Повязки на его глазах создают естественную маскировку — и бывают дни, когда ему везет, и люди решают заняться благотворительностью. Ему даже хватает на то, чтобы поесть горячего.

То немногое, что осталось от его навыков заклинательства позволяет ему немного ориентироваться — достаточно для выполнения черной работы.

Люди позволяют ему помогать им со сбором урожая, ухаживать за домашним скотом, но эта работа приходит и уходит. В конце концов он находит одну из своих святынь в отдаленной деревне, изношенную и заброшенную. Это кажется ему уместным.

Местные фермеры предлагают ему работу, а когда они не могут его нанять, Се Лянь голодает.

В детстве он проводил много ночей голодным, отказываясь от еды из-за своего тонкого вкуса, но это — другое.

Этот голод холодный и грызущий. Он ощущает его, пока лежит на полу своего храма в ожидании сна, что избавит его от боли.

Но потом… кто-то начинает приносить еду.

В первый раз, когда он просыпается с тарелкой фруктов возле головы, он слишком голоден, чтобы удивиться. Может быть, фермер сжалился и послал одного из своих детей оставить хромому нищему что-нибудь поесть.

Он ест фрукты без особой гордости, даже ягоды, которые ненавидел в детстве. И каждое утро рядим с ним снова стоит тарелка.

Часто и по вечерам тоже, когда он возвращается после рабочего дня в полях. Фрукты. Мясо. Когда на тарелке оказывается хлеб, Се Лянь проливает несколько благодарных слез.

После нескольких таких недель любопытство берет над бывшем принцем верх.

Он сворачивается калачиком на полу храма, поворачивается на бок, притворяясь спящим.

И в тот момент, когда он слышит тихий звон тарелки, ударяющейся о каменный пол, он действует быстро, как ядовитая змея, перекатывается и бросается вперед, пока его пальцы не обхватывают чье-то запястье, и он не слышит тихий вздох.

— Кто ты?

Он не получает ответа.

— Почему ты мне помогаешь?

Он не может представить себе причину — может быть, это единовременный жест доброй воли или…

Именно тогда Се Лянь замечает, насколько тонкое запястье, у того, кого он держит. Чувствует, что человек дрожит — наверное, от силы, с которой бог его схватил.

Он стыдливо отпускает руку.

— Прости, тебе не нужно…

Фигура исчезает, прежде чем он успевает сказать что-то еще, вновь оставшись в одиночестве на каменном полу с протянутой рукой.

— …бояться, — заканчивает он с некоторой горечью.

С тех пор еду оставляют на ступенях храма — никогда слишком близко.

Се Лянь до сих пор иногда чувствует чье-то присутствие. Иногда он возвращается и обнаруживает, что пол выметен. Однажды — что появилось одеяло. Ничего экстравагантного, но гораздо лучше, чем спать в тонких рваных тряпках.

Часть его задается вопросом, не нарушил ли Фэн Синь его приказ и пришел сюда, чтобы найти его, но…

Даже если бы он ослушался, Фэн Синь не стал бы прятаться от него. А эта рука — она принадлежала кому-то моложе. Насколько он уверен, это не мог быть кто-то старше подросткового возраста.

Но тогда кто будет помогать ему сейчас и почему? Когда весь мир его ненавидит — когда мир его забыл.

Часто он чувствует, как кто-то наблюдает, оставаясь на расстоянии и никогда не осмеливаясь приблизиться.

Се Лянь садится в том месте, где он собирает камни на берегу ручья, и медленно поворачивает голову в том направлении.

Он не может увидеть своего наблюдателя, но Се Лянь ощущает его взгляды.

— …Я знаю, что ты там, — мягко окликает он. Он слышит тихий шелест листьев, хруст ветки, как будто незнакомец вот-вот уйдет, и его голос становится паническим:

— Пожалуйста!

Шумы прекращаются, и его голос дрожит.

— Пожалуйста, не уходи, я…

Ему… одиноко.

Се Лянь не может вспомнить, когда в последний раз кто-то слушал его, когда он говорил. Каково это, когда рядом есть кто-то еще.

Он действительно чувствует себя жалким.

Се Лянь опускает голову, ожидая, что подросток убежит, но…

Теперь он слышит, как тот осторожно подкрадывается ближе.

Незнакомец не говорит ни слова, но когда он оказывается достаточно близко, Се Лянь протягивает руку и хватается за рукав рубашки, мягкой и изношенной.

—…Зачем ты здесь?

Это простой вопрос, но боль в его голосе придает словам вес. Голос, который ему отвечает, принадлежит молодому человеку.

— …Чтобы служить Его Высочеству.

Выражение лица Се Ляня замирает — и теперь он отшатывается, дрожа.

Он думал, что привык к позору, вызванному своим низким падением, но, в конце концов, он находит утешение только в чувстве собственной анонимности.

—Ты знаешь кто я?

Голос звучит немного увереннее — почти дерзко. Если бы Се Лянь не боролся с собственными эмоциями, он бы счёл это очаровательным.

—Я узнаю Его Высочество где угодно.

Титул заставляет небожителя снова вздрогнуть, теснясь к краю ручья.

 — Не… не надо меня так называть…

Он чувствует, как юноша снова начинает отступать, опасаясь, что он мог оскорбить бога, — и Се Лянь снова хватает его за рукав, крепко вцепившись в него.

— Не уходи, — повторяет принц дрожащим голосом. — Пожалуйста, не уходи.

— … — Вместо словесного ответа молодой человек становится на колени рядом с ним.

Се Лянь вздрагивает от облегчения, сжимая пальцами ткань рубашки — и снова повторяет.

—Почему ты здесь?

— … — он слышит замешательство в тоне подростка, — чтобы служить…

—Зачем? — не отступает Се Лянь, голос его при этом хриплый. — Мне нечего тебе сейчас предложить.

Наступает тишина, и часть Се Ляня задается вопросом, неужели юноша до сих пор этого не понял. Может быть, он решил, что это все какое-то самоналоженное покаяние. В конце концов, что он мог знать о проклятых кангах— а теперь, поняв всё, он уйдет.

Глаза Се Ляня под повязками наполняются слезами.

Он уйдет. Он оставит его. Се Лянь знает, что так и будет. Все его оставили. А тех, кто не сделал этого самостоятельно, Се Лянь собственноручно оттолкнул давным-давно.

Сейчас с ним никого не осталось.

И он дрожит, когда юноша отвечает.

—…Мне ничего не нужно.

Сначала Се Лянь ему не верит. Он осторожен — недоверчив, как раненый зверь.

Подросток до сих пор приходит каждый день. Приносит еду, утром и вечером. Тихо рассказывает богу о текущих событиях, когда тот спрашивает.

Иногда он замечает, как юноша молится — но никогда не стоит на коленях, склонив голову, когда стоит перед алтарем.

Се Лянь напоминает ему, что он не может ответить. Что в таком состоянии он даже не слышит его молитв — при этом тон принца более чем горький.

Он не может видеть улыбку на лице подростка.

—Я молюсь не за этим.

Се Лянь хмурит брови, и улыбка на лице мальчика невидима для него, но она несет в себе больше веры, чем бог когда-либо знал.

— Его Высочество уже однажды ответил на молитву этого слуги, этого было достаточно. — Се Лянь делает паузу, слепо глядя в его сторону.

Когда он...?

—…О чем ты просил тогда?

Молодой человек не поднимает глаз, все еще сложив руки в молитве.

— Я просил об ответе.

Память колет его, и его пальцы дергаются, когда он пытается вспомнить.

—…Ответе на что?

— Ради чего мне продолжать жить в этом мире.

Дыхание Се Ляня останавливается.

Он не забыл тот день. В конце концов, это было всего несколько лет назад, но все же… — И каков был ответ?

Ответ мальчика прост, но он лишает Се Ляня слов.

— Вы.

Как же глуп он был тогда, думая, что сможет спасти всех. Что он может быть...

Что Се Лянь может быть смыслом жизни для кого бы то ни было. После ущерба, который он причинил из-за собственного эгоистичного высокомерия...

И вера в него не увела мальчика далеко. Отнюдь — он проводит свои дни, принося объедки падшему богу, чтобы выжить.

Это не смысл жизни.

Может быть, это оправдание. Обязательство. Но верить в это не стоит.

Когда же он, наконец, обретает способность говорить, голос Се Ляня хрипит от такой жалости к себе — и от этого он чувствует себя отвратительно .

—...Полагаю, это был не очень хороший ответ, не так ли?

На этот раз голос мальчика резок.

— Я не хочу другого ответа.

Се Лянь не может этого понять, но это именно тот ответ, который ребенок давал всегда.

«Забудь меня.»

«Я не стану!»

«Не беспокойся больше обо мне.»

«Этот верующий не покинет Его Высочество — даже если я потеряюсь, я всегда вернусь.»

Он никогда не верил ему. Всегда думал, что мальчик передумает, но он так и не изменился. Даже сейчас, после нескольких месяцев.

Се Лянь не в первый раз спрашивает:

—Кто ты?

Мальчик никогда раньше не называл своего имени. Он называл себя верующим. Слугой.

На этот раз ответ не приходит так легко. Юноша колеблется.

И в конце концов — как будто ответ мог его ужаснуть, он бормочет себе под нос. Если бы уши Се Ляня сейчас не были такими чувствительными, он бы и не услышал…

—...Хун...

Глаза бога мгновенно расширяются.

—…Хун-эр?

Наступает тишина, и все, что слышит Се Лянь, — это дрожащее дыхание мальчика. Оно звучит немного прерывисто, время от времени сопровождаемое шмыганьем, и в конце концов…

—...Его Высочество помнит меня?

Его голос не уверенный, упрямый или дерзкий.

Он тихий, благоговейный — пропитанный слезами.

По правде говоря, это было воспоминание, которое Се Лянь почти забыл из-за последовавшего за ним хаоса. Обычно, он вспоминал о мальчике, когда злился на Ци Чжуна. Или когда он время от времени задавался вопросом, что же с ним стало.

Се Лянь решил, что его забрала чума.

Тот факт, что этого не произошло, означает, что маленький перепуганный ребенок, которого он поймал в тот день на руки, мальчик, который позже прильнул к нему, истекая кровью, сломленный, рыдая, что он не проклят — стал убийцей.

Вера в Се Ляня явно не принесла ему многого, но…

— Я помню тебя, — шепчет он дрожащими губами.

Се Лянь нашел в себе что-то, что, как он думал, исчезло — рассеялось с каждой ошибкой, которую он совершил.

Веру.

Его руки раскрываются, и ребенок, пусть и колеблется, но в конце концов падает в его объятия, а его тело начинает сотрясаться от безмолвных рыданий.

Он не одинок — его бог тоже льет слезы. Они выскальзывают из-под повязок на его глазах, оставляя сияющие дорожки на его щеках, пока он держит Хун-эра в своих руках.

— Я помню тебя, — снова шепчет он и его голос надламывается, когда Хун-эр прижимается к нему.

Се Лянь верит ему.

Он верит — что из всех остальных в мире — этот ребенок может видеть то, чего не видят другие. Что он знает, каково это быть одиноким, сломленным и презираемым.

Се Лянь держит мальчика, поглаживая его волосы, пока тот не засыпает у него на руках.