

А рядом изнывает Дейв, пытается как раз по лицам разгадать нехитрую загадку. Кончайте болтать ребусами, рвётся с языка.

Теперь их трое, как в начале бородатого анекдота. Каждый с лёгким раздражением выбирает слова и собирается что-то сказать. Площадка вокруг стремительно редеет: люди встают за обочину, оглядываются недоуменно на трёх придурков в центре. Счёт идёт на секунды.

— Ох ты, — первый вздыхает Радан. — Хоть бы игрушечную пукалку взял.

— Это подарок, — парирует Винс.

Дейв уже было рот открывает — где бы он держал этот подарок, под подушкой? — но вовремя осекается. Флегматичный кивок Радана подсказывает, что Кавински только что продемонстрировал свой постный сарказм.

— Лицензия прилагается?

— Конечно. И браслеты дружбы.

Наручники что ли? Где-то вдали и вместе с тем опасно близко, над головой, разражается гром.

— Пора, — командует Винс. Голос его наполовину тонет эхом. — Дейв, сними предохранитель и не бросайся под колёса, помнишь?

Помню, хочет сказать Дейв. Только не получается: в глотке стоит жидкая патока, бурлит и склеивает дрогнувшие губы, и он, наверное, выглядит так пришибленно, будто забыл, где оказался, раз Радан, уже зашедший за черту старта, начинает нервничать. Крутится, мешкает, рявкает на Винса. Винс молча оттесняет его дальше. Почему-то кажется, что неотрывно смотрит. Должно быть, телепатически встряхивает за плечи.

Тут же хлопает дверь четвёртого спорткара. Загораются фары во втором ряду. Дейв щурится, тянет ледяной воздух сквозь зубы, оставшись один на один со своей длинной тенью вдоль полосы. Осознание трезвит. Это явно не детский сад с заездом на четыреста два метра. Это сразу в новости. И в суд: на него сейчас направлена каждая камера, каждый прожектор. От одной мысли бросает в жар. В холод. Что, сбежишь? Вот прямо возьмёшь и сбежишь, малыш?

Он вскидывает руку — все ощущения на пределе. Находит пальцем предохранитель. Отжимает до щелчка. Вспоминает поощрительную улыбку Винса, от которой становится щекотно. Не смотри на машины: они дикие, чуют страх. Дейв подбирается всем своим существом, напоследок поглядывая на тёмные от засвета толпы по обе стороны, — и решает: а в жопу тянуть момент.

— На старт, внимание, — лает он. — Марш!

Выстрел.

Визжат покрышки, заходятся истошным рёвом двигатели, валит из-под колёс дым и пыль. Вмиг Дейв понимает, насколько важна оговорка Винса стоять на месте. Он испугаться-то не успевает, когда на него срываются два тяжеловесных монстра; сначала обдаёт лицо, потом в глаза — свет и песок. Оцепенение. Снова залп и треск горючего в трубах. Что-то тихо, смертоносно пролетает рядом. Гул удаляется. Далеко. Далеко вперёд.

И стоит невидимой пружине распрямиться, а ногам нетвёрдо ступить влево, запнуться на ровном месте, — его ловят:

— Живой, Дейв, молодец, — расторопно шепчет голос. — Ты такой был красивый.

Два круга, оказывается. Десять минут по кольцевой, не больше: «Чтоб от скуки не загнулись; зачем попусту жечь бензин?» вперемешку с «на наших дорогах не разбежишься, вот в Калифорнии…».

Винс, пожалуй, лукавит: что им до Калифорнии? Там копы на каждом углу как раз за этим: щедрыми взятками от щедрых пижонов, которые раскатывают свои тачки и енотов по трассе каждое воскресенье. По крайней мере, Дейв так вычитал в интернете, когда готовился впечатлять нового знакомого нулевой осведомлённостью.

И промахнулся.

Гонки Винса похожи больше на Форсаж, чем на детскосадовские прокаты: всё дико, без барьеров, дёшево-сердито, исключая сами авто. Из надсмотрщиков одна Шерон в середине маршрута — следит, чтобы не срезали. Путь. А вот насчёт друг друга…

Первый круг с отрывом в десять секунд пролетает тот самый чёрный Форд из первого ряда. Всё ещё раскатанный переизбытком впечатлений Дейв успевает подумать, что это до усрачки смешно: тачка больше похожа на офисную, чем гоночную, а его внутренности — на морской узел. Только облако пыли оседает наглядным доказательством: нет, не показалось. Ничего из этого. Грозовые краски вверху сгущаются — ливень обещает быть штормом.

А потом Винс сгребает его в охапку и говорит:

— Ты мне там рассказывал, что темой одной увлекаешься, я как раз знакомых подёргал, пошерстил чутка где надо…

Что? Правда?

Правда-правда. Тон вроде заигрывающий, а вроде предельно серьёзный, и позади несутся пёстрые блики во вспышках. Я вас сейчас познакомлю — только подождать, пока финиширует.

Нихрена себе. Он бы поаккуратней со словами: кое-кто случайно замечтаться может, что и гонка ради него одного. Но так же не бывает?

С дороги пышет жжёной резиной. Чужие пальцы на загривке кажутся горячее.

— Так знакомый?

— Мм. Партнёр.

И правда: не бывает. Контролируемое разочарование сносит тактильной передозировкой: Винс по привычке заглядывает за плечо, а ещё бездумно поглаживает Дейва там же, где мёртвым захватом удерживает:

— Не парься, успеем к комендантскому. Во сколько у тебя тихий час?

Да во сколько скажешь. Ладно, в двенадцать. Перспектива обитать до тех пор хрен знает где неприлично будоражит. У перспективы есть имя.

На том и решают: под какофонию всеобщего триумфа и щелчки затворов сбежать. Потеряться. Мигнуть из толпы напоследок спохватившемуся Радану — ничеголичногобратан — и ограничиться смс-кой «не жди к ужину сладкий», чтобы все кругом голову ломали: а где? А куда? Потом, наверное, будет не так весело. Дейв идею в голове скрупулёзно прокручивает, но уже знает, что купился оптом и с потрохами: он же с Винсом, как можно? И Винс сейчас кажется ему потрясным другом.

Калеб за такое диагностировал бы отсутствие вкуса. Хм.

В салоне чёрного Форда точь-в-точь, как на рекламной картинке: офисно, холодно, просторно — даже есть куда ноги вытянуть. Дейв запрыгивает вслед за Винсом на заднее, хлопает дверью и сразу получает в руки бокал.

— Друг, ты им в кошмарах сниться будешь, — болтает Кавински, разливая из бутылки без этикетки что-то спиртное и фруктовое. — Серьёзно, там девчонка в зрительском зале чуть из штанов не выпрыгнула. Послушная зверюга, а? Это Дейв, кстати, я рассказывал.

— Привет, — говорит Дейв куда-то вперёд. Или стоило начинать со «здрасьте»?

Его захлёстывает дежавю, и он коротким взмахом стопорит Винса: не наливай. Лёгкое беспокойство ворочается в груди оттого, что водителя не получается разглядеть даже с прищуром. Уличные сумерки словно пробрались внутрь, сгустились над мигающей приборной панелью. Что ж за покемон этот друг-партнёр…

— Здравствуй, — раздаётся голос из потёмок: густой, завораживающий, — Ты знаешь, Винс, мне самому приятно иногда выбираться.

— Знаю-знаю. Как благовония?

— Как всегда на высоте.

Это «здравствуй» вообще ему было адресовано?

Наконец какое-то движение: скользящее, быстрое. Рычаг передач встаёт на место и пазл в голове тоже: мужчина на переднем — весь в чёрном. Как минимум в перчатках. Блин, надо было сразу спрашивать у Кавински, кого именно из бездонного списка хотелок он ему выцепил. Там и Зодиак мелькал… И зеркало как назло опущено.

— Значит, интервью в силе? — улыбается Винс, но его рука с бокалом застывает на полпути. Может, он немного не в своей тарелке и запивает расстройство. Может, Дейву стоило обдумать посерьёзней, что просить у Санты. Резко хочется выскочить. За большим кассетным диктофоном.

— Ещё спрашиваешь. Меня редко находят по прямой наводке.

Фигура разворачивается — мелькает полоска красного галстука, запрятанная в складки костюма, и этот дивный голос снова выворачивает наизнанку:

— Надо сказать, я и сам нахожусь по настроению. Выпей с нами, Дейв, — предлагает, нет, настаивает он. — Меня зовут Шангрин. Не обижайся за меры предосторожности, идёт?

— Да, без проблем, — задыхается Дейв.

Так увлекается разглядыванием, что Винс за очками тайком косится-косится и залпом в себя опрокидывает; у Шангрина линзы и балаклава — скрывают всё, кроме цепкого взгляда. А Дейв-то думал, что у лидера культа гардероб из одних балахонов. Ха!

По стёклам начинает накрапывать.