— Эй, — Арс заглядывает в спальню, — Антон, я понимаю, что ты сова жёсткая, но не настолько же.

— Ещё пять минут… — сонно протягивает Шаст.

— А если, — Арсений заходит в комнату, тихо крадётся, к лежащему под одеялом, парню, — так, — гладит его по волнистыми волосам и видит как Антон сонно улыбается в подушку.

— Нам же никуда не надо, — зевая говорит Шастун, переворачиваясь на спину, тем самым «скидывая» мужскую руку со своей головы.

— Шаст, это не значит что надо лежать в кровати весь день! — Попов активно жестикулирует руками. — К тому же голодным!

— Так ты меня разбудил, потому что… — Антон хмурит брови, пытаясь понять кто из них двоих голодный.

— Потому что доставка уже давно приехала, а ты всё спишь.

Сейчас уже третий час дня, а доставку Арсений заказал ещё в одиннадцать, и когда она приехала, он съел свой тыквенный суп, не дожидаясь пока парень проснётся.

Антон не понимает, зачем вообще вставать с кровати в выходные дни, если и так нормально. Разве только, вяло дойти до кухни, чтобы найти чего-нибудь съедобного в холодильнике, а затем вернуться в кровать и залипать в телефоне. По крайней мере, так было раньше, а сейчас в его квартире, уже который день, находится Арсений. И Антону, всё ещё, в кайф валяться в постели хоть до вечера, только теперь не одному, а вместе с голубоглазым мужчиной. Еще бы не лезли в голову ненужные мысли.

— Значит, всё равно всё уже остыло и нужно разогревать. — он всё ещё сонный, и голос его хрипит. — Ложись лучше рядом.

Арсений ещё с минуту думает: заставить его встать хотя бы поесть или поддаться и лежать вместе с ним. Решает, что Антон не маленький и сам, вообще-то, разберётся когда ему что делать. Молча забирается под одеяло, укладывая голову на острое плечо.

      Антон не понимает своих чувств сейчас. Ему, вроде, и нравится ощущать на своём плече его голову, на своём теле его руки, а вроде, — неправильно это всё. Его промораживает, когда чужая рука проходится по рёбрам, и он тихо выдыхая отворачивается к окну. Смотрит, поджав губы, как крупные капли глухо стучат по стеклу. Он хочет понять, принять себя, перестать сомневаться, но это так сложно. Он всю жизнь думал, что нормальный, что найдёт свою родственную душу точно в женском обличии. Никаких мужиков — он же не такой. Антон думает, что вселенная над ним пошутила, заставив что-то чувствовать к другу. Нет, он уверен в этом. Пять лет любить девушку — два года мучаться от разбитости — понять, что твой соулмейт тридцатипятилетний мужик. Понять, что правда, что-то чувствуешь к нему. Что-то такое, что не описать никакими словами. Это ли не шутка?

— О чем ты задумался опять? — Арсений вырывает его из своих тяжёлых мыслей, заглядывает в тёмно-зелёные глаза и их обоих слабо «бьет».

— Я… — Антон смотрит на него устало и не знает, стоит ли рассказывать о своих проблемах или оставить всё как есть. Нужно ли ему знать, что творится в голове у парня или он сам разберётся. — Даже не знаю как начать. — Шастун приподнимается на кровати, и Арсений понимая знак, убирает свою голову с плеча, давая парню сесть.

Антон сидит, опустив голову, нервно перебирая руками простынь под ним. Он не может решиться говорить о таком, хоть и понимает что надо. Боится, своими словами, причинить боль. Они мало говорили о прошлом, но Антон знал — Арс тоже, не так давно, был разбит, и ему тоже пришлось собирать себя заново по кускам. Арсений сидит напротив, не спрашивает, молча наблюдает за парнем и уже понимает, что разговор будет не из лёгких. Он лишь кладёт свою руку на плечо, давая понять, что он всё поймет и поддержит. Арсений как будто знает, что гложет Шастуна, но от этого Антону не легче.

— Ты меня, наверное, возненавидишь после этого. — Антон мельком смотрит на Попова, ожидая реакции.

— Шаст, — он убирает свою руку с плеча, хмурится, — что ж ты там надумал себе?

— Я… Блять… — он ещё мнётся несколько долгих секунд. — Мне кажется это всё чем-то неправильным, ненормальным. Я всю жизнь думал, что мне нравятся девушки. — Антон выпаливает всё сразу, одним полотном, почти задыхаясь, не давая Арсению вставить и буквы. — Мне сложно принять это всё, Арс. Я всю сознательную жизнь был уверен в одном, а теперь всё моё сознание говорит совершенно о другом. — он останавливается, чтобы вдохнуть воздуха. Арсений молча слушает, боясь прервать парня. — И это же сознание теперь говорит мне, что это ненормально. Чувствовать что-то к своему лучшему другу — ненормально. Целовать его — ненормально, неправильно. Может, — Антон смотрит в лицо напротив, ища реакции, — ты сейчас просто уйдёшь, но ты должен знать. И ты должен знать, что в любом случае, я не хочу тебя потерять. — он опускает глаза на свои мокрые, от волнения, руки, которые продолжают сминать светлую ткань.

— Антон, я не могу тебя возненавидеть, — ему хочется сказать больше, но теперь уже он боится сказать сейчас лишнего, боится оттолкнуть парня, — я понимаю тебя, понимаю о чем ты.

— Правда? — Антон поднимает свой взгляд, ища в голубых глазах ответ. Он не может поверить, что его правда могут понять.

— Антон, я правда понимаю, потому что сам через это прошёл когда-то давно. И себя грыз изнутри, сомневаясь, думая что я ненормальный, что так быть не должно. Я никогда не считал себя гомофобом, мне было всё равно кто с кем спит, пока сам не столкнулся с этим. Пока сам не почувствовал странное влечение к парню. Тогда я начал отрицать, думать что я больной, что это просто помутнее рассудка. Всё что угодно, кроме принятия. Я отталкивал все эти «ненормальные» мысли и пытался доказать себе, что мне нравятся только девушки. Но это просто ебанная внутренняя гомофобия, с которой надо справиться, хоть это и пиздец как сложно. Я принял себя, Антон. Да, я был удивлён не меньше тебя, когда понял, что ты — тот самый. Но не потому что ты парень, а потому что не понял этого раньше. Я прошёл через ад, но я справился с этим, я справился с самим собой. — Арсений делает вдох, смотрит на парня, замечает влагу в его глазах.

— Как мне справиться с собой? — Антон, действительно, не понимал что делать с этими мыслями.

— Если ты правда хочешь этого, если ты готов — тебе придётся пройти через ебаный ад.

— Я готов.

— Что ты чувствовал, когда поцеловал меня впервые? И после этого?

— Сначала мне понравилось, я снова обрёл чувства в себе, почувствовал счастье, а потом мне стало стыдно за это. Стыдно за то, что хочу ещё целовать тебя, обнимать… И я делал вид, что всё нормально, думал само пройдёт. — Антон ухмыляется своим словам.

— Тебе не должно быть стыдно за свои чувства. Ты не болен, ты нормальный. — спокойно произносит Попов, настроенный помочь парню, ведь ему тогда никто не помогал.

— Мне кажется, что все меня осудят. Никто меня не примет таким. — грустно заключает парень.

— Антон, я тебя принимаю всего. — Шастун не верит и в это, смотрит в посиневшие глаза, ожидая подвоха. — Я уверен, твои родители тебя любят и примут твою ориентацию, какой бы она ни была.

— Как это смогут принять родители, если я сам не могу…

— Ты сможешь. — Арсений осторожно берёт его за руку, поглаживая пальцы.

— Блять. — у Антона в голове всё перемешалось, он не хочет отпускать его руку, но подсознание так и кричит о том, что он не должен чувствовать это. — Кажется, это случится не так скоро. Прости.

— Тебе нужно побыть одному, без меня…

— Нет! Только не уходи… — Антон сильнее сжимает руку.

— Тшш, я просто уеду в Питер на время, а ты… лучше сходи к психологу.

— Психологу? Арс, я кое-как рассказал тебе — близкому человеку, а говорить ещё с кем-то…

— Решай сам, но одному тебе точно стоит побыть, чтобы никто тебя не сбивал. Но будет больно.

— К боли я привык, уж поверь.

— Верю.

Антон понимает, что они уже несколько дней находятся вдвоём в одной квартире, и от этого, похоже, ещё сложнее. Возможно, оставшись один, он что-то и решит для себя.

***

Этим же вечером, Арсений уезжает в Питер, понимая что так будет лучше для них обоих. Так Антон справится быстрее, перестав метаться от желания поцеловать друга, до чувства стыда за это. Антон грустит, закрывая за ним дверь.

Он заходит в комнату, открывает окно настежь, садится на пол, облокачиваясь о кровать, закуривает первую за день сигарету. Лёгкие заполняются горьким дымом, из глаз текут тихие слезы. Он будто возвращается в прошлое. Это уже было.

POV Антон

      Я ненавижу себя, с тех самых пор, как поцеловал его. Ведь, я не могу думать ни о чём другом, и от этого внутри всё сжимается стыдом. Я хочу обнимать его, целовать его губы и шею, ощущать его руки на своих рёбрах по утрам, просыпаться под одним одеялом, и не чувствовать себя больным. Станет ли лучше, если его не будет рядом?

— Блять, блять!

Я же только что-то почувствовал, впервые за столько времени. Что-то настоящее, не фальшивое — как раньше. Так почему это ненормально и неправильно? Почему в моей голове сидит этот проклятый жук и твердит одно и то же?

— Я нормальный! Я нормальный блять!

Я пытаюсь докричаться до самого себя, до своего подсознания. Я не помню, какая это уже сигарета, но остановится прокуривать организм нет никаких сил. Не хочу ничего чувствовать… Нет, я должен. Арс прошел через ад принятия, значит и я должен. Иначе какой, блять, в этом смысл? Что он делает сейчас, в поезде? Думает ли о…

— Сука!

В голове крутятся шестеренки, а по ним бегает стая тараканов и от них надо уже как-то избавиться. Как? Я так заебался от себя самого. Ебанное воспитание в окружении, где все смеялись над шутками про геев, и прочих «не таких» как все. И я же смеялся со всеми, шутил сам. Сам и взрастил в себе внутреннюю гомофобию, молодец какой. Сам теперь должен и избавиться, раз самостоятельный такой. Идти к психологу нет желания. Может быть, так и будет быстрее, но я не готов кому-то еще изливать душу. Не сейчас.

Выкурив очередную сигарету, я иду в душ, чтобы смыть с себя запах дыма. Жаль, что голову изнутри помыть нельзя. Сейчас, очень хочется вымыть потоком воды все ненужные мысли из мозга. Может, я все же больной?

— Да бля-я-ять…

Этот день выжал меня как лимон. Кажется, я сейчас свалюсь прямо здесь, в душе, ибо ноги уже не держат. Я выбираюсь из ванной комнаты, добираюсь до спальни и просто заваливаюсь на кровать мертвым грузом. Какова вероятность, что утром станет лучше?

***

POV Арсений

      Моя питерская квартира обыденно пустая, но это так непривычно. Правильное ли это решение? Может, наоборот, не надо было оставлять Антона одного? Он —не я. Я проходил через это в одиночку, потому что мне некому было помочь. Точнее, я сходил пару раз к психологу, но потом забросил это дело. Каждый день, по крупицам, убивал в себе эту ебанутую часть себя, которая говорила мне о неправильности.

Антон никуда не пойдет, это очевидно. Он будет сидеть один, прокуривая всего себя. Зато я не буду его отвлекать. Самое главное — он принял проблему, понял ее, перестал отнекиваться. Это уже хоть что-то. Я долго шел даже к этому. Может, у него получится быстрее прийти к полному принятию?

Я разгружаю рюкзак, раскладывая вещи по полкам. Кажется, никогда я не чувствовал себя так одиноко в этой квартире. А если он не сможет? Не справится? Нет! Никаких сомнений, он сможет побороть это в себе. Я когда-то смог, значит и он сможет. По другому просто не может быть.

— Я уже скучаю. Пожалуйста, борись.

Я смотрю на совместную фотографию в телефоне и невольно улыбаюсь. Хочется слышать его голос, смех, чувствовать его руки в своих руках, обнимать сто часов… Но мы обещали друг другу не звонить и не писать. Скорее всего, работа начнется раньше, чем Антон дойдет до стадии принятия. Тогда мы все равно увидимся, но на съёмках в любом случае нужно будет делать вид, что мы просто друзья и ничего более.

Так много чувств во мне накопилось, за эти дни. Но самое главное — ни к кому я таких сильных чувств не испытывал. Ни одна девушка, ни один парень и рядом не стояли с Антоном. Поразительно, как можно столько лет любить не тех. А любил ли я хоть кого-то из них, или это была просто симпатия и влюбленность? Не знаю, да и это уже неважно.

— Я тебя люблю.

Я, наконец-то, блокирую телефон с фотографией, откладывая его на прикроватную тумбочку. Сходив в душ и переодевшись, я ложусь на мягкую кровать, смотря в потолок до тех пор, пока глаза не начинают сами закрываться от усталости.