Стив открыл глаза и с трудом повернул голову в сторону двери. Тони там, конечно, не оказалось. Да и глупо было бы надеяться, что он останется. Стив прекрасно понимал, чего стоили ему эти слова, каких усилий и борьбы с собой…

Разумеется, Стив был счастлив их услышать, увидеть воочию, как стена рушится, идёт трещинами, обнажая спрятанное и бережно хранимое за ней. Радость от осознания, что Тони готов двигаться навстречу, затопила в те секунды разум, заставила чуть ли не задохнуться, окрыляя и вознося куда-то ввысь. И да, за всем этим так невыносимо трудно было удержаться, взять себя в руки и не спешить, позволить ему раскрыться полностью, не спугнуть.

Тони напоминал маленького пушистого зверька, к которому надо бы подступаться медленно, крохотными шажками, продумывая каждый ход наперёд, рассчитывая силу, чтобы случайно не наступить на ветку под ногами и шорохом не напугать. Но как же это сложно, потому что вот ведь он, совсем близко, только руку протяни…

Но Стив оступился, и что теперь, он и сам не знал.

Его разрывало на части от обиды на собственную глупость и неосторожность и от воодушевления, что Тони не закрылся от него. И жгучее желание увидеться с ним снова, посмотреть в глаза теперь, после случившегося здесь, поговорить об этом, потому что есть о чём говорить, есть опоры для моста, опаляло, заставляя сердце быстро биться, сбиваясь в ритма.

Хотелось ринуться прямо сейчас за Тони, поймать, объясниться, открыть душу, но рано. Нужно дать ему время и одиночество, чтобы всё обдумать, решить для себя: принимать всё случившееся или отрицать, списывая на импульсивный порыв, глупость.

Он бы мог, ведь это вполне в стиле Тони: закапывать истинные эмоции глубоко, на самое дно, что самому до них не достать, и жить, таясь и скрываясь. И это невозможно порицать, потому что чувства могут быть оружием в чужих руках, способом манипулировать и давить на больное. А такого Тони никогда себе не позволял, уже наученный горьким опытом.

И от этого ещё слаще осознавать, что он сделал шаг, вытащил всё глубоко зарытое. Возможно, это знак?

Стив не знал, лишь терялся в догадках и утопал в чувствах, которые не давали продохнуть. И на все вопросы Сэма о причинах хорошего настроения только смущённо улыбался, краснея и уводя взгляд в сторону.

<center>***</center>

Сразу после того, как Тони вышел из палаты Стива, он практически добежал до машины и уехал домой так быстро, как только мог. Словно его поймали на месте преступления или застигли врасплох во время чего-нибудь неприличного. Хотя он ничего подобного не делал. И всё же это чувство не отпускало. Лишь в родных стенах удалось успокоиться и привести дыхание в порядок, а сердце больше не билось как сумасшедшее, грозясь пробить грудную клетку.

И самым пугающим было непонимание. Тони не мог понять, почему сбежал. Он ведь не соврал тогда, ни в одном слове не было и намёка на обман. Только чистая правда и признание. Через боль и злость, но оно было откровенным. Так с чего бы убегать и стыдиться, бояться?

Потому что у всего этого было что-то ещё. Что-то настолько глубокое, важное и значимое, что перечеркнёт всю жизнь, какая она есть сейчас, изменит её в корне. И после слов в палате оно наконец-то показалось краешком, тоненькой линией на самом горизонте, принимая очертания. И этого Тони испугался.

Не зря его последние дни преследовало ощущение, что что-то поменяется, если сделать шаг к Стиву. Он никогда особо не доверял интуиции, чутью, но здесь отрицать подобное было бы смешно. Особенно теперь.

И всем смущённым, смятенным чувствам, — на следующий день Тони понял, — было ещё одно объяснение.

Его тянет. Неудержимо и отчаянно тянет к Стиву.

Раньше он полагал, что это привычка: они всей командой стали семьёй, сжились и притёрлись друг к другу, а подобное всегда терять больно. И после потери продолжает нарывать и мучить желание оказаться рядом, возродить былое, окунуться в него. Казалось бы, что всё вполне логично.

Вот только ни к кому больше не тянуло. Только к Стиву.

Именно от него уйти оказалось сложным, именно его вычеркнуть, отправив на задворки памяти, оказалось невозможно. Он как константа жизни Тони, как нерушимая её единица — никуда не уходит, никогда не исчезает.

И там, в палате, стало страшно, что и Стив это поймёт. И может использовать в своих интересах.

А Тони опять, как и всегда раньше, уже не сможет противостоять, поддаваясь его чёртовым невинным глазам.

И пусть, возможно, Стив не станет поступать так низко и подло, — все его слова, извинения до сих пор звучали эхом, — но так трудно заставить себя верить им безоговорочно, как и прежде, так трудно заглушить сомнения и страхи. Даже если сердце и рвётся.

«Нет», — отрицал каждую подобную мысль Тони.

«Нет», — отрицал он все эмоции и чувства.

«Брехня, невозможно», — пытался обмануться и поверить уговорам разума, а не души.

Но всё терялось и глохло, разбиваясь об ощущения и собственную реакцию, стоило снова прокрутить извинения Стива в мастерской, его слова под завалом и на базе после.

Каждый раз сердце то заходилось в бешеном темпе, то пропускало удары, а щёки горели. Но не от смущения или чего-то подобного — эти эмоции Тони разучился испытывать ещё, пожалуй, в школе. А от того, что становилось сладко и легко.

И это невозможно выводило из себя, вынуждая громить всё, попадающееся под руку.

Неужели он такой слабохарактерный, слабовольный, бесхребетный, что из-за каких-то сопливых слов, словно из женских мелодрам, готов всё забыть? Или дело не в словах?

Чёрт бы побрал всё!

Территория чувств и эмоций — это слишком сложно и запутанно. Именно поэтому Тони всегда старался поменьше иметь дела с людьми, отдавая предпочтение технике и молчаливому металлу. С ним легко и просто, в нём нет подвоха, не нужно ждать сюрпризов и неожиданностей.

Не найдя решения, которое бы не казалось глупым или слишком наивным, Тони закрылся в мастерской, стараясь просто забыть, вытравить ненужное из головы. Работа шла плохо то из-за постоянной злости на себя, то из-за попыток примириться со всем случившимся.

На третий день добровольного заточения Роуди позвонил не как обычно вечером, а с утра. Тони с трудом смог открыть глаза и принять вертикальное положение. Спина затекла и ужасно ныла: он заснул сидя в рабочем кресле, положив голову на стол. Мышцы шеи от малейшего наклона сводило, а виски простреливало тупой болью. Попросив ПЯТНИЦУ перевести звонок на громкую связь, Тони попытался хоть немного размяться, сдавленно постанывая.

— Надеюсь, ты там живой? — весело спросил Роуди. На заднем плане что-то громыхнуло и зашелестело, но Тони не обратил внимания, потирая лицо и оглядываясь вокруг себя в поисках кофе. Холодный он, конечно, отвратительное пойло, но сейчас куда важнее было проснуться.

— Судя по ощущения, не совсем, но я с тобой разговариваю, так что делай выводы сам… — он потянулся к кружке, оказавшейся в куче чертежей и схем, и, смахнув их в сторону, отхлебнул из неё, содрогаясь от горечи, словно прожевал пачку таблеток парацетамола. — Что случилось, раз ты звонишь в такую рань?

— Обычно в такую рань люди уже обедают, знаешь ли, — усмехнулся Роуди. — Я… В общем, Стива выписали.

Рука с кружкой замерла у лица, пока Тони мысленно прокрутил последние слова Роуди несколько раз.

— И зачем ты мне это рассказываешь? — немного грубо бросил он, сразу же осадив себя. Всё-таки Роуди ничем не провинился, чтобы заслуживать подобного тона. — Конечно, хорошо, что с ним всё в порядке, но с чего ты взял, что меня это волнует? — без эмоций спросил Тони, стараясь игнорировать ёкнувшее сердце.

— Вот как? Я думал, что тебе будет интересно, — хмыкнул Роуди.

Тони, конечно, очень любил его и дорожил им, но в моменты, когда тот вёл себя так, словно знал и видел больше Тони, ненавидел. Или, скорее, ненавидел саму ситуацию, что кто-то, даже если и близкий друг, мог понять творившееся у него в душе лучше, чем сам Тони.

— Не понимаю, с чего бы, — невозмутимо ответил он.

— И правда… — вздохнул устало Роуди. — Ну ладно, мне надо идти. И, Тони, вылезай уже из своей конуры. И помойся и поешь нормально.

Ответить Тони не успел, потому что звонок прервался. Ругнувшись под нос и со стуком поставив кружку на стол, он ещё некоторое время сидел и не двигался, сокрушаясь, что все кругом им помыкают. Но всё же поднялся и поплёлся в душ, решая съездить на базу, чтобы… Да, встретиться с Роджерсом и сказать ему, что всё, хватит тому строить несчастные глазки и вымаливать прощение, потому что достало. И пусть уже идёт нахер, отстанет от него наконец, давая жить спокойно. Как раньше не будет, а все надуманные, передуманные, доводящие то до сумасшествия, то до неподдающейся логике радости эмоции — это бред. Ерунда. И ничего там на самом деле нет, причудилось, показалось. Детские глупости, которые не стоят и толики внимания.

Приведя себя в порядок, набив желудок парой сэндвичей и двумя кружками кофе, Тони сел в машину и уже через полчаса оказался в нужном месте. Умная ПЯТНИЦА, которая подключилась к камерам слежения, сказала, что Стив находится в кафетерии. Тони решил не задаваться вопросом, почему именно там, а не в личной кухне, направляясь прямиком туда.

В просторном и светлом помещении было тихо и немноголюдно. За несколькими столиками сидели агенты по двое-трое, переговариваясь между собой, и не обратили внимания на запыхавшегося Старка.

Найти фигуру Стива не составило труда. Тот сидел у окна, уткнувшись носом в альбом, и рисовал, изредка попивая наверняка чай, ведь кофе он не признавал ни в каком виде.

И стоило на него взглянуть, как вся решимость куда-то разом пропала. Вообще, она пропала ещё на пути в кафетерий, но сейчас её словно и не было. Только пустота в голове и шум быстро стучащего сердца. От быстрого шага, разумеется.

Ноги задеревенели, но Тони заставил себя пройти вглубь помещения, глубоко дыша. Стив заметил его, когда оставалось пройти пару столов. Его глаза сначала неверяще распахнулись, а после на губах появилась лёгкая улыбка. И Тони был готов проклясть себя, потому что внутри что-то перевернулось.

— Тони… — прошептал Стив, отложив в сторону альбом и карандаш и чуть приподнимаясь. Он застыл в таком положении, пока Тони не оказался рядом и не опустился на стул напротив. — Ты…

— Надо поговорить, — уверенно сказал он, но Стив заметил, как бегает его взгляд, словно Тони сомневается и никак не может решиться на что-то. Без слов Стив кивнул, показывая, что готов к разговору, о чём бы он ни был. Он не мог выдавить ничего вразумительного от ошеломления.

Сколько раз за эти три дня Стив порывался позвонить Тони, чтобы просто… услышать его голос, удостовериться, что там, в палате, ему не померещилось. Чтобы хоть через телефонный аппарат, но ощутить отголоски присутствия. Снова почувствовать, как собственное сердце трепещет за рёбрами, а тело становится невесомым.

И сегодня, только оказавшись вне стен медотсека, он хотел поехать в Башню. Просто увидеться, поговорить, расставить всё по местам, чтобы начать строить на опорах моста дорогу.

Но Тони пришёл сам…

И сейчас бы протянуть руку, прикоснуться, почувствовать тепло и шершавость кожи, но Стив сдержался, сумел, боясь окончательно отпугнуть Тони. Потому что уж лучше вот так, как сейчас, лучше видеться с ним изредка и мимоходом, но без агрессии, отчуждённости, чем совсем никак. Он будет довольствоваться малым, храня глубоко в сердце каждый момент. Ведь и это награда. И даже если хочется большего — ничего. Только бы Тони не исчез окончательно из жизни.

— Там, в палате… Всё, что я сказал, — правда. Не знаю, как много ты слышал, но…

— Я слышал всё, — признался Стив. Тони поднял взгляд, до этого прожигающий стол, и посмотрел недовольно, чуть нахмурившись. — Я не подслушивал, клянусь, — начал оправдываться Стив, — просто не хотел тебя перебивать и…

— Ладно, плевать, — качнув головой, продолжил Тони и снова отвёл взгляд. — После этого… Я не знаю, что за херня происходит. Точнее, знаю, но… Это… этого не может быть, — он сжал руку в кулак и пару раз несильно ударил по столу. — Оно выводит меня из себя. Я не могу. Оно не отпускает… от тебя… — Стив едва не задохнулся от слов. И, когда Тони посмотрел прямо ему в глаза, нашёл в затопивших карюю радужку зрачках нечто похожее на свои чувства. — Я не могу уйти, забыть, отпустить. Не получается… — прошептал Тони. — Это не… неправильно, так не должно быть, не после всего…

— Тони… — Стив накрыл его ладонь и большим пальцем легко обвёл костяшки. Да, он обещал себе, но к чёрту. Если всё на самом деле так, как он понял, то надо действовать, а не выжидать. Потому что уж кто-кто, а Стив знал, какая жизнь непостоянная и легкомысленная, как она может, проявив к кому-то благосклонность, в следующую секунду повернуться спиной, ехидно усмехаясь. И если не сейчас, то потом уже может и не наступить. А больше он не хотел терять. Не теперь. — Я знаю, потому что тоже не могу, — он подался вперёд, стараясь оказаться ещё ближе к Тони. — И, возможно, это неправильно, но… пусть. Не всегда всё правильно, не всегда всё так, как должно быть. Разве это важно? Неужели нельзя хоть раз поступить не как нужно, а как велит сердце? Не отказывайся от этого, не отталкивай… Сейчас всё зависит от тебя, только от твоего решения, если ты ничего не захочешь, я не стану давить или… И я понимаю, что тебе страшно. Мне тоже. Но дай шанс, Тони, — Стив мягко сжал его ладонь и едва слышно прошептал: — Для… нас.

Он смотрел в ожидании, не смея больше говорить, давая Тони решать, и почти не дышал. Словно одно малейшее движение, колыхание воздуха могло повлиять и помешать. И секунды растянулись в вечность, но Стив готов был ждать. И вечность, и дольше, если придётся. Сейчас оно того стоило, стоило всего во всём мире и за его пределами.

Тони ртом шумно вдохнул, но промолчал, поджав губы. Стив, продолжая смотреть ему в глаза, ощутил, как ладонь Тони под его рукой переворачивается и чужие пальцы впиваются в запястье. Не чувствуя и не слыша больше ничего, лишь сосредоточившись на карих глазах, он не мог пошевелиться, ещё ближе наклоняясь, и переместил пальцы, прощупывая пульс. Сбившийся, быстрый, как и у него самого.

Взгляд Тони, до этого сомневающийся, растерянный, смягчился, а уголки губ едва приподнялись в намёке на улыбку.

Стив понял, что это согласие, и крепче сжал его ладонь, обещая, что теперь никогда не уйдёт, не отвернётся, не оставит его одного. И это то обещание, которое он сдержит, чего бы оно ни стоило.