— Ещё три подхода, и ты пойдёшь со мной на небольшой перерыв, дорогуша, — говорит Тони, получая лёгкую улыбку от Роуди, пока альфа очень медленно шагает. Крупные капли пота падают с кончика носа с каждым мучительным шагом, и Тони знает, что его друг самый смелый человек, которого он когда-либо встречал.

Даже учитывая тот факт, что он женат на знаменитом символе мужества.

Роуди не винит его в том, что случилось, когда он столкнулся со Стивом и его бандой неудачников, и Тони знает, что Роуди скорее предпочтёт прикусить язык и никогда не говорить об этом, чем добавит ещё вины к той растущей массе, что он уже носит внутри. Он вроде как добряк, и Тони любит его за это ещё больше.

С уходом Пеппер и Стива для поддержки Тони может протянуть руку только этому альфе, и это довольно жалко. Инвалид-альфа и беременный омега. Что за цирк. Но они оба всё ещё борются, и это самое главное.

Тони задерживает дыхание, когда Роуди заканчивает последнее из его упражнений и незамедлительно оседает на пол с громким загнанным дыханием, хрипящий и потеющий так сильно, что Тони внутренне морщится при этих звуках. Но он знает, что лучше так, чем показать это. Омега ослепительно улыбается, скрывая свою печаль, когда идёт к Роуди, широко раскинув руки в приветствии, прежде чем аккуратно опуститься рядом с тяжело дышащим альфой.

Он не может быть сейчас резким, он знает: никакой тряски с его маленьким дитём. Потому каждое движение, которое он совершает, полно осторожности.

— Эй, приятель. Ты всё ещё тут? — Тони не обращает внимания на неприятные мурашки на коже, когда он похлопывает грудь мужчины, втайне наслаждаясь тем, что она поднимается и опускается. Он будет это отрицать на смертном одре, но Тони плачет, — нет, рыдает, — когда вспоминает то падение Роуди, во время которого не был уверен, дышит ли ещё его давний лучший друг, когда вспоминает, как был близок к потере этого невероятного человека.

— Эй, — Роуди дышит с трудом, — Тони. Я думаю… а-а-ах… Я думаю, что готов… к этому перерыву.

— Прекрасно. Фантастика. Наконец-то, приятель! Ты всеми своими движениями заставил Малыша Стоджерса проголодаться, — Тони помогает Роуди усесться в его кресло, несмотря на то, что альфа отмахивается, после стоя рядом и протягивая тому голубое пушистое полотенце с вышитой карикатурой Железного Патриота в левом нижнем углу.

— Стоджерс? Что это за хрень? — спрашивает альфа, удивлённо приподнимая бровь, пока они направляются на кухню. Его кресло под электронным управлением ПЯТНИЦЫ, и Тони прилагает все усилия, чтобы быть уверенным, что друг получает лучший уход за те деньги и знания, которые он может предложить. В конце концов, это меньшее, что он может сделать для единственного человека, который останется рядом с ним до последнего вздоха. — Прошу, не говори мне, что ты называешь ребёнка Стоджерсом. Что это вообще значит?

— Стоджерс — это смесь Старка и Роджерса. Я не могу продолжать называть моего ребёнка Малышом и, чёрт подери, не буду называть его Малыш Роджерс. Он или она и мой ребёнок тоже! — Тони задумчиво потирает живот, в то время как Роуди мягко усмехается, качая головой из-за глупостей Тони. — Кроме того, Старк-Роджерс трудно выговорить. Следовательно, Стоджерс.

— Приятель. Ты после всех этих лет всё ещё остаёшься странным, чёрт возьми, — тепло говорит Роуди, широкая улыбка расползается по его губам, когда он скользит взглядом туда, где сейчас ребёнок Тони. Тони может сказать, что Роуди хочет протянуть руку и подарить его животу приятное поглаживание, но тот этого не делает, и Тони не предлагает.

Впрочем, не потому, что не хочет этого. Он предложил бы, если бы мог, но природа работает не так. Роуди не его альфа, и малыш не его. Просто быть рядом и улавливать сильный запах, исходящий от другого мужчины, достаточно, чтобы заставить Тони отскочить назад, но он никогда так легко не поддавался инстинктам.

Именно потому Стив наслаждался доминированием над ним, когда наступала течка. Потому в те пять дней Тони был готов подчиниться своему мужчине.

Новая волна грусти накатывает на него в течение нескольких минут, и Тони застаёт себя за тем, что смаргивает слёзы. Он скучает по нему, Господь Всемогущий, Тони скучает по своему мужу. Он хочет отправить то сообщение, хочет, чтобы всё это закончилось, и наслаждаться беременностью с отцом своего ребёнка. Но он не может.

Потому что ему всё ещё больно, и Тони даже не знает, прекратит ли когда-нибудь болеть.

— Эй-эй-эй. Что случилось, Тони?

О боже, думает Тони. Он источает феромоны омеги в отчаянии, и Роуди может учуять эти волны в отличие от Вижена. Он пытается подавить это, отказываясь быть омегой, который нуждается в спасении. Стив не первый альфа, который заставляет Тони чувствовать себя ненужным, и он отказывается верить, что сдаётся.

Он делает глубокий вдох и яростно смаргивает слёзы, судорожно выдыхая, опускаясь на ближайший стул, который случайным образом оказывается бывшим местом его мужа в общей гостиной.

Проклятые гормоны. Проклятый Стив за то, что сделал его жизнь тяжёлой.

— Тони? Ты в порядке? Мне позвать одного из докторов? — беспокойство проскальзывает в словах Роуди, пока он подкатывается ближе к Тони, беспомощно сжимая руки в кулаки, потому что они оба знают: прикосновения — последнее, что ему нужно. Роуди прочищает горло: — Это ребёнок, Тони? Больно?

На этих словах Тони качает головой в ответ, обхватывая руками живот и мысленно успокаивая своего малыша, даже если он на сто процентов уверен, что ребёнок ещё не осознаёт окружающий мир. Тони контролирует дыхание и позволяет нахлынувшей волне эмоций уйти, пока это, наконец, не заканчивается, и он может устало улыбнуться, ловя поражённый взгляд друга, прежде чем он становится пустым.

— Эй, Мишка-Медвежонок, — Тони расплывается в улыбке, но Роуди не возвращает её, вместо этого он направляется к холодильнику и берёт две бутылки воды, одну — для Тони, другую — для себя.

Тони выпивает всю бутылку, пока Роуди заинтересованно смотрит на него, его феромоны всё ещё кружатся в воздухе. Тони закрывает пустую бутылку, затем громко откашливается:

— ПЯТНИЦА, очистишь воздух для меня? Здесь воняет.

— Конечно, сэр, — отвечает ИИ.

Раздаётся громкий звук, как от пылесоса, и воздух очищается, и словно Тони не пережил только что ещё один приступ паники. Омега не решается поднять взгляд на другого альфу, пока посмеивается без веселья, играя с пустой бутылкой, которая всё ещё в его руках.

— Тони, ты знаешь, что я люблю тебя, как брата, — начинает Роуди, но Тони прерывает его твёрдым взмахом руки.

— Не надо, — подёргиваются губы Тони от этого слова. Тони еле сдерживается, чтобы не встать и запереться в своей лаборатории чахнуть над проектами.

— Нет, Тони, послушай меня. Это ненормально для тебя, ясно. Ненормально. Я могу утверждать, что ты не спал нормально последние месяцы, и это нехорошо для тебя. Это нехорошо для ребёнка.

— Чего ты ждёшь, Роуди? Я беременный, вот уж новость! Беременные омеги никогда не спят нормально, — огрызается в ответ Тони, взбудораженный темой, которая вызвала множество споров между ними. — Он не нужен мне, Роуди. Не нужен. Я независимый омега, которому не нужен никакой большой и сильный альфа, который будет спасать меня каждый раз, когда эти чёртовы гормоны беременности заставляют глаза быть на мокром месте.

— Я и не говорю об этом, Тони, — Роуди ищет его взгляд, качая головой через секунду. — Но ты продолжаешь думать о нём, Тони. Всё чёртово время. И я знаю, что ты хочешь рассказать ему, я знаю, что ты хочешь, чтобы он был тут, потому что это то, что вы оба хотели с тех пор, как он сделал тебе предложение. Я знаю, что ты хочешь, чтобы он понял, на что обменял жизнь Баки. И что мстительная сволочь внутри тебя хочет его страданий за то, что он сделал неправильный выбор. Не отрицай этого.

— Ох, милый, ты знаешь меня, как свои пять пальцев, — Тони падает в обморок в издёвке.

— Я просто говорю: если ты страдаешь, почему не заставить и его страдать тоже? — говорит ему Роуди спокойным тоном, который Тони всегда ненавидел. Он чувствует себя словно ребёнок, который впадает в истерику, всякий раз, как Роуди делает так.

Он не удивлён тому, как Роуди, кажется, читает его мысли, будто это он его альфа. Они всегда были такими, и Тони знает, что они никогда не перестанут быть такими. Он также знает, что Роуди желает только лучшего ему и его ребёнку. И лучше всего, что Роуди желает, чтобы Стив страдал так сильно, чтобы пройти через эту боль.

Он такая же мстительная сволочь, как и Тони, если не чуточку больше сейчас, когда Тони беременный.

Тони вздыхает про себя и сильно зажмуривает глаза, грубо потирая лицо обеими руками. Он может почувствовать, как устал, как его кожа потеряла упругость, которую когда-то имела, и он бы свалил это всё на возраст, если бы не знал, что это наглая ложь.

— Потому что я не готов встретиться с ним, Роудс. Ты, блять, знаешь это. Я не могу… Я не могу смотреть на него сейчас, потому что если я это сделаю, то приползу к нему обратно, прощу ему боль, которую он мне причинил, и то, что он чуть не убил моего ребёнка. — Тони делает паузу на мгновение. — И я не мелочный засранец, чтобы использовать своего ребёнка против него. — В его глазах плещется огонь, когда он вызывающе смотрит на Роуди. Разговор заканчивается там же, где и всегда, и Роуди оставляет его в покое; совсем забыв о планах перекусить, он встаёт и уходит в свою спальню, чтобы полежать.

Он никогда не признаёт слабостей, даже если это его неизвестно где проживающий муж. Всё, что ему нужно, — время, чтобы разобраться, понять, чего он хочет, и проверить, насколько сильно ему нужен его муж. Потому что он может любить Стива со всем, что в нём есть, но он не мученик, и он, блять, не хочет умирать, как один из них. Стив должен приползти обратно, должен умолять о его прощении, если хочет получить хотя бы обрывки любви от своего ребёнка.

Стив, может быть, забрал сердце Тони, когда ушёл, но Тони никогда не даст ему и возможности причинить боль своему ребёнку.