— Что ты делаешь?

— Гулявник очень полезен, я делаю из него настои. Листья, цветки и стебли оказывают отхаркивающее, мочегонное, антисептическое и закрепляющее свойства. А сегодня идеальный день, чтобы его собирать.

Они идут по тропинке, которую, кажется, может видеть один Вячеслав, поэтому Дима просто тупо идет за ним следом. Вячеслав вообще знает в лесу много тайных и незаметных троп, каждый куст и сучок, может рассказать о целебных свойствах практически любого растения, знает названия всех ядовитых ягод и где найти самую вкусную и сладкую морошку. С ним точно не заблудишься, он идет так, словно его ведет кто-то невидимый, двигается всегда бесшумно и плавно, а еще ходит по лесу исключительно босиком.

Дима уважает эту его традицию и поступает так же; они оставляют обувь в подлеске и долго-долго бродят по заросшим полянам и тропинкам, собирают ягоды и травы, разговаривают и ни о чем не беспокоятся. Вячеслав многому Дмитрия учит — рассказывает, какие части растений для чего пригодны, объясняет, как правильно их достать, рассказывает, как приготовить из них лекарство. Дима понемногу втягивается и запоминает, помогает собирать, один раз даже участвует в нехитром приготовлении лекарства от кашля, которое потом забирает какая-то женщина из деревни, чье лицо Дима вроде помнит, но имени не знает.

У Вячеслава в голове какая-то своя планета; он знает и рассказывает так много, что Дима уже устает удивляться. Часто у них случаются просто монологи, когда говорит только Вячеслав; они лежат на ромашковом поле под звездным небом в ночь с шестого на седьмое июля, Вячеслав рассказывает о духах и Тайном народце, населяющем лес и его голос бесконечным эхом звучит у Димы в голове. Красиво. У Вячеслава голос красивый, мягкий и низкий одновременно, хриплый или надломленный, а смех переливчатый.

Дима смотрит ему в затылок, пока они уходят все глубже в лес, опускает взгляд на шею, на спину, по обычаю скрытую белой широкой рубашкой. В Вячеславе нет ни одной простой детали, он особенный в каждой своей черте, поведении и манере. Во всем интересный. Непонятный.

Дима с детства обожал все непонятное, мечтал о собственном Водяном, верил в призраков и ловил домовых и, наверное, поэтому его так же тянет к Вячеславу, как к чему-то необычному, странному, захватывающему, к чему-то, что хочется изучить, понять, узнать и не только, как таинственный объект, но и как простого человека тоже. Потому что даже со всеми своими заговорами, заклинаниями, зельями и другими ведьминскими приблудами Вячеслав продолжает оставаться простым человеком — одиноким, отвыкшим от людей, но мечтающим о тепле и объятиях.

До последнего им пока далеко, потому что уровень доверия все-таки не тот. И хотя временами Диме кажется, что он видит, как Вячеслав тянется к нему, тот никогда не предпринимает попыток сделать что-то открыто и уж точно прямо не говорит о своих желаниях (если они есть, конечно).

Читать его все еще просто не представляется возможным.

Они набирают стеблей гулявника в большую корзину и выкапывают несколько корней; Вячеслав еще раз коротко пробегается по тому, зачем ему это нужно, словно статью из журнала зачитывая, а Дима слушает и кивает, иногда угукает. Порой он думает, что Вячеслав готовит его в свои ученики.

Лето перестает быть томным однообразным и скучным, потому что с Вячеславом оно становится необычным и интересным. Они много вместе ходят по лесу и полям, варят отвары и мази, Вячеслав даже учит его варить настоящее мыло с цветочными запахами, полностью безвредное и даже полезное. У него дома много книг со странными названиями, в рваных переплетах и на непонятных языках; когда Дима его об этом спрашивает, он смотрит так, что Умка думает — рад, что спрашивают, но гордится и умничает, хочет повыпендриваться, потому что обычно не перед кем.

И Дима рад поспрашивать, потому что видеть восторг в глазах нравится, потому что только ради этого все и стоит делать.

Они еще немного бродят по окрестностям, находят несколько грибов, но несъедобных, Слава кормит с руки белку и показывает Диме, как это делать, а потом они выходят к озеру — погода стоит жаркая и сухая, так что даже собственный язык кажется наждачкой.

Со дня своего спасения Дима больше не купался в озере; и вроде бы страха такого уж сильного нет, а все равно неприятно как-то. Он больше не собирается плавать так далеко, да и славин браслет на нем и так спокойней.

Они раздеваются у деревьев до трусов, и Дима впервые видит Вячеслава таким… открытым. Тот все такой же худой, сейчас это видно особенно сильно — руки и ноги тоненькие, бледные, дуги ребер торчат, ключицы словно из мрамора сделаны, живот плоский, а бедра округлые и какие-то… выразительные.

Вячеслава, наверное, не каждый назовет красивым, потому что его красота особенная и своеобразная, во всех его странных округлостях и узкой талии и длинных ресницах; он видится Диме инопланетянином и поэтому ему хочется снова и снова Вячеславом любоваться, рассматривать его и изучать, но чисто со стороны, для души, а не для эксперимента.

Умка вообще до сих пор удивляется, что они так легко смогли найти общий язык. После второй встречи Дима снова напросился в гости, потом позвал гулять, потом попросил взять его с собой в лес за брусникой, и так день за днем они втянулись в общество друг друга, притерлись и теперь уже не могут раздельно.

Образовавшаяся между ними привязанность и связь Диму волнует, будоражит, как что-то новое и интересное. С Вячеславом хорошо и легко, неожиданно просто общаться, несмотря на его некоторую диковатость и недоверие к людям.

— Смотри, плот приперли. — Умка тычет в упомянутый пальцем.

— Странно, я думал его еще прошлым летом разобрали. — Вячеслав чешет комариный укус на плече и вдруг улыбается — широко, открыто, зубами, и Дима залипает. Ни разу его таким не видел. — Давай возьмем еды и вернемся, на плоту поплаваем.

Диме эта идея очень-очень нравится.

Они надевают только футболки-рубашки и быстро несутся к дому Вячеслава; собирают сыр, помидоры, огурцы, хлеб, печенье, Дима берет свой любимый чёрный чай с каким-то химозным запахом, который оставлял еще вчера у Вячеслава, а сам Вячеслав наливает свежезаваренный травяной чай в небольшой термос.

Расположившись на плоту, они отплывают подальше от берега и принимаются лепить бутерброды сразу из всего — суют даже печенье, даже ягоды, кусают так, что все вываливается и смеются с полными ртами.

— Будеф? — Дима протягивает Вячеславу чай, тот смотрит с подозрением, но все-таки берет бутылку и аккуратно делает глоток. И почти сразу выплевывает. — Ну ты чего?

— Гадость какая, — кривится Слава, возвращая бутылку Диме. — Бурда. Как ты пьешь такую гадость?

Умецкий лишь жмет плечами.

— А мне нравится.

— Еще и вредный к тому же. Нет там никаких лесных ягод. Вот, где настоящие ягоды. — Он поднимает собственный термос с чаем.

— Вредина, — беззлобно улыбается Дима и получает тычок в плечо. — Знаю, что твой полезней, но что сделаю, если мне нравится? А ты и печенье не ешь? — Умка только сейчас замечает, что пачка пустеет только благодаря ему, Вячеслав же обходится овощами, которые ему приносят люди.

— Не ем.

— Зануда. — Дима мажет долькой помидорки Вячеславу по носу; тот сводит глаза, чем смешит Диму и он смеется еще сильней с ничего непонимающего лица Вячеслава, который все-таки тоже начинает смеяться.

Они купаются и снова возвращаются на плот, Умка здорово обгорает и Вячеслав зовет его к себе под предлогом дать хорошую мазь от солнечных ожогов. Сам же Слава так и остается бледным.

Они босиком плетутся до его дома; в лесу прохладней, Дима чувствует, как плечи и спину начинает щипать и едва сдерживает желание завалиться прямо на прохладную траву.

— У меня так лицо горит, — ноет, не стесняясь, потому что всегда весело и классно, пока купаешься, и невыносимо уже после. С детства ничего не поменялось.

— Потерпи, мазь быстро готовится и все пройдет.

— Ты ж говорил она есть.

— Забыл, что отдал последние запасы недавно. Головиным вроде.

— Фу. Еще и этим.

— Ну прости.

В доме Дима сразу бахается на любимый диванчик у окошка, который Вячеслав использует в качестве лежанки, читает здесь книги и плетет браслеты; сам Вячеслав сначала выпивает стакан ледяной воды и только потом Дима слышит звон склянок и банок, стук пестика в ступке и какое-то бормотание, больше похожее на тихую песню. Опять колдует.

Дима любит за Вячеславом в такие моменты наблюдать — тот всегда максимально сосредоточенный и внимательный, язык от усердия высовывает и ни на что не отвлекается, а когда шепчет свои заговоры так и вовсе глаза закрывает.

— Ложись на живот, — просит Вячеслав, подходя к нему со ступкой; оттуда пахнет чем-то легким и травяным, а на цвет мазь оказывается светло-зеленой, без единого комочка. Умка послушно укладывается на живот, подкладывает под голову руки, утыкаясь в них подбородком, и блаженно вздыхает, когда прохладная мазь касается разгоряченной кожи.

— Ка-а-ак хорошо, Слав. — Не замечает даже, как безбожно сокращает чужое имя, а еще не видит, как взгляд Вячеслава быстро устремляется ему в затылок, а щеки едва заметно краснеют. Умецкий чувствует, как Вячеслав мягкими аккуратными касаниями наносит мазь на его спину и плечи, но не растирает, делая все максимально аккуратно, чтобы не тревожить сгоревшую кожу.

— Слав, у тебя руки волшебные просто, — практически неприлично стонет, но не обращает внимания, ему сейчас очень хорошо.

Чужих красных щек Умецкий не видит.