⌛️ ГОД 13ЫЙ ⏳ 

— Она так изысканна… — выдыхает девушка, проводя подушечками пальцев по лежащей перед ней шали. Её материал прост, но вот цветочный узор, украшающий её, довольно сложен. — Как вам удалось?..

Она неловко замолкает, осознав грубость своего замечания.

Мужчина за прилавком улыбается ей, а шёлковая белая повязка вокруг его глаз мягко переливается на солнце: —  Всё в порядке, меня это не задевает. Я такой не от рождения — я потерял способность видеть лишь недавно.

Ну, не прям недавно, но вы сами понимаете.

— …О-о, — сдавлено мычит девушка. — Значит, вы всё ещё помните, каково это было… ну, знаете… — неловко откашливается она.

— Видеть? — спрашивает Се Лянь с несходящей милой улыбкой. Похоже, ситуация его забавляет, несмотря на то, что юная леди продолжает лишь ковыряться в товарах на прилавке. — Да, я прекрасно помню это чувство.

— Будете что-то покупать или нет? — грубо перебивает голос. Это маленький мальчик, что сидит рядом на ящике, поглядывая на девушку властным взглядом, и та слегка бледнеет, пока роется в сумочке в поисках монет. — И не обсчитывай его! Он всё поймет.

Девушка фыркает на это и скрещивает руки на груди. — Я бы никогда не стала обманывать слепого! — однако, говоря это, она всё равно докладывает в руку ещё несколько монет. — Откуда ты это вообще знаешь?!

Мальчик краснеет от смущения. — Потому что я однажды попытался, ясно?!

И это было стыдно. Не просто неловко, заметьте, — и, честно говоря, всё было бы гораздо проще, если бы ткач просто поколотил его — но нет. Вместо этого он, довольный, проводил мальчика до дома, и там на глазах у родителей указал на его проступок. Хуже всего было то, что мужчина был так любезен, приговаривая, что «маленьким, ему тоже было трудно правильно сосчитать монеты», и что «так легко ошибиться». Но отец мальчика знал, что всё не так, и в наказание ему поручили целый месяц помогать с продажами.

И, позвольте сказать…

На самом деле это оказалось не так скучно, как представлялось.

— Просто поверь мне — оно того не стоит, — шепчет мальчик. Его уши до сих пор покалывает от трепки, устроенной его родителями.

— Но как ему это вообще удается?!

— Откуда мне знать?! Он волшебник!

Молодой заклинатель нервно смеётся на подобное заявление и начинает отнекиваться: — Ха-ха-ха-ха, Хэн, зачем ты дурачишься? Я обычный даос, мне просто помогают навыки боевых искусств, только и всего.

Девушка недоумевает: — И какое отношение это имеет к деньгам?

Хэн вскидывает руки, будто она проповедует истину. — И если он стал слеп лишь недавно, то как он так скоро наловчился делать все эти вещи? Говорю же. Он странный тип! И… немного пугающий.

Се Лянь дёргает бровью, когда Хэн начинает нашептывать девушке на ухо: — Я видел, как порой  повязка на его глазах движется сама по себе…

— Он не считает меня страшным, — с улыбкой перебивает мужчина. — Ведь, если это было бы так, он бы не действовал мне на нервы с такой небрежностью, не так ли?

Обдумав это, девушка кивает и передаёт монеты.

(Хэн же в это время выглядит слегка обеспокоенно.)

— Спасибо, господин! — бормочет она, набрасывая шаль на плечи. — Дома я всем расскажу о вашей лавке!

С этими словами она убегает вскачь, а Се Лянь складывает монеты в кошелек на поясе и тянется за корзиной. Хэн поспешно наклоняется вперёд, но принц отворачивается от него, прижимая ношу к груди.

— Господин Хуа!  —  скулит мальчишка. — Я голоден!

Се Лянь фыркает, доставая булочку с мясом: — Иди просить обеда у кого-нибудь не странного и не пугающего.

Хэн таращится на него с отвисшей челюстью: — Я не это имел в виду! А мне-то казалось, что даосы должны быть великодушными и всепрощающими!

Что ж, это верно. И обычно Се Лянь так себя и ведёт — но он уже довольно привык к одиночеству за последний десяток лет, а вынужденный постоянный контакт с Хэном стал…

Обременяющим.

Бывает время, когда ему действительно нравится компания ребёнка — иногда он напоминает ему о Хун-эре… Но его временами трудный нрав всегда казался богу очаровательным, так как никогда не был обращён против Се Ляня.

— Ага, ну… — он грызёт свою булочку, — меня выгнали.

Хэн хмурится: — Откуда?!

Се Лянь сглатывает: — Из даосской школы.

Глаза мальчика расширяются: — Есть такая школа?!

Чем хороши бинты? Никто не может видеть, как Се Лянь закатывает глаза: — Да. Очень эксклюзивная.

— И почему же вас выгнали?

— … —  Се Лянь вздыхает. — Последние десять лет были для меня немного тяжёлыми, — бормочет Се Лянь, и его спутник смотрит на него.

— …Вы иногда говорите такие странные вещи, — ворчит мальчик, скрестив руки на груди. — …Простите, мне не стоило называть вас пугающим.

Однако он не открещивается от того, что Се Лянь странный.

— … Но мне кажется, это круто, что ваша повязка двигается! — добавляет Хэн, заметив, как конец широкой шелковой ленты воодушевлённо колышется. — Я больше никому не расскажу об этом, клянусь!

Господин Хуа действительно странный человек, — Хэн всегда так считал — но хороший. Он появился в деревне четыре года назад, когда Хэн был совсем маленьким, и в большинстве своём окружающие уже привыкли к нему. Так или иначе… Он странный господин. Ему известно всё на свете, и он способен на то, что не под силу большинству слепых...

И всё время он совершенно одинок.

Хэн однажды спросил об этом свою маму, и её лицо погрустнело, когда она объясняла ему, что порой достаточно выматывающе присматривать за кем-то, кто нуждается в дополнительной помощи. Люди уходят. Однако Хэн не понимает этого, ведь господин Хуа не нуждается в особо большой «дополнительной помощи».

Мальчик предполагает, что тот, вероятно, раньше был богат. Это объясняло бы, почему господин знает столь многое, и… Может, он и старше Хэна — должно быть, довольно взрослый — но иногда он всё равно ведёт себя по-ребячески дерзко и капризно.

Однако сейчас, не оглядываясь… Он предлагает мальчику булочку с мясом.

— … —  Хэн улыбается, протянув руку, чтобы ухватить её: —  Спасибо, господин Хуа!

Вам всего-то нужно быть ХОТЬ НЕМНОГО вежливым к господину Хуа, даже не сильно — и он всегда ответит взаимностью. Он хороший, надёжный человек.

— Знаете… сегодня я услышал кое-что интересное, — замечает мальчик между делом, не переставая жевать.

— Мм? —  мычит Се Лянь, ковыряя корочку своей булочки, медленно поедая её кусочек за кусочком. — И что же?

— Чтоооооо появился новый князь демонов! — мальчишка наклоняется вперёд и ухмыляется.

Се Лянь вздёргивает подбородок, поворачивая голову: — … Князь демонов?

— Ага! Типа, ну знаете, бедствие?

Даос бледнеет и чуть ли не раздавливает булочку в своих руках, смотря теперь на Хэна более пристально: — …Бедствие в белых одеждах?!

— … —  Ребёнок удивленно отстраняется от него. — Нет? Другой!

Се Лянь оседает. На миг он с облегчением прижимает руку груди, судорожно вздыхая.

Его больше нет. Цзюнь У убил его.

Се Лянь аккуратно поглаживает Хун-эра. Он больше не может навредить тебе или кому-либо ещё.

— …Ладно, появился новый, — бормочет Се Лянь. — И каков же он?

— Странный, судя по всему, — Хэн откусывает ещё кусок. — Чем-то похож на вас!

Се Лянь пытается метнуть в него взглядом, но, что ж… это проблематично, когда не можешь по-настоящему увидеть кого-то. — Как его зовут?

— Не знаю, — пожимает плечами мальчишка, — но… — он с ухмылкой глядит на даоса, — сегодня вечером он будет здесь!

Се Лянь приподнимает бровь. Здешнее местечко не назовёшь… шумным городом. Это достаточно приличное поселение, рядом с крупным центром, но явно не совсем то, куда бы сунулись какие-то сильные духи. — Здесь?

— Ага! — Улыбка Хэна становится лишь шире. — Потому что мой друг собирается призвать его!

А в это время тот самый Князь Демонов ни за кем не охотится. Технически, в данный момент он игнорирует даже свои ежедневные обязанности.

— Сделай пометку, — рычит молодой человек, не отрывая лица от шёлковой подушки, всё лёжа на кушетке.

— …Ладно, ладно, крутой парень*, — вздыхает Фай, балансируя на носочках, стоя на табурете. Мелом он чертит очередную засечку на испещрённой линиями стене. Прошёл четыре тысячи семьсот девяностый день без вестей о Его Высочестве. Ни новостей, ни даже слухов о ком-то, хоть отдалённо похожем на него.

*[П.п. в оригинале «big fella» - употребляется в ситуации, когда человека пытаются отговорить от совершаемого или же, напротив, побуждая человека к достижению успеха в его начинаниях.

+ лично я вижу небольшую иронию в том, что Фай называет его «big», то есть «большой, взрослый» в то время как Хуа Чэн явно ведет себя как маленький капризный подросток]

Хуа Чэн вновь утыкается лицом в подушку.

Почему? Почему же так сложно отыскать одного единственного, очень, очень красивого, чрезвычайно слепого человека, одевающегося столь характерным образом?!

Дверь открывается нараспашку, и, прежде чем Сян успевает вставить хоть слово, Фай предупреждающе машет руками. — Я бы не советовал, — бормочет призрак. — Он не в духе.

— Как будто бывает иначе?

— Ну, — тянет Фай, потому что, по правде… это действительно так. — Сейчас он в том же расположении духа, что и вчера, так что я думаю, это можно расценивать как не очень хорошее настроение.

— Так или иначе, не мне есть что сказать Градоначальнику, — пожимает плечами Сян, скрещивая руки на груди. — Это всё она.

Под «она» он подразумевает Яньлинь, неловко мнущуюся между Шуо и Бао.

— …Приветики, — тихо здоровается она, застенчиво сжимая свой локоть.

Хуа Чэн с ворчанием поднимает голову: — Не нравится мне этот тон.

— И не должен, — ворчит Бао.

— Что она натворила на этот раз?

— Ничего такого! — бормочет Яньлинь, скрещивая руки и отводя взгляд. — Я просто пыталась завести друзей!

Что звучит не так уж и плохо, пока Бао не уточняет: — Смертных друзей.

Хуа Чэн тяжело вздыхает. — Ну и что ты делала?

— … Рассказала им парочку историй… — отвечает Яньлинь, потирая затылок, и, когда Бао смеряет её многозначительным взглядом, добавляет: — … О тебе…

Князь демонов резко поворачивает голову в направлении девочки, на что она защитно поднимает руки вверх. — Не ПЛОХИЕ истории — хорошие! В них ты кажешься по-настоящему крутым!

— …В каком смысле? — медленно уточняет Хуа Чэн.

Она переминается с ноги на ногу, неловко теребя большими пальцами, и тихонько спрашивает: — …В последнее время ты получал какие-нибудь… молитвы?

— …Яньлинь, — стонет он, прижимая ладони к вискам. — Я сейчас тебя развею.

— Я лишь пыталась помочь!

— Расскажи ему, что ты им сказала! — ворчит Бао, раздраженный её медлительностью, на что Яньлинь фырчит:

— Только правду! Что он спас нас и с помощью фонариков привёл домой, —  бормочет она. — Но я хотела им понравиться, поэтому… я немного приукрасила…

— Приукрасила, — сухо повторяет Хуа Чэн.

— Я как бы… представила всё так, как… если бы они попали в беду или потерялись… то они могли бы зажечь фонарь, помолиться тебе, и…

Хуа Чэн вновь оседает на кушетку: — Сколько РАЗ, — Яньлинь сжимается. — Сколько раз мне повторить тебе, что я НЕ бог?!

— Он отказал им и всё такое, — соглашается Шуо. — Это было похоже на /БУМ/! — Он театрально изображает падение на землю, подпрыгивая, а затем катаясь по полу: — Затем /ш-ш-ш/! —  Он вновь подпрыгивает вверх, делая вид, что размахивает воображаемой саблей: — и /а-а-а-а/!

Он устал. Хуа Чэн благодарен судьбе за то, что он влюбился в мужчину в очень юном возрасте. И что, даже если бы не это, смерть пришла за ним до того, как он совершил глупость завести собственных детей. Они выматывают, не слушаются и создают больше проблем, чем сами того стоят.

— Хорошо, но он вознёсся; может отвечать на молитвы, если захочет; бессмертен, и у него есть магические силы… — перечисляет на пальцах Яньлинь, поднимая их по одному на каждое из доказательств своей точки зрения. — Я не понимаю, в чём разница между ним и богом!

— На самом деле есть несколько практических отличий, — услужливо вклинивается Фай. — Я думаю, вы заметили, юная леди, что вы не перестали взрослеть после смерти, не так ли?

Яньлинь скрещивает руки, задумываясь над этим. — У меня и правда выпал зуб в прошлом месяце, — комментирует она, теребя языком дырку в своем ныне неровном ряду зубов. — Это было странно.

Старый призрак кивает: — Ровно как тела разлагаются после смерти, наши духовные оболочки тоже стареют. Гораздо медленнее, чем у смертных — а более могущественные призраки, как Градоначальник Хуа, при желании и вовсе могут замедлить или остановить этот процесс — однако боги никогда не стареют, вне зависимости от того, как долго они существуют.

Хуа Чэн опускает голову обратно на подушку, издавая тихие звуки раздражения.

— Но… что, если я вознесусь? — спрашивает Яньлинь с широко распахнутыми глазами.

Как будто это действительно возможно при условии, что кое-кто до сих пор не научился в буквальном возрасте двадцати одного года (и духовной форме семилетки), зашнуровать себе ботинки. Бао делает это за неё каждое утро.

— Останусь ли я навечно маленькой?

— Дети не возносятся, — отмахивается Фай. — Но в случае подростков, их дух примет вид того, как они бы выглядели на пике их физической формы, если только они не достигли его ещё при жизни. С телом Градоначальника Хуа произошло то же самое при вознесении, не так ли?

— По-видимому, —  ворчит Хуа Чэн, будучи не особо заинтересованным в разворачивающейся маленькой лекции.

В случае Се Ляня, который вознёсся примерно в том же возрасте, в котором Хуа Чэн умер, всё было более очевидно — Хуа Чэн (который, хотя принц не знал этого в то время, всё ещё наблюдал за ним издалека) сам видел, как бог преобразился из подростка в юношу чуть за двадцать.

В противовес этому, между смертью Хуа Чэна и его вознесением прошло несколько лет — и за это время его дух дважды менял форму, изменяя свой истинный облик в соответствии с тем, как он должен был меняться естественным образом — а потом, когда Хуа Чэн вознёсся… Он обрёл внешность, которую более не показывал за пределами Килна.

Сейчас он часто меняет свой облик — в значительной степени потому, что, подобно лучшим хищникам, он учится подражать другим.

Ведь, как бы ни старался Князь демонов, ему не удаётся вспомнить истинное лицо Бай Усяна. Он знает, что видел его в воспоминаниях Чжао Бэйтун, но не может… Главное, что он помнит, так это то, что, отчасти, в этом и была сила призрака — в том, что никто не знал, как он выглядит на самом деле.

Анонимность во многих отношениях может быть опасным оружием.

К тому же, вот уже много лет никто негативно не отзывался о внешности Хуа Чэна. Ведь теперь он решает, какое лицо они видят, под каким ракурсом и когда. После того, как всю жизнь вас обзывали отвратительным, вы бы тоже полюбили маски, не так ли?

— Но… —  хмурится Яньлинь. — Если Градоначальник Хуа может стареть, то как он может считаться бессмертным?

— Потому что я могу использовать духовную силу, чтобы остановить старение, — отвечает Хуа Чэн. — Если я захочу этого.

Что он и делает, по большей части. В конце концов, ему не хочется выглядеть намного старше своего возлюбленного, когда он снова найдёт его, но… Вспоминая о том, как его бог всегда трясся над ним, обращаясь как с ребенком — особенно как хихикал над тем, как мило менялся голос Хун-эра… Хуа Чэн позволил своему телу стать немного старше. Просто чтобы… производить впечатление теперь уже ВЗРОСЛОГО мужчины. Так что в физическом отношении он на несколько лет старше Се Ляня.

(Не то чтобы это имело значение, — шепчет голос в его голове, — он всё равно не узнает, что я Хун-эр.)

— и когда Хуа Чэн найдёт его, если принц увидит его истинную форму, то он не сочтёт её… детской.

— …Хорошо, но если он может остановить старение, то по сути он всё ещё бог! —  пожимает плечами девочка. — Значит, я не ошиблась, и я не…!

— Нет. Есть и другие ключевые отличия, — поднимает палец Фай. — Например, богини всё ещё могут зачать детей, в то время как женщины-призраки на это неспособны.

Имели б они такую возможность, всё было бы гораздо удобнее, так как было бы значительно меньше сумасшедших духов-зародышей, которых становится особенно много после войн, так что…

Хуа Чэн хмурится, заставляя себя отбросить эти ужасные размышления.

— Боги могут иметь детей?

— Да, но этого не случалось уже довольно давно из-за того, что обычно это не приводит ни к чему хорошему, — поясняет Фай.

Бао хмурится, почёсывая голову. — Погодите, значит ли это, что у призраков-мужчин тоже не может быть детей?

— Нет, может, — на этот раз отвечает Хуа Чэн. — Но любая смертная женщина, выносившая ребёнка от призрака, умрёт при родах. Это относительно распространённое проклятие.

Яньлинь больше не кажется столь воодушевлённой или заинтересованной в предмете призрачной биологии, хотя Хуа Чэн не понимает причину этого, ведь именно девочка подняла эту тему…

— Зачем даме в принципе позволять призраку оставить ей ребенка, если она знает, что это убьёт её? —  недоумевает Шуо. — Это просто-напросто глупо!

Сян нетерпеливо вскидывается, потирая ладонями: — О, я знаю ответ на ЭТОТ вопрос!..

— Нет, не знаешь, — угрожающе прерывает его Хуа Чэн.

— …—  Сян слегка сдувается, скрещивая руки на груди и отводя взгляд. — Что ж, пожалуй, не знаю.

Яньлинь вздёргивает голову, наконец снова подавая голос: — Господин Фай, откуда вы столько всего знаете?

— Ну, я был учителем, пока был жив, — воодушевлённо отвечает слегка упитанный дух.

Учитель с фатальной зависимостью от азартных игр, да. Но всё же учитель. Точнее, частный наставник — в той же семье, которая владела игорным домом, в конечном счёте приведшем к его кончине.

— Градоначальник Хуа был достаточно великодушен, чтобы позволить этому скромному призраку продолжить свою преподавательскую деятельность!

По итогу, это было взаимовыгодное решение, поскольку, покинув Тунлу, Хуа Чэн мог читать лишь на одном языке, и тот был мёртвым. Фаю же недоставало правильной оценки рисков и здравого смысла, но зато он оказался хорошим наставником  и ни слова не разболтал об их занятиях.

Со временем Хуа Чэн обнаружил, что всё больше и больше узнаёт о мире. Он по-прежнему во многих смыслах поглощён поисками своего божества, но теперь это не единственная примечательная черта его существования, … и так, Князь демонов познал немного больше о себе.

Он узнал, что любит спиртное, но вино ему не по вкусу. Что он предпочитает острые блюда, но не особо жалует сладкие. При жизни у Хун-эра никогда не было средств для того, чтобы выработать «палитру» собственных предпочтений, а когда он стал призраком, следовавшим за своим богом… у него не подвернулось возможности этого выяснить.

Но этим всё не ограничилось.

Хуа Чэн отчасти понял это ещё в Килне, но: ему нравится создавать вещи, в особенности красивые вещи — но не всегда. Ему нравится драться и охотиться, однако он ужасен в музыке, хотя и любит её, и…

Как ни странно, через Фая  Хуа Чэн открыл в себе искреннюю страсть к учёбе.

Неважно чему. Хоть всему на свете. Иногда потому, что так ему кажется, что он сможет принести больше пользы своему богу, когда найдёт его, или же… Порой внутри него просыпается голод: непреодолимая потребность поглотить каждый текст, до которого дойдут руки, только чтобы удовлетворить жгучее природное любопытство.

Мир был таким маленьким, когда Хун-эр был человеком. Таким ограниченным, уродливым, жестоким и скучным.

Но, когда Се Лянь рассказывал ему истории в том храме, где они когда-то жили — Хуа Чэн совершенно уверен, что бог, должно быть, подумал, что мальчик делает это из вежливости, но — Хун-эр был просто охвачен интересом.

Это было первым зерном, показавшим стремление Хуа Чэна к дальнейшему изучению окружающей действительности — что мир может быть чем-то большим, чем просто этой неприятной и неинтересной реальностью.

Позднее, в Килне… он узнал, каково это — смотреть на мир глазами учёного. И его любопытство лишь росло.

Иногда это доставляет ему радость, ведь он помнит, что Се Лянь был таким же. Каким счастливым тот казался, когда вспоминал время под руководством своего Гиоши, и…

В то время Хун-эр считал себя неспособным идти тем же путём. Слишком глупым для этого, несовершенным и смертным. Но теперь ему открылась возможность узнать, что он учится быстро — и жадно. И что, в один прекрасный день… Он сможет догнать его.

Но всё это не имеет никакого отношения к рассматриваемой теме.

— Главное то, — встревает Хуа Чэн, прерывая дебаты, — что я не бог.

Яньлинь открывает рот, чтобы возразить, но Князь Демонов опережает её: — И теперь у меня есть бесчисленное количество детей, молящихся мне… о чём именно?

— О помощи, — отвечает девочка.

— А конкрет...?

— Если потерялись или кто-то причинил им боль, — пожимает она плечами. — Это всё, что я сказала.

И с её точки зрения, спасение детей от этого — именно то, чем занимается Князь демонов.

— … —  Хуа Чэн тяжело вздыхает, опускаясь на кушетку. — Перестань рассказывать им это, Яньлинь.

— Но..!

Мужчина раздражённо указывает на стену, исписанную мелом. — Это мой приоритет.

— … —  Она пинает ботинком воображаемую грязь. — В любом случае, — бухтит девочка, разворачиваясь на пятках и выбегая из комнаты. — Кому ЕСТЬ ДЕЛО!

Шуо склоняет голову набок, с любопытством наблюдая за тем, как она удаляется, а затем переводит взгляд на Бао. — Похоже, что ей есть дело.

Бао пожимает плечами: — Девочки, они сумасшедшие… — Но оба мальчика смолкают, замечая, что первоначальное утверждение Фая… не было неверным.

Градоначальник Хуа действительно не в духе.

Медленно — почтительно — они оставляют его одного, и Хуа Чэн перекатывается на спину, пялясь в потолок.

Тринадцать лет.

Он был вне Килна дольше, чем внутри, и до сих пор не возымел большего успеха в обнаружении своего бога. Он постоянно заверяет себя, что с ним всё в порядке, должно быть в порядке… потому что прах Хун-эра остался нетронутым, но…

Мужчина раздражённо ворчит и закрывает лицо рукой.

Какой смысл в силе, если ты не можешь использовать её ради важных для тебя вещей? Он…

И в этот миг, в тишине, оставленный наедине со своими мыслями, Князь Демонов слышит их.

Молитвы. Десятки тихих просьб — и все от детей.

Вещи, что они рассказывают, режут слух, но почти все они прекрасно знакомы Хуа Чэну. Родители, которые бьют. Отцы, которые пьют. Вечный голод или вынужденность делать что-то против своей воли.

Это ужасно, но неудивительно. Однако… несколько молитв выбиваются.

Все они одинаковые. Испуганные, охваченные ужасом голоса, шепчущие:

— Не дайте ему прийти за мной.

Хуа Чэн хмурится, а его глаза закрыты.

— Пожалуйста, Градоначальник Хуа, я зажгу столько фонарей, сколько захотите, только спасите меня и мою младшую сестру! Я не хочу, чтобы оно добралось до меня…

— Градоначальник Хуа, — жалобно скулит тихий голос, — оно нашло меня.

Все голоса исходят из одной области — и все они молятся о спасении от чего-то конкретного. Что-то охотится на них. И все они называют его одним именем.

«Зелёный фонарь, терзающий в ночи».

Присутствие Се Ляня стало своего рода поводом для споров.

— Вот нужно было тебе приводить взрослого? — ворчит один из ребят, скрестив руки на груди. — Князь демонов помогает только детям, а теперь он, может, не придёт.

Хэн закатывает глаза: — Господин Хуа едва ли сойдёт за взрослого! — Мальчик ведёт Се Ляня за рукав, что не особо помогает, так как бог несколько раз запутывается в собственных ногах, однако намерение помочь всё-таки присутствует. — Он боится пауков и ест еду с пола, совсем как мы!

— Ну… — пытается прервать Се Лянь. — Я думаю, всё не совсем так…!

— Правда! — фыркает Хэн, утягивая его за собой ещё быстрее. — Я же вижу, как вы постоянно роняете еду, а затем поднимаете её и едите!

Справедливости ради, когда ничего не видишь, вещи часто выпадают из рук, а Се Лянь не может позволить себе каждый раз покупать новую еду. Он установил правило пяти секунд, всегда сдувает пыль и вытирает еду рукавом, прежде чем съесть. Так ведь нормально, верно?

— Кстати, он не отрицает, что боится пауков, — шепчет девочка своему другу, прикрываясь ладошкой, на что Се Лянь поворачивается к ним.

— А ТЫ любишь пауков?

Девочка смущённо смолкает, верно, до этого полагая, что даос не услышит её  шёпота, однако теперь очевидно, что думать так было ошибкой.

— Всё еще хуже, когда их не видишь, — хмыкает Се Лянь, позволяя Хэну утянуть себя дальше.

На самом деле он никогда не любил насекомых* — с самого детства. За исключением светлячков, божьих коровок и бабочек. Они красивые, к тому же не жалят, не кусаются и не делают ничего ужасного.

Пауки же? Фу.

*[П.п. пауки, конечно, являются не насекомыми, а арахнидами, но вы поняли XD да, я душнила]

Его друзья же считали это довольно забавным.

Знаменитого наследного принца Сяньлэ, именитого, уважаемого воина часто можно застать убегающим от крошечной малюсенькой арахниды, вцепившимся в рубаху Му Цина, который оттаскивает его, чтобы прихлопнуть виновницу метлой.

«Ты охотишься на демонов из спортивного интереса, но боишься ЭТОГО?»

«Не смейся!», ныл Се Лянь, «Я почти уверен, что он из тех, что прыга… О БОЖЕ, МУ ЦИН, ОН ПРЫГАЕТ!»

Будь же на его месте Фэн Синь, Се Лянь бы просто отбросил все приличия и запрыгнул ему на спину, обхватив руками, если бы они путешествовали и наткнулись на тарантула. Конечно, его друг сделал бы абсолютно рациональное замечание, что он не может убить какого-либо жука, пока руки закрывают его обзор, на что принц бы поправил свою хватку, но отказался бы спускаться, пока маленькое существо не будет повержено.

Сейчас Се Лянь почти улыбается, вспоминая это.

— … —  Его шаг слегка замедляется, а уголки губ противятся любым попыткам радости, снова опускаясь, пока боль охватывает сердце.

Се Лянь скучает по ним.

Не каждый день. Не так болезненно, как он тоскует по Хун-эру или родителям, потому что знает, что Му Цин и Фэн Синь живы и здоровы.

Они счастливы.

Теперь они сами боги — даже Му Цин, который ещё не стал небожителем в последний раз, когда они ссорились…

Се Лянь прикусывает губу, успокаивая дыхание. Его не пробить на слезу так же легко, как раньше, но его грудь часто сжимает от тяжести всего этого, и он чувствует себя таким…

Но всё нормально. Всё…

Всё хорошо. 

Он постоянно напоминает себе об этом. А когда становится слишком тревожно… он заглядывает в один из их храмов. Возжигает благовония, оставляет миску с рисом. Се Лянь никогда не молится; не хочет их так беспокоить…

Он не хочет их жалости.

— Ты уверен, что это то место? — канючит один из детей. — Я ничего не вижу!

— Это всё потому, что я еще не зажёг фонарь! —  ехидно отвечает ему второй, привлекая тем самым внимание Се Ляня. — Можете перестать торопить меня? Это деликатная процедура!

— Зажечь фонарь? — тихо интересуется бог, попутно опускаясь коленями на траву рядом с мальчиком. — Зачем нужно его зажигать?

Мальчишка ставит красный бумажный фонарь на землю перед собой и вытаскивает упаковку спичек.

— Потому что так его и призывают, — ворчит он, с раздражением оборачиваясь на Хэна. — Ты ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ объяснил, прежде чем привести его сюда?!

Хэн защитно складывает руки на груди и шмыгает носом: — Я сказал, что мы призываем Князя демонов! Что мне ещё нужно было рассказать?!

— Вероятно, он всё равно не сможет этого сделать, — хихикает одна из деревенских девочек, качая головой. — Держу пари, он снова лжёт!

Из того, что смог понять Се Лянь, здесь всего около пяти детей, не считая его самого и мальчика, который выполняет ритуал…

Кажется, он не особо популярен среди них. Се Лянь сомневается, что они хотя бы друзья, а не просто дети, собравшиеся ради того, чтобы взглянуть на представление.

Что грустно, но вполне ожидаемо от детей такого возраста.

— УМОЛКНИТЕ! — огрызается мальчик, что возится со спичками. — Он обязательно придёт, ладно?! В этом весь смысл, — бормочет он, помещая зажжённую спичку внутри фонаря, медленно поджигая свечку внутри.

— Однако ты не заблудился, — подмечает Хэн.

— …Князь демонов помогает потерявшимся детям? —  удивляется Се Лянь. — Это… очень любезно с его стороны.

— А если сказать ему, что с тобой кто-то плохо обращается, — мальчик с фонарём поднимается на ноги и протягивает руки во тьму. — Он появится и забьёт их до смерти ради тебя!

Улыбка принца слегка меркнет.

Что ж… это, мягко говоря, уже не так любезно.

Но по сравнению с последним бедствием… Се Лянь не может не признать в этом улучшение. Кроме того, никто ведь не идеален, верно?

— …Значит, он очень печётся о благополучии детей?

На это вновь заговаривает деревенская девчушка, прислонившаяся к ближайшему дереву. Уже стемнело — сгущается туман.

— Я слышала, это всё потому, что он сам был ребенком, которого замучили до смерти! — объясняет она, явно пользуясь слегка напряжённой атмосферой.

(Хотя для Се Ляня всё одно.)

— Нет… —  Хэн хмурится. — Я слышал, что это всё от того, что его возлюбленную  пытали, — поясняет он. — Деревня изгнала её, и к тому времени, как тот её нашел — девушку уже сожрали волки.

Ну, это звучит ещё ужаснее — и поэтому привлекает внимание других детей.

Се Лянь морщится.

— Если это правда, то как он умер?!

— Ну, — ухмыляется Хэн, наклоняясь вперед. — Он обезумел от горя и вырвал свой собственный глаз! — В ответ на это слышится несколько испуганных возгласов. — Он умер от потери крови. А теперь его глаза взирают на всех сверху, вот как он видит фонари!

— … По правде, я не думаю, что человек может потерять достаточно крови из-за потери глаза, — беззаботно комментирует Се Лянь. — И у большинства не хватило бы… мужества, чтобы сделать что-то подобное.

В конце концов, он своего рода эксперт по боли. Теперь он едва ли способен чувствовать её — но даже так он не решился бы сделать подобное.

— Это то, что я слышал! — пожимает плечами Хэн. — Быть может, он просто покончил с собой после этого, кто знает.

— Большинство самоубийц не становятся призраками, — вновь качает головой Се Лянь. — У них нет желания задерживаться в этом мире.

Если только это не было горькой кончиной — тогда он полагает, что подобное возможно.

Хэн дуется, явно раздосадованный тем, что ткач уже дважды спорил с ним в присутствии его друзей. — Тебя научили всему этому в даосской школе? — сухо спрашивает мальчик.

— … —  Се Лянь неловко смеётся, потирая затылок. — Ха-ха, конечно!

— В той самой, из которой тебя выгнали?

— Ха-ха!.. — внезапно, Се Лянь перестаёт смеяться, и теперь они пялятся друг на друга. Ну как, Хэн смотрит на него, а Се Лянь лишь хмурится в его направлении глазами, покрытыми Жое.

— … Янь, я не думаю, что он придёт, — стонет девочка.

— Заткнись! — вновь огрызается мальчик, поднимая фонарь чуть выше. — Он обязательно придёт! Прошло лишь пару минут.

Се Лянь не может видеть выражение лица мальчика — Яня, — но он кажется… напряжённым, даже нервным.

Хэн же, по-видимому, желая убить время, садится рядом с принцем.

— Разве даосы не обучаются фокусам? — бурчит мальчик, задевая Се Ляня плечом. — Типа там… ломать мечи надвое, читать судьбу по ладони, заставлять предметы исчезать?

— Да, конечно, — сухо отвечает Се Лянь. — Нам известно парочку трюков.

Хэн с нетерпением придвигается к нему.

— Например…? Ау! — Взвизгивает он, внезапно растянувшись спиной на земле. Ребята вокруг не смогли разглядеть, что произошло на самом деле, но…

Как будто какая-то повязка хлестнула мальчика по лбу. Очень больно.

— Что это было?!

Се Лянь грызёт ногти: — Волшебный трюк.

— Какой ещё такой трюк?!

Даос оборачивается, только что не показывая язык мальчишке: — Трюк, лишающий достоинства.

Хэн таращится на него, потирая лоб, а деревенская девчушка хихикает, прикрываясь ладошкой. — Теперь я вижу, что ты имел в виду, говоря, что он не такой уж и взрослый!

Се Лянь уже было открывает рот, чтобы возразить, когда Хэн самодовольно перебивает его: — Мне даже не пришлось говорить ему о пауке, сидящем на его ноге, чтобы доказать это.

Бог закатывает глаза. — О, ну естественно, как удобно, что на моей ноге сидит паук как раз ТОГДА, когда ты хочешь доказать…

К его несчастью, есть одна вещь, к которой Се Лянь всё еще не привык: его новообретенная крайняя неудачливость.

Которая настигает его в тот миг, когда бог чувствует, как что-то соскакивает с его колена и бежит по руке.

— …

Дети смотрят, как кровь быстро отливает от щёк даоса. Не то чтобы он изначально производил впечатление твёрдого, брутального человека, но видя, как он судорожно машет запястьем, визжа, как маленькая девчонка, они…

/ВИЗГ!/

Он ударяет кулаком о ствол близстоящего дерева… и разламывает его пополам.

Дети в шоке стоят полукругом, наблюдая, как слепой ещё дважды ударяет по дереву, удостоверяясь, что паук (который к настоящему времени наверняка уже давно уничтожен) действительно умер, превратившись в лепешку.

— …Фух, — судорожно выдыхает Се Лянь, прижимая ладонь к груди, слегка подрагивая. Некоторые, должно быть, сочтут подобное поведение глупым после всего того, через что он прошёл, но…

В мире осталось так мало вещей, способных напугать его, что теперь, когда он сталкивается со страхом — даже из-за самых глупых мелочей, ему… приходится нелегко.

Требуется мгновение, чтобы он ощутил на себе пристальные взгляды, и…

— …Хахаха! —  бог снова смеётся, но на этот раз скорее нервно и напряжённо, чем смущённо: — А это… ещё один даосский трюк!

— … — Янь склоняется к Хэну, бормоча. — … Господин Хуа сумасшедший?

— …Типа того, — признаётся мальчик. — Но он добрый, так что…

Постепенно девочка позади них приходит в себя. — Янь, не думаю, что он придёт — я и Цзюнь идём домой, — бубнит она, хватая младшего брата за руку, удаляясь.

— Я же сказал подождать минутку!

Мальчик кричит, вскидывая руки, когда видит, что другой мальчик из их деревни тоже уходит, следуя за своими друзьями. — ...Да кому вы нужны! Вероятно, он не явился, потому что не любит НЕУДАЧНИКОВ! — кричит он, надувшись и разворачиваясь.

— …—  Хэн корчит рожу, бормоча «угу» себе под нос, и придвигается к Се Ляню, чтобы прошептать ему на ухо: — Вот почему его никто не любит, он всегда на всех кричит.

Принц хмурится, но делает это с сочувствием.

— Что ж, — демонстративно зевает Хэн, вытягивая руки над головой. — Знаешь, я очень устал — помогать в магазине весь день довольно тяжело, так что…!

— Просто иди уже, Хэн! — рявкает Янь. —Я подожду один! Мне всё равно!

Мальчик упрямо прижимает красный фонарик к груди, и Хэн гримасничает, обращаясь к нему. — Да, да, просто прогони всех… Ты всегда так делаешь,  — ворчит он, уходя.

— … —  Янь фыркает и опускается на землю, обхватив руками фонарь и продолжая прижимать его к себе. — Думаешь, меня это волнует? Я привык.

Ох. У Се Ляня колет в груди.

— Всё равно мне лучше одному.

Хэн раздраженно оглядывается через плечо. — Хэй, господин даос, идёте?

Янь поворачивается, чтобы посмотреть на Се Ляня, всё ещё сидящего позади него, неловко сжимающего трясущееся запястье.

— …Нет, — качает головой заклинатель. — Иди домой, увидимся утром.

— Вы уверены?

— Мгм, — мычит Се Лянь — и всё прежнее раздражение, весь накал… утихает перед видом этого спокойного и терпеливого человека, и Янь… не знает, что с этим делать, неловко посматривая на мужчину.

Даос улыбается, и… выражение его лица такое… Мягкое.

— Всё же я хочу встретиться с этим Князем демонов, — говорит Се Лянь, скрестив ноги под собой. — Я не против подождать ещё немного.

— … Вам не обязательно оставаться вместе со мной из чувства жалости, — ворчит Янь, крепче сжимая фонарик. — Я не хочу этого.

— … — принц фырчит. — Я бы об этом не беспокоился.

— Я не хочу, чтобы кто-то смотрел на меня свысока!

— Не думаю, что я способен на это, — сухо отмечает Се Лянь, оставляя мальчика краснеть от смущения.

— ...Как бы то ни было, — бормочет Янь, всё крепче прижимая фонарь.

Они сидят и ждут — часами. В конце концов, переваливает за полночь — и Се Лянь знает, что мальчик устал. Он чувствует это по тому, как тот покачивается на месте, крепко удерживая свой фонарь.

Бог не удивлён — хотя история о доброжелательном Князе демонов и заинтересовала его, на самом деле он в неё не поверил. Но… он остался здесь не поэтому.

— … Янь, — заговаривает он. — Ты…

— Он придёт, — качает головой мальчик, звуча измученно и… охрипше от беспокойства. Скорее даже отчаяния. — Все говорили, что он придет!

Се Лянь на мгновение смолкает, вслушиваясь, как колотится сердце ребёнка.

— Янь, — наконец продолжает он, на этот раз мягче. — Когда ты сказал, что он является, чтобы помочь детям, с которыми жестоко обращаются… это была правда?

Мальчик кивает, крепче обхватывая себя руками, и через мгновение Се Лянь бьёт в корень проблемы:

— ...Кто-то плохо с тобой обращается, Янь?