говорят, меры «слишком» не существует, но как тогда по-другому описать всё то, что случилось со мной за последние полгода?

две минуты превращаются в пять часов. когда — не знаю. успеваю поймать только точку отсчёта: кажется, это был зимний поэтический конкурс. что я там, как я там — не помню, это вообще было в прошлой жизни. тогда я, наверное, жила в сибири и питалась одной брусникой. тогда, наверное, что-то во мне сломалось, потому что с тех пор я разучилась писать стихи. абсолютно. елена геннадьевна успокаивает, мол, ничего не поменялось, но я-то чувствую, что это не то. не так, как раньше. ничего не так, как раньше. как от этого избавиться?..

сложно восстанавливать хронологию, когда ты ничерта не помнишь: была счастлива. и сейчас счастлива. только по-другому. сложно улавливать разницу, когда на выпускном рыдаешь родителям в плечи, потому что сердце разрывается от боли и какой-то щемящей нежности. «когда ты станешь большим, сын, мне очень хочется знать, дочь, мне очень хочется верить…» а ты уже большой, но ещё такой маленький — и не достаёшь до пола ногами (а пол к тебе тянется, тянется, но всё никак не может дотянуться), и голод совсем не фигуральный (летом окна почти не закрываются, маме проще звать на ужин).

мама.

через что она проходит каждый день, как выдерживает? кто-нибудь видел её глаза? а улыбку? «мам, дай салфетку, пожалуйста», — просит дания, когда мы едем на машине в питер. салфетки кончились, зато единение с семьёй и бесконечная любовь — нет. зеленоград действительно зелёный, жилые постройки на окраине высокие и похожи на гулаг. не самая лучшая ассоциация: дома-то и правда красивые. мама смотрит вверх и замечает, что солнце сравнялось с рыжей плиткой на одном из зданий. мама чуть ниже меня, такая мягкая и добрая, и я почти слышу, как бьётся её сердце. оно создало меня восемнадцать лет назад, продолжает создавать и сейчас. мам, что брать с собой во взрослую жизнь? на этот вопрос, как ни странно, мудрее всего отвечают младшие члены семьи: «алсу, выкинь мусор, пожалуйста» — они выбрасывают в полиэтиленовый пакет фантики, кожуру и огрызки. мы едем обратно в казань.

когда мыслей становится много, боюсь не успеть, потому что хочется уместить в слова всё, что туда априори не должно помещаться. вот фраза «нет слов», например. слов никогда нет, но всегда есть — зависит от мастерства и степени страданий. наиля, ты помнишь, как мы дрались в детстве за игрушки? на самом деле, я тоже нет. три года против десяти лет характеризуют изменённую поговорку «один в поле воин», и именно поэтому побеждают. карантин. мы заперты в квартире без возможности уйти друг от друга. что было? отвратительно воспроизвожу это в сознании, потому что те моменты, которые больше всего хочется оставить в памяти, выжечь, выскоблить на подкорке мозга — забываются проще остальных. закон мёрфи. ты занималась на кухне, а я — в своей комнате, прилагательные «стеклянный, оловянный, деревянный» — исключения. ты не всегда умеешь признавать поражение, мама вшивает веточки растений в твой гербарий. «мы сидим на лавочке во дворе и пьём из пластиковых стаканов». неправда, мы никогда не сидели во дворе, в отличие от серёжи драгни. мне просто нравится эта песня. слишком сумбурный поток раздумий.

слишком. опять, да?

нет, снова.

здравствуйте, призраки завтра. может, и не призраки, может — эхо, под которое мы с папой танцуем на съёмках клипа для выпускного. я хочу рыдать, потому что у меня села социальная батарейка. я теряю навык общения — ненадолго, лишь на этот вечер, однако легче жить почему-то не становится. внутренний холод мгновенно охватывает физическую оболочку, и спасают меня только папины объятия. и цветастый шарф. но больше объятия. вспоминаю, что у меня была черепашка. даже две! единственный рандомный факт о себе, который я смогла тогда придумать. как работает фантазия? какой набор нейронов надо задействовать, чтобы перестать казаться себе позорищем? папа говорит, всё познаётся в сравнении. сравнивать трудно, и это даже на определённом этапе надоедает, но потом я смотрю выступление жени чебаткова и снова ставлю себя в шаткое ментальное положение. когда выворачивают душу наизнанку, невозможно не откликнуться; концерт, предназначенный для психологической разгрузки, внезапно вспарывает мою защитную оболочку и перестаёт быть развлекательным контентом. мы не можем жить без космоса — кажется, так? и пора бы уже, наверное, приучить себя не удивляться тому, что я раскапываю в каждой мелочи бездну, в которую сама же и проваливаюсь, но пока не получается. пап, когда-то придётся отпустить, мне тоже тяжело это признавать. когда придётся, я буду с тобой.

я в очередной раз сижу в море своих слёз и думаю: я же организовала тебе место в венке сонетов, там ещё двести таких втиснется, какого чёрта ты выплёскиваешься наружу? человек может не быть морем, но море — это обязательно человек. «то, что море безмолвно — не значит, что море спит».

мысли скачут, и я останавливаюсь вот на какой — хочу перечитать школьную программу. прожить эти истории заново, с иными взглядами и мнениями. хочу знать наизусть кучу любимых стихотворений, а на данный момент могу рассказать только «от окраины к центру» и парочку работ бориса.

…жаль, заметки не материальны и не могут разбухать от записанных мыслей, как, например, блокнот. жаль, потому что звучало бы как минимум образно. как максимум — жизненно.