Егерь зевает, почёсывая затылок, и проходит мимо своей жены, готовящейся к завтраку. 

— Ты что-то заказывала?

Она оглядывается через плечо, качая головой: 

— Успела ли я заказать что-нибудь между пробуждением и приготовлением завтрака? Нет, — ворчит она, вытирая руки о тряпку.

Мужчина вздыхает, потирая шею. 

— Дорогая, нет нужды так сердиться…

Он открывает дверь, за которой его встречает молодой человек, и мужчине требуется пара мгновений, чтобы узнать его: 

— ...Господин Хуа?! — наконец охает он, с удивлением осматривая даоса.

Волосы того распущены, и он облачён не в свои обычные белые одежды, а в красно-золотые, и крой… Мужчина чуть было не принял юного заклинателя за невесту. Он бы и не узнал его, если бы не повязка на глазах.

Се Лянь неловко улыбается: 

— Понимаю, должно быть, я выгляжу странно...

Но не мог же он ходить в грязной окровавленной одежде. Обычно у него всегда при себе есть запасной комплект белой одежды, но он не успел  сшить новый с тех пор, как утратил предыдущий в пожаре два месяца назад, так что ничего уж не поделать.

— Вся моя одежда испачкалась: не знаю, заметили ли вы, но почему-то вдоль дороги море крови.

— Я видела, — хмурится женщина, отрываясь от работы. — Как думаете, что, ради всего святого, могло произойти?

— Я не знаю, — вздыхает Се Лянь, качая головой. — Но, боюсь, у меня крайне неприятные новости.

— Ох, — жена охотника обеспокоенно откладывает тряпку, которой вытирала руки. — Это как-то связанно с Хэном? Клянусь, господин Хуа, если он доставил вам неприятности..!

— Вовсе нет! — быстро перебивает её молодой мужчина. — По правде, он очень сильно помог мне этой ночью!.. Ему показалось, что один из местных ребят попал в беду. Янь, если я правильно помню его имя. Я привел его сюда прошлой ночью.

— …Да, — соглашается егерь, потирая подбородок. — Мы видели.

— Он рассказал мне кое-что… о своём положении, — продолжает Се Лянь, сильнее нахмурившись. — И он показал мне тому доказательства на своём теле.

Супружеская пара переглядывается в молчаливом ужасе.

Конечно, все были в курсе, что отец Яня имеет склонность к алкоголю и насилию. Это стало особо широко известно в свете... сомнительных обстоятельств вокруг смерти его жены. Он был омерзительным человеком, и все это знали; но Янь тоже не слыл надёжным рассказчиком, поэтому его никто никогда не слушал.

Однако эти люди глубоко религиозны, и их доверие к молодому монаху незыблемо. Теперь они не могут не поверить в правдивость слухов.

— Ах, бедное дитя... — бормочет женщина, прикрывая рот рукой. — Мне… мне так жаль, что мы не…

— Об этом уже позаботились, — вздыхает Се Лянь, — однако сейчас ситуация усложнилась.

Родители смотрят на даоса в ожидании — и тут… он переходит к сомнительной части, где он им лжёт, но по уважительной причине.

— В общем, после того, как оставил здесь Яня, я пошёл к его отцу сообщить  о том, что его сын мне всё рассказал… — монах хмурится. — И что я собираюсь уведомить власти. Я счёл, что так будет верно поступить. На рассвете я даже вернулся, на случай если он пожелает прийти и самолично сдаться , но... — Се Лянь склоняет голову. — Полагаю, моё предупреждение подтолкнуло его к…

Женщина охает. 

— Это… это просто ужасно, я…

Се Лянь кивает; его нижняя губа слегка дрожит. 

— Я не могу не задаваться вопросом: было бы всё иначе, подожди я до утра…

— Не вините себя, молодой человек, — качает головой охотник, похлопывая даоса по руке. — Вы всё сделали правильно.

— Да — вздыхает Се Лянь, поворачивая голову в сторону комнаты Хэна, — но этот бедный мальчик… не могу и вообразить, что с ним теперь будет…

Супруги переглядываются, считывая скрытый вопрос в словах заклинателя.

— …Полагаю, мне не бы не помешала лишняя пара рабочих рук… — бубнит охотник, почёсывая шею. — Да и Хэну не повредит иметь рядом кого-то его возраста.

У Се Ляня же мелькает мысль о том, что Хэн скорее предпочёл бы утопиться в реке, чем согласиться на такое. Однако внешне заклинатель лишь мило улыбается: 

— Я подумал о том же!

— …Если мы сделаем это, — заговаривает супруга, — не могли бы вы взамен оказать нам небольшую услугу? Надеюсь, она не должна вас сильно обременить. 

Се Лянь призадумывается, постукивая себя по подбородку. 

— И в чем же она заключается?

— Наш старший сын, Ко, — поясняет она, разливая чай. — Некоторое время он работал смотрителем у местных магистратов, но… — женщина вздыхает, переводя взгляд на мужа, который раздосадованно качает головой. — Он неукротим.

— Считает, что слишком хорош для этого места, вот что она имеет в виду, — фыркает егерь, скрестив руки на груди. — Я пытался вбить в него хоть каплю здравомыслия, но тщетно.

Се Лянь склоняет голову в недоумении. 

— Не уверен, как я могу помочь с его неукротимостью…

— Он хочет самосовершенствоваться, — объясняет жена охотника. — Мы отправили его в город учиться у мастера, но...

Мужчина хмуро пилит взглядом стену. 

— Он никогда не был силён в дисциплине.

Что ж, это объясняет, почему Хэн раз за разом упрекал Се Ляня в том, что его выгнали из заклинательской школы. Сначала бог списал всё на трудный характер мальчишки, однако похоже, что ребёнок просто переживал о старшем брате. На самом деле это объясняет многие проблемы в поведении...

— …Вряд ли я достоин быть чьим-то учителем, — бормочет Се Лянь, готовясь (расплывчато) описать свои неудачи, однако, прежде чем он успевает раскрыть рот, женщина нежно сжимает его ладонь.

— Юноша, вы ещё многое можете предложить миру, — успокаивает она. — Человек — гораздо больше, чем просто его глаза.

С минуту Се Лянь молчит, ведь он имел в виду не это, но… Он искренне тронут.

— …Скоро я отправлюсь в путь на юг, — объясняет Се Лянь. — Для моего метода самосовершенствования нежелательно долго задерживаться на одном месте, однако...

(На самом деле, одно с другим никак не связано; просто неудачи Се Ляня имеют тенденцию тянуть вниз и остальных, если он оседает слишком надолго.)

— Ваш сын может сопроводить меня, если захочет, — бормочет бог, смиренно склонив голову. — Но не надолго — уверен, он быстро захочет вернуться к семье.

Охотник, кажется, сомневается в этом… 

И ровно в этот миг с грохотом распахивается входная дверь.

— Я вернулся! — доносится звонкий голос, и в проеме вырисовывается  высокий подтянутый молодой человек с длинными угольно-чёрными волосами, разодетый в тёмно-лавандовые одежды. В каждой руке он сжимает по кролику.

— Ма, я подумал, что, может быть, ты захочешь приготовить чего-нибудь вкусненького на ужин в честь моего возвращения! — восклицает юноша, опуская свою добычу на стол. — Где мой младший братишка? Я думал, он будет ждать меня у двери, чтобы встретить…

В миг он застывает с широко распахнутыми глазами, завидев за столом темноволосую красавицу, выряженную в красные шелка. 

— Ты же не… — начинает он, указывая дрожащим пальцем в сторону незнакомки, — я не готов жениться! — вскрикивает он слегка напугано; однако, стоит девушке развернуться, выражение его лица меняется, когда он видит... её бесспорно прекрасное лицо.

— … — Се Лянь не знает, что и делать, слыша, как некто падает пред ним на колени. Он чувствует, как рука крепко охватывает его ладонь и нежно сжимает её. 

И тут молодой человек (Ко) вновь подаёт голос, на этот раз явно пытаясь снизить его тембр, дабы звучать мужественнее: 

— ...Я посвящу тебе всю свою жизнь, мой драгоценный цветок!

Се Лянь мешкается, его лицо немеет от шока, в то время как егерь, сидящий за другим концом стола, роняет голову на руки и раздражённо стонет: 

— Мальчишка, ты выставляешь себя идиотом!

— Любовь с первого взгляда имеет такое свойство! — восклицает Ко без тени стыда.

— Ну не знаю, — сухо отвечает Се Лянь, позволяя юноше поцеловать тыльную сторону ладони. Всё это странным образом напоминает его молодые годы: мужчины и женщины  преодолевали  тысячи километров, только чтобы предстать перед Наследным принцем Сяньлэ... и жестоко разочароваться, узнав об условиях его пути самосовершенствования. — Ранее казалось, что ты страшишься обязательств.

Ко вздрагивает, удивлённый тем, как низок голос его невесты, однако он нисколько не тушуется: 

— Я изменился!

— За тридцать секунд, — замечает его мать тем же тоном, что и Се Лянь.

— Именно! — многозначительно кивает Ко, прижимая ладонь Се Ляня к щеке. — Мама, спасибо, лучшей пары мне и не сыскать!..

— Если бы мы подбирали для тебя супругу, то это точно не был бы Хуа!.. — рычит отец, побагровев лицом; на что Ко лишь сжимает руку Се Ляня, выглядя ужасно оскорблённым.

— Думаешь, меня волнует, что она слепа?! Вовсе нет! Я вижу достаточно для нас обоих!

«О~» между делом раздумывает Се Лянь, позволяя Ко трепать свою руку из стороны в сторону, «если честно, это звучит довольно мило».

Юноша глупенький, но явно порядочный.

— Он НЕ ДЕВУШКА! — подскакивает егерь, скрипя стулом. — А МУЖЧИНА!

Воцаряется пауза.

Се Лянь неловко улыбается, ожидая, что молодой человек отшатнётся или завоет в отвращении, что его обманули, однако…

Ко не выпускает его ладони, и, напротив, сжимает лишь сильнее: 

— А я — ЧЕЛОВЕК ШИРОКИХ ВЗГЛЯДОВ!

Его мать раздосадованно вскрикивает: 

— ПРЕКРАТИ НАС ПОЗОРИТЬ!

Такими темпами егерь уже на грани того, чтобы рвать на себе волосы. 

— Мы с ТАКИМ трудом находим тебе заклинателя, готового взять тебя в ученики, и который не выгонит тебя после трёх недель, проведённых в компании с тобой, а ты приходишь и рушишь всё за ПЯТЬ СЕКУНД!

— ЗАКЛИНАТЕЛЬ?! — восклицает Ко: — Моя жена…?!

Се Лянь мотает головой, пытаясь поспеть за тем, кто сейчас кричит, как вдруг слышит, как отец сильно ударяет Ко по голове.

— ОН. НЕ. ТВОЯ. ЖЕНА! — воет мужчина. — СОБЕРИСЬ!

— ...Я не оскорблен, — наконец подаёт голос Се Лянь, сумев заставить их погрузиться в тяжёлое молчание. Что ж, родители Ко всё ещё бушуют, в то время как молодой человек продолжает держать Се Ляня за руку, глядя на него очарованными, широко распахнутыми глазами. — Вот только...

Он пытается подобрать какое-нибудь оправдание, которое удовлетворит родителей, и в то же время легко отвадит юношу, поэтому...

Заклинатель осторожно достаёт серебряную цепочку на шее, демонстрируя искусно выполненное рубиновое кольцо.

— Я уже женат*, — вежливо объясняет Се Лянь.

[П.п. и снова, тут и далее по тексту он не уточняет пол того, о ком идёт речь, используя местоимение "they/them" — они/их]

Ещё одна ложь — одна из многих, произнесённых им сегодня утром — однако единственная, про которую он бы хотел, чтобы она была правдой.

— Вот как? — удивляется егерь. — Вы раньше никогда не упоминали о жене, господин Хуа.

— …Их больше нет с нами, — коротко поясняет Се Лянь.

— Ох, — хмурится мать Ко, наклонившись, чтобы сжать Се Ляня за плечо, — дорогой, мне так жаль...

Оставшиеся договорённости решаются довольно быстро — к удивлению супружеской четы, даос не оскорбился поведением их сына настолько, чтобы отказаться от сделки.

К тому моменту, когда солнце полностью встаёт над горизонтом, Се Лянь уже переодет в  менее вызывающий синий наряд (надо бы смастерить ещё один комплект белых одежд во время их следующего привала) и склоняется перед Янем и Хэном, сжимая ладони обоих с особенно серьёзным выражением лица:

— …Отныне вам двоим предстоит присматривать друг за другом, понятно? — сурово, но тихо проговаривает он.

— … — Хэн недовольно отводит глаза. — Мне хватает и дерьмового старшего брата, который постоянно где-то шляется; ни к чему мне ещё более дерьмовый младший брат!

— Кто вообще сказал, что я хочу такого старшего брата, как ТЫ?! Кроме того, я едва ли тебя младше; отвали! — восклицает Янь, сверля мальчишку взглядом, продолжая тем временем крепко держать Се Ляня за руку.

— …Потому что с этого момента вы остаётесь вдвоём, — объясняет заклинатель; его взгляд тяжёл под покровом Жое. Мальчики столбенеют, глядя на Се Ляня сверху вниз. — Больше не будет меня рядом, чтобы вас разнимать, — продолжает он с лёгкой дрожью в голосе, будто…

Будто его мысли заняты чем-то другим.

— Это значит, что вы должны попытаться поладить друг с другом, ладно? — Се Лянь сжимает их ладошки ещё крепче. Никому не видно, но под Жое его глаза горят от непролитых слёз. «Потому что остаток пути вы пройдёте без меня.»

«И я безмерно рад, что это так.»

— ...Господин Хуа? Вы...?

Се Лянь не может видеть этих ребят, но даже если бы мог — он видел бы не их.

Он бы видел неуклюжего дворцового стража, стоящего со скрещенными на груди руками и хмурым лицом, отвёрнутым прочь от юного слуги, гневно и до дрожи сжимающего древко метлы.

«Я лишь хотел, чтобы мы могли быть вместе, только и всего».

— …Я в порядке, — успокаивает он их обоих. Се Лянь улыбается — пусть его губы дрожат, будто его что-то терзает — но это хорошая боль. Она как глоток воздуха после сильного плача. Се Лянь просто... 

Растёт. И иногда это больно.

— Позвольте раскрыть вам секрет, — тихо проговаривает он, и мальчишки склоняются ближе, внемля каждому слову.

Улыбка Се Ляня становится ярче, но мягче.

Каждый миг, проведённый с даосом, Хэн жаловался: они не ладили — и в основном по его вине, — но теперь ребёнок понимает… Когда Се Лянь уйдёт, он будет по нему скучать.

Янь же вцепляется в руку мужчины ещё крепче.

— ...Самые важные люди в вашей жизни, — шепчет заклинатель, переводя взгляд с одного мальчика на другого, — это те, кто рос вместе с вами.

В моменте вы не осознаёте этого, потому что жизнь столь стремительна и размыта, пока вы молоды. Се Лянь всегда смотрел вперёд, и никогда не останавливался, чтобы взглянуть на людей вокруг, пусть тогда ему так и не казалось. Он считал, что он хороший друг, хороший правитель, хороший сын...

Однако, когда он, наконец, обернулся посмотреть на людей, некогда шедших с ним рука об руку… никого не осталось.

Всё, что он мог — это сидеть на берегу моря, в последний раз любуясь закатом, и осознавать, что ему некого винить, кроме самого себя. 

Ни его родителей, ни друзей — ни даже Бай Усяна — и никогда Хун-эра. Никогда, ни коим образом он не стал бы винить Хун-эра.

Виноват лишь он. Он сам оттолкнул их, или же недостаточно старался, чтобы их уберечь, или… Или же просто их не слушал.

Дети вновь переглядываются — на этот раз с чуть меньшим отвращением — и, к удивлению Се Ляня, первым заговаривает Хэн.

— … Ладно, — бубнит он, потупив взгляд. — Я не буду бить его и тому подобное.

Не такое прекрасное обещание, как жить вместе в мире и согласии, но… в любом случае, Се Лянь этого и не просил.

Прошло несколько лет с тех пор, как Се Лянь пришёл в эту деревню — достаточно давно, чтобы успеть к ней привыкнуть. Теперь же он словно заново начинает свои скитания. 

Как будто он стоит на перепутье, когда его жизнь могла пойти в двух совершенно разных направлениях. Трудно понять, правильный ли он сделал выбор — Се Лянь не узнает этого, пока развилка не останется далеко позади.

— Вы сказали, что хотите пойти на юг? — уточняет Ко, неся в руках массивный ящик с ткацкими принадлежностями Се Ляня, и свои собственные пожитки — на спине.

(Се Лянь может поднять тот ящик одним пальцем, однако юноша настаивал.)

— Я знаю отличное место! — объясняет Ко. — Там КУЧА рек и горячих источников. Держу пари, вы не в восторге от общественных бань, не так ли? Переживаете, что кто-то может воспользоваться вами? Ну, — сияет юноша, — теперь у вас есть я!

Се Лянь улыбается, наполовину весело, наполовину язвительно:

— Ох, хвала богам.

— А еда — просто пальчики оближешь! Вы же любите острое? Ну, даже если нет, стоит просто подобрать правильный… — Парень стихает, заметив, что Се Лянь застыл посреди улицы. — ...Вы в порядке, господин Хуа?

— …Там храм? — бормочет Се Лянь.

— Да, так и есть, — соглашается Ко, склонив голову набок. — Желаете помолиться, прежде чем отправиться в путь? Обычно я не захожу туда, но…

— Какому он богу?

(Если подумать, Ко не понимает, как его учитель узнал, что здание —  храм, но он не вникает в это.)

Некоторое время спустя Се Лянь уже стоит на коленях на маленькой подушке, оставленной для прихожан, сложив перед собой руки и изо всех сил раздумывая, что же ему сказать. Если… если он и вовсе должен что-либо сказать.

Перед ним тлеет палочка благовоний, а вокруг шепчутся люди.

— Его божественная статуя столь прекрасна, не находите? Генерал, должно быть, действительно красив!

— О, — тихонько посмеивается женщина, прикрываясь ладонью. — Я слышала, что если какая-нибудь из статуй не приходится ему по вкусу, он рушит её и посылает подчинённого, чтобы тот слепил другую.

— Ха?! Правда?!

— Какая расточительность!

Се Лянь кусает губы, чтоб не засмеяться, любовно качая головой.

Очень на него похоже.

«Я долго злился на тебя...» думает он, теребя пальцами тоненькую ниточку. «Но никогда не переставал спрашивать себя, почему…  что происходило в твоей жизни.»

Тяжело расти с в атмосфере того, что вы всегда будете центром своей собственной постановки. Тогда все остальные становятся персонажами второго плана, и в каком-то смысле... Это мешает вам думать о них как о людях с их собственными историями. Своими жизнями и своими...

Се Лянь задирает голову, обращая безучастный взор на божественную статую перед собой, гадая, похожа ли она на оригинал, или же изображает неуверенного в себе мальчика, пытающегося скрыть своё лицо за изысканной маской. Будто только так он не чувствует себя самозванцем*.

[П.п. оригинал «Like that could make him feel as though he belongs.» — как будто бы это могло дать ему чувство принадлежности (этому месту/этим людям/этому положению)]

«…Тот мальчик так сильно напомнил мне тебя», думает Се Лянь.

Трудный. Вечно кидающийся и огрызающийся, распугивающий тем самым детей вокруг, которые и так не в восторге от его сложного характера.

И когда он попытался рассказать жителям деревни, как ему больно, никто не прислушался к его словам. Они просто списали всё на его «плохой» характер и отмахнулись от других фактов.

Позволял ли Се Лянь другим тогда делать так же? Не то чтобы его друг когда-либо жаловался на нечто подобное, но...

А дал ли он ему шанс?

«Тебе тоже кто-то делал больно?» Руки Се Ляня дрожат, покоясь на его коленях. «Скажи ты мне тогда, послушал бы я тебя?»

Он провёл столько времени, считая, что они дружат, просто потому что ему так хотелось. Потому что наличие обычного человека в его жизни было чем-то освежающим.

Но разве Се Лянь когда-нибудь уделял ему внимание? Если провести жёсткую моральную оценку его действий — ответ будет отрицательным.

Бывали случаи, когда было очевидно, что его друг оказался в затруднительном положений. Но даже когда Се Лянь не дал стражникам отругать друга за то, что тот отнёс фрукты из монастырского сада к себе домой… Се Лянь ни разу не спросил его, зачем они ему были нужны. Он просто сказал, что тот может брать столько фруктов, сколько захочет, и когда захочет.

Вот и всё, что Се Лянь когда-либо сделал. Тогда он полагал, что единственным источником проблем в жизни друга была его бедность. Посему если бы Се Лянь просто дал ему что-либо — еду, деньги, возможности — тогда все его проблемы волшебным образом бы исчезли.

Потому что тогда Му Цин был для него двумерным.

Се Лянь никогда так глубоко не задумывался о его положении. Он просто отдавал ему всё, что мог, снова и снова — и каждый раз негодовал, когда Му Цин с подозрением относился к его щедрости.

«Я делаю это не для того, чтобы ты меня благодарил или чтобы ты был мне обязан», думал тогда Се Лянь. «Я делаю это, потому что мы друзья.»

Но о чём он думал, когда Му Цин не помог ему в тот день, в горах? Какие мысли были у него в голове, когда Му Цин в гневе произнёс те слова перед Фэн Синем?

«Как ты мог?» Вот что он подумал. «Как ты мог?!»

После всего, что Се Лянь сделал для него, как он мог?

И это не похоже на дружескую щедрость или бескорыстную доброту... это звучит как попытка купить дружбу у кого-то слишком гордого, чтобы когда-либо принять подобное предложение.

А всё это время — если бы Се Лянь действительно хотел быть ему другом — он мог бы просто спросить Му Цина, о чём тот думает на самом деле. 

Вдали от Фэн Синя и всех остальных.

Потому что, когда они были только вдвоём, они никогда не ссорились.

Если бы он только спросил: «Кто-то причиняет тебе боль?»

— Му Цин, я…

Принц замирает, осознав, что он только что случайно открыл рот во время молитвы. Он резко распахивает глаза под Жое, ведь...

...Если каким-то невероятным образом Му Цин сможет его услышать, знает ли Се Лянь, что ему сказать? Поможет ли это? Или только...

Губы Се Ляня дрожат; он вскакивает на ноги и мотает головой. Он не готов к этому. Ещё нет. На нём всё ещё тяжким грузом висят собственные боль и злоба, и…

В любом случае, Му Цин — последний, кто захотел бы получить от него весточку. Се Лянь не должен был сюда приходить.

Принц разворачивается на каблуках и, не проронив больше ни слова, вылетает из храма, захлопывая за собой двери.

Его сердце всё ещё заполошно стучит, когда он спускается по ступеням, сбегая так быстро, как только возможно. Его даже не раздражает громкий голос Ко:

— Можем идти? — выкрикивает тот, поторапливаясь за заклинателем.

Одна вещь, которую Се Лянь заметил за своим учеником с самого начала: если не сказать, что хотите поговорить, он не будет спрашивать, что вас беспокоит. Се Лянь ценит это — особенно сейчас.

— …Да, — соглашается даос, обхватывая себя руками.

Юноша нетерпеливо вырывается вперед; его широкие плечи и руки расчищают Се Ляню путь, чтобы тот мог пройти сквозь толпу, ни разу ни с кем не столкнувшись.

— Теперь, когда мы отправляемся в приключение… — размышляет Ко, потирая подбородок, — мне, наверное, следует начать представляться официальным* именем. Знаете, чтобы производить более серьёзное впечатление?

[П.п. оно же «второе» или «вежливое» имя, даруемое человеку по достижении совершеннолетия]

Се Лянь почти улыбается: 

— Вряд ли это можно назвать приключением. И какое же твоё второе имя?

— Чи, — отвечает он. — Но вы всё ещё можешь звать меня Ко. Кроме того, разве первая любовь — не всегда приключение? — юноша играется бровями, легонько толкая Се Ляня в плечо.

Заклинатель отчасти позабавлен — пусть и не поощряет — его флиртом на протяжении всего утра. Но сейчас... он выглядит совершенно безрадостным.

— … — Юноша отводит взгляд, неловко шмыгая носом, однако он не из тех, кто так легко сдается. — Ваш муж, — начинает он, наблюдая за Се Лянем краем глаза, — … вы всё ещё по нему тоскуете?

Пальцы заклинателя невольно тянутся к цепочке на шее.

Се Лянь заинтригован тем фактом, что Ко сразу посчитал, что его партнер был мужчиной. Он никогда не говорил ничего указывающего на его предпочтения, но, так или иначе, Се Лянь не поправляет юношу.

— …Мне всегда будет его не хватать, — тихо отвечает он.

Ведь вы перестаете скучать по людям, только когда забываете их. А в случае Се Ляня это невозможно. Даже если они никогда не были женаты и их отношения так никогда и не дошли до той стадии...

Ко на мгновение задумывается, расправляя плечи. 

— Что ж, я не сдамся, хорошо? Я заставлю вас отпустить его — уж точно!

— … — впервые за много лет Се Лянь по-настоящему хохочет. Он запрокидывает голову назад и громко смеётся от всего живота.

— Эй! Тут не над чем смеяться! Я буду усердно трудиться! — скулит Ко, выглядя не таким уж расстроенным, и одно лишь это заставляет его учителя рассмеяться ещё сильнее, покачивая головой.

— Цветок можно сорвать лишь однажды, — Се Лянь утирает слёзы в уголках глаз, всё ещё скрытых под Жое. — После этого он больше не зацветёт.

И кое-кто уже сорвал Наследного принца. 

— Что это ещё за поговорка?! Она вгоняет в ОТЧАЯНИЕ! — восклицает Ко.

Се Лянь уже расцвёл в чужих глазах — и не имеет ни малейшего желания делать это снова.

Чего он тогда не знал, так это того, как отчаянно кое-кто всё ещё искал цветок.

И что наверху, в Небесной столице, кое-кто остановился посреди дороги с широко раскрытыми глазами. 

— ...Генерал?

Один из подчинённых тормозит рядом с ним, едва не роняя свёрток, который нёс во дворец своего начальника. 

— Генерал Сюаньчжэнь?

Молодой бог отвечает не сразу; его лицо непроницаемо, но затем…

— Иди без меня.

— Но-!

— Живо.

Подчинённый одаривает его странным взглядом, но кивает и продолжает идти по улице.

Генерал же в это время зажмуривает глаза, прокручивая слова, только что прозвучавшие  в его голове.

«Му Цин, я…»

Это... Это был...

Это был он, не так ли?

Се Лянь никогда не узнает, что из всех его молитв это был первый раз, когда кто-то действительно пытался ответить.

— Ваше Высочество? — шепчет Му Цин, прижимая пальцы к виску. Ответа нет.

«Зачем ему связываться со мной?»

Из всех на свете, богов или смертных... Му Цин осознаёт, что он последний человек, с которым Се Лянь попытался бы поговорить.

И в последующие века Се Лянь так и не узнает, что Непревзойдённый Владыка Сюаньчжэнь выделил время, чтобы незамедлительно спуститься в свой храм, обыскивая толпу.

«Ваше Высочество?»

«Ты зде-?»

Но как бы сильно Му Цин не вглядывался, того и след простыл. Даже когда он обратился к прихожанам с распросами — они рассказали, что слепой даос действительно был здесь, оставил подношение и затем ушёл.

Зачем...

Зачем ему это делать?

Му Цин стоит над давно сгоревшей палочкой благовония. В его глазах буря эмоций, которые он не может распутать. И он не перестаёт спрашивать себя: 

«Зачем ты это сделал?»

Часть его хочет списать всё это на странность. Миг притворной доброты от наследного принца, ради того, чтобы продемонстрировать всем, насколько он всепрощающий. Как легко ему даётся порядочность, когда Му Цин умеет таким только притворяться...

Дрожа всем телом, он сжимает руки в кулаки.

...Но что, если всё не так? Чем ещё это может быть?

Му Цин всегда был беспокойным. Даже Се Лянь понимал это, но...

Наследный принц никогда не понимал, насколько сильно его друг о нём беспокоится — и он не будет подозревать об этом ещё очень, очень долго.

Беспокоится настолько, что идёт к тому единственному человеку, которого Му Цин бы предпочёл избегать любой ценой.

Фэн Синь не ведёт и бровью, сидя в своем дворце у камина и затачивая один из ножей до остра, но выглядит напряжённым.

— Убирайся.

Му Цин закатывает глаза, скрещивает руки на груди и прислоняется к дверному косяку. 

— Думаешь, я был бы здесь, будь у меня выбор?

— ...Тогда что такого важного? — холодно спрашивает его дру-вра- бывший сослуживец, ставший врагом, а затем снова сослуживцем.

— … — Бог войны упирает взгляд в пол, медленно теребя прядь своих волос и накручивая её на палец. — Я кое-что услышал.

Фэн Синь так и не смотрит на него, натирая свой меч с ещё большей остревенелостью. 

— Ты много чего слышишь, Му Цин. И ранее я не был заинтересован в этом.

— … —  И поскольку Фэн Синь так и не смотрит на него, он не видит, насколько на самом деле сложным был взгляд его собеседника. Он так и не посмотрел на Му Цина; лишь среагировал на резкость его тона, когда тот сказал:

— Се Лянь.

Фэн Синь напрягается, его костяшки белеют там, где сжимают рукоять меча. 

— Прости, что?

— Я слышал Се Ляня, — отвечает Му Цин. — Он помолился мне сегодня днём.

Ну. На самом деле он не знает, считается ли это. Ведь наследный принц произнёс лишь его имя, прежде чем снова исчез, однако...

Му Цин знает, что всё это время Фэн Синь тоже искал Се Ляня; даже если они об этом не говорили.

— Он что-нибудь тебе сказал?

Естественно, если бы это было тем, чем подозревал Му Цин, это и было, а именно — криком о помощи, — то первым делом принц позвал бы Фэн Синя, но…

Фэн Синь откладывает меч к своим ногам, выглядя безмерно усталым: 

— Чем бы это ни было, у меня нет на это времени, Му Цин, — бог застывает, пока Фэн Синь проводит пальцами по волосам, оседая вперёд со смесью усталости и обиды. — Если хочешь подраться, вернись и начни лгать, чтобы привлечь моё внимание, завтра — сегодня у меня нет на это сил.

— Я… — заикается Му Цин, сузив глаза. — Я не лгу!

— Конечно же, нет, — Фэн Синь закатывает глаза, наконец встречаясь с Му Цином взглядом. — Он не молился мне, — отвечает он, явно указывая на то, что считает это обсуждение бессмысленным. — И в какой такой вселенной он КОГДА-ЛИБО захочет помолиться кому-то вроде тебя?

Кому-то вроде него.

— … — на мгновение Му Цин опускает голову; волосы скрывают его лицо.

Забавно, как иногда правильные слова могут полностью изменить жизнь человека… И как то же самое могут сделать неправильные.

— ...ты ТАКОЙ самодовольный ублюдок, — выдавливает Му Цин. — По крайней мере, я могу сказать, что сам ушёл. Что он не отослал меня из-за того, что я ему уже ни на что не годился…

/БАХ!/

Удар оказывается настолько сильный, что пара свитков падают с рядом стоящей полки. Однако, Фэн Синю всё равно; он просто с ненавистью смотрит на Му Цина.

Тот выдерживает его взгляд.

Даже сейчас, когда пальцы Фэн Синя с легкостью обхватывают его горло — он лишь ухмыляется генералу — довольный тем, что явно задел за живое: 

— Хочешь знать, почему он никогда тебе не помолится, Фэн Синь?

Тот усиливает хватку, на что Му Цин лишь яростнее усмехается.

— Потому что ты возлагаешь на остальных слишком большие надежды… и когда люди более не знают, как им соответствовать… ты остаешься один, — поясняет Му Цин, аккуратно сжимая пальцами запястье Фэн Синя. 

Он не пытается оттолкнуть его, нет… Он пытается причинить ему боль. Такую же, которую испытывает сам.

Потому что то, как большой палец Му Цина касается внутренней стороны его запястья, походит на интимный жест. Напоминание о том, что из двух человек, которых Фэн Синь когда-либо желал в своей жизни, оба оставили его именно по этой причине. Они никогда больше так к нему не прикоснутся — и теперь единственный человек, который будет это делать, — это подобные Му Цину, мучающие его таким образом.

А Фэн Синь никогда не желал Му Цина.

Тот болезненно осведомлён об этом лучше, чем кто-либо другой.

— ...Я никогда не ожидаю от тебя ничего, кроме худшего, — бормочет Фэн Синь; его глаза отравлены гневом. Се Лянь никогда не знал об этой его стороне. О ней почти никто не знает. — И почему-то я всё ещё продолжаю разочаровываться.

Приступы жестокости Фэн Синя всегда будут принадлежать только Му Цину.

Тот слегка склоняет голову; его щека касается пальцев Фэн Синя, а глаза слегка сужены, когда он шепчет: 

— Но я единственный, кто остался, не так ли?

На мгновение во взгляде Фэн Синя загорается искра. Пламя, которое вызывает у него отвращение; то, с которым он не может справиться. И от одного вида которого у Му Цина ёкает в животе, однако…

Рука на его горле разжимается, и Фэн Синь разворачивается к нему спиной.

— Ты ушёл давным-давно, Му Цин. Неважно, что сейчас мы на одной стороне.

В конце концов, Се Ляня действительно не было, когда Му Цин ушёл. Он был бог знает где, делал бог знает что. 

В тот день Му Цин оставил именно Фэн Синя. И ни один из них никогда этого не забывал.

— Убирайся.

На этот раз Му Цин его слушает.

За годы у них было бесчисленное количество ссор, однако эта первая, о которой они оба впоследствии пожалеют. Момент, когда каждый из них оказался слишком гордым, чтобы пойти и выяснить правду о том, что произошло, и…

Больше наследный принц не молился Му Цину.