Дома становилось холоднее; приходилось кутаться в толстовки даже под тёплым одеялом, чтобы не просыпаться ночью ещё и от холода. Осенью становилось влажнее: крыша пропускала капли дождя, отчего потолок распухал. Пахло мокрой древесиной — Руслан ненавидел этот запах.

Накинув капюшон, парень тихо закрыл за собой дверь, чтобы отец не гневался.

Дорога до школы была довольно долгой: отвозить его никто не собирался, а на их пригорок и старый отцовский автомобиль не всегда заезжал целым. Асфальт к старому дому никто не хотел прокладывать, но Тушенцов привык; наушники в уши и вперёд.

Первое препятствие — железный хлюпкий мост через горную просеку. Железо приятно гудело под ногами, вторя течению. Отсюда открывался красивый вид на город, не считая верхушек сосен. Отсюда и прекрасные закаты. Романтично, однако не шибко безопасно, подросток предпочитал особо не задерживаться. Зимой так вовсе всё не внушало доверие, зато можно было пройтись по заснеженной поверхности просеки. Или в детстве кататься со склона.

Следующей была виляющая дорога вниз: здесь безопаснее, потому что тропа широкая. Руслан прибавил громкости, надеясь, что в школу он не опаздывал.

Дальше — сетка из улиц и домов. Легко заплутать, если не знать, как идти. Под вечер, как начинало темнеть рано, Тушенцов смелел и ездил на автобусе до последней остановки, чтобы от неё идти пешком домой. Он привык ко всему: к зудящей под кожей неловкости и наушникам в ушах. Если не поднимать глаз с шнурков кед на людей вокруг, то не так уж страшно. Не так уж раздражающе, признаться честно.

Сегодня его утренняя дорога до школы заняла около сорока минут, учитывая, что он чуть не вляпался в лужу на склоне. «Бывало и хуже», — подумал парень, стягивая капюшон в коридоре школы.

***

— Кто это тут у нас? — послышался знакомый женский голос за спиной, когда Руслан собирал тетради в рюкзак.

Тушенцов молился, чтобы сегодня это унижение продлилось меньше перемены между уроками, чтобы успеть перекусить последним шоколадным батончиком — наскрёб деньги на дне рюкзака.

— Юля, я голоден, давай поговорим позже, — пробормотал он, откашливаясь. Навязчивый ком раздражения застрял в горле.

— Я тоже, давай поедим вместе, — девушка опёрлась на его плечо. — Что у тебя сегодня?

Решетникова была самой высокомерной стервой в школе, что он знал. Или видел. Или замечал в коридоре. За шестнадцать лет она успела забить рукав татуировками, курила травку и каждый уик-энд уезжала в соседний город в тайне от родителей. Родители, ходящие по выходным в церковь, предпочитали делать вид, что Юля не привозила несколько сотен с собой в карманах обтягивающих джинс.

Руслан предпочитал делать вид, что Юли не существовало в принципе.

— Ну, чего же ты, — самодовольно улыбалась старшеклассница, вытягивая его из класса в коридор.

Джарахов, залезая с носом в экран телефона, всем поведением показывал, что он, вероятно, слепец, впрочем, как и остальные прохожие. Лучше не вмешиваться, чтобы тебе же потом не досталось. Моментально материализовались подлизы Решетниковой, зажимая парня по бокам.

— Ох, кажется, у тебя и на обед-то денег нет, — смеялась ее подружка, — какая жалость.

— Руслан, может мне занять тебе? Только не забудь отдать, — Юля, ехидно улыбаясь, прятала насмешливый взгляд за черными — неделю назад были розовые — прядями.

Тупая раздражающая сука.

— Отъебись, — тихо процедил Руслан, нахмурившись.

— Ого-о-о, какие слова мы знаем, — у одной из прихвостней брови взметнулись к переносице. — Разве можно так с девушкой разговаривать?

— Повтори, — сладко-сладко произнесла Юля.

За Решетниковой стояла горой футбольная команда школы, она намеренно провоцировала его. Выглядела Юля сейчас крайне довольно.

— Я сказала, повтори, — она ухмылялась. — Или гони деньги.

Закрой свой ебливый рот, ебанная шлюха.

В рюкзаке у Руслана было исключительно на проезд обратно, учитывая, что отец редко что давал, поэтому приходилось воровать у него из карманов пропахших перегаром старых джинс.

Эльдар перевёл взгляд на зажимающих школьника девушек. Ничего не предпринимал, как обычно, в отличие от Данилы, что как-то сам получил по почкам.

— У меня осталось только на автобус, — внезапно честно ответил Тушенцов.

Решетникова хотела что-то язвительно прошипеть, но прозвенел звонок. Сегодня ему повезло, однако завтра он мог обнаружить себя головой в унитазе, так что стоило осторожничать.

***

Помимо унижений в школе была учеба; Тушенцов старался учиться без троек и стремился к лучшему. Мама всегда считала, что у него был потенциал к знаниям — меньше всего на чертовом свете он хотел разочаровать её. Его когда-то видели будущим врачом: маленький Руслан не боялся ни вида крови, ни странных изображений в энциклопедии тела человека. Мама, в целом, всегда ассоциировалась с чем-то тёплым: с солнечным светом, раскрасками за их кухонным столом и вкусным земляничным джемом на утренних тостах.

Сейчас вместо тостов на завтрак был страх разбудить отца, заснувшего за столом в табачном дыме и перегаре.

Иногда Руслан ловил себя на приятной, возвышающей волне, вызывающей приятный водоворот вместо желудка. Или легких. Наверное, ему, как будущему хирургу, стоило знать анатомию получше — однако он бы отнёс эту область знаний к анатомии чувств, а не к строению человеческого организма.

На алгебре он разглядывал не переменные на доске, а блондинистые волосы девушки за второй партой. Сидя за предпоследней, Тушенцов засматривался на её очаровательный пучок из передних прядей и аккуратный профиль: курносый нос, пухлые губы и, как обычно бывало, яркий, подчёркивающий глаза макияж. Даша красиво улыбалась и носила милый розовый чехол для телефона, а ещё рисовала на переменах — парень никогда не видел, что именно, но не терял надежды когда-нибудь всё-таки узнать.

Каплан была загадкой: её не трогали хулиганы и задиры, Решетникова морщилась, однако обходила девушку стороной, предпочитая не связываться с ней. Почему? Может, потому что рядом с ней можно было часто увидеть Даню Кашина. Может, потому что её кто-то забирал после школы на машине.

Может, потому что Даша слишком мила для всего этого.

Руслану хватало наблюдений со стороны, хотя иногда он успевал подмечать зарубежных классиков у неё на парте, когда девушка выкладывала всё на парту в поиске пенала с ручками и маркерами. Иногда он замечал, как она курила за школой с Неред, оглядываясь по сторонам.

Иногда Руслан ловил себя на том, что его сердце трепетало, когда Каплан входила в класс.

***

— Эй, Руслан.

Парень оглянулся, нервно сжав лямку рюкзака. Обычно, когда его кто-то звал по имени в коридоре школы, ничем хорошим это не оканчивалось.

— Руслан, — прозвучало не агрессивно. Тушенцов обернулся, с удивлением отмечая, что его звали даже не местные хулиганы и не футболисты.

Его звал Даня Кашин.

— Эй, да ты чего? — он слегка улыбнулся, нагнав его, запустил пятерню в рыжую челку.

— Обычно, когда меня кто-то зовёт, я стараюсь не обращать внимания.

Даня Кашин — местная достопримечательность и знаменитость в одном флаконе. У Кашина богатые родители, разъезжающие по командировкам, оставляющие сына надолго в огромном двухэтажном доме с бассейном. Немудрено, что Даня душа компании и вечный организатор вечеринок. А ещё претендент на грант от школы по химии.

— Я не со злыми намерениями, остынь, — Кашин дружественно выставил ладони, — просто захотелось...

— ...поиздеваться? — хмыкнул Руслан, кутаясь в ворот чёрной толстовки.

Хотелось курить, но не то что б были сигареты.

— Да нет, — возразил Даня, фыркая. — Просто видел, что творит Юля и хотел извиниться.

— А ты тут причём? — нахмурился Тушенцов.

— Юля бывает заносчива, но она не плохой человек.

— Ну да, тяжелое детство, как и у нас всех, проекция страхов на бедных зубрил. Понимаю, — иронично фыркнули в ответ.

Не верил он в это. Решетникова была просто сукой, приебывающейся ко всем, кто не мог противостоять всем громилам из футбольной команды. Решетникова искала мальчиков и девочек для битья, чтобы выместить весь свой блядский гнев на невинных людей, а все делали вид, словно это не их ебанное дело. Самое время для извинений.

— Я давно её знаю, правда, — Даня поджал губы. — Она не такая, какой может показаться.

— Ври больше, Дань, — устало выдохнули в ответ, накидывая капюшон. Ему нужно в туалет, пока никто из задир не прокопался. — Если это все, то я пошёл.

— Я виню себя за то, что не вмешался.

А вот это уже любопытно.

— В смысле? — парень, собиравшийся уже уходить, развернулся на брошенную в спину фразу.

— Юля творит всякую дичь, ты не заслуживаешь такого отношения к себе, — Кашин отводил глаза, пряча руки в карманах спортивок. — Ты не виноват ни в чем. Просто... не знаю, сложно объяснить. Вижу в тебе хорошего человека, который не заслуживает такого.

— И когда же ты успел это увидеть во мне?

— Слушай...

Даня собирался что-то ответить, как тут подскочила Неред, держа в кармане худи пачку сигарет. Лиза улыбалась широко, не стесняясь брекетов. Толстовка Кашина висела на ней мешком, но девушку это не смущало — Неред была его неразлучным лучшим другом, никак иначе.

— Пойдёшь курить? — спросила она Кашина, не обращая внимания на Руслана.

— Слушай, — продолжил Кашин, улыбаясь, — приходи на вечеринку в субботу.

Неред все же перевела взгляд на Тушенцова. Возможно, впервые за столько лет обучения в одной школе.

— Руслан может хорошо вписаться в нашу компанию, почему нет? — обратился он уже к девушке. Та пожала плечами, мол, ей вообще было по барабану. — Короче, приходи в субботу в восемь. Знаешь же, где я живу? Можешь с ночевкой, мест на всех хватит. С меня выпивка.

И пока ему не успели ответить, Кашин, отсалютовав Руслану, убежал с Неред курить за школой. Тушенцов просрал свою возможность стрельнуть сигарету, замечательно.

***

В туалете он один — лучше опоздать на урок, чем получить в лицо. Растаявший батончик был прекрасной наградой за все преодоленные сегодня преграды. Тушенцов поднял глаза с грязной подошвы обуви на мутное отражение в зеркале.

Вылитая копия отца. На него смотрел забитый, хмурый парень: синяки под глазами пролегли достаточно глубоко, заживающая на скуле царапина от капитана команды уже не выглядела так ужасно. На нем любимая чёрная толстовка, потертые джинсы и старые кеды, на пятке которых начала давно протираться дырка, благодаря которой в обуви все хлюпало, когда он добирался в дождливую погоду пешком.

Тушенцов никогда не был в компаниях, элементарно боялся их — Решетникова тому пример. В компаниях ты размываешься, становишься серым, невзрачным; интересы группы прежде всего. Руслан достаточно ненавидел себя, чтобы наслаждаться одиночеством, поднимая средний палец подсосам этой суки. Спасибо, он и издалека прекрасно ненавидел, не стоит приближаться и доставать своей ебанной физиономией, по которой хотелось хорошенько въебать со всей дури.

Руслан поспешно начал умываться холодной водой — стоило охладиться. Иногда эти мысли доставляли ему слишком много дискомфорта.

Что делать с приглашением Кашина, парень тоже не знал. С одной стороны, откуда ему знать, что его там не ждала какая-то западня с издевками. С другой же, Даня был известен своей доброжелательностью и нейтралитетом. И богатыми родителями, конечно, тоже, так что, возможно, это и вправду была не такая уж плохая идея.

А что, если он встретит там Дашу? Они же неплохо общались с Кашиным, да и с Лизой Каплан видел не раз, так что её могли позвать тоже. У них впервые могла появиться возможность пообщаться — от одной этой мысли водоворот вновь приятно скручивал внутренности, заставляя улыбаться.

Стоило рискнуть ради этого.

***

Дверь хлопнула за спиной — Руслан тут же воспользовался неповоротливостью пьяного отца, рванув наверх по лестнице. В десятке сантиметров от головы, кажется, разбилась тарелка. Школьник привык бегать быстро, реагировать ещё быстрее — хочешь остаться без ссадин, будь всегда начеку. Едва оказавшись в комнате, парень защёлкнул щеколду, прижимаясь спиной к двери, чувствуя, как руки мужчины тарабанили по древесине.

— Открой, щенок ебанный, — рявкнул отец, однако Руслан знал, что длиться это будет от силы минут пять, пока бесполезное занятие не надоест.

Ноги промокли от луж, в комнате было чертовски темно — пока отец не успокоится, до лампы не дойти. Тушенцов закрыл уши руками, пропуская поток оскорблений. Отвратительно, до омерзения буднично. Лучше соврать себе, чем осознать всю ебанную ничтожность его положения.

Ебанное животное продолжало колотить дверь, это раздражало до зуда под растянутыми рукавами.

Нужно самому успокоиться, пока не стало поздно — дрожь прошибла тело.

Бесило все: унижающая его блядь со своей свитой, которую хотелось поскорее придушить, окружение долбоебов, жующих свои губы в сомнениях перед ублюдками, жрущее алкоголь мудло, долбящее дверь в его ебучую коморку. Мёртвое выражение лица мамы мельтешило перед глазами, её посиневший труп в чулане не шёл из головы. Раздражало всё в этом унылом существовании, хотелось взять что потяжелее и размозжить мозги этому пьяному уроду, бить ногами по каше вместо его мозгов, насадить остатки лица на нож, чтобы больше никогда не видеть его в собственном отражении.

Схватив себя за голову, Тушенцов тихо взвыл, чувствуя гнев где-то под кожей. Хотелось выместить злость, но вместо этого он нервно сжимал волосы в кулаках. Господи, как же он устал. Как же всё бесило — страх из-за собственных чувств разрывал на части.

Даша. Её образ возник перед глазами: она мягко улыбалась, глядя словно только на Тушенцова — начало отпускать.

Комната вернулась на место перед носом, дрожь утихала; в дверь больше никто не тарабанил. Руслан решил, что приложит все усилия, чтобы попробовать с Каплан заговорить.