Брагин деловито рассматривал снимки:

— Так, ну мы выберем его. Марин, погнали.

— Шейнмана позовешь, — развернула она. — А я с Лазаревым второго беру.

Мужчины уставились на нее так, будто Нарочинская ляпнула какую-то несусветную глупость.

— Что? — приподняла брови она. — Я не хочу участвовать в операции, которая может пойти не так из-за плохого самочувствия хирурга, — заметила будто мимоходом, получив в ответ злой взгляд.

Олег поразился ее цинизму. Не такую Нарочинскую он знал. Или она на самом деле такая? Да нет, быть не может, скорее, уесть его хочет. Ткнуть носом в то, что считает ошибкой.

Марина, конечно, не желала второму пациенту зла. Но надо было дать понять Брагину, что он перегнул палку. Да и не смогла бы она с ним несколько часов в операционной простоять. Слишком выбесил.

— Марина Владимировна, — жалобно выступил Костя. — А может, я с ОлегМихалычем лучше?

Лазарев оказался в безвыходном положении: Брагин был его наставником, а строгую Нарочинскую Костя просто боялся. И видел, какие ядовитые стрелы постоянно летают между этими двумя, поэтому еще одним поводом для ссоры быть не хотел.

— Костя, ты никак не будешь с Брагиным, потому что в обоих случаях нужны нейрохирурги. А вы, при всех своих талантах, — с язвой в голосе «напомнила» Марина, — не они. Какая операционная свободна?..

Пока Нарочинская «обрабатывала» Лазарева, Олег молчал. Сердился, но старался это скрыть.

Только перед уходом женщины не сдержался:

— Желчью не подавись, Марина Владимировна.

— А вы в обморок не грохнитесь, Олег Михайлович, а то Шейнман ваше туловище не поднимет.

***

Марина закончила позже Олега. И совсем не удивилась, когда услышала, что приемном кто-то скандалит. Эта рабочая неделя по определению не могла завершиться нормально.

«Кем-то» оказались родители Юли, которым не давали пройти дальше Рита и, кто бы сомневался, вездесущий Брагин.

Но не успела Нарочинская вмешаться, как рядом с Олегом нарисовалась Павлова. Она оценила обстановку и опасно-вежливым голосом сообщила:

— Ваш сын с друзьями избили трех человек, двух — до жизнеопасных состояний. К палатам приставлена охрана. Юля, Салам Магомедович и Олег Михайлович, — женщина кивнула на Брагина, — заявили в полицию. И если с кем-то из них или наших сотрудников что-нибудь случится, то вы автоматически станете первыми подозреваемыми. Даже если будете непричастны.

Мать Юли запнулась на полуслове, а отец перешел на фальцет:

— Вы угрожаете?

— Предупреждаю, — еще опаснее улыбнулась Ирина Алексеевна. — Мы всем институтом Склифосовского помогаем Саламу Магомедовичу и его девушке, поэтому понятия не имеем, кого ваша семейка изберет следующей мишенью. Я понятно излагаю?..

Они ушли только тогда, когда Павлова пригрозила позвонить в полицию.

— Спасибо, Ирина Алексеевна, — с облегчением выдохнула Рита и вернулась на пост.

— Следователю позвоню, предупрежу, — самой себе сказала заведующая. И только сейчас заметила, с какими изумленно-недоверчивыми лицами смотрят на нее хирурги. — Что?

— Ну вы даете, — широко улыбнулся Брагин. — Так рвать и метать за своих сотрудников. Уважаю.

Павлова усмехнулась:

— Только Гафурову не рассказывайте об этой сцене.

— Почему? — не понял мужчина. — Он хоть вас бояться перестанет, — Марина ткнула его острым локтем в чуть ли не единственное здоровое место на туловище — правый бок, и Брагин возмутился. — Ты че пихаешься?

— Пусть лучше боится, — продолжила Павлова. — А то обнаглеет и станет вторым Лазаревым. Или Брагиным, что еще хуже.

Марина громко хмыкнула, а Олег состроил демонстративно-разочарованную мордашку:

— А я-то думал, что нравлюсь вам, Ирина Алексевна.

— Хватит с вас того, что вы нравитесь Марине Владимировне.

Высказывание начальницы ударило Нарочинской прямиком по нервным окончаниям. Нейрохирург идейно ненавидела, когда лезли в ее личную жизнь:

— Вам показалось, Ирина Алексеевна, — равнодушным тоном бросила она.

Олег практически подпрыгнул на месте и забыл про все договоренности:

— В смысле?!

— В коромысле, — уж что-то, а передразнивать его манеру общения Марина научилась мастерски.

***

Когда Павлова ушла, Брагин затащил Нарочинскую в ординаторскую:

— Марин, это что было?

— Где? — прикинулась ветошью она, но, встретив по-детски обиженный взгляд, нехотя буркнула. — Ничего.

Олег нахмурился:

— Не понял. Ты наказать меня хочешь? — предположил он, увидел непонимание и пояснил. — Ну, за мое поведение.

Нарочинская посмотрела на него как санитарка психбольницы на пациента, который забрался на люстру:

— Брагин, ты дурак?

— А че, — начал паясничать он, — так заметно? — Марина продолжала сверлить его синими глазами, и мужчина стал серьезнее — В чем дело тогда?

Она покусала губы, но все же призналась:

— Не люблю, когда в личное лезут.

— Да Павлова давно в курсе, — Олег благоразумно не стал напоминать, что именно из-за его реакции на Нарочинскую и в курсе.

Женщина стояла на своем:

— Одно дело — знать, другое — лезть.

Брагин скучал весь день, несмотря на их ссору. Сейчас не выдержал и, наплевав на боль в теле, прижал женщину к себе:

— Маринка моя, ну чего ты свирепствуешь?.. Ма-рии-наа, — теплое дыхание у линии роста волос вызвало мурашки по всему телу.

Она поежилась:

— Испугалась страшно.

— Чего? — не сообразил он.

Нарочинской казалось странным, что приходится объяснять настолько очевидные вещи. Но Олег не отводил от нее цепкого взгляда, и Марина, снова покусав губы, сформулировала:

— За Салама, за вас с Юлей. За тебя так совсем, — женщина пыталась держаться, но мимика ее выдала с головой. — А ты с больничного сбегаешь и лезешь со своими шуточками. Будто тебе все равно.

От такой тирады, очень откровенной для Нарочинской, Брагин выпал в осадок:

— Марин, — начал гладить ее по голове. — Ну ты че, ну, — Марина на него не смотрела, и он, помедлив, заставил себя признаться. — Это же привычка просто. Защитный механизм от гадостей жизни.

— Да знаю я, — устало отозвалась Нарочинская. — Только у меня полное ощущение, что ты от меня защищаешься, а не от жизни, — и такая безнадега просквозила в ее голосе, что Олегу стало не по себе.

Он прислонился лбом к ее лбу:

— Все не так, слышишь?..

Марине казалось, что эта неделя никогда не закончится. Но она прошла, оставив после себя полный раздрай в душе.