*[П.п. имя Гао Хэ из прошлой главы может иметь значение: 高 gao "высокая" (но в данном случае, наверное, "полноводная/могучая"), 河 hé "река"]

Три дня спустя тридцать три небожителя стоят на открытой площадке — все они ждут прибытия ещё одного:

Непревзойдённого Князя демонов, Хуа Чэна.

— …Как думаете, почему он выбрал именно это место? — спрашивает один из них, с прищуром оглядывая окрестности. То, что всё происходит в Царстве смертных, ещё можно объяснить, однако касаемо конкретно этой местности ничего особенного на ум не приходит.

Гао Хэ пожимает плечами, вытягивает руки над головой и смотрит вдаль.

— Духовная энергия этого места уже по большей части истощена, — подмечает он, кивая на гору неподалёку. — Быть может, он не хочет, чтобы мы могли воспользоваться её запасами в разгаре битвы?

Одна из богинь литературы, хмурая женщина по имени Яо Мэйфень*, скрещивает руки на груди:

— Как вознёсшиеся служители Небес, мы можем в любой момент обратиться к добродетелям, поступающим от наших верующих. Неужто ему это неизвестно?

*[П.п. "Мэй" в её имени может означать 美 ( měi ) "красивая" или 梅 ( méi ) "слива, абрикос" как и у Мэй Няньцина. 

Слива часто упоминается в поэзии, так как по легенде Лао-Цзы родился именно под этим деревом. Абрикосы же с одной стороны ассоциируются с женской красотой, но в то же время могут выступать в качестве символического пожелания для успеха в экзаменах (в том числе чиновничьих).

Так что всё это так или иначе отсылает нас к тому, что она богиня гуманитарных наук.]

— Кто знает, — закатывает глаза Гао Хэ. — Будем надеяться, что мы быстро со всем покончим.

В конце концов, одолеть одного противника с таким численным перевесом не такая уж и сложная задача.

Зато слава от убийства Князя Демонов? Задача, до этого считавшая посильной лишь подобным Цзюнь У? Такая перспектива пробуждает в них жажду почёта и известности, которые им обеспечены в случае успеха.

Однако приближается полдень...

А на горизонте всё ещё никаких признаков Непревзойдённого, из-за чего внутри группы нарастает нетерпение.

— …Вы же не думаете, что это был какой-то розыгрыш?

— Если так, то в его глазах мы явно дураки.

— Нисколько, скорее это он — трус!

— Трус ли он, если его единственное намерение — это выставить нас идиотами? — ворчит другой.

На это уже вклинивается Гао Хэ.

— Если так оскорблены, почему бы вам просто не свалить всем нафиг?

Некоторые и пытаются сделать ровно это, но, достигнув края поляны, они останавливаются.

— Передумали? — усмехается один из богов войны, на что женщина из числа отделившихся резко оборачивается.

— Нет, я не могу пройти! Здесь какой-то барьер!

— ...Что?!

Яо Мэйфень подходит ближе и, нахмурившись, прикасается к преграде.

— Массив, — бормочет она. — Мощный.

— Это какая-то засада?! Он заманил нас сюда, чтобы запереть?!

— Но зачем ему это?

— Князю Демонов не нужна причина!..

— О, успокойтесь, — протягивает низкий голос, с лёгкостью доносящийся до ушей каждого из присутствующих. Все замирают. — Он необходим для того, чтобы никто из вас не ушёл до того, как завершится наша дуэль.

Небожители мечутся и оглядываются по сторонам, пытаясь определить источник звука, но тщетно.

— Как только мы закончим, вы будете вольны уйти.

Гао Хэ скалится:

— Ох, как ВЕЛИКОДУШНО! — рычит он, сжимая кулаки. — ЯВИ СЕБЯ, ХУА ЧЭН!

В тени блестит однобокая улыбка. В ней ни капли тревоги — лишь удовольствие того, кто никогда не против хорошей битвы.

— Как пожелаете.

Внезапно посреди толпы возникает высокий стройный молодой человек. Его длинные волосы цвета воронова крыла собраны в аккуратный хвост, а сам он одет в тёмно-алые одежды и чёрные штаны, заправленные в кожаные сапоги.

Медленно он разворачивается к собравшимся лицом.

Тот, кого они сейчас видят пред собой — не деформированный, изуродованный монстр. Отнюдь. Это прекрасный юноша, вероятно чуть старше двадцати — его чёрный левый глаз спокойно взирает на них, в то время как правый скрывается за повязкой. Его руки сцеплены за спиной, широкие плечи расправлены. Он...

Гао Хэ осматривает того с ног до головы, и с каждой секундой его лицо всё темнее.

«Мне не нужно унижать других, чтобы доказать своё превосходство.»

Юноша делает шаг вперед, поднимая подбородок, и властно взирает на них сверху вниз.

«Я высоко стоял с самого начала.»

— Начнём?

На этом слове в его глазе мелькает искра — а голос звучит намного старше и увереннее, чем облик, в котором он предстаёт.

Часть богов войны напрягается и тянется руками к оружию и духовным инструментам.

Хуа Чэн же не двигается.

Он остается стоять в расслабленной и элегантной позе, с интересом наблюдая за остальными в ожидании того, кто сделает первый шаг.

Немногие обнажают оружие, продолжая неуверенно поглядывать на Князя Демонов, до тех пор пока Гао Хэ раздраженно не выпаливает:

— ЧЕГО ВЫ ЖДЁТЕ? НУ ЖЕ!

И в миг, когда они подчиняются, приступая к действию, — тот видит, как Хуа Чэн еле уловимо и спокойно ухмыляется, будто зная, что будет дальше. Затем возникает серебристая вспышка и последующий лязг стали о сталь. 

Князь Демонов и пальцем не пошевелил, и всё же...

Вокруг разворачивается настоящая битва, духовное оружие так быстро проносится между сражающимися, что оно больше похоже на луч света, чем на твёрдый предмет.

— ЭТО-! — Выкрикивает один из богов гуманитарных наук, ответственный за сбор информации о призраках, — ЭТО ЕГО ЯТАГАН, Э-МИН! 

— Что ты о нём знаешь?!

— Немногое! — восклицает он. — Только то, что он был выкован в жерле горы Тунлу!

Гао Хэ корчит мину, раздражённо цокая языком. Их оружие было выковано ими собственноручно или пожаловано из коллекции Небесного Владыки.

Конечно, любой меч демонического происхождения не сможет сравниться…?

/ЛЯЗГ!/

Только благодаря своим инстинктам и рефлексам Гао Хэ удаётся блокировать удар до того, как тот обрушится на его щёку; он поднимает меч, чтобы парировать саблю, однако отшатывается от силы натиска, задыхаясь.

Как… ради всего святого-?

— СОСРЕДОТОЧЬТЕСЬ НА ЕГО ПРАВОЙ СТОРОНЕ! — кричит один из богов через канал духовной связи; его глаза прикованы к повязке на глазу Бедствия, что немедленно привлекает внимание остальных.

Естественно, Хуа Чэн не мог их услышать, но Гао Хэ видит, как ухмылка на его лице становится лишь шире.

— ПОСТОЙТЕ–!

Однако прежде чем кто-либо успевает среагировать, несколько небожителей оказываются отброшены почти неуловимым для глаза Э-Мином. На ногах остаётся стоять лишь один: его руки дрожат, сжимая меч и…

Хуа Чэн удерживает его лезвие подушечками пальцев, изучая:

«Этот был одним из её творений.»

Двадцать семь слоёв стали, сбалансированных по центру; рукоять из промасленной кожи. А слабое место…

Пальцы Хуа Чэна скользят вниз на три четверти длины и лёгким движением запястья разламывают клинок на дюжину осколков.

— Думаете, меня можно поцарапать подобной игрушкой? — спрашивает он, оглядываясь через плечо и весело улыбаясь. — Какое разочарование.

В это же время другой небожитель пытается воспользоваться тем, что демон занят, и атакует сзади, однако последний останавливает его, хватая за горло.

— ...Как я вижу, вы всё те же, — вздыхает Хуа Чэн, сжимая руку до тех пор, пока небожитель не вскрикнет и выпучит глаза, а затем простым движением кисти отбрасывает его, словно тряпичную куклу, так сильно, что до того, как врезаться в барьер, мужчина сбивает с ног ещё троих.

— Что это должно значить?! — выдыхает Гао Хэ себе под нос, прежде чем вновь взять меч в руки и броситься в бой…

Но сколько бы силы он не вкладывал удары, как быстро бы он ни двигался — каждый раз ятаган преграждает ему путь, прежде чем он успевает достичь цели.

— Откуда ты знаешь КОГО-ЛИБО ИЗ НАС?! — яростно кричит бог; пот градом стекает по его лбу, пока он наблюдает, как Князь Демонов отправляет очередного соперника в полёт.

И всё это при том, что тот и шагу не ступил от своей первоначальной позиции.

— Мы ранее встречались, — отвечает Хуа Чэн. — Вы так легко об этом позабыли?

Несколько богов войны неуверенно поглядывают друг на друга, и многие, кажется, решают, что всё это отвлекающий манёвр; часть же пытается призвать других остановиться и задаться вопросом, что тот имеет в виду, в то время как сам Князь Демонов готовится их прикончить.

Однако всем уже более чем ясно, что демону не нужно никого отвлекать — что эта битва больше похожа на...

Игру .

— Жаль, что Нань Ян и Сюань Чжэнь не удосужились ответить на вызов, — вздыхает Хуа Чэн, ловя между пальцев очередной клинок.

— Тогда это могло бы походить на соревнование.

И снова лезвие оказывается расколото вдребезги, правда на этот раз осколков столько, что до того, как рухнуть на землю, меч обращается в пыль.

— Прошло так много времени с тех пор, как я бился с кем-то, кто стоил моего времени.

С того момента, как он покинул Килн.

Никто из них не представляет особой трудности — только лишь когда они атакуют большими группами. Но даже в этом случае их действия не скоординированы, из-за чего их совместные атаки не столь эффективны.

Его мышцы недостаточно нагружены — энергия пульсирует в них, но её не во что направить. Однако в подобных ситуациях можно найти и другие поводы для удовлетворения — это Хуа Чэн уже выучил.

— Скажите мне кое-что, — вздыхает он, подхватывая Э-Мин кончиками пальцев и раскручивая его с такой скоростью, что тот становится похож на диск.

— Вы явно не проводили никаких изысканий, прежде чем спуститься сюда и встретиться со мной, — проговаривает он, окидывая взглядом избитых в кровь богов войны, и в этот раз он делает выпад, используя Э-Мин собственноручно — прикладывая силу, достаточную, чтобы расколоть палаш* одним ударом.

*[П.п. не знаю как вы, но меня всегда подбешивало, что в книгах названия оружий вбрасываются так, будто все знают, что такое праща, палаш и т.п., поэтому, вот:

Пала́ш — длинный(до 100 см) прямой клинок, который может иметь двустороннюю (ранние образцы), но чаще — одностороннюю или полуторную заточку ; похож по принципу на саблю, если бы она была прямая.]

— Вы вообще хоть что-нибудь обо мне знаете?

— … — Седовласый воин сплевывает кровь и на трясущихся коленях поднимается на ноги. — Только то, что тебя зовут Собирателем Цветов Под Кровавым Дождём, и что дети часто молятся тебе, прося об отмщении.

Какая эксцентричная и жуткая форма поклонения.

Другой небожитель вытирает пот со лба и отвечает, не отводя взгляд:

— И то, что ты выколол себе глаз.

Хуа Чэн улыбается и отпускает Э-Мин, позволяя тому вновь атаковать автономно — только для того, чтобы медленно и театрально захлопать.

— И то, и другое верно. Но дайте угадаю… — Он оглядывает всех с лукавой снисходительной улыбкой. — Абсолютно никто и понятия не имеет, зачем вы здесь?

В ответ его встречают лишь пустые, разочарованные лица, отчего его веселье ни капли не меркнет.

— Потому что ты хотел показать миру, что у тебя есть яйца?! — рявкает Гао Хэ.

Хуа Чэн хмыкает.

Ему это не нужно. Само его существование является доказательством — потому что нельзя просто взять и войти в Килн и выйти из него целым, не обладая стальной волью и каменным сердцем.

Ему до сих пор больно от того, что пришлось сделать, чтобы выбраться.

— Позвольте мне объяснить, — Хуа Чэн делает шаг вперёд. — Я уверен, что все вы слышали о восхождении нового небожителя, ммм... — его глаз сверкает. — Где-то тридцать два года назад?

Они смолкают, переглядываясь — потому что все знают, о чём он говорит. В том году вознёсся лишь один — и никто его никогда не видел. Он низвергся сразу же после разговора с Небесным Императором и владыкой Цзин Вэнь. Но… он…

— ...Ты?! — усмехается Гао Хэ. — Ты ожидаешь, что мы поверим, что то был ТЫ? 

Князя Демонов, похоже, не задевает его скептицизм. Он и ранее не нуждался в признании, поэтому то, что сейчас Гао Хэ предпочитает отрицание, его не оскорбляет.

— Ты никогда не задумывался, почему Князь Демонов оказался готов принять верующих? — спрашивает он, теребя что-то, вплетённое в его волосы; однако никто не может разглядеть, что именно.

— …Чтобы расширить своё влияние? — не унимается Гао Хэ, заметив, что остальные начинают колебаться, но отказываются отступать. — Притвориться одним из нас?!

— До сих пор я не использовал духовной силы, — мягко отмечает Хуа Чэн, чем до смерти пугает присутствующих.

...Потому что это правда . Очевидно, что Э Мин напрямую связан с его душой — но подобное не требует духовных сил, а остальное… Остальное он делал голыми руками. Одной, если быть точнее.

— …Допустим, — подает голос одна из богинь литературы по имени Мо Кан*. — Если это так, зачем добровольно низвергаться?

*[П.п. может означать 莫 mò — «не», 康 kāng — «здоровый, мирный, изобильный»]

Улыбка Хуа Чэна становится шире.

— Я так рад, что ты спросила, — мурлычет он, в то время как Э-Мин выбивает лук из рук другого небожителя, прежде чем тот успевает сделать выстрел.

— Видишь ли, — он снова сцепляет руки за спиной, плавно и уверенно вышагивая меж противников, — Много лет назад, когда я был гораздо меньшим существом — я сидел там, на той горе, и увидел нечто довольно странное.

Все вновь останавливаются и перешептываются.

...Так значит, место выбрано не случайно?

— Я смотрел, как сюда пришли совершенствоваться небожители Нижних Чертог, — часть из напряглась, их глаза расширились в понимании, — здесь они наткнулись на падшего бога, и я заметил, что они обращались с ним довольно… — Хуа Чэн склоняет голову набок, и его улыбка сменяется разгневанным оскалом, — …лицемерно.

— Ты имеешь в виду наследного принца Сяньлэ? — фыркает Гао Хэ с отвисшей челюстью. — Ты делаешь всё это ради НЕГО?

Взгляд Хуа Чэна холоден; он не отвечает на вопрос, позволяя небожителю самостоятельно вырыть себе могилу*.

*[П.п. оригинал «giving the chance to barrel forward into what may as well be a verbal death trap» — дословно «давая шанс ринуться вперёд в то, что можно с тем же успехом назвать словесной смертельной ловушкой»]

— Если ты… если ты был там в тот день, тогда тебе известно, ПОЧЕМУ мы смотрели на него свысока!

— Потому что ему повезло меньше, чем вам? — спрашивает демон, прищурившись, однако всё же позволяя Гао Хэ продолжить.

— Потому что КАКИМ бы невезучим ни был кто-либо из нас, мы НИКОГДА не прибегнем к тому, что сделал он! Он заслужил это! — Гао Хэ рычит. — Шлюхи ввязываются в дурацкие игры и выигрывают дурацкие призы!

*[П.п. оригинал является адаптацией устойчивого выражения «play stupid games, win stupid prizes», что является эквивалентом «что посеешь, то пожнёшь», «получить по заслугам»; но за ради последующей игры слов я оставила +/- дословный перевод]

Какое интересное выражение. Хуа Чэну нравится, несмотря на обстоятельства.

Бог войны скрещивает руки в ожидании ответа — будто верит, что теперь-то Хуа Чэн передумает. Однако Собиратель Цветов, напротив, остаётся всё так же холоден.

Будь он всё тем же импульсивным юнцом, то сразу же впал в ярость, взревев в защиту своего божества: ровно как он поступал в отрочестве, пытаясь помешать людям жечь храмы Его Высочества.

Но он больше не такой.

Теперь он мужчина, слишком многое повидавший на своём веку. Он знает — если будет остервенело защищать Се Ляня только лишь из преданности ему одному… Князь Демонов совершенно не стыдится своей верности, однако он прекрасно осознаёт, что, как бывшему небожителю, связь с ним усложнит Се Ляню жизнь.

Когда же Хуа Чэн вновь подаёт голос, тот спокоен — смертельно опасно спокоен.

— Кем ты его только что назвал?

Гао Хэ чувствует, что что-то не так, но не отступает.

— Шлюхой. Думаешь, это простые слухи?! Я сам однажды видел его с клиентом — так что это факт; и после такого он ещё…

— Моя мать была шлюхой.

Гао Хэ проглатывает язык.

— ...Что?

Хуа Чэн отворачивается от остальных, двигаясь прямо на него. Каждый его шаг отдаётся слабой вибрацией, будто от каскада маленьких землетрясений.

— Моя мать, — медленно поясняет демон. — По твоим меркам её бы называли «шлюхой».

Это определённо не то, в чём признается большинство — да, по сути, любой мужчина. Даже если бы это являлось правдой, они бы предпочли соврать или отчаянно бороться, чтобы скрыть подобное.

Собиратель Цветов же, похоже, не хочет прятать эту правду. Напротив, он готов выставить её напоказ.

— Ранее ты сказал, что неважно, насколько низко кто-либо из вас падёт, вы никогда не опуститесь до подобного.

Хуа Чэн останавливается прямо перед Гао Хэ, который в любой другой ситуации считался бы высоким мужчиной, однако на фоне демона он кажется совсем крошечным.

Глаз, чёрный как смоль, взирает на него сверху вниз.

— Если ты так считаешь, — демон опускает подбородок, одним своим физическим присутствием доминируя над богом войны, и тот чувствует себя абсолютно ничтожным и преисполненным глубочайшего ужаса, — тогда ты никогда не был по-настоящему голоден.

Гао Хэ отшатывается, его руки дрожат, а Князь Демонов всё продолжает наступать.

— Тебя никогда не заставляли наблюдать, как твой ребёнок голодает, — тихо продолжает Хуа Чэн, — когда жизнь ставит перед выбором: отдать дитя или продать ради него всё, что ты только можешь предложить.

Но кому мать могла его отдать с таким-то глазом? У неё не было выбора. Никогда.

— …Всегда… — начинает Гао Хэ, с трудом сглатывая. — Есть другой… он… его ситуация не была…

— Откуда тебе знать? — перебивает демон, продолжая нависать над небожителем. Он помнит его. Помнит все лица.

Он потратил время, чтобы запечатлеть каждое из них. Хуа Чэн прекрасно запомнил Гао Хэ.

— Потому что он был принцем! Богом выше любого из нас — о чём он, казалось, был так РАД напоминать! Его СОБСТВЕННЫЙ выбор обрёк его на подобную участь! У него была куча возможностей, и он их УПУСТИЛ!..

/ТРЕСК!/

Голова Гао Хэ отлетает в сторону от силы пощечины.

— Я ещё не закончил, — холодно отвечает демон.

Бог войны сплевывает кровь и вместе с ней два зуба.

Хуа Чэн разворачивается к остальным, продолжая своё медленное и неторопливое дефиле — подобно лектору перед группой студентов.

— Я наблюдал, — объясняет он, — как эти небожители нижних небес с готовностью набросились на кого-то менее удачливого, чем они сами. Воспользовавшись статусом и численностью — уверен, многие из вас решили, что подобное сработает и сегодня.

По крайней мере у двоих из присутствующих хватает совести смутиться.

— И я счёл это странным, — качает головой Князь Демонов, — меня сбило с толку их вознесение. Ведь лучший показатель характера — это то, как человек обходится с теми, кто слабее его. Но дело не только в трусливом оппортунизме, который проявили многие из вас.

В его речи нет заминки, когда его атакует очередной бог войны — Хуа Чэн позволяет Э-Мину ударить того так сильно, что мужчина отлетает назад, с хрустом врезаясь в магический барьер.

— Нет, меня удивило то, что люди, не способные соответствовать даже своим собственным моральным стандартам, в принципе смогли вознестись.

Поднимается шум, некоторые начинают тихо протестовать, однако взгляд Хуа Чэна прикован лишь к их предводителю.

— Как ты сказал ранее? — спрашивает демон. — Шлюхи ввязываются в дурацкие игры и выигрывают дурацкие призы? — дословно повторяет он, прищурившись. — Тогда что насчёт мужчин, которые покупают их услуги, а, Гао Хэ?

Бог войны бледнеет; его рот раскрыт как у рыбы.

— Я-я... я не понимаю, что ты пытаешься...

— Теперь понимаешь, что я посчитал странным? — продолжает Хуа Чэн. — Что человек, который провёл свой смертный век, посещая публичные дома — который продолжает делать это, уже будучи небожителем — смотрит свысока на любого, кто оказывает те самые услуги, которыми он сам так часто пользуется?

Гао Хэ трясёт, его сердце заполошенно бьётся, лицо белеет и покрывается пятнами, пока сам он озирается по сторонам, видя, как его товарищи охают и перешёптываются, смеряя его осуждающими взглядами.

— Ты… они… я… я не… — хрипит он дрожащим голосом.

Хуа Чэн подходит ещё ближе.

— Стыдишься, что раскрылся твой маленький секрет? — Его глаз теперь широко раскрыт и полон свирепости, а улыбка становится абсолютно зловещей. И когда демон вновь говорит, его тон почти насмешлив. — Не волнуйся, Гао Хэ, — Непревзойдённый наклоняется к нему, скалясь. — Они никому не расскажут, ведь так?

Хуа Чэн помнит лицо каждого в тот день. Он никого не забыл.

Он помнит, каким уязвимым и убитым горем выглядел его бог, смотря на Гао Хэ; как он кричал:

«Вы сказали, что никому не расскажете!»

Посмотрим, думает Хуа Чэн. Посмотри, как они будут хранить молчание ради тебя. Ощути, как горек этот стыд.

Затем Непревзойдённый переключает внимание на седовласого небожителя, который говорил с ним ранее. Обращаясь к нему, демон остается всё таким же холодным:

— Чему ты ухмыляешься?

Мужчина вздрагивает.

— Гао Хэ, по крайней мере, покупал себе любовь, — взгляд Хуа Чэна пронзителен как лёд. — Ты же брал её силой.

Теперь не слышно и звона булавки.

Хуа Чэн не подымает головы, заслышав атаку сзади, — лишь тянется рукой назад. Он перехватывает меч Гао Хэ ладонью — и тот даже не успевает оцарапать кожу, прежде чем демон, согнув пальцы, ломает лезвие надвое.

Этот клинок тоже ее творение — усовершенствованный и изящный в изготовлении — он более устойчив к поломке, но всё же Хуа Чэн раскалывает его на части.

Раз за разом он схлёстывается в бою с каждым из богов войны — разбивает их оружие и разоблачает их истинную натуру.

Азартные игроки. Воры. Транжиры. Домашние насильники. Военные преступники. Каждый уникален в своих зверствах.

И по итогу каждый остаётся лежать на земле, пока демон переключается на следующего.

Те немногие, у кого ещё остаются силы двигаться, прижаты к полу полчищами призрачных бабочек — серебристых маленьких существ, упивающихся их духовной силой — в то время как Хуа Чэн расхаживает среди тел.

— Ранее вы утверждали, что я, должно быть, вознёсся, потому что хотел быть одним из вас, — тихо смеется Князь Демонов, качая головой. — Я же наблюдал за происходящим, и мне выпал шанс вознестись — я низвергся.

Он смеряет побеждённых небожителей леденящим взглядом.

— Потому что мне не хотелось бы быть вынужденным называть кого-либо из вас своими собратьями.

Хуа Чэн останавливается перед Гао Хэ, наступая сапогом на его голову, и втаптывает его в грязь лицом, давая возможность сполна оценить, как низко тот пал.

Его глаз горит багровым светом. 

— Ничтожные отбросы.

И когда Хуа Чэн поднимает ногу — у Гао Хэ нет сил даже подняться; он так и остается лежать весь в крови и избитый, лицом в маленьком кратере, образовавшемся вокруг его головы.

— Однако несмотря на всё это, — со вздохом пожимает плечами демон, — я всё ещё религиозный человек.

Он вскидывает руки вверх. 

— И когда я увидел сколь много смертных обманываются, поклоняясь ложным идолам, скрывающимися под масками «добродетели», что ж… — Его взгляд скользит по окружающим его искалеченным и окровавленным богам. — Я решил, что должно покончим с этим.

— Именно поэтому, — он разводит руками, указывая вокруг, — вы все сегодня здесь.

Теперь же, Князь Демонов обращается к богам литературы— одиннадцати из них, собравшимся у магического барьера с испуганными глазами.

Хуа Чэн зловеще улыбается, сверкая глазом.

— Приступим?

Большинство из них отшатываются назад, однако Яо Мэйфень — та, кто ранее назвала его безграмотным — выступает вперёд с высоко поднятой головой.

— Замечательно.

Многие, слыша звание «бог гуманитарных наук», недооценивают его значение. А ведь это самая многочисленная категория Небесных Чертог.

Боги войны составляют собой особую, не требующую пояснений группу: воины. Большинство из них бывшие военачальники, члены королевской семьи и тому подобные. 

Есть также повелители стихий, позиций многих из которых сейчас вакантны. 

Остальные же именуются богами литературы. Однако сфера их деятельности столь же широка, как и академические науки, подпадающие под данную классификацию; и всё же из-за менее кричащего характера такой путь часто рассматривают как «более легкий» вариант вознесения.

(В конце концов, есть такие, как Богиня Лин Вэнь, которым достаточно написать одно не особо выдающееся эссе, заинтересовавшее более древнего бога, после чего стать его подчинённой.)

Однако это — большое заблуждение, — что подтверждается красноречием Яо Мэйфень, проявленным в дебатах. Она ярко демонстрирует, что хорошо осведомлена в истории древности, литературе и этике. Известная как выдающийся эксперт в каждой из этих сфер; и всё же…

Князь Демонов — сын шлюхи, по его же собственным словам — тот, кто, скорее всего, не получил никакого официального образования — способен с легкостью поддерживать с ней спор, ни капли не колеблясь прежде чем выдать свой ответ.

И каждая его мысль выверена и ясна.

Одна из других богинь литературы, Мо Кан, пытается предостеречь коллегу, напоминая что Хуа Чэн был остёр на язык и во время схватки с богами войны, но… Яо Мэйфень лишь усмехается.

Однако теперь, когда они медленно кружат друг вокруг друга, она ловит себя на том, что ей трудно дискутировать с Владыкой Ада даже о высоких моральных принципах.

— Небеса диктуют смертным систему нравственных ценностей, — ногти режут ей ладони, пока богиня изо всех сил старается сохранить спокойствие и уравновешенность. — Сам факт вознесения определяет непогрешимость небожителей.

— Система нравственных ценностей, — повторяет Хуа Чэн, сцепив руки за спиной; клычок выглядывает из уголка его рта, когда он говорит: — Тогда что насчет Небесного мандата?

[*п.п. здесь и далее я так понимаю речь идет о «благословении небес на царствование», в том смысле, что в Китае, как и во многих других государствах, верховная власть исходит от Бога; что Император это «сын Неба» и бла-бла-бла]

Яо Мейфень на секунду замирает, удивлённая, что Собиратель Цветов под Кровавым дождём изучал даже такие дисциплины как политическая философия.

— Если смертного правителя свергают — это происходит потому, что он потерял благословение Небес, так как не был праведен. — Хуа Чэн вновь окидывает взглядом павших небожителей. — Тогда Небо разве не подвластно своему собственному мандату?

Богиня сверкает глазами.

— Это было бы подобно змее, кусающей саму себя за хвост, тебе так не кажется?

— Каждый бог рождается человеком, — отмечает демон, пока они продолжают медленно кружить друг вокруг друга, подобно двум львам на охоте. — И до того как вознестись, они подчинялись смертным законам.

— Законам, — перебивает Яо Мэйфень с самодовольной победоносной улыбкой, — продиктованными волей Небес.

— А как тогда Небесные Чертоги относятся к изнасилованиям? — Хуа Чэн выгибает бровь — а богиня бледнеет. — Вы слышали, что я сказал о вашем товарище. О том как он поступал с женщинами.

Упомянутый небожитель корчится в грязи, униженный, изо всех сил пытается опротестовать сказанное — мямлит, что эти «крысы» лгут; что они просто обозлены, что он отказался жениться, не более того. Однако это не похоже на возгласы невиновного.

Хуа Чэн пристально смотрит на свою собеседницу.

— Делает ли его «сам факт вознесения» неприкосновенным для какой-либо критики? — Яо Мэйфэнь стискивает зубы, не в силах ответить… — Если вознесение само по себе является декларацией моральной непогрешимости, то почему же боги падают?

Ее лицо темнеет, и Хуа Чэн ухмыляется, качая головой.

— Боги возносятся так же, как и любой лидер, смертный или нет. — продолжает Князь Демонов. — От того, что у них есть социальное преимущество, или же потому что другие верят в них достаточно, чтобы следовать за ними. А когда же верить перестают — боги исчезают.

У Яо Мэйфень сводит горло от сдерживаемых эмоций; она прикусывает язык до крови, но даже так не даёт слабины:

— Боги падают, поскольку не соответствуют моральному кодексу, — однако этот кодекс ВСЕ ЕЩЁ диктуется волей Небес!

— Тогда что есть Рай? — возражает Хуа Чэн без запинки и дрожи, будто предвидя её контраргумент ещё до того, как она его произнесла.  

— Есть ли среди вас некое нерушимое лицо, записывающее этот моральный кодекс, данный свыше? Или у вас демократия? Нет… — Он смеется. — Вы все целуете ноги вашему Владыке. Однако он ведь не был первым? Тогда почему бы ему быть последним?

Подобное заявление сбивает с небожителей спесь и лишает дара речи.

— Будь Небеса всеведущи, диктующими смертным мораль…

Он подходит ближе, наблюдая, как Яо Мэйфень тушуется; в её глазах читается неуверенность. Она спрашивает себя…

— Почему меняются законы? — спрашивает демон. — Вы старше меня, не так ли? Насколько за ваш век изменились нравы окружающих? Какое отношение это имеет к Небесному Двору?

— Конечно… — начинает она, но затем задумавшись замолкает. — Они… Они должны меняться. Мир не стоит на месте. Люди развиваются…

— Но будь Небеса всеведущи и непогрешимы, они бы изначально обладали совершенным набором моральных норм для людей, разве нет?

Богиня колеблется.

— Если бы это было так, зачем Небесам развиваться? — вновь спрашивает он.

— …Может быть… хорошо, может быть, Небеса и не безупречны, — соглашается Яо Мэйфень, — но они по-прежнему выступают моральным компасом…

—-Не будучи непогрешимыми, какое право они имеют диктовать мораль кому-либо? — заключает Хуа Чэн, ловко загоняя противницу в угол: 

— Если бессмертие не дарует непогрешимости — если насильники, мошенники и азартные игроки способны пройти через небесные врата, то их полномочия ничем не отличаются от тех, что есть у любого смертного правителя.

— Это-!

— И если боги окажутся неправедными, а люди перестанут им поклоняться, или их низвергнут другие небожители —

Теперь, когда они оказываются стоять лицом к лицу, женщина отшатывается назад, в отчаянии прижимая руку к груди.

 — Тогда это всё лишь очередная политическая структура власти.

Яо Мэйфень краснеет.

— Я думала, ты сказал, что религиозен! Если бы все было так — тогда какой вообще смысл в вознесении?! Почему боги в принципе существуют? За тем, чтобы подавать пример!..

— Чтобы служить смертным. — перебивает Хуа Чэн.

— Я… что?

— От заклинателей ожидается, что они будут защищать слабых и служить своим общинам, до того как вознестись, — демон не сводит с неё глаз. — Они служат своим сообществам — а те в свою очередь верят в них, и так те возносятся, обретая огромную силу.

— Подобное НИКОГДА не было путем Небес, мы…!

— Не вмешиваемся в дела смертных, — соглашается Хуа Чэн, и как раз в тот момент, когда Яо Мэйфень думает, что спор обернулся в её пользу…

На лице Князя Демонов расцветает улыбка.

— Ваш путь — распространять мораль и ничего не делать для её соблюдения. Вступаться лишь тогда, когда нечисть угрожает статусу кво.

Наконец, богиня падает навзничь, сплевывая ещё больше крови, пока та не стекает по подбородку — она…

Непревзойденный нависает над ней, склонив голову.

— Я — религиозный человек, — повторяет он, — однако поклонение — это то, что нужно заслужить, и я…

Хуа Чэн смотрит, не моргая.

— Я не верю в тебя.

...Она повержена.

Один за другим Хуа Чэн вступает в дебаты с каждым. Он спорит с ними обо всём, начиная с доступности вознесения…

Указывая на то, что, пусть и существует система государственной экзаменации, позволяющая простым гражданам вырваться в люди — она бесполезна для тех, кто живёт в бедности.

Что, хоть сирота без рода и племени может вознестись, проявив огромное самопожертвование или недюжую силу, такому человеку практически невозможно получить образование, необходимое чтобы стать богом литературы. А достижение огромной физической мощи — тоже часто требует обучения.

Даже жертвенные, самоотверженные поступки — часто рассматриваемые как великий уравнитель среди вознесений — обычно по плечу лишь тем, кто изначально был рожден с подходящей судьбой или имел удачу быть замеченным Небесами.

….Иными словами: система по своей сути не равноправна.

Именно это Хуа Чэн упорно и неустанно доказывает.

Что небожители несовершенны как и Небесные чертоги. Что они предвзяты и коррумпированы как и само Небо.

Единственный способ спасти умирающее дерево — срезать поражённые участки коры и начать все заново, не так ли?

Один за другим боги терпят поражение. Так же как и их боевые коллеги до этого, Князь Демонов выносит на свет их личные секреты и позоры. 

Плагиат ли или взятка. Некоторые же пали так низко, что подделали ответы на государственном экзамене. Каждый из них в своём роде лжец. Обманщик. Вор. И все они пожинают плоды своих неблагоразумных поступков.

И когда последний бог литературы терпит крах, прикрывая рот руками и схаркивая кровь, Хуа Чэн вновь оглядывает их с высоты своего роста.

Все тридцать три.

— Уверен, вы помните мои условия, — объявляет он, взмахом подзывая Э-Мин вернуться и скользнуть в ножны. — У вас время до полнолуния, чтобы исполнить свою часть сделки.

Как он и обещал, теперь, когда битва окончена, удерживающий барьер исчезает.

И так под звонкий перелив колокольчиков Собиратель Цветов под Кровавым Дождём покидает поле битвы, оставляя позади тридцать трёх небожителей истекать кровью, лёжа в грязи. Униженными, разбитыми и сломленными.

И он улыбается, довольный проделанной работой — зная, что всё прошло как надо.

Когда солнце встаёт, знаменуя начало нового дня, мир не переворачивается сразу; однако вскоре тут и там возникают незначительные перемены.

Король просыпается и велит советникам прекратить строительство нового храма для генерала Гао Хэ. А когда его спрашивают почему, тот списывает всё на перемену взглядов.

В храмах Яо Мэйфень и Мо Кан, как и во многих других, становится меньше прихожан.

И даже среди Небесных Чертог начинают ползти слухи.

Всё начинается с личной паранойи тридцати трёх небожителей.

— Не верь тому, что он назвал меня вором — он сам развратник!

— Кто меня так назвал?! Она? Она сама— мошенница, подделавшая половину экзаменов!

— Как будто я поверю сплетням из уст человека, преследующего женщин!

«Не волнуйся, они никому не расскажут.» Насмехался Князь Демонов.

Но, о-о-о, они рассказывают.

В ширь и даль летят эти пташки, насвистывая предательские песни, пока не возвращаются обратно в свои гнезда, зализывая раны. Утопая в негодовании и жалости к самим себе.

Не осознавая, наносят такой же ущерб собственной репутации, как и сам демон.

И один за другим они совершают последнюю ошибку: полагая, что Князь Демонов не предвидел, что они могут не сдержать своё слово. Даже не задумываются о том, почему тот отпустил их, вместо того, чтобы убить на месте.

И о, каким же фатальным оказывается этот промах.

Хуа Чэн отпустил их, потому что именно так поступают с нашествием крыс: вместо того, чтобы убивать всех сразу, травят одну из них, позволяя убежать обратно в гнездо, уничтожая проблему на корню.

И поскольку Князь Демонов делает всё это во имя своего бога — а Его Высочество всегда славился милосердием, когда это было уместно — из уважения к этому Хуа Чэн даёт каждому шанс снизойти самостоятельно. Позволяет им выжить и начать сначала.

Однако никто из них не пользуется данной возможностью. Ни один.

Они сочиняют себе ничтожные оправдания. Что это вполне разумно — в конце концов, кто станет ожидать, что они станут соблюдать договор с демоном? Что если они залягут на дно и залижут раны — люди забудут. 

Они всегда так поступают.

Но не призраки. Они редко забывают. Их память долгая, полная горечи и злобы.

Собиратель Цветов под Кровавым Дождем не исключение.

Он сидит на ступенях строящегося дома, в окружении возвышающихся красных колонн, и наблюдает за восходом полной луны.

Вниз по улице играет стайка детишек, хихикая гоняющаяся за серебряными бабочками . Среди них и Яньлинь, которая время от времени останавливается взглянуть на Хуа Чэна… Но оставляет его в покое, видя выражение на его лице.

Подле него неловко становится Фай.

— Что ж... — прочищает горло мужчина, пытаясь подобрать слова, чтобы подбодрить молодого господина.

— Полагаю, из этого следует вывести урок что небожители не особенно... заслуживают доверия. Но всё же вы сделали то, что хотели, ведь так? Это было весьма впечатляюще…

— Не совсем.

Хуа Чэн смотрит как луна забирается высоко в небо и поднимается вместе с ней, вытягивая ноги, пока Фай встревожено следит за его движениями.

— Что… вы имеете в виду, Градоначальник Хуа?

Молодой человек пожимает плечами; длинные волосы мягко качаются за его спиной. 

В ночи тихо звенят колокольчики, и с каждым шагом луна, кажется, сияет еще ярче, приобретая почти янтарный оттенок.

— Я позволил им потерпеть неудачу, — тихо заключает он, устремляя взгляд вперёд и наблюдая за тем, как призрачные бабочки вылетают из его наручей и исчезают во тьме. — Теперь же я собираюсь помочь им выполнить их обязанности.

— Вы… — восклицает Фай, с трудом сглатывая, — вам правда не следует…!

Но прежде чем мужчина успевает договорить, раздается тихий стук игральных костей и Князь Демонов исчезает в ночи, как и бабочки до этого.

В царстве мёртвых есть много различных существ — гоблины, демоны, духи всех форм и размеров — однако наиболее многочисленными являются призраки.

После смерти они задерживаются на земле по многим причинам. Злобные или миролюбивые — не важно — чтобы остаться, им всем нужна лишь воля. Однако именно движимые злобой призраки процветают, набирая силу.

И среди подобных выделяют четыре ранга:

Злые — достаточно сильные, чтобы поразить единичную цель.

Жестокие — способные уничтожить целый клан.

Свирепые — обладающие силой снести город в одиночку.

Злые и Жестокие составляют большинство призраков, и лишь несколько могущественных, свирепых призраков возвышаются над всеми ними. 

Ещё меньше среди них тех, кто был рожден из жернов горы Тунлу.

Непревзойденные. Разрушительные. Бедствия.

Для большинства они известны просто как Князья Демонов. Способные уничтожить нацию за одну ночь и погрузить мир в хаос.

На всю летописную историю таким был лишь один: Бедствие в белых одеждах. Бай Усян. Разрушитель Сяньлэ. Несущий Чуму, Смерть и Страдания.

Настолько пугающий, с последствиями его действий столь всеобъемлющими, что многие боялись даже имя его произнести. Могущественный настолько, что сразить его под силу оказалось лишь самому Небесному Владыке.

И с его крахом люди сочли, что эпоха Князей Демонов закончилась. Что другого не будет.

Тогда Небеса вздохнули с облегчением. Они расслабились, решив, что теперь некому угрожать их власти. Они отстроили свои золотые дворцы; предались желаниям, лени и разврату. И постепенно забыли.

Забыли о тяготах войн и чумы. О ущербе, который способен учинить один-единственный призрак.

Они забыли, что значит быть уязвимыми.

Забыли, что стать целью Князя Демонов — равносильно быть отмеченным смертью.

Но после сегодняшнего вечера они больше не забудут.

Это будет невозможно.

По всему континенту, от горизонта до горизонта, рассекают тьму серебристые бабочки, изящным взмахом крыльев устремляясь к своим целям.

Хуа Чэн стоит под полной луной, раскинув руки и вдыхая ночной воздух. Освежающе освобождающий.

В последний раз он бился — по-настоящему бился — против существа настолько могущественного, что чувствовал себя рядом с ним бумажным корабликом, брошенным в бурный поток. Тогда он выжил благодаря чистой удаче и сообразительности.

А его противница — пусть и бесспорно достойная — не была той, кого ему доставило хоть какое-то удовольствие одолеть.

По сравнению с тем каждый бой после казался лишь тенью. Раздражающим — но только в том смысле, что никогда не ощущался как вызов.

Сейчас же однако он будто вытягивает ноги впервые за десятилетия. Словно в кое-то веки разминает мышцы, до этого жаждущие, чтобы ими воспользовались должным образом.

Князь Демонов медленно и глубоко дышит, позволяя силе накопиться в его груди до тех пор, что его руки не начинают искриться, в то время как он переключает свои чувства на десятки тысяч призрачных бабочек, разлетевшихся от одного края неба до другого.

То, что происходит сейчас гораздо больше, чем что-либо он пытался сделать до этого, и всё же, еще до того как произнести слова, Хуа Чэн чувствует это изнутри: что вся разрушительная сила мира находится сейчас в его руках.

Бедствие способно принести хаос в царство смертных — это хорошо известный факт. Однако этой ночью мир познает нечто новое.

Когда Хуа Чэн вновь открывает свой глаз — тот пылает светом проклятой звезды.

— Гори, — рычит призрак.

В эту ночь мир познает, что Князь Демонов также способен преклонить сами Небеса.

За мгновение, одно единственное мгновение — призрачные бабочки вспыхивают адским огнём, поджигая все вокруг себя. И в тот же миг тысячи — нет, десятки тысяч — храмов превращаются в костры, пламя которых взмывается в небосвод.

Пожары ревут и бушуют до тех пор, пока не остаётся ничего, кроме пепла — а дым затмевает саму Луну, накрывая всё серым, пепельным покрывалом.

А там, наверху, тридцать три бога вынуждены наблюдать, как огонь пожирает все их святыни.

Не несколько и даже не большинство, — все до единого. 

Они вынуждены смотреть, как перестают приходить добродетели. Как иссякают их деньги, а молитвы сходят на нет. Как их прихожане — те, кого многие из этих чиновников стали воспринимать как должное, — уходят, и больше не возвращаются.

И если же ответственные лица решают попытаться исправить ситуацию, построив новые храмы? Хуа Чэн сжигает и их — до тех пор, пока ни один уважающий себя человек не перестаёт тратить деньги на строительство святилищ для богов, которые приносят такую неудачу. И кто станет их винить?

Утопая в отчаянии небожители обращаются за помощью в то единственное место, о котором только могут подумать. Не Цзюнь У, который наверняка осудит их за нарушение слова, а...

Они бегут к единственному богу, который приходит на ум, который помимо Владыки может справиться с бедствием:

Как и предсказывал генерал Мин Гуан, каждый из них приползает к нему, умоляя о помощи. И каждому он напоминает о сказанном ещё в самом начале:

Что, когда ситуация обернется против них, он не поможет. И Пэй Мин держит твое слово.

Он откидывается на спинку стула и внимательно наблюдает, как те сгорают. Одни — ярко, в адским жаре; другие — медленно, постепенно уходя во тьму и забытие.

Последним исчезает генерал Гао Хэ, и когда его жизнь наконец вспыхивает огарком свечи, тот вспоминает свои собственные слова.

«Шлюхи ввязываются в дурацкие игры и выигрывают дурацкие призы».

И во что он сыграл, как не в глупейшую из игр? Азартную игру с Князем Демонов. Подумать только, в его жизни было время, когда он думал, что сможет одолеть подобное существо.

А его приз?

Позор — и, в конечном итоге, забвение.

На следующем сборе в Большом Военном Зале Собиратель Цветов под Кровавым Дождем, Князь Демонов Хуа Чэн, обретает новое звание:

Проклятье* Небес. Титул, на который не замахивалось даже Бедствие в белых одеждах.

*[п.п. ориг «The Scourge of the Heavens»]

Взгляд Цзюнь У холоден, пока он оценивает ущерб.

Многие давят на него по поводу того, как поступить с Хуа Чэном, однако ответ остаётся неизменным:

Что небожители согласились на дуэль и её условия, а потом сами отказались их выполнять после того, как битва была проиграна.

Хуа Чэн имел все права заставить их заплатить за сделанное.

В конце концов, Владыка переключает внимание на единственных выживших после всей этой заварушки:

Генерала Нань Яна и генерала Сюань Чжэня.

— Вы двое поступили весьма проницательно, проигнорировав его приглашение, — отмечает Небесный Император, оглядывая их. — Но мне интересно, почему же вы так поступили.

Те отвечают не сразу. Нань Ян смотрит куда-то вдаль, стиснув зубы и пытаясь подобрать слова. В итоге, голос подаёт Сюань Чжэнь — он звучит спокойно и собранно, скрестив руки на груди:

— Нань Ян обвинил меня в ошибке, обнаруженной в некоторых из его храмов.

Нет нужды в пояснениях, чтобы понять, о какой ошибке идёт речь, отчего лицо Фэн Синя негодующе краснеет, однако он не пророняет ни слова.

Он не реагировал на подначивания Му Цина уже несколько месяцев.

— Мы спорили об этом, и к тому времени, когда закончили… — Му Цин пожимает плечами, отбрасывая волосы за плечо: — Вопрос уже исчерпал себя.

Никто и не сомневается, потому что это так на них похоже.

И сказанное близко к истине, пусть и не совсем правдиво.

Когда собрание подходит к концу, Фэн Синь смотрит на него. Скрытый потоком богов, направляющихся на выход из зала, он тянется к Му Цину...

Но тот уже развернулся, чтобы уйти прочь. Фэн Синь успевает лишь коснуться подушечками пальцев его волос, прежде чем тот растворяется в толпе.

Проходит время, и молва о Собирателе Цветов под Кровавым Дождем, Князе Демонов Хуа Чэне, разносится по миру. 

Будучи болезненным напоминанием для небожителей, для людей же она становится предметом фольклора.

Те, кто когда-то поклонялся в залах Гао Хэ, Яо Мэйфень и Мо Кан, теперь возжигают благовония и оставляют подношения в его честь. Призрачные бабочки становятся символом утешения и безопасности для сирот — и ужаса для богов. А ятаган Э-Мин — предметом ночных кошмаров. И когда люди видят кровь льющуюся с неба подобно дождю, — они знают, что нужно бежать, потому что бедствие не за горами.

Однажды люди уже забыли, каково это — иметь Князя Демонов.

Затем Хуа Чэн сотряс основание Верхнего Чертог и за одну ночь поджег Небеса.

Но даже когда его мощь растёт, Князь Демонов не отступает от своей цели. Он ищет повсюду, скитаясь по царствам в поисках своего возлюбленного. Каждый раз натыкаясь лишь на слухи и дорожную пыль.

Всё это длится долго — так долго. Слишком долго. И всё же Хуа Чэн не останавливается. Даже когда всё кажется совершенно бесплодным — будто сама судьба повернулась к нему спиной, он не сдаётся.

Но с каждым годом его душевная боль и нетерпение растут.

И по мере того, как течёт время, Хуа Чэн всегда ловит себя на том, что тянется к коралловой жемчужине, вплетенной в его волосы, и задумчиво крутит ее меж пальцев.

В его жизни было время, когда он ни о чем не молился, а когда всё же делал это, то не ожидал никакого ответа.

Теперь же Князь Демонов молится лишь об одном: снова и снова, повторяя как мантру;

«Дождись меня.»

Неважно, сколько времени это займет.

«Я иду за тобой — просто дождись.»

Время от времени он чувствует характерную дрожь на шее, и знает:

Где-то, где бы он ни был, Его Высочество прикасается к его праху. Что он все еще у него, что он носит его с собой, куда бы ни пошел.

Для него это самое безопасное место в мире, и Хуа Чэн отдал бы все на свете, чтобы иметь возможность присоединиться к нему.

Впрочем, это вопрос времени.

А время, по опыту Хуа Чэна, — жестокая сука.

Его слишком мало, когда ты счастлив, и слишком много, когда ты одинок. И все сущее, боги, призраки или смертные, в конце концов попадают в его лапы.