Прошло несколько недель, и всё стало налаживаться. Гастер по-прежнему относился к вам с подозрением и с тех пор, как вы впервые встретились, не сказал вам больше пары дюжин слов. Вы не возражали — вы знали, что это не из-за его неприязни к вам как к личности. Зато вы всё чаще находили его рядом с другими скелетами — они сидели в его комнате или в гостиной, играя с Гастером в видеоигры или прося его «поучить» их.

      От этих уроков у вас радостно замирало сердце. Гастер знал намного больше, чем Санс и Папирус: он был старше, и у него было пять лет на то, чтобы чему-то учиться — против семи месяцев у младших. Они задавали ему почти столько же вопросов, сколько и вам: от чего зависит погода, как делить в столбик, как называются их кости, почему небо голубое, — они почти постоянно приставали к нему с расспросами. Часто вы тихо смотрели из дверного проёма или слушали, сидя в другой комнате, и улыбались.

      Фриск были сплошным источником наслаждения. Они пообещали сохранять дом безукоризненно чистым в обмен на возможность жить в нём бесплатно, и они тщательно придерживались этих стандартов. Вы говорили им как минимум пятьдесят раз, что это не обязательно, но они настаивали, и вы в конце концов прекратили бороться с ними.

      Вы были сбиты с толку тем, какое сильное наслаждение доставляла вам компания Фриск. По вечерам, после того, как скелеты уходили спать, вы чаще всего оказывались с другим человеком — сидя на крыльце и разговаривая о жизни, о том, что вам нравится, о том, что не нравится, и обо всём в таком духе. Они были просто душкой — они любили анимационные фильмы, и мультфильмы для маленьких детей, и конфеты. Их любимым цветом был розовый. Они почти всегда носили большие безразмерные свитера, и из-за этого их округлая, пухлая фигура выглядела ещё милее. Любая мелочь могла заставить их большие карие глаза сиять. Вы и мечтать не могли о лучшем соседе.

      Вы откинулись на спинку садовых качелей, закрывая глаза и слушая, как ваши скелеты возятся на заднем дворе. Вы купили им ороситель*. Папирус завизжал от радости, пробегая через струи воды, что заставило Санса рассмеяться, что просто заставило Папируса рассмеяться тоже. Вы снова сели прямо, наблюдая за ними с до боли широкой улыбкой. Было так прекрасно видеть их настолько счастливыми и беззаботными — приступы страха случались с ними всё реже день ото дня. У скелетов всё ещё бывали ночные кошмары и неудачные дни, но вы очень гордились ими.

      Фриск и Гастер вместе проводили день в помещении, так что снаружи были только вы, Санс и Папирус. Последние, все промокшие, носились туда-сюда по траве, переключаясь с оросителя на маленький детский бассейн, который вы им купили. Похоже, они отлично проводили время. Это делало вас счастливыми.

      — Чара! — закричал Папирус, прислоняясь к бортику бассейна и улыбаясь вам. — Поиграйте с нами!

      — Вода отличная, — добавил Санс, опираясь на обрезанную аквапалку**, которую вы подстроили под их размер.

      Вы вздохнули и встали, потягиваясь и выходя из тени в солнечное тепло. Папирус радостно вскрикнул, перемахивая через бортик и подбегая, чтобы обнять вас за ногу.

      — Вы такие волосатые, — прокомментировал он, потирая волосы на вашей ноге. — Люди странные.

      Вы легонько толкнули его ступнёй и, когда он взвизгнул, хватаясь за неё, уронили его обратно в бассейн. Санс захихикал, а Папирус тем временем притворялся, что дуется, и вытряхивал воду из черепа.

      Вы сели, внимательно следя за тем, чтобы не сломать пластиковые бортики бассейна. Вы были слегка великоваты для него, но скелеты, похоже, не возражали ни в малейшей степени. Мальчики развлекались: заставляли вас поднимать их и затем прыгали в бассейн, в процессе делая ваш верх таким же мокрым, как и шорты.

      Их веселье было заразным. Вы обнаружили, что хихикаете вместе с ними, роняя их в воду и снова поднимая на руки, чтобы поцеловать их черепа. Скелеты каждый раз стонали в притворном возмущении, и от этого ваш смех становился только громче. Они решили поиграть в покемонов — вы показали им сериал пару недель назад. Слушать, как они изображают покемонов, выкрикивая свои имена, было уморительно. Вас они сделали Вейлордом***, потому что вы были больше. Вы не жаловались.

      Весь день так и прошёл в тихом однообразии. Они долго играли снаружи и не уходили оттуда, то отдыхая у вас на коленях, то прыгая через ороситель, то пытаясь запустить купленный вами игрушечный вертолёт.

      Солнце уже садилось к тому времени, как Санс нашёл удобное положение в ваших руках и, опёршись на вас, не двигался; вы сидели, прислонившись к дереву, растущему на заднем дворе. Санс был так мал — вы смотрели на его умиротворённое лицо, пока он дремал, наклонившись к вам и нежно уткнувшись одной рукой в ткань вашей майки. Вы ощущали его дыхание; вы не задумывались над тем, как это вообще возможно, — вы просто чувствовали тепло внутри.

      Подошедший Папирус вырвал вас из вашего тихого благоговеющего состояния. Вы моргнули, посмотрев на него, и он улыбнулся вам.

      — Чара? — тихо позвал он.

      — Что такое, Пап? — спросили вы, давая ему залезть на вас и обнимая и его тоже. Он прильнул к вам, приткнув голову около вашей подмышки, чтобы вы могли придерживать его. Он посмотрел на вас большими, задумчивыми глазницам.

      — Спасибо, — произнёс он, устраиваясь поудобнее.

      — За что?

      — За всё, — ответил он с небольшой улыбкой на лице. Ваш тихий разговор разбудил Санса — тот спросонья моргнул и просто улыбнулся вам двоим.

      — Мм… о чём вы говорите?

      — Я благодарю Чару за всё, что они для нас сделали, — ответил Папирус.

      — О, да, спасибо, — сказал Санс, всё ещё выглядящий очень сонным. Он зевнул, и из-за этого зевнул его брат, и из-за этого зевнули вы.

      — Вы слишком милые… вам не нужно благодарить меня — я делаю всё это, потому что хочу.

      Папирус снова чуть-чуть покрутился, находя положение, в котором ему было бы удобнее смотреть на вас.

      — Нет, нужно! Вы не обязаны делать всё это — вы ведь не получаете ничего взамен, и мы ведь не… — Папирус на секунду отвёл взгляд. — Мы ведь, эм… по сути не ваши дети.

      Вы моргнули. Честно говоря, вы никогда даже не задумывались о том, что они могут и не рассматривать вас в качестве родителя, ведь вы видели их как своих детей. Но с другой стороны… они никак не могли знать об этом, да?

      — Вы хотите быть моими детьми? — спросили вы.

      Из-за туманного оранжевого света заката атмосфера казалась слишком совершенной, чтобы быть правдой. Глаза Папируса расширились, и у его брата отвисла челюсть.

      Вы покраснели.

      — В смысле, очевидно, вы не обязаны соглашаться, но… я вижу вас как своих детей, наверное. Ну, знаете… я люблю вас и всё такое, и я хочу продолжать заботиться о вас до тех пор, пока вы будете во мне нуждаться… — Вы знали, что ваше лицо горит: вы не привыкли к такой откровенности.

      Какое-то время они просто смотрели на вас. Санс закрыл рот, а когда вы снова перевели взгляд на Папируса, вы увидели слёзы, собирающиеся в уголках его глазниц.

      — Ох… ох, Чара, вы серьёзно? — прорыдал Папирус и заёрзал, вставая на вашем бедре и заламывая руки. Санс сел прямо; в его выражении лица было столько же надежды и невинности.

      — Конечно, — мгновенно ответили вы, усаживая Санса к себе на другую ногу и слегка наклоняясь, чтобы поцеловать каждого из скелетов в лоб. — Если вы этого хотите.

      — Да! — тут же воскликнул Папирус, бросаясь на вас и обнимая, насколько ему позволяла длина рук. — О боже! Да!

      Санс всё ещё смотрел на вас. Папирус плакал.

      — Правда? — спросил Санс с широкими, полными звёзд глазами.

      Подняв руку, вы положили её на спину Папирусу, который что-то бормотал и всхлипывал. Вы кивнули и улыбнулись Сансу одной из самых искренних улыбок, которыми вы когда-либо улыбались.

      Он обнял вас так же крепко, как и его брат. Когда он опять отстранился, его глаза были влажными от слёз. Он кивнул несколько раз и снова повалился на вас.

      Вы посмотрели на них двоих, затем на задний двор и на закат. Вы глубоко вдохнули тёплый, тяжёлый воздух и улыбнулись.

      Вы знали, что начинаете плакать, но вам действительно было всё равно. Вы обняли их обоих и расплылись в широкой улыбке.

      Вы всегда думали об усыновлении.