Важный дисклеймер!

Внимание! В данной главе присутствует описание приёма некоторых наркотических средств. Читайте с осторожностью. Также автор не пропагандирует и не поощряет приём любых наркотических средств. Наркотики — зло. Всё, что описано в данной главе, является авторским вымыслом и на самом деле не существует.

Антон очнулся от громких криков Иры и ударов в дверь ванной. Он сидел на полу, впиваясь острыми коленками в свой подбородок. Во рту — привкус крови, на лице — мокрые дорожки от слёз. Перед ним, на холодном и идеально чистом белом кафельном полу лежал дорогущий телефон, купленный совершенно недавно, с вдребезги разбитым экраном. Последние несколько минут напрочь выпали из его головы. Единственное, что он точно помнил — слова Арсения, которые звучали хлеще, чем розги, рассекающие воздух перед ударом. Антон чувствовал каждый взмах: по лицу, по рукам, по сердцу. Голос Иры постепенно становился всё чётче, и терпеть его уже было совершенно невозможно. Антон потянулся к двери, поворачивая небольшую защёлку, на которой держалась вся оборона его песочного замка. Ровно в следующую секунду в ванную ворвалась Кузнецова.

Впервые за все годы отношений Антон видел её такой: взъерошенная, испуганная. Она буквально упала на колени, обхватывая лицо Шастуна и убирая с его лба спутанные мокрые кудри. Ира старалась заглянуть в глаза, проверить, как зрачки реагируют на свет…

— Ты что… — Шастун пытался отвернуться, но девушка упорно разворачивала к себе его лицо.

— Что с тобой, Антош?! — она очень быстро тараторила, её голос всё ещё срывался на хрип.

— Всё нормально, Ир, — Антон хватался за руки Иры, стараясь отодвинуть их от себя, но девушка оказалась куда проворнее. Она крепко обхватила мужа за плечи, прижимаясь к нему всем телом, утыкаясь носом в лицо. — Ир, отпусти, пожалуйста.

— Боже, я так испугалась, Антош! Что случилось? Почему ты плачешь? Что сказал Арсений?

Она тараторила много вопросов, но до Антона дошёл только один: тот, где она спрашивает про Арсения. Шастуну пришлось с силой отрывать от себя руки Иры, чтобы подняться. Это получилось не с первого раза — ноги почему-то не держали. Девушка тут же подала руку, и её помощь пришлось принять. Кудрявый бросил взгляд в зеркало и сам обалдел от собственного вида: отвратительный, зарёванный, покрасневший, а с губы стекает капля крови — прокусил. Было страшно даже представить, что сейчас думает Ира, видя его таким, но… Но почему-то большей половине его нутра было попросту плевать.

Шастун наклонился к раковине, включая ледяную воду, пытаясь отмыть своё лицо. Ира маячила за спиной, стараясь подхватить ещё шатающегося парня то под руки, то за спину.

— Антон, скажи мне, что случилось?

С каждым вопросом становилось всё ужаснее. Антон совершенно не мог придумать ни одного адекватного ответа, который хотя бы частично походил бы на правду, чтобы можно было бы действительно поверить в то, что всё не так плохо. Судя по одному только его лицу — всё очень плохо.

— Ира, отвали, пожалуйста, — последнее слово пришлось прикрикнуть. Девушка резко отпрянула от мужа, глядя на него с неким страхом в глазах, появившимся буквально через секунду.

— Ты ведь… с Арсом говорил? — она говорит чуть тише, чем до этого, прижимая ладони к своей груди.

— Да, — сухо отвечает Антон, лишь на секунду доставая голову из-под крана.

— С ним что-то случилось? — Ира старается выведать хоть какую-то информацию. Ступает осторожно, как по тонкому льду.

— Нет. Мы просто поругались, — Шастун вытащил мокрую голову, тряхнув волосами по направлению ванной и стянул с вешалки полотенце, накидывая его на себя.

— Поругались? Антон, у тебя истерика случилась…

— Просто мне высказали, какое я чмо, — бросил парень, обходя Иру и выходя из ванной.

Девушка потупила несколько секунд и вышла следом за ним. Старалась держаться на расстоянии, но всё равно не отступала.

— Антон, это не нормально… Всё ведь у вас хорошо было, ты же у него в Питере был…

— Блять, Ир, — рявкнул Шастун, с вновь появившейся злостью вытирая мокрые волосы. — Я не хочу сейчас обсуждать это, хоть убей. Вопрос чисто рабочий, появилась информация по съёмкам, где всё получилось не так, как планировалась. Да блять, реально, я не хочу обсуждать это, ок? Можешь хоть тут меня не трогать? Всё, я курить.

Шастун сбросил полотенце на диван, схватил с подоконника пачку сигарет и закрылся на балконе. Он до сих пор не мог поверить в то, что случилось. Никогда раньше Антон не жалел так сильно о своих действиях, как сейчас. Хотя, нет… жалел однажды — когда женился. Но сейчас вопрос совершенно не касался Иры. Он касался его самого, Антона, Фёдора и Арсения. О том, что было в клубе, Попов никогда не должен был узнать. Ни-ког-да. И в какой момент жизни Багов появился и выдал то, о чём поклялся никому не рассказывать? Отвратительно. Отвратительно и ужасно. Именно сейчас Антон чувствует себя самым настоящим предателем. Словно всё, что было с Ирой — было в числе разрешённого, но Багов… Нет, об этом никак нельзя думать сейчас. Никаким образом, иначе это точно не приведёт ни к чему хорошему. Уже не привело.

Антон закуривает вторую — не помогает. Нужно позвонить. Позвонить Багову и узнать, какого хера происходит, каким образом он связан с Арсением. Зажав сигарету губами, Шастун идёт через всю квартиру в ванную на поиски своего телефона. Проходит мимо удивлённой, но ничего не говорящей Иры и находит телефон там, где оставил. Разбитым. К хуям.

— Да блять… — Шаст пытается хоть как-то нажать на экран, что совершенно никак не получается — телефон не отвечает. Парень стряхивает сигарету в раковину и делает ещё одну затяжку, в попытке вывести аппарат хоть на какое-то подобие реагирования. — Всё по пизде.

В голове лишь сильнее появляется желание забить на всё большой и жирный и съебаться нахуй с этой планеты. Шастун смотрит на своё отражение — просто отвратительный. «Как и всегда» — хочет добавить разум, но не решается. Антон возвращается на балкон, оставив телефон на кухонном столе. Если бы Ира знала, что происходит… Да ей бы никогда в голову не пришло, что Антон может сам заколотить свою крышку гроба. Никому бы в голову не пришло. Но Антон смог. Он тушит окурок, достаёт следующую сигарету. Курит, курит, курит и не накуривается. Стоит ему перестать что-то делать, как перед глазами снова Арсений, снова в голове разговор с ним всплывает, и сделать с этим совершенно ничего не получается. Напиться надо. Выпить очень много, чтобы одни вертолёты остались.

***

Антон в очередной раз очень хочет вернуться в детство. Туда, на такой далёкий и родной левый берег Воронежа. Бегать с пацанами в футбол; думать о том, как бы полапать Настьку за плоскую задницу; прятаться за деревьями и пить «Колу», заедая «Ролтоном» — но только чтобы мама в окно не видела, иначе звездюлей точно отхватишь. Там, в Воронеже, всё было намного проще. Антон не думал о будущем, старался жить сегодняшним днём. Тот Антон, из прошлого, улыбался куда чаще «настоящего» Антона. Не потому, что нужно снимать очередной выпуск шоу, и даже не потому, чтобы хоть как-то показывать своим коллегам, что ты не погряз в депрессии и выгорании. «Настоящий» Антон уже не хочет улыбаться и плакать даже не хочет. Единственное, что съедает его изнутри подчистую — тотальное чувство вины. Такое сильное, что кажется, будто других чувств в нём уже скоро совсем не останется.

Антон винит себя за развод родителей — какое далёкое и ужасное воспоминание… Как бы Шастун не пытался избавиться от него, даже несколько раз прорабатывая с психологом, оно возвращается всё чаще и с новой силой. Хотя, что он мог тогда сделать? Он был совсем ребёнком, когда начались первые скандалы в семье. Их Антон на самом деле помнил очень плохо, но некоторые смутные воспоминания всё-таки прокрадывались в создание какими-то мутными картинками. Антон точно помнил, как плакала мама, прячась на кухне по ночам. А он подглядывал за ней в мелкую трещину на мутном стекле двери. Папа тогда уходил из дома и иногда не появлялся по нескольку дней. А потом возвращался с подарками, цветами и всё снова налаживалось. На какое-то время. А потом снова крики, звон посуды на кухне, громкие хлопки дверьми, и папа снова уходит. А однажды он ушёл навсегда. И следующий раз, когда Антон его увидел, настал только тогда, когда парню уже исполнилось двадцать.

Антон винит себя за расставание с Ниной — она была первой девушкой, с которой он пытался построить серьёзные отношения. Добрая, милая, заботливая. Нина была как глоток свежей воды знойным летом. Она всегда встречала его с института, помогала в учёбе (которую Шаст постоянно и успешно проёбывал), кормила. В ней души не чаяли бабушка и мама. Вместе с ней Антон чувствовал стабильность, которой больше не ощущал никогда в жизни. Как было бы круто вернуть то спокойное время, когда они встречались, гуляли, целовались по подъездам, ездили на слёты КВН. Ещё одно прекрасное и беззаботное время. Наверное, Антон мог бы даже сказать, что до сих пор любит её, но как-то очень особенно. Не как девушку, а как давнего друга.

Антон винит себя за то, что вообще начал встречаться с Ирой — он никогда не мог признаться себе, что она всегда была лишь заменой чему-то большому, что уже давно пропало из груди, а может никогда и появлялось там. Ровно такой же заменой когда-то была и Нина. Потом пропал КВН и Камеди батл, началась долгая и упорная работа в Москве. Потребовалось много сил, чтобы научиться жить на два города, и с помощью Иры он пытался приводить себя в нормальное состояние после долгих поездок. Ира никогда не была плохой, но она была просто не такой, какой ему было нужно. Сейчас Антон это понимал, но ничего уже не мог поделать. Она была самым настоящим бельмом на глазу, которое сам Антон вынес на первый план своей жизни.

Антон винит себя за то, что не увидел чувства Арсения раньше — всё могло бы быть совсем иначе. Уже потом, лежа в постели в Питере, Шастун узнал, что Попов влюбился в него чуть ли не во время их первой встречи. Ещё с далёкого две тысячи шестнадцатого он успешно скрывал свои чувства и первое время даже боролся с ними, и это у него вполне получалось. И если бы не развод с женой, возможно, это бы даже удалось подавить, но жизнь повернулась таким образом, что с каждым днём всё становилось хуже. Часто Антон задавался вопросом: а что, правда, было бы, если бы Арс признался раньше? Или если бы сам Антон это заметил? Как бы он поступил тогда? Смог бы переступить через себя, через своё «пацанское» восприятие мира и дать шанс на отношения с каким-то мужиком? Вряд ли. И за это Антон тоже винил себя.

А сейчас всё вышло за такие рамки, что впору начать винить себя за то, что вообще появился в этом мире. Антон рушит чужие жизни — родителей, Нины, Иры, Арсения. Жизни сотен… нет, сотен тысяч девчонок по всей стране и за её пределами. Вся эта популярность для него выходила лишь боком — Антон вечно старался и никак не мог оправдать даже собственные ожидания, не говоря уже о том, как близко к сердцу переживал все негативные комментарии в свою сторону. «Антон поправился», — блять. «Зачем подстригся? Без кудряшек Антон не красивый», — блять. «Антон стареет», — да блять.

Антон сидит на широком кожаном диване, запрокинув голову назад. Перед ним — низкий столик, на котором лежат несколько зип-пакетиков с чем-то сушёным, больше напоминающим подобие мха. Рядом с ними, в полном хаосе — несколько мелко оторванных кусочков фольги, пару булавок и он — повелитель всея вечера — полностью прозрачный, стеклянный бонг Бонг — устройство для курения. Как правило, представляет собой небольшой сосуд, частично заполненный водой, с конусообразным отсеком для тления табака. Всё там же на столе стоят несколько закрытых бутылок пива: две начатые и ещё штук пять под столом, пустые.

Антон отрывает затуманенный взгляд от потолка, медленно переводя его на соседнее кресло, в котором сидит худой длинный парень. Шаст ощущает своё тело размоченной ватой и каждое движение приходится делать с усилием. А вот парень рядом двигается чуть быстрее — он довольно легко тянется к бонгу, засыпает в него щепотку того самого мха, прижимается губами к трубке и быстро затягивается, подогревая фольгу зажигалкой. По комнате снова вязкой патокой расползается терпкий горький запах. Антон смотрит на парня огромными зрачками, пока тот не протягивает их трубку мира. Шаст кое-как заставляет себя потянуться к ней, перехватывает ватными пальцами и, чиркая зажигалкой, затягивается следом. В лёгкие моментально бьёт горечь, но Шастун и не думает останавливаться — всё это дает нереальное чувство, которое он так давно не ощущал.

— Ша-а-аст, — раздается в тишине развязный голос парня напротив. — Ша-а-аст…

— Чё? — бросает кудрявый, еле разлепляя покрасневшие глаза.

— А чё ты такой курчавый, — бросает тот и лениво смеётся. Этот смех заражает и Шастуна, который широко улыбается, запуская пальцы в свои волосы.

— А хуй его знает… — дурно хихикает Антон, вытягивая кудри в длинные прямые пряди.

— Давай отрежем нахо-о-ой?

— А хули нет, зая, еба-а-а-ашь Видео: «Зая, ебашь его, зая!»! — отвечает комик, парадируя известный интернет-мем.

Вусмерть накуренный парень поднимается с кресла и уходит куда-то в соседнюю комнату, возвращаясь через пару минут с канцелярскими ножницами. Как только Шастун его увидел, оба снова разразились в порыве дикого смеха. Возможно, в любой другой раз Антон бы задумался о том, стоит ли менять образ так резко, но точно не тогда, когда в его разуме только трава. Уже через мгновение оба стояли в ванной перед зеркалом, по очереди срезая с головы Шастуна длинные пряди, при этом даже стараясь делать это как-то более-менее ровно.

Антон смотрел на своё отражение и смеялся чуть ли не со слезами на глазах. Выглядел он, конечно, просто отвратительно, но это доставляло настолько сильное удовольствие, что остановиться было просто невозможно. Да и смысла в этом уже не было — начало уже было положено.

***

— Да, мам, я только что прилетел. Вот иду за багажом. Нет, всё вообще в полном порядке, посадочка мягкая, как обычно. Да минут тридцать, и я дома буду. По дороге в магазин надо? Да мне не сложно совсем, что ты! Хорошо, не буду отнимать эту привилегию у отца. Всё, давай, ждите.

Арсений положил трубку, убирая телефон в нагрудный карман джинсовой куртки и поправляя на плече небольшую сумку с документами. Как же ему повезло урвать последний билет на прямой рейс до Омска. И почему все вдруг решили, что лететь им нужно именно в этом направлении? Мужчина шёл в толпе по таким знакомым коридорам до большого зала, где на длинной ленте кружился его чемодан. Как же хотелось уже поскорее добраться до дома и расправить длинные затёкшие ноги.

Арсений вызывает такси сразу, как только ноги касаются разбитого асфальта родного города. Машина обещает быть на указанной актёром точке через пять минут, поэтому покурить мужчина решает оставить до дома. Но желательно где-то не во дворе — чтобы не травмировать тонкое душевное состояние матушки, которая вечно надеется видеть сына хорошим мальчиком и, если бы увидела у него в руках сигарету, определённо бы выбила из рук, да ещё и по шее надавала. И плевать, что сыну уже почти сорок — для неё он всегда будет маленьким мальчиком.

Такси подъезжает на самом деле достаточно быстро, как только Арс доходит до парковки. Быстро закидывает вещи в багажник, садится на заднее сиденье, уточняет адрес и ставит наушники в уши, включая одну из песен, которая определённо скоро надоест. Какое-то слишком странное чувство он испытывает, каждый раз приезжая в Омск. С одной стороны — город детства: здесь он родился, в первый раз разбил коленку во дворе, ходил в сад, школу, посвящался в октябрята, летом ездил в пионерлагерь, здесь же встретил развал Советского Союза, потерю работы отца, голодные годы, первые влюблённости, даже все его любимые кошки, которых они так выпрашивали вместе с Юлей — тоже были здесь, в Омске. Арсений помнил каждую улицу, по которой его везло такси: здесь он ходил на первое свидание с Ленкой (ему тогда было лет девять, и всё свидание состояло из прогулки до магазина за мороженным, на которое мама дала первые карманные деньги), в этом небольшом скверике подрался в первый и последний раз, а в том магазине (на месте которого уже лет десять как находится кафе) украл жвачку. Дальше за углом, если повернуть — его первая школа, из которой его перевели, потому что родителям пришлось сменить жильё; если пройти ещё чуть дальше — кружок единоборств, на которые Арсений ходил около месяца, как раз после той единственной драки, а потом бросил. Такое огромное количество воспоминаний заставляло волосы на руках вставать дыбом, а по спине бежать неконтролируемую толпу мурашек. Так странно видеть места, которые помнят тебя совсем молодым. Даже не просто молодым, а скорее, ребёнком. Каким бы был он, Арсений, если бы когда-то давно не решился на переезд в Петербург? Смог бы он добиться хоть толики того, что имеет сейчас, останься он на этих длинных холодных улицах?

Чем ближе к дому родителей, тем проще отчего-то становилось. В этой части города жизнь Попова была связана не так сильно. Можно было даже сказать, что вообще не имела ничего общего, кроме, пожалуй, родителей. В квартиру, где они живут сейчас, Татьяна Алексеевна и Сергей Александрович переехали уже после того, как сын выпорхнул из гнезда, поэтому именно к этому району сам Арсений не имел практически никакого отношения. Вот машина свернула на их улицу, проехала до «Пятёрочки» и съехала во двор.

— Подождите! — поспешил остановить таксиста его засмотревшийся по сторонам, пассажир. — Остановите тут, пожалуйста.

Суровый мужчина на водительском сидении молча кивнул и включил «аварийку». Попов быстро вышел из машины, обходя её сзади, и достал из открывшегося по кнопке багажника свои вещи. Кивнув водителю в знак благодарности, Арсений направился в магазин, по пути накинув на голову капюшон. Пробежавшись по рядам, взял самые вкусные и дорогие конфеты, которые очень любила мама, и бутылку шампанского — всё-таки надо отпраздновать его приезд, что бы там ни говорили родители. Расплатился Арсений без приключений и, перехватив сумку с вещами в одну руку, а пакет с купленными подарками в другую, направился к родительскому дому. И уже подходя к подъезду (оставь свои парадные в Питере, Арсений), вспомнил, что не мешало бы перекурить, поэтому ловко свернул за дом, словно глупый школьник.

Арсений стоял под балконом второго этажа, облокотившись спиной на желтую кирпичную стену знакомой пятиэтажки. Перед ним — большой заросший всевозможными сорняками двор. Когда-то давно здесь была ещё и детская площадка, но за давностью лет осталась лишь одна ржавая лестница, на которой бабульки теперь вытряхают свои советские ковры. Погода в Омске оставляла желать лучшего. Несмотря на то, что весна уже была в самом разгаре, где-то во дворах ещё не растаял снег, из-за чего земля превращалась в настоящую кашу. Сразу за подобием зелёной зоны — точно такая же пятиэтажка, отличающаяся лишь балконами, которые здесь ставили кто во что горазд. Совершенно никакой красоты, никакого порядка… Арсений переминался с ноги на ногу, с некоторым волнением представляя встречу с родителями. Если быть откровенным, он на самом деле и не знал, зачем задумал эту поездку, ведь у него было так много планов, которые требовалось завершить до конца месяца. А вместо этого, рискуя потерять большие бабки, он отказывается от ближайших проектов, просит перенести на «да когда угодно» и просто сбегает от большого города, стараясь окунуться в свободу, которой у него больше никогда и не будет.

В этом дворе понимаешь, насколько сильно ты отрешён от большого мира. Именно тут в полной мере ощущаешь себя «Сенечкой», — если зовёт мама, «сыном», — если отец, «мелким», — если Юля. Арсений потушил сигарету о стену, бросив бычок в пачку (привычка) и затолкал её куда подальше в сумку, чтобы не нашла мама. А то вот точно не хотелось бы объяснять ей, почему он матом ругается, да ещё и курит.

Вздохнул, кашлянул, поправил куртку, взял вещи и пошёл к подъезду. Своим ключом открыл дверь, поднялся на пятый этаж и… ради приличия, позвонил в звонок. А, и ещё — совершенно искренне заулыбался.

А дальше всё по отточенному плану: долгие объятия с мамой в коридоре, бесконечное число поцелуев, укоризненный взгляд и вопрос: «Почему от тебя сигаретами так пахнет?»… «Мам, представляешь, в такси пропах!»; чуть более короткие, но такие же сильные объятия с отцом, вышедшим из спальни на радостные крики Татьяны; извечная реакция на подарки: «Ну зачем ты покупал, Арсений?! Это же так дорого!», универсальный ответ: «Я могу себе это позволить» и мгновенно появившиеся миллион вопросов о том, как долетел, хочет ли кушать, сильно ли устал, может быть, хочет поспать…

Арсений видит бурную реакцию мамы и не может не нарадоваться тому, как сильно она счастлива его приезду. Возможно, если бы сын жил в Омске, такого счастья на его приезд и не было, а вот когда расстояние между близкими более тысячи километров, каждую минуту нахождения рядом воспринимаешь как великое счастье. Отец прошёл на кухню, поставил чайник, доставая из холодильника кастрюлю борща.

— Только немного, пап, — просил Арсений, садясь за стол, когда матушка уже таскала всё, что было дома съестного.

— Нормально, — буркнул Сергей Александрович. — Смотреть на тебя больно — одни кожа да кости.

— Не слушай его, Сенечка, — пролепетала мама, поцеловав сидящего за столом сына в самую маковку. — Ты очень хорошо выглядишь. Просто кто-то хочет, чтобы кто-то ещё в доме весил за сотенку, — конец фразы женщина произнесла куда тише, чтобы муж не услышал, но это не так уж и помогло, потому что в следующее мгновение раздался командирский голос отца.

— Я всё слышал, Таня!

Арсений с матушкой прыснули от смеха.

— Кстати, сынок, как там наша Кяша? — постаралась как можно скорее перевести тему Татьяна Алексеевна.

— М! — Арсений резко вскочил со своего места и побежал в коридор, где всё ещё стояла его сумка. Там пришлось чуть порыться, но с самого низа мужчина достал аккуратно сложенный лист бумаги. — А вам тут передали!

Сергей Александрович как раз ставил на стол тарелку с борщом, когда сын передал в руки матушки, которая сразу потянулась за очками, передачку. Она быстро раскрыла лист, и на её лице засияла улыбка. Бумагой, которую передал Попов-младший, оказался рисунок от внучки, сопровождаемый написанной лично ею запиской.

— «Любимым Бабушке и Дедушке!», — прочитала Татьяна Алексеевна и протянула бумажку мужу. — Ты посмотри, какая умница — без ошибок!

— Конечно без ошибок, — ухмыльнулся Арсений. — Мы с ней раз шесть переписывали.

— Вся в тебя, — с улыбкой буркнул отец и потрепал сына за плечо. — Ну хоть с годами писать научился правильно.

— Серёж, ей всего семь! — смутилась женщина, расправляя лист и ставя его на полочку с книгами. — Нужно будет убрать в папочку с другими рисунками. Так, Сень, садись кушать. Чай будешь зелёный или чёрный?

— А я думал, мы будем пить шампанское! — возмутился мужчина, обратно занимая своё место перед тарелкой.

— Шампанское с борщом?! — удивился отец, садясь рядом и доставая телефон, набирая номер дочери. — Юлёк вечером приедет с работы, там и попьем.

— Справедливо, — согласился Арсений, добавляя в тарелку красных щей ложку белой сметаны.

***

Антон от своего ночного кутежа отходит очень тяжело. Голова раскалывается от смеси алкоголя и травы. Прошли те прекрасные времена, когда он мог тусить сутками напролёт и на утро чувствовать себя как огурчик. Теперь же, перешагнув порог тридцатилетия, ему хотелось просто умереть и, желательно, мгновенно, чтобы больше не ощущать боль, переходящую уже на всё тело целиком. Антон уснул прям на том же диване, где проводил время. Что удивительно — его товарищ, хотя того больше хотелось назвать просто собутыльником, спал на своей кровати в спальне, как приличный человек. И только Шастун уснул прям сидя, запрокинув голову на плечо. Отвратительное ощущение. Возможно, его ужасное состояние сейчас зависело в том числе и от неудобной позы сна. Хотя, какая к чёрту разница вообще, если последнее, о чём стоило сейчас думать — затёкшая шея?

Антон поднялся с дивана, ища глазами свой мобильный. Тот лежал на полу под заставленным стеклотарой столом и был выключен. Шастун попытался несколько раз включить его, но было бесполезно. Видимо, села батарейка. Парень решил, что разберётся с этим вопросом чуть позднее, а пока нужно было срочно умыться, а в идеале — принять полноценный душ. Но стоило комику только войти в ванную комнату, как его чуть ли не током шибануло.

— Ёбаныйврот! — охрипшим от пьянки голосом процедил Шастун, глядя на своё совершенно ужасное отражение в большом зеркале. — Бляяяять.

Он разглядывал обрывки своих некогда длинных прядей и только потом опустил взгляд в раковину, где частично оставались следы ночной стрижки. Мысли в голове забегали столь быстро, что появилось такое чувство, будто бы Антона снова начало мутить. Его убьют на работе. Да и сам себя Антон хотел уже прибить, если честно. Нет, это точно какая-то муть. Ну, спасибо, что хоть тату на всё лицо не набил, пока был накуренный. Волосы, в конце концов, не ноги — отрастут.

Антон старался не думать о том, что ему устроит Стас, когда он придёт на работу. Шаст быстро стянул с себя одежду, встал под душ и ополоснулся так быстро, как только мог. Без волос было отвратительно неудобно. Казалось, что фантомные пряди ещё лезут в глаза, а стоило встать под струи воды — что они снова спадают на костлявые плечи. Вылезая из душа, Антон наспех вытерся первым попавшимся под руки полотенцем и кинул в стиралку. Снова взглянул в отражение. Нет, это всё-таки было ужасно. Антон так привык к своей причёске, что казался себе слишком некрасивым. И уши его торчали теперь слишком сильно, и подбородок сразу стал какой-то огромный, и вообще форма черепа не очень… Хотелось сбрить все остатки волос «под ноль» и пришлось приложить достаточно большие усилия, чтобы убедить себя в том, что лучше это сделает гримёр Оля, которая ещё и выполняла роль штатного парикмахера для всех ребят.

***

Антон терпит ругань Стаса, на кучу вопросов от съёмочной команды отмахивается — врёт, что напился и побрился на спор. Ире врёт о том, что в волосы попала жвачка. На её сразу несколько способов спасения волос от такой проблемы — снова отмахивается, твердит, что ему всё равно. Антон весь день пытается связаться с Арсением, но тот игнорирует любые его звонки и сообщения. Даже на вызовы с чужих телефонов (а Антон пробовал и такой фит) не отвечает. Шастун материл его с каждым гудком всё сильнее, а после попыток Иры поговорить о случившемся с ним после съёмок, решил, что больше терпеть это всё не намерен, и снова свалил туда, откуда пришёл утром.

Антон не заметил, как все его дни скатились в один сплошной круг — попытки связаться с Арсением, алкоголь, травка, работа, ссоры с Ирой, снова алкоголь, чужие квартиры, сомнительные гости, очередные попытки связаться с Арсением и постоянное одергивание себя от поездки в Питер. Весь этот кутёж нереальный на третий день наконец-то привёл к тому, что Шастун просто не мог подняться с дивана. И тогда парень, у которого он практически прописался, предложил то, что поможет ему прийти в себя. В любой другой ситуации Антон бы отказался, но после кучи сообщений от Стаса о том, что он опаздывает — соглашается и принимает в обе ноздри по тонкой белой дорожке. Его состояние на самом деле мгновенно меняется от «хочу сдохнуть» до «самое время работать!» И Стас даже ничего не замечает, лишь отмечая огромные синяки под глазами, которые приходится замазывать чуть дольше обычного.

На пятый день загула, стоя в семь утра в чужой ванне, Антон смотрит в раковину, заляпанную красными пятнами крови и понимает, что пора заканчивать. Он поднимает усталые глаза и наблюдает за тонкой струйкой крови, стекающей по подбородку.

— Тошка-а-а, — раздался тихий голос откуда-то с кухни. — Ты чё-то там завис надолго. Идёшь?

— Лёх, — чуть громче ответил Шастун, вытирая кровь туалетной бумагой. — Я не буду. Пора заканчивать марафон, у меня ноздри не выдерживают, — он вышел на кухню, глядя на сидящего за столом парня, перед которым лежал маленький пакетик с белым порошком.

— Ну как знаешь, — он пожал плечами и снова опустил голову, деля небольшую кучку на тоненькую дорожку.

Шастун едет на работу на такси, совершенно не понимая, как его занесло в подобные глупости. Оставалось надеяться, что никаких последствий подобного кутежа не отразится на его организме. А ещё за машину было бы хорошо не садиться как можно дольше…

Антон оставил попытки связаться с Арсением еще дня два назад, когда Матвиенко сказал ему, что тот уехал в Омск на неопределённый срок, полностью бросив все свои дела. И даже на звонок Серёжи (а такие звонки считались самой настоящей редкостью) ничего не ответил. Лишь через пару часов прислал короткую смс-ку, что уехал в Сибирь и не знает, когда вернётся. Антону было даже страшно представить, какое количество пропущенных оставил этому адресату. И ещё Шастун старался не вспоминать о том, что мог понаписать в сообщениях, когда не успевал убрать подальше телефон. Единственное, что радовало — Ира, которая даже не интересовалась, где он. А то шанс наговорить ей что угодно лишнее был слишком высок. Антон просто старается надеяться на то, что всё будет нормально.

На джинсы капнула маленькая алая капля.

— Блять, у вас не будет салфетки?

***

Арсений медленно открыл глаза, и первое, что он увидел — большое окно, за которым, казалось, ничего нет. Только яркий свет, смешанный с солнечными лучами. Кажется, живя в своём Петербурге, он совсем забыл о том, что такое солнечные денёчки. От соседского дома отскочил солнечный зайчик и пробежался по стене его комнаты, попав несчастному Попову прямо в глаз. Арсений зажмурился, сладко потягиваясь под мягким пуховым одеялом. Какая же это забытая роскошь — просыпаться в доме родителей, когда во всей квартире уже пахнет свежесваренным кофе и раздаётся чуть слышный звук телевизора с кухни. Арсений словно опять ощущает себя молодым. Даже не просто молодым, а скорее, совсем ребёнком. Без проблем, обязанностей, целей. Вот сейчас накинешь на себя кофту, выйдешь на кухню к родителям, а там мама уже во всю блинчики жарит, а папа разливает крепкий чёрный кофе на две маленькие кружечки из китайского фарфора — себе и маме. А ему, Арсению, кофе пить не дают, но зато заваривают чай с лимоном и мелиссой. Только подают в самой обычной кружке, потому что память о том, как он разбил почти всю любимую мамину посуду по своей неаккуратности, ещё очень сильна. А потом придётся быстро собираться в школу — умываться, чистить зубы, надевать этот тупой костюм, из которого он скоро обязательно вырастет и, перекинув через плечо ранец, спешить за полкилометра в свою родимую обитель знаний.

Но это был тот Арсений, который уже позабыт. Новый Арсений надевает халат, любезно предоставленный на время отпуска отцом, и выходит на кухню. Небритый, сонный, но зато с огромной улыбкой.

— Доброе утро, — хриплым голосом здоровается с родителями, подходит к маме, целует её в щёку, кивает отцу и садится на диван, закинув за собой ноги.

— Доброе утро, сынок, — с улыбкой отзывается мама. Арсений замечает, как она светится каждый день, когда он приезжает в город. А ещё замечает, что на кухонном столе, помимо блинчиков, ещё стоит куча тарелок с закусками.

— Ты решила весь детский сад накормить?

— Да разве не могу порадовать сына вкусной едой?

— Сень, это тапасы Та́пас — в Испании любая закуска, подаваемая в баре к пиву или вину. Это могут быть как орешки, чипсы или маслины, так и самостоятельные блюда, — серьёзно буркнул отец, ставя на стол три маленькие чашечки с чёрным кофе. — Давай быстрее завтракать, а то скоро Юлька приедет уже.

— Напомни, что нужно сделать? — Арсений поднялся с дивана, снова разминая кости, и устроился за столом, тут же беря одну из чашечек и затягивая в лёгкие просто нереальный аромат. — У тебя инструменты есть?

— Из-за снега крыша на беседке развалилась. Нужно подбить кое-что. Инструменты есть конечно, обижаешь, — смутился Сергей Александрович и тоже сел за стол, пока его жена выставляла что-то недостающее.

— Понял, — кивнул Попов-младший, отправляя в рот маленький бутербродик.

Юля, сестра Арсения, приезжает минут через тридцать после того, как они сели завтракать. Крепкие объятия с братом, поцелуи в обе щёчки. Вместе с Татьяной Алексеевной они остаются на кухне, чтобы собрать с собой на дачу контейнеры с едой. Туда отправляется почти всё, что женщина готовила на утро. Арсений закрывается в комнате, чтобы переодеться, предварительно найдя в родительском шкафу свои старые джинсы, которые не жалко изговнять на стройке. Поповы собираются достаточно быстро и лишь минут через двадцать наконец едут загород. По пути останавливаются около ТЦ, где подбирают Лизу, которая безумно рада встрече с дядей. И вот так, всей семьей они держат путь в далёкие-далёкие края.

Дачный домик Поповых представлял собой среднестатистический двухэтажный дом из белого кирпича — ровно такой, какой стоял в каждом СНТ. Арсений хоть и предлагал перестроить его, либо же вообще купить новый — благо, деньги на это были — но родители наотрез отказались, ссылаясь на годы, проведённые именно в этом месте. Сын не спорил, но зато обновил всё, что только можно было: кровлю, отделку стен внутри и снаружи, полы перестелил, построил беседку и новый сарай. Естественно, делал это всё не своими руками, а руками финансовых возможностей. Но сейчас, когда Сергей Александрович попросил помочь с беседкой, решил всё сделать сам, ибо просто так валяться в кровати быстро надоело. Да и это повод смотаться в пригород Омска.

Пока Арсений с отцом занимались беседкой, женщины отправились в дом, включая тепловые пушки, купленные уже достаточно давно, и приводя дом в порядок, чтобы там можно было хорошо провести время. Через часа полтора крыша беседки была в полном порядке и довольные отец с сыном смотрели на своё детище. Однако длилось это недолго: вскоре их позвали в дом, где уже был накрыт стол.

***

— Лиза, сколько можно собираться? — Юля стояла в дверях комнаты дочери, скрестив руки на груди и наблюдая за тем, как девочка пытается запихать в рюкзак слишком много вещей. — Ты что, не видишь, что они не влезают? Возьми сумку!

— Не хочу! — огрызнулась девочка, придавая своему занятию ещё большее усилие.

— Порвётся рюкзак — я тебе новый покупать не буду! — всплеснула руками женщина, и ровно в этот момент, опуская ладони на её мягкие плечи, из коридора вышел Арсений. Он нежно поцеловал сестру в щёку, глядя на племянницу.

— Что вы тут снова ругаетесь? Лиза, ну это правда не дело: он уже по швам трещит, — мужчина коротко кивнул на несчастный рюкзак, а девочка в ответ лишь закатила глаза. Она яростно всплеснула руками — ровно как её мать —, но всё-таки потянулась за пустой спортивной сумкой, которая лежала рядом на полу.

— Меня она бесит, — пробубнила Лиза, перекладывая вещи из рюкзака.

— Меня тоже много что бесит, не поверишь! — фыркнула Юля, но Арсений остановил её от прочих рассуждений, вовремя поглаживая по спине.

— Какие же вы одинаковые, — с ласковой улыбкой вклинился в разговор актёр, и тут же получил в свою сторону два недовольных взгляда. — Вот особенно сейчас, — он чуть не прыснул со смеху и ловко увернулся от удара, который в следующую секунду должен был последовать от любимой сестры.

— Сеня, чёрт тебя возьми! — Юля пыталась скрыть улыбку за серьёзным взглядом, но выходило у неё это достаточно плохо. — Так, Лиз, как соберёшься, выходи. А то на самолёт опоздаете.

В ответ дочь лишь тихо «угукнула» и продолжила собирать в сумку вещи, которые до этого даже не планировала брать. Ну ещё бы, теперь-то места в ней куда больше! А Юля с Арсением вернулись обратно на кухню, где в полных кружках их ждал уже остывший чай.

— Мне иногда кажется, что она становится совершенно неуправляемой. Надеюсь, что таких проблем с Варей никогда не будет, — женщина хлебнула чаёк, звонко стукая чашку о маленькое блюдце.

— Да расслабься, не всё так плохо, — пожал плечами младший брат, проверяя время на телефоне. Юля утрировала: они пока ещё не опаздывают.

— Сень, ты ведь не всё знаешь, что происходит. Лиза на самом деле часто границы переходит. И ты бы знал, как мне не хочется её в Питер отпускать. Одна надежда, что ты правда сможешь за ней присмотреть. Или она на тебя насмотрится и захочет стать серьёзнее.

— В таком случае, ей лучше вообще никогда с меня пример не брать…

— Сень! — нахмурилась сестра, потирая переносицу. — У тебя Кьяра пока слишком маленькая, и ты просто не понимаешь, что будет происходит дальше. В какой-то момент настанет этот подростковый возраст, из-за которого тебе захочется на стенку лезть. Они — подростки — своё мнение куда не попадя суют. Даже когда видят, что откровенно не правы, всё равно продолжают доказывать всем, что это не так. Ну ты же видел этот рюкзак несчастный! Ну он просто физически на такое количество вещей не рассчитан. Но нет же, нужно давить, запихивать! А если он посреди аэропорта лопнет — никого не волнует. С ума мы тут сходим от этого, одним словом…

— Ну неужели всё так уж плохо? — интересуется мужчина, наконец-то делая глоток из стоящей перед ним кружки.

— Знаешь, мне кажется… — Юля сделала голос чуть тише, чтобы никто, кроме брата, её не слышал. — Мне кажется, Лиза покуривает.

— Откуда такие мысли? — он нахмурился.

— Вот не находила ни зажигалки, ни сигарет, но запах есть какой-то время от времени… Ты уж там, в Питере, присмотрись к ней получше. Может, при тебе хоть расслабится, да и спалится…

— И что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Воспитательную беседу провёл, не знаю. Ты для неё авторитет. Прошу тебя…

Женщина сделала милые глазки, насколько это было в её силах, и крепко сжала руки брата. В ответ Арсений уверенно кивнул, и тут же в коридоре загремел сервант: Лиза поставил на пол свои вещи. Брат и сестра обернулись на голос.

— Б-же, Лиза, ты весь шкаф собрала?

***

Дорога до Санкт-Петербурга прошла весьма хорошо. Бо́льшую часть полёта Арсений проспал и проснулся только тогда, когда Лиза разбудила его, потому что они начинали снижаться. В этой поездке в Омск Попов провёл куда больше времени, чем обычно. И, если честно, остался бы ещё на столько же, если бы не выступление Кьяры в школьном театре, которое должно было стать её дебютом и на которое просто необходимо было попасть. Но больше всего возвращению Арсения в Питер была рада Лиза, которая ни на секунду не отставала от него, постоянно что-то спрашивала, интересовалась, уточняла, просила куда-то съездить. Племянница очень любила северную столицу и до сих пор не могла поверить, что мама её всё-таки отпустила почти одну. Во всяком случае, дядя Арс не воспринимался ей как серьёзный взрослый, и потому времяпрепровождение с ним можно было считать за самый настоящий отдых. Арсений соглашался на все её затеи, но предупреждал, что не всегда сможет ходить куда-то с ней вместе — Лиза на этот счёт не сильно переживала и один вообще сказала, что собиралась погулять с Гришей. На немой вопрос дяди о том, что это за Гриша такой, ответила, что сын Орловых, и тогда Попов напрягся. Очень сильно. В голове снова промелькнули картины прошлого, от которых по коже снова побежали мурашки.

— Хорошо, — коротко ответил мужчина на все её предложения и постарался перевести тему. Продолжать разговор про Гришку, откровенно говоря, не хотелось.

Дома Арсений гордо вручил племяннице ключи от своей квартиры, попросил соблюдать некоторые правила поведения, никого не водить в гости и убирать за собой весь срач. Девочка безоговорочно соглашалась на что угодно, ведь главная мечта последнего времени уже исполнилась: она была в Петербурге, и до момента её переезда туда оставалось совсем немного времени.

Попов успел только принять душ и высушить голову, когда раздался звонок от бывшей жены.

— «Привет, Арс. Не забыл про выступление Кьяры?» — её речь звучала немного невнятно, ибо слова отчасти терялись в фоновом гуле.

— Не-а, всё помню. Позвонила, дабы удостовериться, что я не забыл? — ухмыльнулся мужчина, открывая шкаф и выбирая одежду.

— «Что-то типа того. Я уже на месте, но до выступления ещё полтора часа, детки готовятся. Как долетел, кстати?»

— Кстати, хорошо, спасибо.

— «Лизу с собой привёз?»

— Да, как и планировалось. Вон, радостная, в комнате с подружками созванивается, — он улыбнулся, выбирая между двумя пиджаками, аккуратно развешанными в шкафу. — Чёрный или бежевый?

— «Что ты там выбираешь?»

— Какая разница? Ладно, пиджак.

— «Надень чёрный», — ласково ответила бывшая жена, и с её стороны что-то снова затрещало. — «Ладно, Арс, пойду я, тут связь отвратительная. Через полтора часа начало — не опаздывай».

— Обязательно, — сам себе кивнул Арсений, кладя трубку и кидая телефон на кровать.

Оделся быстро, помог Лизе выбрать одежду, и уже через полчаса они вместе ехали в школу к Кьяре, где в актовом зале проходило выступление.

На самом деле, посещать школу дочери Арсений очень сильно не любил. Несмотря на то, что она очень сильно отличалась от той, где учился он сам, что-то всё равно напоминало о неприятном времени, когда нужно было вставать в «7:00», одеваться и завтракать в темноте, в темноте переться до школы по морозу, потом сидеть по семь уроков, домашка, двойки, ремень… И даже попытки уговорить себя, что всё это в прошлом, не очень сильно помогали, и от каждого звона ключей со стуком каблуков Арсений невольно вздрагивал — спасибо, Элеонора Валентиновна, за фобию на всю жизнь.

С Алёной они встретились уже в актовом зале, где женщина успешно заняла места для папы и двоюродной сестры своей дочери. Приезду Лизы она была очень рада, и, стоило девочке оказаться рядом, они разговорились. На вопрос Арса, почему она без Игоря, Алёна ответила, что тот не смог уйти с работы. Арсений малость позлорадствовал.

Совсем скоро в зале погас свет и на сцене зажглись прожектора. На самый центр вышла учительница (спасибо Алёне за пояснения) и, поприветствовав родителей и гостей, начала спектакль с какой-то древнерусской притчи. Арсений пропускал мимо ушей всё, что не касалось его дочери, и только когда на сцену вышла маленькая Кьяра в милом рыжем костюмчике, наконец-то сфокусировал взгляд. Почти всё время, пока дочь выступала, он снимал на телефон. Как же быстро Арсений Попов превратился в заботливого папочку, который не может оторвать глаз от своей малышки, что так старается не упасть в грязь лицом! То, как девочка чеканила слова и старалась произносить их с выражением, вызывало в её отце восхищение. Он даже прослезился, наконец понимая, насколько же она на него похожа. Его маленькая звёздочка.

После выступления их невозможно было оторвать друг от друга. Кьяра висела не шее у папы, а тот покрывал всё её лицо и макушку счастливыми поцелуями. Алёна вытирала слёзы, обнимая Лизу. Представление было сугубо детским, поэтому изначально Арсений не думал, что оно может вызвать в нём такие сильные чувства, однако стоило Кьяре выйти на сцену, как всё изменилось.

***

— Лиз, я надеюсь, что ты мою квартиру не разнесёшь, пока я в отъезде, — Арсений складывал вещи в сумку, постоянно останавливаясь и думая над тем, всё ли он положил из необходимого.

— Постараюсь, — ответила племянница, стоя в дверях его спальни с чашкой чая в руках.

— Ещё раз скажу: не говори маме и бабушке, что я уехал. А то мне не простят, что я тебя одну в незнакомом городе оставил и свалил в Москву.

— Да ладно, я ведь не ребёнок уже, — фыркнула девочка, делая небольшой глоток. — Но, если что, ты отъехал на кинопробы.

— Верно! — подмигнул ей мужчина, застёгивая сумку. — Но я правда вернусь, скорее всего, ночью на «Сапсане». Пока нет необходимости на дольше в Москве задерживаться. Кстати, я тут кое-что из одежды заказал, сегодня должны привезти ближе к вечеру. Встретишь?

— Конечно, — кивнула она, пропуская дядю из комнаты. — Я же могу погулять?

— Можешь, но только осторожно и не очень далеко. И без сторис, чтобы мать не спалила.

— Замётано.

Они улыбнулись друг другу, и Арсений поцеловал племянницу в лоб. Ему нравилось общение с Лизой. В его глазах она сильно отличалась от множества других подростков, и Попову даже не верилось, что у его сестры с ней могут вообще быть хоть какие-то проблемы. Но, видимо, дело было в том, что он являлся ей не родителем, а дядей, который и винца на семейном застолье подольёт, и куртку новую за стоимость прожиточного минимума купит.

Такси до аэропорта Арс вызывал уже из лифта, потому что, как обычно, ничего не успевал. Поездка в Москву сейчас была совершенно не тем, чего ему хотелось. Если честно, у него более никогда туда ездить желания не было. Основной причиной тому была неминуемая встреча с Антоном, от которого он, Арсений, шарахался, как от огня. Их последний разговор принёс столько боли, что было невозможно поверить, что это вообще как-то можно вынести. Нет, Попов, конечно, уже остыл — частично. Но осадочек, так сказать, остался.

Уже на подлёте к столице, когда ему позвонила Оксана, интересуясь местонахождением, Арсений надел на себя маску безразличия и постарался больше не думать об Антоне, полностью игнорируя его присутствие.

***

По длинному коридору офиса Арсений идёт вместе с Позом, который подъехал на парковку одновременно с ним. В двух словах рассказывает о поездке в Омск, делится воспоминаниями о ещё лежащем на улице снеге, интересуется новостями из офиса и даже смеётся над какими-то шутками друга. На вопрос о том, почему так резко сорвался, отшучивается, придумывая что-то об общем стрессе. Уже у дверей самого офиса они сталкиваются с другими ребятами из команды: Оксаной, Серёжей, Антоном (Арсений упорно не смотрит на него, делая вид, что того не существует), Горохом, Андреем, Крабом и ещё несколькими из «Минских».

— А чего тут за столпотворение? — с улыбкой интересуется Димка, пожимая всем по очереди руку.

— Дим… — тихо начала Оксана, краем глаза поглядывая на стеклянную стену, прикрытую жалюзи изнутри. — Там «ТНТ-шники» со Стасом говорят. Нас попросили собраться и подождать.

Арсений и Дима напряглись и только сейчас заметили общее напряжение, с которым их встретили друзья.

— А чё происходит? — не унимался Позов.

— Нихера не понятно, — буркнул Серёжа, переплетая пучок, глядя в отражение стекла.

Неожиданно дверь офиса открылась и из неё выглянул растерянный Стас.

— Заходите, — тихо буркнул он и, пропустив команду, закрыл дверь. Ребята расселись кто куда, оглядывая помещение. Сам Стас занял место за дальним компьютером.

Кроме них, в офисе находилось двое мужчин, которых Арсений видел всего несколько раз в жизни: когда подписывал заявление на оформление на работу, когда решали какие-то вопросы с «Главкино» и когда был на общем «ТНТ-шном» корпоративе.

— Всем здравствуйте, — начал тот, что был повыше и стоял в центре комнаты. — Мы собрали вас здесь, чтобы лично рассказать о том, что будет дальше.

Вся команда напряглась, и между её членами начались короткие переглядки. Стас сидел на месте, не поднимая головы и опустив на лицо кепку. Арсений пристально наблюдал за мужчиной.

— Новость неприятная, но вынужденная, поэтому просим вас всех отнестись к ней с пониманием, — Арсений слышал, как Оксана от волнения щёлкнула пальцами. — В связи с новой стратегией развития телеканала «ТНТ», руководство решило прекратить съёмки новых программ шоу «Импровизация» и «Импровизация. Команды».

Шок, который испытали одновременно все «Импрокрю», невозможно было описать. Серёга Шевелев из «Минских» первым подал голос.

— Что, простите? Нас прикрывают?

— Съёмок следующих сезонов больше не планируется, — быстро подхватил стоящий перед ними оратор. — Это не значит, что их больше никогда не будет…

— Всё может быть, — прервал его второй, сидящий за столом мужчина, перебирающий в руках какие-то бумаги.

— Да, возможно, через некоторое время они могут продолжиться, но сейчас новых сезонов не планируется, и мы здесь, чтобы подписать с вами кое-какие документы…

— Вы нас просто закрываете? Всю «Импровизацию»? — загробный и совершенно ничего не понимающий голос Серёги заставляет Арсения обернуться, и он впервые видит друга с таким выражением лица.

Арсений не верит в происходящее. Всё кажется каким-то страшным кошмаром, который ворвался в его сознание и заставляет бежать по долгому тёмному коридору.

— А что… Как это… Что нам делать теперь? — спрашивает Горох, мечась взглядом от одного мужчины к другому.

— У нас тут документики, — продолжил оратор. — Их нужно подписать — на этом наше с вами сотрудничество пока будет завершено.

Второй мужчина, до этого сидящий на месте, встал и прошёлся вдоль сидящих, раздавая по копии бумаг. Импровизаторы и остальная часть команды уткнулись в листы, жадно читая текст.

— Получается… — подал голос Позов. — Мы больше не снимаем «Импровизацию», и вы её больше не выкупаете, — высокий «ТНТ-шник» кивнул. — А старые выпуски вы тоже уберёте из эфира?

— Старые выпуски уже являются нашей собственностью и, скорее всего, будут дальше идти в ночное время, — его натянутая улыбка начинала нереально бесить.

— Здесь написано, — заметил Арсений, блуждая от строчки к строчке. — Что мы больше не имеем права вести шоу «Импровизация». Вы отнимаете у нас наше название? И как мы будем теперь называться?

— Как угодно, хоть «Арс и Ко», — мерзко пошутил тот, что был с документами, и устроился обратно на место.

Попов насупился и встретился взглядом с по-настоящему разъярённым Серёжей.

— Но вы не можете отнять у нас возможность импровизировать? — снова вмешался Позов.

— Импровизируйте, сколько вам угодно. Только все игры шоу, такие как «Вечеринка», «Соседи», «Шокеры» и так далее, остаются нашими.

— Но это ведь всё придумали ребята и наша креативная группа!

Звонкий, дрожащий голосок разорвал тишину, и все взгляды обратились к юной и такой хрупкой девушке.

— Они были придуманы для шоу «Импровизация» на канале «ТНТ», мадам Суркова, — куда более жёстким тоном заметил высокий мужчина. — Если вас что-то не устраивает, нужно было изначально читать документы, которые вы подписывали. Все права были прописаны в договоре, который все «ребята и ваша креативная группа» подписали, — он нарочно передразнивал слова девушки, всё так же мерзко улыбаясь. — Ещё вопросы?

— Что теперь будет вместо наших шоу? — впервые подал голос Андрей Андреев.

— Тина Гавиевна хочет сделать упор на сериалы, меняя общую концепцию канала. Понимаете, ваши смешные шоу уже никто не смотрит, а нам нужны рейтинги. Да и какая разница? Решение уже принято, поэтому вам нужно лишь подписать документы о том, что вы об этом проинформированы. Кстати, Антон Андреевич, вы нам ещё отдельно нужны, дабы решить некоторые вопросы, касающиеся рекламы.

Арсений впервые за всё это время посмотрел на Антона. Он сидел, очень низко опустив голову и прикрыв лицо кепкой, ровно как Стас… Арсений напрягся, когда шестерёнки в его голове начали крутиться с бешеной скоростью. Антон знал…

***

Гриша стоял на углу «Косой линии» и «26-й и 27-й линии Васильевского острова», прямо около «Продукты 24». Парнишка переминался с ноги на ногу, время от времени поправляя падающую на лицо чёлку и переключая треки в телефоне. Он не мог точно сказать, сколько времени находился здесь, но похоже, что в плей-листе играла уже пятая или шестая песня. Хотя, сам виноват, что пришёл настолько раньше, чем было обговорено. В тот момент, когда парень потянулся за телефоном, чтобы включить другую композицию, тот завибрировал, а на экране высветилось «Лиза».

— Алё, — с лёгкой хрипотой в голосе ответил парень и быстро прокашлялся. — Я на месте уже.

— «Отлично, » — раздался звонкий девчачий голос. — «Арс уехал только что, поэтому жди пять минут и заходи. Я тебя у подъезда встречу?»

— У парадной, — ухмыльнулся парень.

— «У парадной», — передразнила его девочка.

Он отключил звонок и вскинул голову. Сердце бешено забилось в груди. Казалось, что всё происходящее сейчас является лишь каким-то сумасшедшим сном. Сном, в котором Гришка идёт в квартиру столь много значащего для него человека, но — что добавляло большей перчинки — тот об этом ничего не знает.

Паренёк прождал положенные пять минут и направился в сторону двора, где располагалась нужная парадная. Главное, чтобы консьержка не начала задавать вопросов и пропустила его безоговорочно. А то, если она позвонит хозяину квартиры, всё пойдет по пизде и пострадает не только он, но и Лиза, которую подставлять совершенно не хотелось. Гришка юркнул во двор, остановившись у самого входа, и именно в этот момент из-за тяжёлой железной двери вышла Лиза.

— Привет, — она окинула его самой милой улыбкой и потянула за рукав, заставляя идти за ней.

Парочка быстро преодолела консьержку, которая лишь молча проводила их недоверчивым взглядом, и юркнула в лифт. Оба волновались достаточно сильно, но, стоило дверям закрыться за ними, прыснули от смеха.

— Я чувствую себя так, словно мы собрались выносить чью-то хату, — подавляя улыбку, констатировал Гришка, и сразу получил лёгкий удар в плечо.

— Дурак, вдруг она слышит! — Лиза сама еле боролась со смехом, но старалась казаться серьёзнее.

Они вышли из лифта, направляясь к одной из квартир за тёмной дорогой дверью, и сердце Гриши замерло ровно в то мгновение, когда Лиза её открыла, пропуская его вперёд.

Весьма долгое время Орлов представлял себе, как живёт этот мужчина, но ему даже в голову не могло прийти, что его квартира настолько шикарна. Он медленно снимал кроссовки, разглядывая всё, что попадалось на глаза: фактурную тёмную штукатурку на стенах прихожей; аккуратно стоящую обувь — его обувь — в обувнице; выстеленный на полу паркет, как в старинных домах; зеркало во весь рост, висящее на стене, и комод, на котором в были выставлены явно до ужаса дорогие флакончики со всевозможными духами и несколько пар очков: одни солнцезащитные и двое с прозрачными стёклами. Гриша закусил губу, преодолевая ярое желание прикоснуться к ним, примерить, но казалось, что если он это сделает, то на них обязательно останутся его отпечатки, и об их наличии обязательно узнает Арсений.

— Чай, кофе? — раздался Лизин голос уже откуда-то из глубины квартиры.

— Чай, — ответил парень и медленно прошёл дальше, остановившись у приоткрытой в ванную двери. — Ща, я руки помою.

Не дожидаясь ответа, Орлов вошёл в ванную, закрывая за собой дверь на замок. Первые несколько секунд он осматривал помещение и до сих пор не мог поверить своим глазам. Взгляд снова цеплялся за каждую деталь, стараясь запомнить как можно больше: за стеклом душевой кабины, на маленьких железных полочках, стояли гели для душа — что-то вроде морозной свежести или чего-то такого для настоящих мужчин; рядом на крючках — два больших коричневых махровых полотенца и такого же цвета банный халат. Гриша подошёл к раковине, исследуя всё содержимое, стоящее на ней: стаканчик с двумя зубными щётками — одна чёрная, другая зелёная (видимо, принадлежащая Лизе); на специальной подставке из тёмного металла лежала мужская бритва; отдельный стаканчик с расчёсками, несколько баночек с гелями для волос, бороды, кожи после бритья; крем для рук; бумажные полотенца и тряпочка для уборки, осторожно сложенная в квадрат. Как бы парень ни старался уговорить себя ничего не трогать, его руки сами потянулись к гелю после бритья. Он быстро открыл флакон и сунул свой нос, вдыхая запах, который ему не удавалось уловить до этого момента ни разу. Так вот, как пахнет Арсений…?

За дверью что-то щёлкнуло, и Гриша воспринял это, как большой и жирный намёк — быстро поставил флакон на место и включил воду, намыливая руки жидким мылом с запахом мандаринов. Находясь здесь, он очень хотел прикоснуться ко всему на свете, но одновременно с этим было ужасно страшно. Парень пулей выскочил из ванной, идя на звуки, и вышел на кухню, где Лиза тянулась к верхней полке кухонного гарнитура. Увидев Гришу, она улыбнулась и сделала шаг назад.

— Я подумала, нафиг этот чай, давай вина выпьем.

Только сейчас Орлов поднял голову на ту самую полку, куда тянулась Лиза, и обнаружил целый винно-водочный склад. Парень завис на секунду, но девушка продолжила.

— Если ты хочешь, конечно.

— Да, давай, — он подошёл, встав на место, с которого Лиза тянулась, и достал бутылку вина. — А нас твой дядя не убьёт?

— Я не думаю, что он заметит, — ухмыльнулась та, беря с мойки два бокала. — Мы вчера уже открыли её, и Арс чётко мне намекнул, что не помнит, сколько там осталось.

Парень улыбнулся, представляя чуть выпившего мужчину, идущего по собственной квартире босиком в том самом коричневом халате и с бокалом вина в руках. Гриша откупорил бутылку, вдыхая аромат, как делали в кино, но не почувствовал ничего, кроме самого красного вина. Он разлил остатки в два бокала, подготовленных девушкой, и передал ей пустую бутылку. Лиза открыла ящик под раковиной и поставила тару около мусорного ведра.

— Ну что, выпьем, так сказать… За мой приезд? — Лиза изящно взяла оба бокала и протянула один парню.

— За твой приезд, — улыбнулся он, перехватывая свой.

Они звонко чокнулись дорогим стеклом и отпили по небольшому глотку, вновь расходясь по разные стороны кухни.

— Может, пойдём что-нибудь посмотрим?

— А может, покурим? — прервал её предложение Гриша, глазами ища выход на балкон.

— А, ну давай, — девушка согласно кивнула, ставя свой бокал на кухонную столешницу. — У тебя есть сигареты?

— Ага, — согласно кивнул Гриша, тоже оставляя вино на столе, и направился к двери, выходящей на лоджию. — Сюда?

— Сюда, — Лиза обогнала его, открывая дверь и выходя первой.

Гриша дважды чиркнул зажигалкой, по очереди поджигая сигарету сначала Лизе, потом себе. Девушка села на плетёное кресло, закинув ногу на ногу, а парень устроился на маленьком порожке, разделяющем их с квартирой. Рядом с собой, на маленьком журнальном столике, он заметил пепельницу с лежащими в ней бычками. Зачем-то Гриша пересчитал их, стараясь угадать марку. Окурки напоминали «Мальборо», но могли, в теории, оказаться и чем-то другим. Все они были одинаковыми — стало быть, курили здесь только одну марку.

— А когда он вернётся?

— Может быть, ночью или завтра утром. Он в Москву улетел, сказал, что много работы, — девушка приподнялась с кресла, стряхивая пепел по ветру.

— И точно не вернётся раньше?

— Если вернётся, позвонит обязательно. Не переживай, мы успеем тебя спрятать, — она обернулась на Гришу, улыбнулась, и внутри парня вдруг что-то сжалось.

Они докурили достаточно быстро. Бычки выбросили в окно, чтобы не оставлять улик, и вернулись в квартиру. Лиза всё-таки смогла уговорить Орлова на просмотр какого-нибудь фильма, и потому они, прихватив бокалы, разместились в зале на большом диване. За выбор фильма отвечала девушка, ибо Грише было по барабану, что смотреть. Он бы сейчас с большим удовольствием смотрел в стенку, умирая от счастливого осознания, что находится в квартире Попова.

С того момента, как подростки всё-таки включили фильм, прошло немало времени, и их бокалы опустели, а Гриша не заметил, как Лиза оказалась совсем рядом с ним. Осознание пришло, когда её рука оказалась на его колене. Орлов вздрогнул, медленно повернув голову на девушку. Она пыталась выглядеть спокойно, но даже со стороны ощущалось её волнение. Парень повернул голову в обратную сторону, стараясь игнорировать движение, но тихий голос рядом с ухом заставил вернуться к реальности.

— Гриш…

Подросток закусил губу, с досадой понимая, что сейчас будет. На душе стало очень тяжко.

— Да? — он прохрипел тихо, не в состоянии как-то более чётко формировать мысли: вино на него всё-таки действовало.

Стоило ему только ответить, как Лиза поднялась с места и, развернувшись к парню, села на его колени. Гриша чувствовал, как внутри него бьётся сердце и, кажется, сердце самой Лизы. Девушка смотрела ему прямо в глаза, её руки лежали на ещё тонкой юношеской шее, а глаза бегали по его лицу. Лёгкий румянец на её щеках стал куда сильнее, и Гриша полностью понимал её волнение. Он осторожно положил руки на её талию и потянулся вперёд, накрывая девичьи губы поцелуем.

Громкая мелодия пронеслась по всей квартире. Подростки испугано обернулись на входную дверь, откуда и шёл звук.

— Чёрт, я совсем забыла… — девушка быстро слезла с гостя, поправляя одежду и волосы, и понеслась к двери. — Это доставка. Арс просил принять. Извини, мне нужно спуститься…

Гриша, успевший и покраснеть, и позеленеть, и побелеть буквально за секунду, вскочил с кровати, как ошпаренный. Лиза взяла трубку домофона, быстро ответила «сейчас выйду» и юркнула за дверь.

Что сейчас происходило внутри Орлова, было невозможно описать. Нет, он не чувствовал себя как-то плохо — это было совсем другое. Но он ощущал себя странно. Мысль о том, что он был не где-то, а всё ещё находился в квартире Арсения, не давала покоя. Лиза ушла на минуту или на две, а может на пять. Времени у него было слишком мало, и подросток бросился в первую попавшуюся комнату. То оказалась явно не принадлежащая хозяину дома. Судя по вещам, стоящим на прикроватной тумбочке, тут спала Лиза. Поэтому он быстро закрыл дверь, метнулся к другой и с замиранием сердца опустил ручку — перед ним оказалась святая святых, спальня Арсения. Гриша медленно прошёл по комнате, прикасаясь кончиками пальцев к каждому предмету мебели: к полочкам, к креслу, к шкафу -, и рухнул на мягкую кровать.

Орлов знал, что так делать не надо, но совершенно ничего не мог с собой поделать: второго такого шанса у него никогда не будет. Арсений спит на этой постели, среди этих простыней, покрывал, зарываясь лицом в эти подушки. Гриша вдыхал запах, пытаясь запомнить его навсегда, и сердце бешено стучало в груди. Он сильно влюбился, причём не в ту картинку, которую многие видят на экранах, а в настоящего человека, который с детства был рядом с ним, поддерживал, дарил какие-то подарки. Который приезжал на дачу время от времени и рассказывал интересные истории. Который отшил Гришу, чётко дав понять, что у них ничего быть не может и никогда возможным не будет. И парень пользовался шансом хоть на минуту прикоснуться к нему, стать частью чужой вселенной.

Лиза оказалась в комнате совершенно незаметно. Прошлась на цыпочках, даже не шурша носками по паркету. То, что она рядом, Гриша осознал, когда она снова оказалась на нём, накрывая нежным поцелуем.