Джордж устает воевать. У него не остается больше ничего, кроме пепла под ногтями, и он позволяет себе уйти.

Эвелин больше не знает, где ее дом. Ее жизнь меняется, и она больше не знает, что делать. Она позволяет себе не знать.

Джордж и Эвелин ищут что-то, чего, вполне возможно, и нет.

Виновная в краже и до сих пор не на эшафоте: сердце архонта должно принадлежать их без малого едва живой родине, а не человеку. Уж простите, от разбитого сердца — какой толк?

Может, задумали их такими забавы ради, а может, и не задумывали вовсе — просто нахлобучили остатки синтетики и выкинули. Обвязанный бантами подарок, кочующий из Снежной в Фонтейн; от Сандроне для Арлекино. С назначением по личному усмотрению.

Орфей вылетает из гимназии в самый разгар учебного года — как раз вовремя, чтобы застать в новой школе одну очень неприятную историю. Или две.

Общаться с Дейвом — значит быть втянутым в перипетии и желать его внимания: всего, целиком, безраздельно. Сам Дейв, разумеется, об этом даже не догадывается.

Так солёно и жарко отмель пахнет, запомни. Так на кургане маркот зацветает доказательством симбиоза. Элинас мёртв; да здравствует Элинас!

Ты тоже однажды будешь цвести, обещаю. 

Что им знать об этом? Им всем — о нашем с тобой сиротстве.

первая колба уходит, когда выталкиваю мэрил из-под падающей балки.

Они молчат. Молчат, когда свистят пули, когда исчезают младенцы из люлек, когда прыскает красным на пол. И за тебя — хоть бы одна собака вступилась. Такая вот плата за милостиво отобранное, выпотрошенное; за веру мальчишки, сжимавшего крепче крестика только ладошку сестры.

Однажды с ним такое было: забрёл глубже обычного в чащу и вышел с другой стороны, к заросшему шоссе. Сказать, что пересрался с непривычки — ничего не сказать. Память-то отшибло — думал, всё, конечная, граница. И непонятно, перевесил ли тогда ужас эйфорическое облегчение. 

Наркотрипы в шкуре хайда на эйфорию вообще были мало похожи.