Моринага оказался степенным бетой средних лет с такой вежливой улыбкой, что Тома начал опасаться, что иназумовцы попросту не умеют улыбаться иначе и вызубривают одно дружелюбное выражение лица на всю жизнь.
Еще Моринага пришел возмутительно рано, еще до полудня, и разбуженный им растрепанный омега, предыдущим вечером, между прочим, часа полтора искавший свою комнату, совершенно ничего не соображал и оттого не смог вспомнить ни один из ста четырех вопросов, которые мысленно набросал вчера. В его оправдание, бета не то чтобы предоставил ему достаточно времени, чтобы очнуться и прийти в себя, а просто представился, положил рядом с сонно моргающим стопку свежей одежды, коротко объяснил, как ее надевать (Тома сразу же забыл), оставил один онигири на небольшой подставке и сбежал по своим делам, очевидно, очень занятой.
Тома проглотил преподнесенную еду и благополучно проспал еще несколько часов, восстанавливаясь после непривычно утомительной течки и то и дело тревожно просыпаясь, чтобы потрогать шею и убедиться, что никакой альфа не оставил на нем свою метку.
Течка была утомительной только из-за того, что он перед ней чуть не умер, и только. Его совершенно точно никто во время нее не изнасиловал.
Тома проснулся точно так же, как и предыдущим вечером, — зверски голодный и с больной головой, это начинало входить в привычку. Еще стало безумно жаль все вчерашние онигири, которые всё-таки нужно было съесть, и он несколько минут горестно смотрел в незнакомый потолок, размышляя об их судьбе.
Затем принялся размышлять о своей голодной судьбе.
Наконец урчание в животе стало совсем невыносимым, и он, со вздохом выкатившись с матраса, кое-как натянул на себя незнакомую одежду, вроде всё правильно запахнув и перевязав. С бурчанием омеги, всё еще недовольного тем, что в такие моменты пищу нужно добывать самостоятельно, поднялся и отправился на охоту.
Она не удалась от слова совсем. Встреченные по дороге слуги смотрели на него всё так же настороженно и на просьбу проводить до кухни махали рукой в неопределенную сторону, и Тома, старательно следовавший всем указаниям, в итоге всё равно никуда не дошел. Отчаявшись, когда голод перевесил опасливость, вынюхал себе путь до комнаты Аято, но альфы, который мог бы его накормить, там не оказалось.
Окончательно расстроенный, Тома добрался до довольно тихого местечка в поместье и, усевшись на пол внешнего коридора, уныло уставился на прудик с плавающими в нем жирными рыбами.
Было как-то слишком жарковато для начала сентября.
Уже на второй день ему надоело ходить в этом халате — как Аято его назвал? — и он мечтал о нормальных штанах.
Живот снова горестно заурчал.
В принципе, он мог бы выловить одну рыбку и устроить себе заслуженный обед. Для этого всего-то надо было где раздобыть нож, чтобы ее разделать, еще каким-то образом развести костер, в итоге где-то добыть соли, перца и приправ… И вот ему снова нужно на кухню, святую всех святых.
Тома безутешно вздохнул, морально готовясь к тому, чтобы бесцеремонно вцепиться мертвой хваткой в первого попавшегося слугу, чтобы не смог сбежать и довел его наконец до еды, и удивленно повернул голову, заметив что-то краем глаза.
"Что-то" мгновенно скрылось.
Омега повернул голову обратно, делая вид, что смотрит на прудик перед собой, а на деле наблюдая, и через пару минут ожидания "что-то" снова несмело выглянуло из-за угла здания, смотря прямо на него.
— Привет? — повысив голос, позвал он и через несколько секунд молчания рывком поднялся и рванулся прямо к своему таинственному наблюдателю.
Точнее, наблюдательнице. Светловолосая девочка лет десяти испуганно икнула, когда он внезапно оказался рядом, и уставилась на него огромными светлыми ошарашенными глазами (с подозрительно знакомой родинкой под одним из них), словно не могла поверить, что ее так бесславно рассекретили. По крайней мере, она не пыталась сбежать, успела отойти только на пару метров после его неожиданного рывка.
— Привет, — максимально дружелюбно сказал Тома снова, и девочка, переведя взгляд ему за спину, коротко мотнула головой. Он удивленно обернулся, но никого не обнаружил, и, беспечно пожав плечами, опустился перед ней на одно колено, чтобы не нависать. Незаметно втянул носом воздух, чувствуя пока слабый, но отчетливый запах альфы, смутно знакомый. — Ты младшая сестра Аято, верно? — она осторожно кивнула. — Меня зовут Тома, а тебя?
— Аяка… — смущенно пробормотала она, сцепив пальцы.
Аято, Аяка. В любом случае лучше, чем мондовская пара брата и сестры с именами Андреа и Андреас.
— Аяка, да? Очень красивое имя, — повторил он и привычно протянул руку для рукопожатия, но, опомнившись, убрал ее после первого же удивленного взгляда девочки. — Извини, если напугал тебя, подскочив так внезапно.
Она тут же покачала головой.
— Это ты извини, что подглядывала за тобой… — негромко сказала она, не поднимая взгляда от пола, и продолжила совсем тихонько. — У тебя тоже очень красивое имя…
Тома почувствовал, что все нанесенные недружелюбностью иназумовцев раны на сердце мгновенно залечились от этого умилительного ребенка, очень застенчивого, но не брезговавшего говорить с ним, как все остальные, и впервые за два дня он искренне улыбнулся от уха до уха.
— На самом деле моя мама хотела назвать меня Томасом, но мой отец — он родом с Иназумы — был против, потому что это звучало для него слишком нагружено. Так что из "Томаса" просто выкинули одну букву, и вот так получился я, — поделился он часто рассказываемой историей про свое имя, изо всех сил пытаясь удержать потенциальную приятельницу. — Мое имя ведь действительно просто звучит?
— Тома… — тихо повторила девочка и с готовностью закивала головой.
— Мою младшую сестру зовут Карен, тоже довольно просто, — продолжил он. — В отличие от обычных мондовских имен вроде Максимилиана, Кёрстин или Маржори… — Аяка округлила глаза, мысленно явно благодаря родителей за имя не из десяти букв, и уже не выглядела такой испуганной. — Итак… ты хотела о чем-то со мной поговорить?
— Ни о чем конкретном, я просто хотела узнать, как у тебя дела, — сообщила она, оглядывая его с ног до головы. — Я не видела тебя с того дня, как мы тебя нашли…
— Это… — он опустил реплику о том, что она пропустила как раз то, что детям видеть не стоило. Хотя его первая течка случилась, когда он был даже младше нее. — Я в полном порядке. Только жутко голодный.
— Тебя накормить? — сочувственно спросила Аяка, и улыбка Томы чуть треснула, когда он припомнил параллели с собакой. Тем не менее, он кивнул и, поднявшись, пошел следом за деловитым ребенком.
— Вчера меня кормил Аято, сегодня меня кормишь ты. У вас случайно нет других братьев и сестер, которые продолжат эту прекрасную традицию? — шутливо спросил он, умиляясь с того, как высоко ей приходилось задирать голову, чтобы взглянуть на него. Он определенно соскучился по своей крохотной сестренке.
— Нет, есть только я и о-нии-сама. Еще о-каа-сама и о-тоо-сама, о-джи-сама, о-ба-сама и о-баа-сама, — доверительно сообщила Аяка, и Тома потерялся где-то между "ба" и "баа", но на всякий случай кивнул. — Но я могу кормить тебя каждый день!
— Я был бы тебе жутко благодарен, — рассмеялся омега, невесело думая о том, что ему могут и в будущем давать один онигири по утрам. — Но ты ведь каждый день ужинаешь с Аято? Без тебя ему будет одиноко, я сам старший брат, точно это знаю.
— Мы можем ужинать втроем? — после усиленных раздумий предложила девочка, и Тома с трудом сдержал смешок. Он не думал, что его аристократическое вежливое улыбачество выдержит его компанию еще хотя бы раз. Спустя несколько поворотов, которые он судорожно пытался запомнить, чтобы больше не теряться, она, колеблясь, спросила. — Тома, а ты правда омега?
— Правда, — удивленно подтвердил он, смутно припоминая, что она уже задавала этот вопрос, когда его нашли. — А что? Это так странно?
— Нет, просто ты первый омега, которого я встретила, — призналась она, кивнув в знак приветствия какому-то попавшемуся по пути слуге, склонившегося в поклоне. Оказывается, они умели не только игнорировать.
— Омеги в Иназуме настолько редко встречаются? — еще более удивленно спросил он, пытаясь представить себе причину подобному. Омеги редко встречались в браке между бетами и браке между альфами, но стоило только одному из супругов оказаться омегой, как вероятность ребенка-омеги подскакивала в небеса. Не могло же быть так, что в какой-то момент иназумовцы решили истребить всех своих представителей прекрасного пола?..
— Вроде бы не редко, но они никогда не выходят из дома, — важно пояснила Аяка. — И о-нии-сама сказал, что мне слишком рано ходить к ним домой.
— Ох, — только и смог ответить Тома, осознав, про какие именно дома шла речь.
— А еще ты совсем не похож на омегу, поэтому я и спросила, — закончила она свои важные объяснения.
— Но ты ведь никогда не видела омег, — заметил Тома, пытаясь переварить информацию, что если бы его вынесло на берег в другом месте, он уже вполне мог оказаться в борделе.
— Но я слышала, что о них говорят! — запротестовала альфа. — Невысокие, эфемерные, прекрасные как восход солнца, тонкие как журавли, тихие как журчанье ручейка… — она запнулась, припоминая последующие эпитеты.
— Неужели я не прекрасный как восход солнца? — нарочито огорченным голосом спросил Тома, абсолютно соглашаясь с несовпадением по всем остальным пунктам.
— Прекрасный, — заверила его малышка, краснея от застенчивости так, что на ее щеках можно было пожарить яичницу. — Особенно твои волосы. Очень красивого цвета.
— Спасибо, юная госпожа, — рассмеялся Тома, хитростью вытащивший из ребенка комплименты. — Ты тоже очень красивая. Вырастешь прекрасной девушкой, на каждом острове Иназумы у тебя будет толпа воздыхателей, — Аяка захлопала глазами так озадаченно, что он поспешил сменить тему. — Мои волосы не только красивого цвета, но и очень мягкие. Хочешь потрогать? — он наклонился, останавливаясь.
Спустя несколько секунд борьбы с робостью она очень аккуратно погладила его по голове. Совсем не как одна маленькая бестия, однажды вырвавшая ему целый клок волос.
Оставшуюся часть пути они болтали обо всем подряд, и Тома наконец узнал хоть что-то о месте, в котором оказался. Они были на Наруками (вроде главный остров страны, он точно не помнил), в имении Камисато (в котором семья не только жила, но и заведовала некой Комиссией), семья состояла исключительно из альф (Тома попытался себе это представить, и ему поплохело), а все слуги были на подбор беты. Комиссия называлась Яширо и заведовала религиозными делами (дальнейшие объяснения политического устройства Иназумы Тома не понял, он был знаком только с порядком, когда рыцари и катедраль решали все проблемы жителей). Затем она пальцем показала, где на горе находится великий храм, где главный город Иназумы и где они с братом его подобрали.
Тома мог только надеяться, что она при этом не отвлекалась от самого важного дела по его кормежке.
— Икеда-о-ба-сан! Накорми Тому, пожалуйста! — обратилась Аяка к одной из бабулек на кухне, как только они зашли в шумное помещение, и омега умилялся ее деловитости ровно до того момента, как Икеда повернулась к нему, без даже намека на вежливую улыбку глядя на него жутко строгим взглядом.
Он тут же вытянулся по струнке, чувствуя себя как перед монахинями из катедрали, когда не мог ответить по теме, которую они обсуждали пять минут назад.
— Омега, — заметила Икеда, когда он, нервно помявшись на месте, неохотно подошел к ней следом за весьма радостно выглядящей Аякой. После дня неудавшегося общения с неприветливыми слугами Тома уже немного опасался пытаться с ними знакомиться. Снова ведь проигнорируют, и ему будет грустно.
— Я Тома… — пробубнил он, приучившись не протягивать руку, и, втянув носом воздух, ударивший смесью запахов незнакомых блюд, озадаченно понял, что она была бетой. — Как ты поняла, что я омега?..
— Я служила клану Камисато еще во времена Асаши-самы, а у него было немало омег, — пояснила бабулька, умудряясь вкладывать всю строгость в каждое сказанное слово. Она кивнула, представляясь ему. — Икеда, — затем повернулась к Аяке. — Оджо-сама. Вам не пристало находиться в таком месте, подождите в зале Камелий.
Та защебетала что-то радостное, соглашаясь, добавляя, что тоже хочет пообедать, а Тома из интереса следивший за лицом Икеды, уверенный, что невозможно не улыбнуться перед таким милым ребенком, остался шокирован тем, что ее лицо даже не дрогнуло.
Иназумовцы весьма страшные, решил он.
Выйдя на улицу, он двадцать раз огляделся, чтобы точно запомнить, где находится кухня, и, уходя дальше следом за Аякой, тридцать раз с тоской глянул на пару спящих собак вдалеке, жалея, что не может их погладить.
— Асаши — это мой дед, — сказала Аяка, и Тома отвлекся от вида собачьих лап. — Я слышала, у него было целых четыре омеги, — единственный ныне присутствующий в имении Камисато омега скривился от подобной новости. — А как о-ба-сан поняла, что ты омега? Она ведь бета.
— Ну, может, по фигуре, например… — пробубнил он и замолк. У него язык не поворачивался сказать ей, что у альф и бет по большей части плоские задницы. Он кашлянул, вспомнив, что совершенно не отвечает местным стандартам омеговской красоты и, вероятно, ни капли не был похож по фигуре на тех четырех омег. — Да нет, забудь. Наверно, из-за того, что такой красивый, что нельзя не подумать, что я омега.
Аяка хихикнула, запоздало прикрыв рот ладонью, и Тома добродушно улыбнулся в ответ.
Идти оказалось совсем недалеко, буквально пару поворотов, и это было просто прекрасной новостью, потому что омеге от скручивающего живот голода хотелось растянуться усталой черепахой прямо посреди коридора и злобно не двигаться, пока ему не дадут что-нибудь более весомое, чем один онигири. Вслед за Аякой он заскочил в залитый солнцем приятно нагретый зал и как можно приличнее опустился напротив нее на небольшую подушечку.
Опять сидеть на полу за низким столом. Пора уже было к этому привыкать.
— У меня здесь обычно проходят уроки, — поделилась девочка, выглядевшая в сотню раз грациознее него.
Тома коротко огляделся, удостоверяясь, что сидел за единственным столом в весьма просторном помещении.
— У тебя персональные уроки? — на всякий случай уточнил он, и Аяка кивнула. — Ну и ну, и в самом деле богатая юная госпожа. У меня уроки были вместе с половиной моих ровесников со всего города.
— А вторая половина?
— Едва научились писать алфавит и больше не приходили, — безразлично пожал Тома, а на лице альфе застыло невероятно озадаченное выражение аристократа, впервые в жизни услышавшего, что не все люди грамотны. — Ну а что насчет тебя, юная госпожа? Ты сегодня тоже ленишься, составляешь мне компанию?
— Нет, просто сенсей сегодня не пришла, — усердно замотала Аяка головой. — Потому что мы с о-каа-самой сегодня хотели вдвоем пообедать и провести вечер вместе, — она чуть поникла. — Но она сегодня внезапно почувствовала себя хуже и решила остаться в постели.
— Очень жаль, что так получилось, — тихо сказал Тома, решив, что речь шла о ее матери, и девочка, кивнув, весьма жалко улыбнулась, не слишком успешно показывая, что была в порядке.
— На самом деле мы давно собирались с родителями пойти все вчетвером на прогулку. Но в прошлый раз им тоже стало нехорошо. О-нии-сама всё равно тогда взял меня погулять, и мы тогда нашли тебя, — Тома понимающе кивнул, благодаря всех богов за то, что прогулку не отменили. — И вот о-каа-сама снова плохо себя чувствует, — ее голос чуть надломился, и повисла тишина, во время которой омега мог только сочувственно смотреть на ребенка, совсем не зная, что нужно говорить в такие моменты. Затем Аяка внезапно смущенно замахала перед собой руками. — Извини, что внезапно заговорила о подобном!
— Ничего. Будет лучше, если говорить с кем-нибудь об этом, хотя бы со мной. Лучше, чем всегда молчать, — негромко сказал Тома, немного ее понимая. Он тоже порой говорил незнакомцам, ненадолго приезжавшим в Монд поглазеть на виды, больше личного, чем мог бы сказать знакомым. Потому что знал, что те скоро уедут и увезут его секреты с собой, прямо как он из Иназумы. — Для тебя ведь это тоже тяжело, ты за них переживаешь. Главное помнить, что твоим родителям не навсегда плохо и что они выздоровеют.
Он знал это из приключенческих романов. Там было написано, что унывать плохо.
— Да… Вот только… — Аяка замялась, не зная, может ли продолжать тяжелые разговоры, но, встретившись взглядом с подбадривающе кивнушим омегой, всё-таки продолжила. — Они болеют уже больше года, и им становится только хуже…
— Ох, — растерянно ответил Тома. Положение оказалось даже хуже, чем он думал. Он еще хуже знал, что ему стоило сейчас сказать. Тяжело было придумывать проникновенные речи, когда знал человека, для кого они были рассчитаны, меньше часа. — Твоя мама сегодня, наверно, тоже расстроилась, — Аяка поникла еще сильнее, наклоняя голову и пряча лицо за челкой, вот это он, конечно, молодец. — Хочешь, попробуем ее подбодрить?
— Подбодрить? — растерянно переспросила она.
— Да, — подтвердил Тома, проникновенно улыбаясь. — Мне кажется, ей было бы очень приятно получить от тебя искренний подарок. В том смысле, что ты провела день, делая его для него и думая о ней. Очень важно показывать своим близким, что ты любишь их и заботишься о них, особенно когда вы не можете проводить время вместе. А ты как думаешь?
— Думаю… это очень хорошо звучит… — нерешительно пробормотала Аяка, и омега решил брать быка за рога в построении сочувственного настроение.
— Честно говоря, когда моя мама была беременна моей сестрой, она очень часто себя плохо чувствовала, — начал он. — Я ужасно сильно волновался за нее и каждый день, когда она не могла подняться с кровати, приносил ей всякие безделушки, под конец они уже не помещались на ее прикроватной тумбочке. Но она всё равно радовалась каждому. Думаю, ей придавало сил то, что я очень ждал ее выздоровления.
— А как твоя матушка чувствует себя сейчас?.. — неуверенно спросила Аяка.
— Лучше всех! — с огромнейшей улыбкой заявил Тома, показывая ей сразу два больших пальца. Альфа чуть воспряла духом, робко заулыбавшись в ответ и вызвав очередной поток мыслей о том, что она невероятно драгоценный ребенок. — Так что после обеда пойдем плести венок из цветов для твоей мамы, хорошо?
— Да! — воодушевленно кивнула она и тут же приняла задумчивый вид. — Мы, наверно, можем забрать цветы из ваз… — окончательно вдохновившись, она заявила. — А еще мы могли бы сплести венки и для о-тоо-самы и о-нии-самы!
Тома, попытавшись представить себе терпеливо равнодушного Аято с красочным очаровательным венком на голове, добродушно фыркнул. Жизнь даже как-то немного налаживалась в этом незнакомом месте.
Но он забыл сказать на кухне, что совершенно не умеет пользоваться палочками, и промучился всё время, безуспешно пытаясь научиться с помощью Аяки.