Домой Дмитрий возвращается раньше, чем планировал, а еще очень рассеянным. Сбрасывает на крыльце тапки, путается в тюле, запинается об ведро с огурцами и почти что влетает в комнату, все еще оставаясь при этом задумчивым и отстраненным.

— Дим, ты чего такой? — Естественно, бабушка не оставляет это без внимания, не может не заметить и очень удачно хватает его за руку за секунду до столкновения его лба с железной перегородкой.

— Задумался, — бормочет тихо и смотрит в стену, вспоминая парня в лесу, который своим необычным внешним видом так сильно цепляется за мозг, что не выкинуть теперь. — Ба?

— А?

Дима медлит еще несколько секунд, вспоминая, как парень, увидев его, сорвался с места и исчез, и все-таки решает спросить.

— Я парня в лесу видел… Ну, там же примерно, где дом той бабки стоит. Ведьмы. Высокий такой, худой, моего может возраста… Не знаешь кто это?

— Как же не знать? Вячеслав это.

— Какой еще Вячеслав?

— Ну внук вроде как той самой бабки-ведьмы. Объявился неожиданно у нас, как раз после того, как ты ездить перестал. Живет там же, на окраине, в лесу его видят постоянно, странным чем-то занимается.

— Например?

— Обряды, говорят, проводит. А у людей куры пропадают. Мол, это он их ворует для своих жертвоприношений. А вообще, он хорошо в травах разбирается и часто помогает старикам с их болезнями. Даже я к нему ходила, как-то колено очень болело, думала на стену уже полезу. А он травки какие-то намешал, приказал пить неделю и боли как ни бывало.

— Ба. — Дима укоризненно смотрит на женщину. — Ну ты чего, шарлатанам всяким будешь верить?

— А где это он шарлатан? Помог ведь. Петровна, что через три дома живет, ты знаешь, оберег у него заказывала, от болезней.

— И что, помогает? — скептически хмыкает Умецкий, обходя бабушку, чтобы пройти на кухню.

— И помогает. Еще же верить надо, Дима.

— Ну да, буду я верить всяким врунам. — Дмитрий берет графин с водой за ручку, думая, что он полный, но тот почему-то оказывается почти пустым, так что со всей приложенной силой Умецкий просто бьет графином о дно шкафчика. — Чёрт!

Стекло ожидаемо трескается, носика у графина как и не было; Дмитрий вертит графин в руках и виновато смотрит на бабушку, которая только вздыхает.

— Ничего не изменилось, да? — Она забирает кувшин и вместо него дает в руки тряпку.

— Ага, — бормочет Дима, тщательно собирая все осколки в ладонь. В детстве его неуклюжесть смешила и казалась милой детской неловкостью, с годами родители начали думать, что он просто от природы такой рукожоп и нужно быть осторожней, но со временем поняли, что с этим ничего не сделаешь и просто смирились, и просили быть осторожней, так что у него до сих пор еще нет водительских прав — и страшно, и сдать не получается.

Сам Дмитрий жить с этим давно привык, относится как к чему-то само собой разумеющемуся, потому что с этим ничего не поделаешь и его рукожопость никуда не денется в одно мгновение. И ладно бы только это; иногда Дима на полном серьезе считает себя проклятым или что-то вроде того, потому что его неуклюжесть накладывается еще и на разнообразные неудачи, будь то элементарно попавшийся билет на экзамене, который он не учил, или жесткие отказы девушек.

На все эти мысли ложится их с бабушкой разговор про этого Вячеслава и тут же всего на секунду мелькает мысль «А может…», но Дима закапывает ее, не дав толком развиться до связной, потому что еще чего не хватало, связываться со всякими непонятными ведьмами с окраины. Звучит, как сценарий плохой сказки.

На этом думать про Вячеслава Умецкий перестает совсем; впереди два месяца ничегонеделанья, озеро, ягода и отдых-отдых-отдых, потому что наступающий учебный год обещает две курсовых работы и столько мозгоебли, сколько не было с поступления. Именно поэтому Дима решает поехать в деревню, чтобы отдохнуть и набраться сил, расслабиться и полностью изолироваться от внешнего мира, только купание, банька, может прополка, чтение старых детективных книжек и полное погружение в деревенскую жизнь.

И для этого вовсе не обязательно верить во всяких ведьм с их обрядами и оберегами.