* * *
Кощей ждать не любил. Бесцельно прометавшись по Железной горе целые сутки, остановился наконец посреди тронного зала. Руки за спину. Тишина вокруг, ни души. Конечно, от такого Кощея все предпочитали прятаться по углам, не попадаясь на глаза лишний раз. Даже Яга куда-то подевалась.
А в груди бушует, туманя разум горькой пеленой, невидный никому ураган.
Бурка уверил, что сам разберётся с нездешним Иваном. Меч-Кладенец в другом мире. Кольцо на пальце не то что потемнело, а ржой покрываться стало. Впору за голову схватиться! Это значит, что неизвестная беда не просто тело Иваново калечит, но саму его душу пожирает. И при таком раскладе сидеть и ждать? Вот уж нет!
Тяжело топая и поскрипывая кожей сапог, Кощей черным вихрем пронесся по пустым коридорам замка, остановившись у окованной железом двери собственной сокровищницы. Едва сняв магическую печать на замке, ворвался внутрь, аж перья Жар-птицыны взлетели из вазы на столике, что у стены, и закружились двумя полыхающими лоскутами пламени под потолком.
Но Кощей и без них в темноте хорошо видел. Выглянул в коридор напоследок, проверяя, не уследил ли кто за ним. Никого. Все от мрачного Кощея разбежались. Теперь дверь запереть. Такие вещи в одиночку делаются.
Он прошел, не глядя, мимо завалов разной магической всячины, накопленной здесь за тысячу лет. Ковры-самолеты и сапоги-скороходы его не интересовали. Не могло помочь и бесценное зеркало, спрятанное под пыльной парчовой занавесью.
Там, дальше, в самом неприметном и темном углу, в стене, имелась дверца потайного шкафика. Кощей отпер его своим ключом. Спохватившись, выдернул из-за пояса и натянул на руки перчатки: такие штуки лучше голыми руками не брать. Стал доставать, размещая на ближайшем столике разновеликие стеклянные шары, выискивая среди них нужный.
Этот не пойдет, в нем все время видится любопытно моргающее огненное око. Этот вот с клубящимся внутри зеленым туманом и двумя отпечатками черных, костлявых рук, тоже не тот. Еще один, к нему бумажка прикреплена с непонятной надписью заморском языке "S.P.T. to A.P.W.B.D.". Этот-то как тут оказался? Когда и зачем?
Вот! Кощей нашел наконец нужный. Остальные побросал назад, а этот бережно расположил на деревянной подставке в центре стола. Сам уселся рядом на подвернувшийся стул. Впился цепким взглядом в гладкую поверхность. Он колдун, он справится!
Сперва в шаре лишь кувыркались, посверкивая в темноте, ало-золотые перья, да пыхали болотными гнилушками глаза самого Кощея. Беспорядочно заваленная магическим барахлом комната в перевернутом виде. Черная ткань на зеркале колышется. Запах гнили откуда-то сбоку. Несет сквозняком от маленького зарешеченного окошка. Противно вода капает, холодя ухо и стекая по щеке: кап... кап...
Воспоминания. Нелегкая память о тридцатилетнем заточении заставляет злость подниматься в груди с новой неистовой силой.
И голос. Свой собственный:
- Проснись богатырь. Еще чуток проспишь, и уже не проснешься.
Стон в ответ, кто-то ворочается и шуршит тканью. Но повернуть голову и посмотреть - никак невозможно.
- И откуда ты взялся, такой бестолковый? - вновь без своей воли вопросил Кощей, - Это ж догадаться надо - Коту-Баюну довериться, да ещё песни его слушать.
- На себя... посмотри. - раздалось в ответ знакомым голосом, вяло и со стонами, - Колобок хоть кататься умеет. А ты? Одна голова и никакого толку. Спасибо, что живой.
- Тело скоро будет, - отозвался Кощей, - Но нам с тобой его прибытия дожидаться не с руки. Самим надо думать как выбираться.
- И как же?
Иванушка-бывший-козленочек сел на своей лежанке из гнилой соломы и его наконец-то стало видно. Опухший, потрепанный, лохматый, бледный.
- Сообразим.
Кощей вдруг часто-часто заморгал, потом закатил глаза, будто хотел внутрь собственной головы заглянуть и произнес, хищно скалясь, самому себе:
- Втроем-то точно.
* * *
- Щас, я тебе покажу Кузькину мать! - жизнерадостно заверил крестьянин.
Иван непроизвольно попятился от такого заявления. Это был первый селянин, попавшийся на пути. Ивана угораздило спросить у него дорогу до дома матушки кузнеца.
- А сам-то кто таков? - спросил мужик.
Иван оглянулся на спутников и понял - не дождешься от них поддержки. Стоят, лыбятся, весело им.
- Иван. Муромец, - признался он нехотя, будто в чем-то стыдном. А ведь прежде гордился.
- Ивааан! - еще пуще обрадовался крестьянин, - Муууромец! Слыхали? - обратился он к случайно оказавшимся рядом односельчанам, тоже навострившим любопытные уши, - Иван-богатырь-колдун! Тот самый, что от Варвары и Добрыни нас избавил!
Парень поморщился и отступил бы еще дальше от слишком активного поклонника, но уперся спиной в плечи Фомы и Еремы. Отчего-то слава больше совсем не радовала. Как и быстро собирающаяся вокруг, радостно гомонящая толпа сельчан.
А мужик тем временем принялся добавлять совсем уже неизвестное:
- Марью Моревну одолел! Хазарское войско наголову разбил! Из Железной горы злое колдовство изгнал! С Кощеем...
На этом моменте Фома почему-то решил прервать познавательную речь:
- Ну, хорош заливаться. Ты нам лучше покажи, где нужный двор, мы и пойдем.
- А чего? - удивился мужик, - может сперва на стол соберем, пир закатим? В столице-то, поди, навеселились. Уж выпей и с нами, батюшка! За здоровье молодых... тьфу ты, - он осекся, - Или как-то так.
- Откуда они про свадьбу знают? - удивился Иван.
- Слухами земля полнится, - отозвался Ерема.
А Фома добавил Ивану на ухо:
- Только долго они идут. Про твой побег из темницы здесь еще не известно. Это нам на руку. - и повысил голос, пафосно возвещая в радостно гомонящую толпу, - Богатырь Иван Муромец желает Хавронью Кузьминичну лицезреть. И препятствовать ему в том не следует. Ибо грозен богатырь Иван Муромец в гневе и горяч.
Теперь народ попятился от них троих. Мужики стали прятать за спины баб, а те хватали на руки малых детишек.
- В морду дам. - краем рта пообещал Иван Фоме.
Но тому хоть бы что. Ухватил уже за рукав того самого, первого мужика, и велел:
- Веди нас, давай, покуда у богатыря терпеж не кончился, если голова дорога!
Мужик мгновенно растерялся, попытался вырваться, да куда там.
- Я-то что? Я ж ничего, - бормотал он, торопливо принимаясь перебирать ногами в нужном направлении.
- Ох, и сволочь ты, - Иван покачал Фоме головой, шагая через расступившуюся толпу теперь уже перепуганных крестьян.
- А че? - подсыпал Ерема, - Они тебе за твои подвиги в ножки кланяться должны, да шапки ломать.
Расслышавшие это мужики и бабы, стали склонять головы, дергать за затылки детишек, пригибая к земле.
От этого знатного зрелища у Ивана зверски зачесались кулаки. "Зашибу!" - подумал он. В голове стало темнеть до кровавой мути. Злость и сила рвались наружу. Рука незаметно обхватила рукоять меча.
Кто-то дернул его за мизинец, приводя в чувство:
- Не сердись, дяденька богатырь, я тебе веночек подарю.
Он обернулся, и увидел девчушку лет семи, этакое чудо глазастое, с русыми косичками и в сарафанчике. Оглянуться не успел, как его заставили склониться и напялили на голову ромашковый венок.
- А дяденьке Кощею я потом сплету, - пообещала девочка.
Озадаченный донельзя Иван погладил девочку по теплым от солнца волосам, поблагодарил, и пошел дальше.
- Ерема! - спросил он на ходу, - А че, правда, что ваш Иван целое войско хазар победил?
- Ну, он не один, - Ерема повел подбородком и выпятил грудь, - Я, вот, помогал.
"Врет", - решил Иван, а вслух поделился:
- А я, это, Роголеба одолел, - смутился тут же, - Ну, тоже не один, конечно, - и тут же поспешил совсем уйти от темы, - Че за имя вообще - Хавронья?
- Нормальное, - Ерема пожал плечами, - Девочкой была - Крошечка-Хаврошечка, а как выросла - Хавроньей стала.
- Ааа, - голова у Ивана уже пухла от обилия странной информации, - Почему Кузьминична? Она ж Кузьме - мать?
- А у них в роду всех мужиков Кузьками нарекают. Вот и выходит, что отец - Кузьма, и сын тоже - Кузьма.
Иван замолчал. Последний вопрос: при чем тут Кощей? - он решил оставить при себе, опасаясь за остатки собственной психики.
* * *
Дом у бывшей Хаврошечки оказался знатный, большой, добротный. У ворот росла тропических размеров яблоня, она шевелила листочками, поводила ветками, хоть ветра и не замечалось.
Мужик-провожатый мгновенно слинял, едва его Фома выпустил из рук. Прочие деревенские вовсе сюда соваться не рискнули.
Фома постучал в высокие ворота. Яблоневая ветка скользнула Ивану по голове, другая зацепила за рукав. Он шарахнулся прочь, недоверчиво поглядывая на буйное дерево.
- Ты чего? - спросил легкомысленный Ерема.
- Ничего. Яблоня... Гремучая. - буркнул в ответ Иван. И тут же получил спелым яблоком по затылку.
В воротах распахнулась невысокая калиточка.
- Входите, гости дорогие. Заждалась уж! - раздалось из недр крытого двора.
Голос был напевный, мелодичный. Хозяйка оказалась под стать ему - невысокая, худенькая, из-под белого платка стлалась по спине черная коса с редкими нитями серебра. А по лицу и вовсе больше сорока не дашь. Стоит, улыбается.
- Здравствуйте. - улыбнулся ей в ответ Иван.
И на всякий случай загородил собой открывшего было рот Фому. Ему совсем не хотелось, чтобы "заботливый" приятель запугал еще и хозяйку. Но тут его забота оказалась без надобности. Не успел заикнуться "Хавронья Кузьминична, мне коня бы...", как их уже известили:
- Вот и хорошо. А то я все одна, все одна. Сынок редко заходит, муж в разъездах, помочь некому. В рукомойник воды налить и той нет, не то что чаем гостей попотчевать. А вы вот возьмите-ка ведерки, да и сходите к колодцу.
Парни переглянулись, взяли ведра и пошли к колодцу. Чтобы сгонять до него потом еще шесть раз.
- Да мне бы... - начал Иван, когда хозяйственная Хавронья наполнила водой, кажется, все имеющиеся в доме сосуды.
Но его опять не дослушали.
- Дров и то наколоть некому, - посетовала эта милая женщина, - Чаю-то согреть, картошки не наварить, хлеба не напечь.
Дрова колоть Иван не умел совсем, только его не особенно спрашивали. Впрочем, за эту работу взялся Ерема. Топор, как волшебная палочка, так и порхал у него в руках.
Залюбовавшийся Иван тоже подумал было попробовать, да побоялся расколоть к черту вместе с чурбаком и колоду. Ему досталась работа попроще - складывать готовые дрова в поленницу. Фома тоже не скучал - сидел рядышком, на еще не расколотой чурке и рассуждал на тему грядущих подвигов. Пока ему в емких выражения не велел заткнуться вконец раздосадованный его выходками Иван.
После дров они копали картошку. Которой хватило бы и на роту солдат, а не то что троих мужиков накормить. Поливали грядки (потому что, все равно уже в огороде оказались, а солнце к вечеру клонится), чистили свинарник (это ж по пути!) и кормили кур (делов-то!).
- Послушайте, уважаемая Хавронья Кузьминична! - не выдержал Иван, когда еле передвигая ноги, все-же добрался до крыльца, - Мне конь нужен! Конь! Ваш сын сказал, что вы можете...
- Так ведь самое время. - хозяйка мило улыбнулась, - Конюшня там, - она махнула рукой, - За огородом. Лошадок выпустишь, до реки доведешь. Они сами дорогу знают. Пусть пасутся да купаются. Сам поел, и спи-отдыхай. А с рассветом - назад. Так уж и быть, получишь коня. Раз сыночек мой за тебя просил.
От этой улыбочки, в сочетании с безотказным металлом в голосе, Ивана передернуло. Он хотел было сообщить хозяйке все, что думает о ее гостеприимстве, но передумал. Осталось перетерпеть ночь. Одну. А завтра он получит коня, сядет на него. И пошлет к лешему и хозяйку, и обоих приятелей. Особенно Фому, от которого только нервы и неловкость.
В животе у Еремы вдруг громко забурчало. И то верно, с утра ведь все трое не евши.
- А я вам в ночное перекус собрала. - сообщила хозяйка.
И Иван подумал, что не так уж она и плоха. Самому есть хотелось неимоверно.
Ерема сразу засуетился, заластился вокруг Хавроньи, выспрашивая, не помочь ли еще чего, раз уж так? За что и получил в руки средних размеров узелок. Лица у всех троих заметно вытянулись, но скаредная хозяйка этого словно не заметила.
Делать нечего. По деревянным мосткам они двинулись вдоль забора в указанном направлении. Ерема щупал узелок, пытаясь определить, что там положено "хозяюшкой". Иван тоскливо раздумывал над своей нелегкой судьбой. И над еще более нелегкой судьбой Василисы, которая никак не дождется освободителя. Все ли с ней в порядке, а? Беспокойство нахлынуло с новой силой. Он даже не услышал, что там шепчет ему на ухо хитровыделанный Фома. Только конец уловил:
- ... не обязательно. Прямо сейчас оседлаешь, и к утру в столице будешь.
- Сдурел что ли? - Иван покачал головой, хоть предложение и было очень заманчивым, - А как Кузьме потом в глаза смотреть?
- Никак! - Фома весело хлопнул его по плечу, - В том и дело! Ты ж в свой мир уйдешь. Вместе с конем, и ни его, ни мать его больше никогда не увидишь.
- Иди ты! - рявкнул в ответ Иван, - Что за замашки цыганские? - и понизив голос, сам зашептал, - Я про другое подумал. Их ведь из конюшни выпускать не обязательно, чтобы...
Только было уже поздно. Шедший впереди всех Ерема распахнул ворота конюшни, и едва не был снесен только того и ждавшим табуном.
Иван, с упавшим сердцем, наблюдал, как исчезает во тьме "с десяток жеребцов, да кобылок столько же, да чутка малых жеребяток", уносясь куда-то за огороды, к реке. Ищи их теперь.
- Не любят меня лошадки. - запоздало сообщил Ерема, прижимая к себе узелок со съестным.
- Сколько их хоть было? - зачем-то уточнил Иван.
- А какая разница? - отозвался Ерема.
- Резать никого не будем! - возразил Фома.
- Жаль, - вздохнул в ответ его друг.
В недрах опустевшей конюшни послышался неровный перестук копытец, отдаваясь глухим эхом, и наружу боязливо высунулась морда последнего жеребенка.
- Дааа, - оценил разглядывая выбравшееся под свет новой луны из конюшни чудо, - Может, добить его, чтоб не мучился?
Грива и хвост колтунами, правый глаз заплыл, да еще хромает на правую заднюю.
- Так. - решительно выдохнул Иван, - План такой. Не будем никого добивать. Если только Фому, я ему давно обещал. Пасти велено всех, так что этого берем с собой. Я читал, кони - звери умные. Небось и сами к утру домой вернутся.
Фома почему-то улыбнулся:
- Спасибо на добром слове, Ваня. Да только он, - кивнул на жеребенка, - Не дойдет до реки. На руках тащить придется.
- А вот если его съесть... - опять завел свое проглот-Ерема.
- Пальцем только тронь! - одернул Иван, - Я ж богатырь. Донесу.