⌛️ ГОД 32ОЙ ⏳

— Господин? — учтиво улыбается официантка, склонив голову. — Не возражаете, если я узнаю ваше имя?

На данном этапе лишь это кажется вежливым, ведь она всю ночь подавала ему напитки.

Хуа Чэн возвращает ей улыбку, откинувшись на спинку дивана.

— Чжан Вэй.

Он ходит под этой личиной уже пару лет — всегда готовый сменить её при необходимости.

— Вы странствуете в одиночку? — спрашивает она, в очередной раз подливая алкоголь. — Чужаки не часто забираются так далеко на юг.

— Могу себе представить, — бормочет он. — Да, я один… но ищу кое-кого.

Девушка выгибает бровь, наклоняясь ближе из любопытства — а может и оттого, что этот Чжан Вэй довольно привлекателен… в порочном смысле слова.

— Вот как? Это кто-то из местных? Быть может, я могла бы помочь.

— Думаю, да, — Хуа Чэн не перестаёт улыбаться ей; его голос чарует её. — Насколько я понимаю, он владеет этим заведением.

Как и несколькими другими объектами недвижимости в этом небольшом рыбацком поселении, построенном в дельте нескольких рек. Городок совсем новый — ему едва двадцать лет, но жизнь в нём бьёт ключом. Сюда стекаются молодые семьи — рыбаки и заклинатели, которые хотят начать всё с чистого листа. И Хуа Чэну легко их понять — это прекрасное место, чтобы растить детей: на горизонте высятся горные пики, а в воде дрейфуют цветы лотоса.

Когда до официантки доходит, о ком идёт речь, она удивлённо округляет глаза.

— …Вы ищете Цзян Чи? — спрашивает она, уставившись на странника. — Не думала, что вы заклинатель.

Хуа Чэн соблазнительно изгибает губы.

— Я нет, — заверяет он. — Но у нас с ним есть общий друг, которого я как раз и ищу.

Как об одном из самых успешных заклинателей в регионе — о нём ходит много молвы. Среди всего прочего и слух о том, что его наставником являлся слепой даос.

Такое нельзя проигнорировать.

— Да что вы? — её глаза загораются интересом. — Вы знакомы с господином Хуа?

Последнее застаёт молодого человека врасплох.

Так он себя называет?

— А вы?

— Когда была маленькой, да — тихо смеётся она. — Я дам знать господину Цзяну, что вы здесь.

Хуа Чэн ни на секунду не переживал о том, захочет ли заклинатель с ним встречи — в этом случае у него был готов план, дабы заполучить желаемое. Чего, однако, он не ожидал, так это того, как легко и быстро добьётся аудиенции.

— Господин Чжан! — громко приветствуют его при входе в гостиную. — Добро пожаловать в Лотосовую Бухту!

Несмотря на то, что юноше, облачённому в красное, явно чуть за двадцать, а Цзян Чи — мужчина на пороге зрелости, молодой человек оценивающе выгибает бровь, оглядывая взглядом старшего.

— Лотосовую Бухту?

Заклинатель хмурится, почесывая за ухом.

— Вам не нравится? Я пытался придумать официальное название для этого места. Что-то с лёгким… шармом, понимаете?

О, Хуа Чэн понимает.

— Названия* важны, — соглашается он. — И лучше им не быть скучными.

*[п.п. в оригинале «Names» — что значит как «название», так и «имя» и отсылает нас к тому как Хуа Чэн придумал свое собственное имя]

В любом случае, подобное название вполне уместно, учитывая, сколько цветов он видел по пути сюда.

Цзян Чи улыбается, жестом приглашая юношу следовать за ним.

— Вы определённо мне по душе, проходите, проходите! Любой друг Хуа Лаоши — мой друг! Присаживайтесь, присаживайтесь!

Хуа Чэн повинуется, наблюдая, как вокруг снуют слуги, принося всё больше и больше подносов с едой: кажется, их хватит, чтобы накормить целую армию, пусть тут только они вдвоём.

— …Я никогда не встречал заклинателя с подобными… светскими предпочтениями, — комментирует Хуа Чэн, выгибая бровь.

— Э? Вы так думаете? — Цзян Чи продолжает улыбаться, поднося ко рту кусок мяса. — Хуа Лаоши говорил то же самое, но также он утверждал, что нет ничего хорошего в том, чтобы так зацикливаться на самосовершенствовании, так как тогда перестаёшь замечать мир вокруг.

После этой фразы губы Хуа Чэна трогает улыбка.

— По этому я стараюсь наслаждаться вещами, — пожимает плечами заклинатель. — Ли Цяо сказала, что вы разыскиваете Хуа Лаоши. Когда вы в последний раз видели его?

— … — Хуа Чэн возится с палочками, балуясь с едой вместо того, чтобы есть. — Несколько лет назад.

Цзян Чи со вздохом смотрит на свою чашу с алкоголем.

— ...Тогда я сомневаюсь, что это было раньше, чем его видел я в последний раз.

В зал заходит женщина в нежно-лиловом шёлковом наряде. Она склоняется, чтобы шепнуть что-то на ухо Цзян Чи, — судя по близости между ними, должно быть, она его жена.

И Хуа Чэн не может не отметить...

Насколько же она поразительно похожа на Его Высочество. Недостаточно, чтобы предположить какое-либо родство, но... цвет и разрез её глаз, причёска... то, как она себя ведёт...

Даже Князь Демонов ею очарован.

Мадам Цзян одаривает его взглядом и добродушно улыбается, прежде чем вновь вежливо склонить голову.

— Добро пожаловать в наш дом, молодой мастер Чжан Вэй. Еда пришлась вам по вкусу? Достаточно ли выпивки?

— …Да, — отвечает Хуа Чэн, быстро отводя глаза; его щёки слегка покраснели. — Спасибо.

Мадам Цзян, кажется, бесконечно забавляет, что столь красивый молодой чертёнок смутился от улыбки женщины её возраста; однако её глаза лучатся добротой, и в них не видно ни капли упрёка.

— Рада слышать, — она целует мужа в щёку. — Надеюсь, вы двое простите меня, что я не присоединюсь к вам — наш младшенький всё ещё не вылечился от лихорадки…

— Ничего страшного, — быстро соглашается Хуа Чэн, отпивая из чаши и сверля взглядом картину на стене, пока женщина не скрывается из виду.

Как только они остаются наедине, Цзян Чи вновь обращается к молодому человеку; на этот раз он внезапно необычайно серьёзен.

— Итак, — размышляет он, потянувшись к серебряному колокольчику на фиолетовом шнуре, лежащему на столе. Он мягко перекатывает его кончиком пальца; металл тихо переливается мелодичным звоном. — Что вы такое?

Хуа Чэн отвечает не сразу, но по взгляду смертного и без того понятно, что тот знает, что что-то не так.

— Что вы имеете в виду?

— Хуа Лаоши ушёл 15 лет назад, — спокойно поясняет он. — Для вас выглядеть столь юно, при этом следуя его дорогой вплоть досюда…

Глаза призрака слегка расширяются.

Ах, значит, этот человек не так глуп, как кажется. Или, быть может, он прикрывается лёгким нравом, чтобы бросать пыль в глаза и позволять людям недооценивать его. Так или иначе — очевидно, что он умнее, чем поначалу решил Хуа Чэн.

— Так кто же, вы полагаете, я такой?

— Либо очередной небожитель — чему я был бы удивлён, — размышляет Цзян Чи, всё ещё позванивая колокольчиком, — либо призрак. Что в равной степени сбивает с толку, но к последнему я отношусь менее враждебно.

Хуа Чэн в любопытстве склоняет голову.

— Вы знали о его истинной сущности?

— …Могущественные существа, подобные вам, не особо усердно скрываются, — признается Цзян Чи с лёгкой усмешкой. — Вы считаете, что большинство людей не обращают внимания — и это действительно так — но для тех, кто всё же удосуживается присмотреться и пораскинуть мозгами, вы совершенно очевидны.

В конце концов, он пять лет учился у бога — гораздо дольше, чем они изначально договаривались. И этого периода хватило, чтобы заметить, что его кожа, светлая и нежная, никогда не покрывается шрамами, и что за это время Се Лянь совсем не постарел. Ни на день.

Ещё не изжил себя и один людской век с момента краха государства Сяньлэ, и ещё можно найти немало достоверных портретов, не подвергнутых сожжению, так что Ко смог собрать кусочки воедино.

— Странный вы человек, — размышляет Хуа Чэн. — Не думаю, что когда-либо встречал заклинателя, столь открыто высказывающего отвращение к остальной части Небесного двора.

— Я совершенствуюсь под началом генерала Мин Гуана, — объясняет Цзян Чи, пожимая плечами. — Я бы делал это при дворце Его Высочества Наследного Принца, однако… — он смолкает со вздохом. — Мне запретили.

Хуа Чэн щурит глаза.

— ...Запретили?

— Сам Хуа Лаоши, — уверяет заклинатель, отмахиваясь рукой, дабы Князь Демонов не успел слишком разгневаться. — Он был убеждён, что это принесёт несчастье, и заверил, что мне лучше так не поступать. К тому же...

Хуа Чэн сверлит его взглядом. 

— К тому же?..

— …Не думаю, что буду продолжать отвечать на вопросы, пока вы не ответите на мои, — твердо отрезает Цзян Чи. И после минутной паузы, вместо того, чтобы перекатывать колокольчик по столу, он резко взмахивает им.

/динь!/

Хуа Чэн едва, но всё же заметно, вздрагивает. На это заклинатель довольно ухмыляется, останавливая трель.

— Значит, призрак.

— … — Взгляд Хуа Чэна раздраженно замирает на духовном устройстве. — Какой у вас интересный инструмент.

— Спасибо, — улыбается Цзян Чи, пряча его. — Вы, должно быть, сильный призрак — любой низкоуровневый получил бы урон.

— Можно и так сказать, — соглашается Хуа Чэн.

— На самом деле, учитывая, насколько совершенна ваша маска… — заклинатель выгибает бровь. — Есть лишь краткий список призраков, которым это под силу.

Они смотрят друг на друга; воздух искрится между ними; пока, наконец, Ко не улыбается, пожимая плечами.

— Подобное меня не тревожит — в конце концов, вы уже дважды указали на то, что я не обычный заклинатель.

Действительно, он...

— Но я предпочёл бы иметь возможность говорить с вами без маскировки, — отмечает Цзян Чи. — Это было бы более уважительно с вашей стороны.

Хуа Чэн выгибает бровь. Никто не видел его истинной формы, и он не собирается изменять этому ради него.

Но он может подыграть. По человеческим меркам сейчас он был бы старше Цзян Чи, и хотя его истинный облик выглядит лет на двадцать пять…

В этот раз он примеряет личину, которая немного лучше отражает их положение друг относительно друга, меняя внешний вид на мужчину лет сорока-пятидесяти. Он всё ещё красив, да, — но теперь по-зрелому. В уголках его глаз и рта возникают небольшие морщинки; на правом виске — седина. Его можно было бы принять за уважаемого человека, которого где-то, возможно, ждёт жена и семья, если бы не озорные искорки в его глазах.

— Так лучше? — вздыхает Хуа Чэн.

— Намного.

— Тогда вернёмся к моим вопросам, — сдержанно улыбается демон, потакая дерзости этого мужчины, но только лишь потому, что Его Высочество явно был к нему благосклонен. — Вы сказали, что он ушёл пятнадцать лет назад, а до этого вы пробыли с ним пять?

— Верно, — мечтательно вздыхает Цзян Чи, подперев подбородок рукой. — Я пытался объяснить, что буду следовать за ним всю жизнь — но я сделал себе здесь имя, и девушка была мила со мной… Хуа Лаоши всегда баловал меня, пока я был его учеником, но он ясно дал понять, что не собирается жениться на мне…

Мужчина смолкает, заметив, что стакан в руке его гостя начал трещать в трёх местах. Он поднимает брови.

— ...Мой друг, вы в порядке?

— Вы двое были близки ? — Хуа Чэн говорит тихо, но тон его холоден, как зимний ветер.

Цзян Чи фыркает, по-видимому, не замечая того, что сейчас его жизнь подвержена смертельной опасности:

— Близки?! Нет, ни в коем разе — не потому, что я не давал понять, что не против…

По чаше бежит ещё одна трещина; алкоголь капает сквозь пальцы Князя Демонов.

— ...Вы, что?

— Хэй, расслабьтесь, а? — заклинатель машет рукой, угрюмо поглядывая на предмет посуды. — Так или иначе, его метод самосовершенствования не допускал подобного рода вещей. Ближе всего я был к «близости», когда ходил с ним в общественные бани, и…

Цзян Чи дуется, опустошая чашу досуха.

— Он заставлял меня повязывать Жое на глаза, после того как поймал меня на попытке подглядеть, так что я даже почти не видел его тела.

Наконец, чаша бъётся вдребезги; даже не так — она рассыпается в пыль под гнётом хватки Хуа Чэна. 

Цзян Чи наблюдает за этим с распахнутыми глазами.

— ...Какие вас связывают отношения?! — выдыхает он, прикрывая рот ладонью, но тут его озаряет…

И по иронии судьбы его следующие слова ненароком спасают ему жизнь.

— Вы — муж, не так ли?

Хуа Чэн давится остатками алкоголя.

Он попал в ловушку двух порывов: спросить Цзян Чи, о чем, чёрт возьми, тот говорит, и...

— Что Се Лянь рассказал вам об этом? — категорично спрашивает он. Хуа Чэн редко называл принца по имени 

(и даже сейчас подобное рождает в нём благоговейный трепет).

— Только то, что он был замужем, тот парень умер, и что он никогда его не забудет, — со вздохом бубнит Цзян Чи. — Никогда.

Звучит как вежливый способ, которым Се Лянь мог бы отвергнуть кого-то. Хуа Чэн знает его достаточно хорошо, чтобы понять это, однако...

Может ли это быть правдой?..

Его Высочество никогда не казался заинтересованным в романтике, пока Хун-эр был рядом… Однако, вспоминая тоскливую печаль на лице принца, когда тот попросил У Мина поцеловать его...

Быть может, ему и вправду хотелось подобной близости с кем-то.

Между временем, проведённым Хуа Чэном в печи, и тем, как Цзян Чи начал путешествовать с Его Высочеством, прошло больше двадцати лет. Достаточно долго, чтобы... сформировать значимое...

Его грудь пронзает мучительная волна ревности. И...

Хуа Чэн знает, что не имеет права на подобные чувства. То, что он считает всех остальных недостойными, не значит, что он заслуживает любви Се Ляня. Он знает это, но…

— Так вы?.. 

Князь демонов задирает голову с непроницаемым лицом.

— Да.

Он уговаривает себя, что в такой ситуации солгать о Его Высочестве абсолютно обоснованно — но только затем, что тогда Хуа Чэн, как его муж, получит больше прав на сведения о его местонахождении.

— ...Что ж, я искренне не хотел обидеть, — неловко улыбается Цзян Чи, почёсывая затылок. — О… — он распахивает глаза и немного бледнеет. — О… вы… — указывает он слегка трясущимся пальцем, наконец, точно осознавая, с кем говорит… — Вы Хуа Чэн!

Князю Демонов требуется некоторое время, чтобы понять, как тот всё это связал воедино, но затем…

Оу.

Се Лянь взял такую же фамилию для своего псевдонима, так что для Цзян Чи это выглядит как...

Подобная мысль греет Хуа Чэну сердце, несмотря на то, что на самом деле это просто удачное совпадение, но...

— ...Вы храните это в секрете или что? — спрашивает Цзян Чи.

…ну или, похоже, ему и не придётся. В конце концов, никто не знает о его жизни до смерти… 

— Не могу представить, чтобы на Небесах кто-либо когда-либо знал, что наследный принц был женат, учитывая, как они говорят о нём.

— ...Говорят о нём? — отрезает Хуа Чэн. — Что они говорят?

— Ну… — пожимает плечами Цзян Чи. — Всё, что только можно представить.

Заклинатели часто имеют открытую линию связи с богами, которым служат, — многие из них потом возносятся и низвергаются как служители Нижних Небес. Поэтому слухи о внутренней кухне Небес не являются редкостью.

— Однако… есть одна нить, которая… определенно подразумевает, что он не был женат, — хмурится Цзян Чи; его лицо внезапно вспыхивает праведным гневом в защиту его Лаоши. — Воистину бестактно.

В конце концов, Цзян Чи не нужно было спрашивать Се Ляня, чтобы понять, что всё то неправда. Ни на йоту. Они были вместе каждый день в течение многих лет, и никогда он не видел, чтобы бог позволял себе близости большей, чем просто держать кого-то за руку. И даже это было редкостью.

В результате молва о его беспорядочных связях... просто кажется мелочной и подлой. Это как пнуть лежачего.

— Вот почему я стал совершенствоваться под покровительством генерала Мин Гуана, — объясняет Цзян Чи, наливая себе ещё.

— А он тут причём?

— Он был одним из немногих, кто пытался выступить против этих сплетен, — хмурится мужчина, вспоминая о дискуссиях между различными заклинательскими орденами. — Даже Сюань Чжэнь и Нань Ян не сказали ни слова. А ведь раньше они были его друзьями, верно?

— ...Да, — сухо соглашается Хуа Чэн, а Цзян Чи с отвращением щёлкает языком.

— Ну, Мин Гуан уволил своего довольно высокопоставленного заместителя за распространение подобных бездоказательных слухов, поэтому я решил, что посвящу ему свои добродетели и самосовершенствование, — продолжает он, пожимая плечами. — А остальные — насколько я могу судить — не стоят моего внимания.

Именно и только благодаря этому заявлению Хуа Чэн и Цзян Чи расстаются на относительно хорошей ноте.

В жизни человека случается много мимолётных встреч, способных изменить судьбу в мгновение ока. Для Цзян Чи — простое упоминание о муже спасло ему жизнь. 

И жизнь сына, который родится у него позднее в том же году. Молодой человек, который унаследует неортодоксальную идеологию своего отца в качестве первого и единственного его ученика и передаст её другим. С тех пор заклинатели, обучающиеся в Пристани Лотоса, будут известны как члены ордена Цзян. 

И для них — для них ещё многое впереди.

Такое незначительное событие изменило вектор развития царства смертных. Однако это не такая уж редкость.

В конце концов, это не сильно отличается от безобидного комментария, сделанного относительно несущественным призраком, который навсегда изменил мироустройство самих Небесных Чертогов.

— …Градоначальник Хуа, — склоняет голову Фай, аккуратно подавая чай. — Мне показалось, что ваше путешествие было достаточно плодотворным. Вы так не думаете?

Вот уже три дня он пытается поднять юноше настроение, но тщетно. Для внешнего мира он — Непревзойдённый Князь Демонов. Для многих детей-призраков, обосновавших небольшое поселение вокруг его логова, он — практически бог, однако…

Во многом великий и ужасный Собиратель Цветов Под Кровавым Дождём недалеко ушёл от подростка, неспособного отпустить ситуацию. Неделями он дуется, когда не добивается желаемого.

— …Он отправился на запад пятнадцать лет назад, — Хуа Чэн сверлит взглядом потолок. — Невероятно плодотворно.

— … — Призрак неловко мнётся с чайником в руках, — и, честно говоря, невинность его намерений лишь добавляет комичности к последствиям его действий: — Знаете, Градоначальник Хуа, я довольно хорош в поиске вещей. Всё потому, что я знаю один трюк!

Князь Демонов переводит на него взгляд, выказывая заинтересованность, на что тот продолжает:

— Всякий раз, когда я слишком долго бьюсь над задачей без возможности её решить, или безуспешно ищу потерянную вещь, я делаю перерыв, чтобы переориентироваться.

Хуа Чэн хмурится.

— …Ты предлагаешь мне взять отпуск, пока он там страдает? — прямо спрашивает он.

— Нет, вовсе нет, — поспешно отнекивается Фай. — Я лишь имею в виду, что подход к проблеме под новым углом увеличит ваши шансы на успех! И… — он вздыхает. — Для такого хитреца как вы, я искренне удивлён, что вы никогда не слышали выражение : «Работай умнее, а не усерднее».

Хуа Чэн задумывается и приподнимает бровь.

— Что ты имеешь в виду?

— Конечно, вы уже поняли, что статус призрака уровня «бедствие» — вопрос не только грубой силы.

Теперь Хуа Чэн, кажется, по-настоящему прислушивается.

— …Да, — соглашается он.

Не то, чтобы Бай Усян оставил после себя руководство о том, что должно делать Князю Демонов; разве что уничтожить целую нацию за год — когда Хуа Чэн возвысился, люди ожидали от него того же.

И нельзя сказать, что он не способен на такое — определенно способен, никто не спорит с этим, — однако он не выказывает подобных намерений.

В результате чего и люди, и боги относятся к нему с любопытством, а некоторые даже считают его молчание слабостью.

Фай продолжает:

— В вашем распоряжении бессчётное количество духов. Разве с вашей стороны эффективно тратить всё своё время на поиски, когда вы можете делегировать подобные вопросы?

Подобное кажется неуважительным, учитывая, что это — его самая важная задача. Но… Мужчина прав.

— Разве вы не хотите ко времени воссоединения со своим богом позаботиться и о других вещах? — услужливо предлагает Фай. — Наверняка есть и другие дела, требующие вашего внимания.

Он говорит это, подразумевая возможное строительство нового жилища. Или, быть может, уделение большего внимания самосовершенствованию. Медитациям. Балансировке ума и тела. Что-то в этом роде.

Но после секундной паузы он видит, как по лицу Князя Демонов медленно расплывается голодная ухмылка.

— ...Знаешь что, Фай, думаю, ты прав.

Низкорослый, слегка пухлый призрак по-совиному моргает:

— ...Я?

[П.п. я тут немножко влезу и скажу, что на протяжении всей следующей сцены, я представляла Му Цина с мимикой Тантай Цзиня в начале Светлого пепла Луны; ссылки на референсы для тех кто не смотрел 1 и 2]]

Месяц спустя улицы Небесной Столицы приходят в движение:

— Слышал?

— Я… да, но ведь он не серьёзно, не так ли?

— Я думаю, что это какой-то розыгрыш…

— Нет, нет — я чувствую демоническую энергию, исходящую от свитка — это точно он!

И всё это КРАЙНЕ раздражает Фэн Синя, который сейчас занят гораздо более серьёзной проблемой.

Он смотрит сверху вниз на темноволосого мужчину перед собой, упираясь руками в мраморные стены дворца Сюань Чжэня, блокируя бога войны.

— Кто это сделал? — спрашивает он низким, дрожащим от гнева голосом.

Му Цин выгибает бровь. Они оба одинаково искусны в бою — если он захочет оттолкнуть Фэн Синя, это будет равная схватка. Однако вместо этого он прижимается спиной к стене, скрестив руки на груди, склоняет голову набок и ухмыляется. 

Фэн Синь ненавидит это.

Ненавидит то, как это придаёт тому такой дерзкий и высокомерный вид, когда на деле половину времени тот ни хрена не знает о ситуации. Ненавидит, потому что волосы Му Цина теперь намного длиннее, чем раньше, и… И он начал носить этот чёрный чокер вокруг шеи; который только явственнее бросается в глаза, когда тот вот так склоняет голову набок, и он…

Фэн Синь жмурится, ударяя кулаком стену у головы Му Цина; по мрамору бегут трещины в нескольких местах.

— Кто ЭТО СДЕЛАЛ?!

— Бог ты мой... — вздыхает Му Цин, поворачивая голову, чтобы осмотреть повреждения. — Во сколько это тебе обойдётся? Сто тысяч добродетелей? Мои строительные материалы недёшевы, знаешь ли.

— У меня нет времени бегать за тобой весь день, — буравит Фэн Синь; его взгляд метает молнии. — Но я не уйду, пока ты мне не ответишь.

Му Цин издаёт лёгкий смешок, откидывая голову назад и продолжая играть бровями.

— Звучит так, будто у тебя всё-таки есть время, Фэн Синь.

— Заткнись! — не выдерживает тот. — Хватит тянуть кота за хвост!

— Это был не я, — теперь Му Цин смеётся ещё сильнее. — Не знаю, как вышла опечатка, но я не имею к ней никакого отношения.

Это правда, но он очень сомневается, что Фэн Синь ему поверит. Раньше никогда не верил.

— Иногда такие вещи действительно случаются, — продолжает он, всё ещё хихикая, вспоминая лицо Фэн Синя, когда тот увидел, как сильно сам покраснел.

— Тебе просто… — картинно застенчиво прикрывает он рот рукой, и, несмотря на ситуацию, желудок Фэн Синя делает кульбит. — Не повезло!

Фэн Синь на мгновение опускает голову, его щёки слегка пылают от напоминания, однако ему удаётся процедить сквозь стиснутые зубы:

— Я ГОВОРЮ не о члене, придурок!

Одна лишь подобная формулировка пускает Му Цина хохотать ещё сильнее, что он аж хватается за живот.

— Ну, теперь говоришь!

На этом смех прерывается, когда его подбородок оказывается в крепкой хватке пальцев, направляющих лицо Му Цина вверх. Его глаза внезапно расширяются при виде того, как Фэн Синь смотрит на него сверху вниз с противоречивым выражением лица.

— ...Что, чёрт возьми, ты творишь? — прямо спрашивает он. 

(Его сердце ускоряет бег.)

Фэн Синь невесомо касается небольшого рубца на щеке Му Цина — прямо под глазничной костью.

Если и есть что-то, чем этот человек всегда гордился, так это его лицо. Он был красив с юных лет, и его превзошёл только наследный принц.

— Кто это сделал?

Му Цин пялится на него с отвисшей челюстью.

— ... А что? Хочешь отправить им благодарственное письмо? — шипит он, пытаясь вырваться из хватки Фэн Синя, но тот остаётся непоколебим, и его взгляд лишь тяжелеет.

— Просто ответь на чёртов вопрос, Му Цин, — рычит он. — Я не обязан объясняться.

— Как и я! — Му Цин, как всегда, возмущён, его глаза пылают раздражением. — Какого хрена тебе НЕ ВСЁ РАВНО?

— Я не!.. — вздрагивает Фэн Синь, а затем останавливается, открывая и закрывая рот, прежде чем, наконец, предаться ярости. — Небожители не должны драться, так что просто…!

— Кто сказал, что это был небожитель? — усмехается Му Цин. — Что? Думаешь, люди до сих пор не дают мне продуху за то, что я был чьим-то слугой? Или потому, что я оставил свой пост?

Судя по лицу Фэн Синя, он думает и том, и о другом.

— Что ж, ты поступил ТАК ЖЕ! — шипит он. — Так что, прежде чем ты начнешь меня жалеть, подумай — ставили ли ТЕБЕ палки в колёса какие-либо небожители, а?!

Фэн Синь сжимает руки в кулаки, всё еще упираясь ими в стену по обе стороны от головы Му Цина.

— Почему ты ВСЕГДА такой, когда КТО-ЛИБО пытается быть внимательным к тебе?!

— Ты не внимателен ко мне! — рявкает темноволосый мужчина. — Ты ПОКРОВИТЕЛЬСТВУЕШЬ мне, чтобы почувствовать себя ЛУЧШЕ, потому что в последний раз, когда мы разговаривали, ты вёл себя как МУДАК. И это твоя «внимательность»? Ты просто выставляешь себя назойливым ОСЛОМ!

— Почему это я тут стал ослом?! — рычит Фэн Синь. — Я просто пытаюсь узнать у тебя, чтобы я мог…!

— Чтобы ты мог ЧТО? — Му Цин качает головой. — Использовать это против меня?! Ни хрена я так не думаю!..

— Боже, ты делаешь ВСЁ, чтобы тебя было сложнее не ненавидеть…

— О, захлопнись, ты УЖЕ меня ненавидишь! — сверлит он взглядом. — Если хочешь кому-то помочь, чтобы тот потом заискивал перед тобой, говорил спасибо, сосал твой член и всё такое — иди и беси кого-нибудь другого!

Фэн Синь отпускает подбородок Му Цина только для того, чтобы раздражённо провести рукой по собственному лицу.

— Знаешь, для кого-то, кто не может заниматься сексом, ты слишком много о нём говоришь.

Именно те слова, что он говорит без задней мысли; все эти случайные замечания; — именно они в конечном счёте перехватывают у Му Цина дыхание и вгоняют его в краску.

— Это фигура речи, ты, ПРИДУРОК!

— Да, конечно, — кивает Фэн Синь. — Но это ты упомянул об опечатке.

Му Цин фырчит.

— Я заговорил об этом только оттого, что думал, что именно поэтому ты решил меня ДОПРОСИТЬ, я…!

— И это ты вечно говоришь о том, что я хочу, чтобы кто-нибудь мне отсосал, каждый раз когда мы спорим, — бормочет Фэн Синь, задумчиво нахмурив брови.

Он не особо наблюдателен, особенно касательно субъективных вопросов: чувств в том числе; поэтому сейчас, видя, как он затрагивает НАИХУДШУЮ из возможных тем, Му Цин впадает в панику.

— Как я уже сказал, это ФИГУРА РЕЧИ!

— Однако звучит так, будто ты завидуешь, — и прежде, чем бог войны успевает полностью опуститься в глубины отчаяния, Фэн Синь добавляет: — моему методу самосовершенствования.

М–

Его методу самосовершенствования.

Му Цин судорожно вздыхает, его лицо горит огнём, сердце бешено рвётся из груди…

Он скалится.

— Не думаю, что многое упускаю, спасибо.

Он поднимает ладонь и нарочито рассматривает свои ногти.

— Кроме того, не то чтобы ты сам беспрепятственно ходил направо и налево, так что не тебе говорить. 

И в этот самый миг Фэн Синь непреднамеренно берёт и рушит его жизнь:

— ...Кто сказал, что не хожу? — спрашивает он.

Му Цин вылупляет глаза.

Но хуже всего то, что Фэн Синь не говорит это в попытке защититься. Нет, он просто честно задаёт вопрос, глядя одновременно растерянно и нахмуренно.

А это значит, что он…

— Т-ты… — Му Цин изо всех сил пытается сложить факты воедино. Вопрос не в том, что он не может — он просто не хочет.

Фэн Синь качает головой, ему немного неловко, но…

Враги или нет, ненавидят друг друга или нет, Му Цин — единственный в Небесной Столице, кто близок с Фэн Синем. Кому ещё ему рассказать?

— Я не девственник, Му Цин.

— Я знаю это! — выпаливает бывший слуга; его обычно бледная кожа вся раскраснелась и пошла пятнами. — Я просто подумал, что то был… единственный раз…

— Какой раз? — хмурится Фэн Синь, готовясь углубиться в эту тему но...

Но затем он чувствует, как его сильно толкают в грудь.

— Кого ты БЛЯДЬ… — заводится Му Цин, и вновь толкает: — Ты…!

— Что?!

— Кого ты ЗДЕСЬ трахаешь?!

В шоке Фэн Синь отшатывается…

— ...Ты с ума сошёл? И я никогда не говорил, что это небожитель! И кто ТЕПЕРЬ тут агрессивный?!

— Ты чертов ЛИЦЕМЕР!

Му Цин рычит, и – бесспорно, он опытный мастер боевых искусств, специализирующийся на мечах; он может сражаться наравне с лучшими. Но прямо сейчас? Прямо сейчас он просто слепо колотит Фэн Синя.

— Вечно суёшь нос в МОИ дела, ОСУЖДАЕШЬ меня, когда сам…!

— Можешь УСПОКОИТЬСЯ?! — огрызается Фэн Синь, наконец, теряя терпение. Хотя Му Цин быстрее и проворнее, бывший стражник всегда был сильнее, поэтому он с легкостью ловит Му Цина за запястье, пригвождая его к стене. И когда тот дёргается, Фэн Синь перехватывает и другое запястье, задирая их у Му Цина над головой.

— Кого ты тут называешь лицемером?! Я знаю, что ты делал раньше!

Он переводит дыхание, его щёки горят от воспоминаний, в то время как взгляд Му Цина становится абсолютно ядовитым.

— Генерал Нань Ян? Генерал Сюань Чжэнь? Вы снова ссоритесь?

Оба замирают — Му Цин отворачивается, а Фэн Синь смущённо отпускает его запястья.

— …Мы заняты, — шипит Му Цин. — Уходите.

Младший небожитель на минуту замолкает.

— Но...

Он переводит взгляд с одного на другого, явно сбитый с толку тем, что между ними происходит.

— Там… кое-что случилось…?

— Ты не слышал, что он сказал?! — Фэн Синь, обычно самый вежливый из них двоих, огрызается. — Мы заняты, а теперь проваливай!

— Но..!

— СЕЙЧАС ЖЕ!

Подчинённый уходит, Фэн Синь тяжело вздыхает и поворачивается к Му Цину, вероятно, чтобы извиниться, потому что…

Он знает, ему не следовало упоминать о том, что произошло в тот день. Но прежде, чем успеть открыть р…

— Ты не был моим первым поцелуем, чтоб ты знал, — ...ехидничает Му Цин.

Лицо Фэн Синя в миг становится пустым, на что второй лукаво улыбается, откинувшись на стену.

— Ты правда думал, что это был ты, да? Это гложило тебя всё это время? Из-за того, что ты сказал?

Бог войны белеет как лист, при виде чего Му Цин пускает смешок, полный отмщения.

— Нет. Он был не первый и не последний, и это определённо не заставило меня усомниться в решении хранить целомудрие, — пожимает плечами Му Цин. — Так что нет, я не завидую твоему методу самосовершенствования. Мне просто жаль ту бедную женщину, которой пришлось иметь с тобой дело…

— Кто.

Му Цин замолкает на полуслове своей ядовитой тирады.

— ...Что?

— Кто это тогда был? — отрезает Фэн Синь. Ведь, будучи подростками, они были вместе почти каждый день, так что не было никакой другой реальной возможности…

— …Извини, но я не чешу языком*, — пожимает плечами Му Цин.

[П.п. в оригинале присутствует игра слов, отсылающая к тематике их разговора: англ. «Sorry, but I don’t kiss and tell », где последнее — устойчивое выражение означающее «раскрывать личную информацию об известном человеке, полученную говорящим благодаря их тесным взаимоотношениям».]

Честно говоря, если бы Му Цин рассказал обстоятельства его первого поцелуя, то это не помогло бы его цели — причинить боль Фэн Синю. Во всяком случае, тот просто забеспокоится. Или, что еще хуже, начнёт его жалеть.

— Просто знай, что ты ужасен, и я искренне хотел бы подавить… эй!

И затем…

«Ох.»

Протестный крик обрывается, когда рот оказывается занят кое-чем другим, а Му Цин оказывается вновь прижат к стене своего собственного дворца.

И вот мы снова здесь.

Он хотел бы сказать самому себе, что выше этого, но... С резким вздохом он приоткрывает губы.

Есть кое-что, о чём никто не говорит, но...

Обоняние — одно из чувств, наиболее тесно связанных с памятью. То, которое вероятнее всего спровоцирует незамедлительный эмоциональный отклик. Фэн Синь всегда пах кожей и дымом от костра. С тех самых пор, как они были детьми. Му Цин всегда фырчал и ныл о том, что он вечно пахнет казармой, когда они были вынуждены находиться в непосредственной близости друг от друга, однако...

Сейчас он глубоко вдыхает этот запах, и по его телу бежит крупная дрожь, когда он чувствует чужой язык, сплетающийся с его собственным.

Ох.

А потом в ход идут зубы.

Он кусает его нижнюю губу, и всё, что Му Цин может — лишь издать тихий, неохотный стон — но вот его руки не столь нерешительны; он вырывает их из хватки Фэн Синя, чтобы притянуть его ближе, царапая загривок.

Му Цин ныряет в поцелуй с головой определённым образом: он втягивает шею в плечи, пока не почувствует себя меньше, чем есть на самом деле. Нетипично человеку, шипящему всякий раз, когда обнажается его пузико, — на самом деле он наслаждается своей уязвимостью.

Но поцелуи с Фэн Синем никогда не улучшают ситуацию. Положа руку на сердце — от них только хуже. Физически, они приятны. Это всё, чего Му Цин когда-либо желал — и он это ненавидит. Ненавидит, что его кожа поёт только под губами Фэн Синя.

Морально же…

Каждый поцелуй, который когда-либо у него был, оставлял его чертовски печальным. Потому что Му Цин никогда не тот, кого хочет человек напротив. Он — замена; обобщённая версия человека, которым ему никогда не стать.

Подобное ещё больнее, чем одиночество. Хуже, чем отсутствие любого касания. Но, боже , он жаждет, чтобы Фэн Синь и дальше к нему прикасался. И дальше его целовал.

Он хочет разорвать его в клочья. Кричать и плакать во вселенную, только чтобы увидеть, как она неизбежно обрушится на него в виде отвращения в глазах окружающих.

Так всегда и происходит.

Му Цин хочет разорвать его в клочья, пока тот не перестанет приходить.

А потом Му Цин будет рыдать, пока не заснёт, и тонуть в жалости к себе от того, что Фэн Синь ушёл.

Потому что это то, как он всегда поступает. Ломает вещи только лишь затем, чтобы услышать звон их битья. И, когда люди спрашивают, зачем, он не может объяснить причины, поэтому он просто…

Обнажает клыки.

И за все это время никто так и не задал ему самого простого вопроса на свете:

«Тебя кто-то ранил?»

Фэн Синь отстраняется; его дыхание сбито, а голос звучит резко , как бывает только тогда, когда он выбит из колеи :

— Худший, что у тебя когда-либо был, да?

Когда Му Цин тянет его обратно на себя, его губы дрожат, а пальцы путаются в волосах Фэн Синя.

— Бога ради, заткнись, — резко шепчет он, обвивая Фэн Синя за плечи, выгибаясь навстречу сильным рукам, притягивающим его талию.

«Почему я всегда оказываюсь здесь?»

Фэн Синь не был у Му Цина первым. Но он был вторым, третьим, четвертым — и многим-многим потом. Тогда, давно, складывалось впечатление, что каждый их спор заканчивался именно так. Они никогда не заходили слишком далеко, и Му Цин всегда ухмылялся, видя отвращение в глазах Фэн Синя, когда тот отстранялся.

От этого ему хотелось умереть.

Это напоминало ему о том, каким ущербным, брошенным и бесполезным он себя чувствовал.

И он сказал себе, что это не может быть правдой, потому что они не останавливались. Что, чтобы быть заменой принцу — он должен быть ему хоть сколько-то симпатичен, ведь так?

Должно же в нём было быть хоть что-то, чего стоило желать, верно?

Они едва отрываются, чтобы вздохнуть, и каждый раз Му Цин бранится и шепчет оскорбления, но затем Фэн Синь запускает пальцы в его волосы, придерживая за затылок, и бормочет Му Цину в губы:

— …Ты всё тот же на вкус, — шепчет он, сведя брови.

Прошло более трёх десятков лет — как он может быть точно таким же, как и тогда?

Фэн Синь едва замечает дрожь его губ, прежде чем Му Цин снова жмётся ближе.

— Я чертовски тебя ненавижу .

Му Цин, кажется, никогда в жизни не пытался так сильно вложить что-либо в свои слова. Он много лжёт. Больше, чем большинство людей, но чаще всего он лжёт самому себе.

И эта ложь та, которую он говорит чаще, чем какую-либо другую — до той степени, что уже забыл, что это не было правдой. Не поначалу.

Рука на затылке заставляет его откинуться назад, направляет углубить поцелуй, делая каждый его вздох судорожным и хрупким, и он думает...

Он вонзает зубы Фэн Синю в губу, грубо посасывая её, оттягивая его за волосы, на что бог войны тихо и рокочуще стонет.

Он не стонет имя Му Цина. Никогда не стонал, но…

«По крайней мере, он не произносит чужое имя», думает Му Цин. По его рукам бегут мурашки, когда Фэн Синь протискивает колено меж его бедер.

«Даже если он не скажет моё…»

Они жмутся ещё ближе, каждый хватает ртом воздух.

«По крайней мере, его он тоже не говорит.»

Каждый поцелуй, который когда-либо у него был, оставлял Му Цина чертовски печальным. Но ни один из них не причинял столько боли, как день, когда он ушёл.

И когда он думал, что слышал…

«Му Цин, я…»

Он жаждал ответить лишь одно.

«Я не пытался сделать тебе больно.»

Это всё, что он хотел объяснить. Единственное, что он желал сказать каждый божий день после того, как Се Лянь выгнал его из того дома.

«Я просто хотел, чтобы он узнал, каково это. Я пытался причинить боль ему, а не… не тебе.»

Но в этом и проблема.

Му Цин всегда был хорош в точении ножей, чтоб они ранили как можно глубже. Чего не скажешь о меткости — иногда они дают осечку. И тогда он причиняет боль тому, кого никогда не собирался обидеть. Потому что он просто…

Просто хотел, чтобы Фэн Синь узнал, каково это: любить кого-то, желать его так сильно, и знать, что тот хочет кого-то другого. Что это чертовски отстойно, и ты ничего не можешь с этим сделать, кроме как попытаться преодолеть. Что тоже может быть невозможно — по крайней мере, в случае Му Цина, потому что, ну…

Каждый раз он оказывается здесь.

И Му Цин знает, почему. Осознаёт извращённую, сломленную часть себя, которая нуждается в подтверждении того, что Фэн Синь желает его физически, однако…

Однако теперь он знает, что у Фэн Синя есть другие варианты — варианты, к которым тот активно прибегает.

И теперь Му Цин не может заставить себя понять…

Почему Фэн Синь продолжает возвращаться? После всего этого времени, проведённого во взаимной ненависти друг к другу? Зачем ему это? Он…

И вот это бедро притирается ещё теснее меж его ног, вызывая у Му Цина стон, являющий собой не что иное, как потребность.

Именно тогда к нему приходит ответ. Самый циничный и ненавистный, о котором он только может подумать.

И именно поэтому он решает, что это и есть правда.

Фэн Синь настолько потерян в ощущениях, что оказывается слишком дезориентированным, чтобы что-либо предпринять, когда Му Цин снова толкает его — на этот раз так сильно, что тот отшатывается назад.

— Что… — он вытирает рот тыльной стороной ладони, раздражённо качая головой. — В чём БЛЯТЬ твоя проблема?!

— Ты думаешь, я ИДИОТ?! — рычит Му Цин, опираясь на стену, чтобы не рухнуть.

— Я… какого хрена?!

— Я знаю, как сильно ты ненавидишь то, что я здесь, а он нет, — шипит он, поправляя ворот своих одежд. — Ты просто пытаешься саботировать мой обет!

— Я… ты… у тебя КРЫША ПОЕХАЛА?!

— Ты не можешь, блядь, меня ВЫНОСИТЬ! — кричит Му Цин, сжав руки в кулаки. — Зачем ещё тебе это нужно, если ты такой ловелас, а?! Зачем тебе это делать?!

Фэн Синь каменеет, его рот широко раскрыт, лицо побледнело, и…

По мнению Му Цина, это подтверждает всё, что он надумал, потому что Фэн Синь явно оказался без ответа.

— ...Я так не думаю, — бормочет тот, качая головой.

Му Цин изо всех сил* старался заработать место здесь — и он не падёт из-за Фэн Синя. Нет. Не снова.

[П.п. ориг. «worked his ass off» — что в принципе можно перевести и как «рвал жопу»]

— Держись, блять, от меня подальше, понял? — шипит он, разворачиваясь на каблуках и топая прочь.

Не тот миг, который кто-либо из них будет с нежностью вспоминать в грядущие столетия, но, как это ни парадоксально...

Это спасло им жизнь.

В Большом Военном Зале довольно людно — боги собрались, чтобы взглянуть на список.

— ...Он ведь это не серьёзно, да? — бормочет один из гуманитарных* богов, передавая свиток Лин Вэнь — подающей надежды заместительнице главного бога литературы. Та внимательно его осматривает.

*[П.п. в официальном русском переводе их переводили как "богов литературы" однако это не совсем верно, так как подразумевались все гуманитарные науки. В случае же Лин Вэнь подобный титул применять уместно, но поскольку периодически тут будут мелькать и другие боги, я хотела бы внести данную формулировку. Если не ради точности, то хотя бы чтобы иметь больше манёвра, дабы избегать излишних повторений] 

— Мне кажется, что всё в порядке. Сомневаюсь, что это розыгрыш, — подытоживает она.

В миг свиток исчезает из её пальцев, оказываясь в руках высокой, внушительной фигуры, облачённой в доспехи, сияющие в освещении зала.

— …Какой доскональный, — задорно хмыкает Пэй Мин, — интересно, чем же вы все его оскорбили.

Один из богов войны бросает в его сторону свирепый взгляд, скрещивая руки на груди.

— Рад, что ты счёл это забавным, Мин Гуан.

— А как иначе! — ухмыляется генерал, заливаясь хохотом. — Я-то думал, что это я противоречивая персона, но каким-то образом всем вам удалось перейти дорогу новорождённому Бедствию! — Он качает головой. — Да так, что тот поставил на кон свою душу — не думаю, что когда-либо видел столь высокую ставку.

— ...Это вообще возможно? — бубнит кто-то из богов литературы, заглядывая Пэй Мину через плечо, чтобы ещё раз ознакомиться с условиями. — Почему просто не заложить прах?

— Рассуждает так, будто прах — это мелочь, — ворчит Лин Вэнь, на что её коллега лишь одаривает молодую выскочку взглядом, полным раздражения.

— Но разве его душа не столь же весомая ставка? Что это вообще значит?!.

— Он предлагает навсегда лишить себя возможности войти в цикл реинкарнаций…

Все в миг смолкают и прекращают спор при звуке голоса Небесного Владыки.

— …по сути обрекая себя на вечное пребывание в чистилище, — вздыхает Цзюнь У, развалившись на троне. — И если он не предлагает прах — вероятно, это потому, что у него его нет.

— …Что за призрак без праха?! — восклицает бог войны, и раз в сто лет Мин Гуан оказывается полезен.

— Призраки часто дарят его своим возлюбленным в знак преданности.

Ему ли не знать — женщины-призраки нередко выказывают ему подобное намерение.

— Душа или прах — результат относительно равнозначен, — пожимает плечами Владыка.

Все присутствующие переглядываются... ведь, если они, все вместе... Они могут убить Князя Демонов!

— Вы уверены, что этого хотите? — размышляет Пэй*, изучая некоторые имена в списке. — В конце концов, в прошлый раз, чтобы справиться с Непревзойдённым, понадобилось личное участие Цзюнь У.

[П.п. да, в оригинале написано именно так; мне кажется, что "Пэй" в данном случае используется не столько как непосредственно его фамилия, сколько как дружеское обращение (по крайней мере в дальнейшем герои будут так его называть именно с таким подтекстом)]

— Да, но нас будет тридцать пять, — сухо отмечает один из богов. — Прости нам уверенность в успехе.

— Тридцать три, — спокойно поправляет Лин Вэнь, подходя ближе к Пэй Мину, чтобы рассмотреть свиток более подробно. — Не похоже, что Нань Ян или Сюань Чжэнь придут. Что весомо.

Это её вежливый способ указать, что они — одни из самых могущественных богов войны среди приглашённых.

— Не говоря уже о том, что одиннадцать из вас — боги гуманитарных наук, — отмечает Пэй Мин.

— Не знала, что для того, чтобы стать Князем Демонов, требуется достаточное формальное образование, — язвительно отвечает одна из упомянутых богинь, скрестив руки на груди. — Меня удивляет сам факт, что зверь в принципе обучен грамоте, тем более ведению дебатов.

— Не знала, что вы эксперт по бедствиям, — бормочет Лин Вэнь, принимая свиток из протянутых Пэй Мином рук и осторожно сворачивая его, прежде чем убрать рукав. — Это должно объяснить, как вам удалось так легко обидеть одного из них.

Она разворачивается на каблуках, оставляя всех позади.

Её каблуки цокают по мраморному полу, эхом разносясь по залу, в то время как другие боги переглядываются и ворчат:

— Цзин Вэню лучше взять её в руки, она слишком зазнаётся!

— Чего ещё ожидать от заурядной сапожницы? — усмехается другой.

— Я бы повнимательнее задумался о том, кого ты называешь заурядным, — размышляет Пэй Мин, прикрывая зевок ладонью. — По сравнению с некоторыми из тех, кого вы оскорбляете, многим из вас повезло бы считать себя сапожниками. Или героями тех самых слухов, которые вы распространяете.

Он начинает спускаться по ступеням Большого Военного Зала вслед за Линь Вэнь, в то время как позади него раздаётся возмущенный окрик:

— Ты сравниваешь нас с наложницами , Мин Гуан?!

— …Нет, — генерал поворачивает голову, устремив на говорящего свой стальной взгляд. — Для такой работы нужен крепкий стержень. Так что я не вижу причин для сравнения.

Тот, кто кричал на него — юный бог войны по имени Гао Хэ — свирепо смотрит на него, резко обращаясь в сторону Цзюнь У.

— Ему правда дозволено так разговоривать без каких-либо последствий?!

Небесный Владыка наблюдает за происходящим без особой реакции, приложив пальцы к виску. Кажется, конфликт его не особо интересует.

— Это ваши личные склоки.

— Но…!

Гао Хэ замирает, чувствуя тяжесть руки на своём плече. 

— Мне ужасно жаль, что никто здесь не рассказал тебе этого ранее, — шепчет Пэй Мин ему на ухо, отчего сердце юного бога замирает.

Он не слышал, как тот двинулся.

— Но я могу говорить тебе всё, что пожелаю, — нарочито медленно поясняет генерал. — Потому что я лучше тебя.

Гао Хэ двигает жвалками и напрягает мышцы, вспоминая другого бога, обратившегося к нему подобным образом, несмотря на то, что сам при этом пал ниже некуда.

— Как бы тяжело ты не работал, — улыбается генерал, — я всегда буду лучше тебя.

Редко можно увидеть Великого Бога Войны Мин Гуана по-настоящему злым. Даже сейчас каждое своё оскорбление он скрашивает легкомысленной улыбкой, однако...

Многие забывают, что есть лишь ещё один бог войны, который когда-либо стоял на одном уровне с ним и Цзюнь У. Единственный, кого он когда-либо считал равным. И никто воинов, стоящих перед ним сейчас, никогда к тому не приблизится.

— Легко так говорить сейчас, генерал, — усмехается Гао Хэ, сжимая руки кулаки до побелевших костяшек. — Но однажды это высокомерие может стать твоим концом.

Пэй Мин сжимает руку у того на плече — неуловимо для сторонних наблюдателей, но достаточно, чтобы небожитель вздрогнул.

— Быть может, и так, — соглашается Мин Гуан. — Но мне не нужно унижать других, чтобы доказать своё превосходство. Я высоко стоял с самого начала.

С этими словами он отпускает Гао Хэ и снова поворачивается, чтобы уйти, на что его собеседник скрипит зубами:

— Думаешь, я стерплю от тебя подобные оскорбления?

На лице Пэй Мин вновь расцветает улыбка.

— О, хочешь тогда сразиться? — В ответ его встречает лишь молчание. — Кого ты предпочтёшь сначала: меня или бедствие?

После очередной долгой паузы на лице генерал усмехается. 

Как он и думал.

— Полагаю, ты предпочитаешь поединок в компании более двух десятков товарищей, не так ли? — пожимает он плечами, убирая руку с меча. 

— Просто запомните… — он выходит из Большого Военного Зала, открывая дверь ногой. — … когда вы придёте ко мне в слезах, — потому что они придут, Пэй Мин это прекрасно понимает, — я не вам буду помогать.

Двери захлопываются, оставляя внутри тридцать три небожителя, переглядывающихся между собой.

— …Он всегда был довольно драматичен, — наконец подаёт голос один из богов литературы.

Остальные быстро кивают, пытаясь успокоить себя.

— Там говорилось, что он будет драться со всеми нами сразу, ведь так?

— Кто-нибудь из вас отметил дату и время?

Но посреди всего этого гомона одна из богинь — та, которая сомневалась в способности Хуа Чэна читать — останавливается, осматривая собравшихся.

— … — Она склоняет голову набок, раздумывая. Конечно, вполне возможно, что все они по отдельности и могли что-то сделать, чтобы оскорбить бедствие, но такое маловероятно. В конце концов, откуда ему иметь столько никем не зафиксированных пересечений с небожителями? Что кажется гораздо более вероятным, так это то, что они, как группа, оскорбили бедствие все разом — причём настолько сильно, что всё обернулось этим.

Но разве она бы такое не запомнила? 

Да и эти люди — большинство из них не работали вместе с тех пор, как служили небожителями нижних чертог.

Десятилетия назад.

По какому принципу это бедствие, определило их в одну группу? И какова бы ни была причина... не может же она быть настолько серьёзной?

А в этот миг за стенами Большого Военного Зала Пэй Мину приходится во всю применить свои от природы длинные ноги, чтобы догнать быструю поступь Лин Вэнь.

— Надеюсь, ты не услышала…

— То, что они назвали меня сапожницей? — спокойно уточняет она, не поднимая глаз. Мужчина вздрагивает. — Они были лишь немного далеки от правды. Я продавала обувь, а не делала её.

— ...Верно, — вздыхает генерал, почёсывая затылок.

— Слушай… они — мусор — заверяет он. — Большинство из них попали сюда благодаря связям и взяточничеству, прежде чем вознестись должным образом, поэтому при виде того, как кто-то поднимается наверх благодаря собственным заслугам, они чувствуют угрозу. Это не умаляет твоих заслуг. 

Лин Вэнь не смотрит на него, а её шаг остаётся всё таким же быстрым.

— Я знаю это, — отвечает она ровным голосом. — Но с твоей стороны мило мне об этом сказать.

Пэй Мин пожимает плечами, услужливо улыбаясь — и он уже было был готов на этом закончить, как вдруг девушка выдаёт следующий комментарий:

— Надеюсь, ты меня утешаешь не из каких-либо скрытых мотивов, — теперь она таки смотрит на него, бросая косой пронзающий взгляд.

— О нет, ничего подобного, — качает головой Пэй Мин, нисколько не обижаясь. В конце концов, свою репутацию он заработал за дело.

— Вот как, — бросает Лин Вэнь.

Генерал пристально наблюдает за ней, выгнув бровь:

— Почему это тебя задевает? Ты сама только что сказала…

— Ты только что ругал других за то, что они смотрят на меня свысока из-за моего прижизненного статуса, — Лин Вэнь снова смотрит прямо вперёд. — Но продавщица обуви — единственная богиня на небесах, к которой ты никогда не проявлял никакого интереса. Даже с учётом тех, кто состоит в браке.

Пэй Мин неловко улыбается, но Лин Вэнь так и не одаривает его своим вниманием.

— Я считаю, что это делает твои предыдущие слова поддержки неискренними.

Она действительно из числа тех, кто может сформулировать критику таким образом, что её почти невозможно упрекнуть в грубости.

— Такого рода вещи действительно не имеют значения для меня, — с лёгкостью заверяет её Пэй Мин. — Я люблю всех женщин — из всех слоёв общества. И я нахожу тебя достаточно красивой.

Лин Вэнь, кажется, совершенно не тронута подобным комплиментом, по сему он продолжает:

— По моему опыту, если завести роман со слишком серьёзной личностью, всё слишком усложняется, потому что они склонны слишком много думать. И тем не менее, я бы проявил к тебе интерес, если бы...

Он не сводит с неё взгляд.

— …полагал, что тебя интересуют мужчины.

Лин Вэнь останавливается. Лицо ёе не меняется, но плечи напрягаются. Пэй Мин не давит, лишь наблюдает, сцепив руки за спиной.

И когда она всё-таки отвечает, её тон становится гораздо жёстче, чем раньше.

— Если у тебя были подобные подозрения, почему ты не сообщил о них в соответствующие органы? — бормочет она, сжимая свитки, зажатые у неё под мышкой. — И зачем защитил меня от критики?

Когда генерал отвечает, к скрытому огорчению богини, его тон нехарактерно мягок и осторожен.

— Потому что это не моё или чьё-либо ещё дело. И они были неправы, дурно о тебе отзываясь.

Её пальцы дрожат.

Это не то, за что её можно изгнать. По крайней мере, открыто. Но, будучи небожительницей Нижних чертог, она может быть отстранена от своей должности под любым предлогом, реальным или выдуманным. И в то время как многие на небесах добры и открыты к окружающим, есть много и тех, кто таковыми не является.

Если бы Цзин Вэнь знал, он бы...

— …Знаешь, — размышляет Пэй Мин, наблюдая за бурей в её глазах, — я никогда не интересовался этим, но в Верхних Чертогах много небожителей, меняющих свой облик, будучи при исполнении.

Лин Вэнь останавливается, посылая ему озадаченный взгляд:

— …При чём здесь это?

Генерал пожимает плечами.

— Есть вещи, которыми ты могла бы время от времени наслаждаться в мужском обличье без осуждения со стороны.

Это не идеальное решение — но по тому, как загораются её глаза, Пэй Мин может смело утверждать, что до этого подобное действительно никогда не приходило ей в голову.

— …Ты говоришь это, предполагая, что я когда-нибудь вознесусь, — бормочет богиня литературы.

При нынешних условиях она очень сомневается, что её начальник когда-либо допустит подобное. Он слишком привык, что ему кто-то прислуживает, выполняя за него почти всю работу.

— Потому что у меня всегда была хорошая интуиция, — пожимает плечами Пэй, — и она подсказывает мне, что так всё и будет.

— Верно, — медленно повторяет Лин Вэнь, качая головой; и когда она делает это, тихий и заботливый тон Пэй Мина исчезает. Внезапно он вновь становится весёлым, обнимая богиню за плечи.

— И когда ты это сделаешь, — восклицает он с ухмылкой, — я научу тебя, как завоевывать женщин!

— Нет уж, спасибо, — отвечает она, на что Пэй обиженно восклицает:

— Лин Вэнь! Не будь так холодна со мной, когда я проявляю щедрость! Женщинам такое не нравится!.. — он на минутку смолкает. — Ну, кроме некоторых из них — но всё же!

Так в течение вечера зарождается дружба — младшая богиня литературы терпит генерала Пэя, следующего за ней по пятам, пока та выполняет бытовые поручения, — а в конце дня, за ужином, генерал вновь спрашивает её об утреннем деле:

— Ты знаешь, зачем он его послал?

— Приглашение? — уточняет Лин Вэнь, отпивая чай. — Без понятия. Если бы мне нужно было угадать, я бы поставила на стремление удовлетворить собственное эго. Или угодить женщине.

Пэй откидывается на спинку стула, приподнимая бровь.

— Почему ты так считаешь?

Она пожимает плечами.

— А зачем ещё мужчины бросают друг другу вызов?

— Это может быть вопросом чести, — указывает он, задумчиво потирая подбородок — на что уже его спутница приподнимает бровь.

— Князья Демонов заботятся о чести?

Это заставляет генерала с минуту подумать, от чего он сводит брови вместе.

— …Если честно, понятия не имею.

Но потом…

— Знаешь, некоторые из них планируют транслировать противостояние своим последователям во снах.

Лин Вэнь наклоняется вперед, пощипывая переносицу.

— ...Они и правда безнадежно тщеславны, не так ли?

— И недальновидны, — соглашается Пэй Мин.

— Но кто знает? Некоторые из них не то чтобы слабы, а с их количеством… — он пожимает плечами. — Шансы в их пользу.

Лин Вэнь не отвечает, потягивая чай.

Человек не ставит на кон свою душу, когда думает, что у него есть шанс проиграть. Либо он настолько высокомерен в отношении своих навыков, либо он намного сильнее, чем кто-либо может себе представить.

Однако, на самом деле верны оба предположения.