Раньше, в белой Цитадели, Шилуа особо ничем не занимался, но постоянно опаздывал на занятия, обеды и ужины. А теперь в сутках не оставалось ни одного свободного жи*, а при этом получалось успеть так много… Встать вместе с солнцем, поработать на поле, которое готовили к зиме, спуститься в библиотеку, потом бежать на встречу с Небесным, на закате заниматься с Тэем, зарабатывая себе ноющую боль во всех связках. И спать, крепко, глубоко и без сновидений. Дни стали медленными. Каждый раз казалось: прошла половина двулуния, а на деле — трое, четверо суток. Может, когда-нибудь это и надоест, но пока нравилось. По крайней мере, не оставалось времени для мыслей ни о прошлом, ни о будущем. А если они и приходили, накрывая, словно разбойник — мешком, Шилуа просил помощи у Небесного, и тот послушно затапливал его собственными чувствами, несущими чистое, первобытное «здесь и сейчас». Свет солнца над облаками бил в лицо, гулко хлопали крылья, ловили восходящий поток, и человеческие тревоги рассеивались, словно дым на снежном ветру.

В Белой Цитадели знатные ока и ото тщательно следили за внешностью, никто не позволял себе оставить выбившийся волосок или не замаскированный гримом прыщик. Недостатки искусно скрывали, достоинства — подчеркивали. Дон Хуа — прекрасное творение, и обитатели обязаны дополнять его красоту. Теперь, глядя на деревенских, Шилуа не мог не замечать несовершенств, которым сами жители Ун Джум Тао не придавали никакого значения. Это было и плохо и хорошо одновременно.

Плохо, потому что здешние девушки не выдерживали сравнения с гладкокожими полубогинями Цитадели. А хорошо потому, что больше не требовалось с увеличительным стеклом рассматривать лицо и тело в зеркале, ища изъян, который мог бы стать предметом обсуждения сплетников.

Когда в середине уборки урожая у Шилуа облупился нос, он все равно пришел работать, ведь рядом был Хар, с которого кожа и вовсе слезала, словно старая шкура — со змеи. Случись подобное в Дон Хуа, пришлось бы сидеть в покоях до тех пор, пока лицо вновь не обрело бы совершенную гладкость.

Глядя на себя в зеркало, Шилуа видел потемневшую кожу с четкими линиями загара по границе одежд, мелкие трещинки на губах, отросший кустик на брови, выжженные солнцем пряди волос. Видел незнакомца чуть старше себя. Его глаза смотрели без наигранной томности, а губы не готовились сложиться в ехидную улыбку. Этот новый человек в зеркале был ему куда больше по душе, чем прежний. Вот что самое лучшее: Шилуа уже давно не приходилось притворяться, лицо отвыкло от маски. При одной мысли о том, что она вновь потребовалась бы, становилось тошно.

Трава уже пожелтела, а ветра дышали грядущими морозами. Но Небесный решил отложить полет на более позднее время, когда у тоири обычно вылупляются птенцы. На яйцах птицы становились агрессивнее, потом это проходило. Шилуа знал, что Небесный хочет оттянуть путешествие как можно дальше, ощущал его боязнь быть отвергнутым. И не торопил.

Тихонько потрескивал очаг. Тэй зашивал дырку на штанах, возле Шилуа высилась горка свитков. Моросило, в такую погоду на улице не работали. За окном было уныло и серо, словно солнце зависло под горизонтом за миг до рассвета и, поуютнее укутавшись в облака, решило остаться там до следующего. Страж, узнав, что Шилуа с Небесным собираются лететь через всю страну, ожидаемо не выказал восторга.

— Нельзя этого делать. Слишком опасно.

— Опасны люди, а мы не планировали пересекаться с людьми, — возразил Шилуа.

— Насколько я понимаю, это другая стая, — упрямо наклонил голову страж, — они могут отнестись к человеку враждебно.

— У меня есть Небесный, он стоит сотни солдат.

— Но не сотни тоири! И займет ли он вашу сторону против своих?

— Я верю Небесному, как себе! — возмутился Шилуа. — Он покинул свою семью из-за меня! — и осекся, осознав, кому это говорит.

Тэй свел брови и отчеканил:

— Вы не смеете рисковать собой!

Нитка в его руках лопнула. Шилуа прищурился:

— Если бы не смел, то не вытащил бы тебя из Цитадели!

— Если бы я мог, я бы и тогда не позволил так рисковать! В тот раз вам повезло, сейчас же надеяться на удачу… глупо и безрассудно!

— Ты боялся, что Ал’Рей будут моими тюремщиками, а теперь решил выступить в этой роли сам? — усмехнулся Шилуа.

По челюсти стража прокатились желваки.

— Не смею навязывать свою волю ото, — опустил глаза он и, резко поднявшись, вышел из комнаты. Наверху хлопнула дверь.

«Возьми его с собой. Думаешь, я не сумею снести две пушинки вместо одной?»

Неожиданное вмешательство в мысли сбило с толку. О таком Шилуа не думал. Их затея — это ведь личное дело Небесного, ну и Шилуа тоже, раз они связаны и он сам предложил. И потом, захочет ли Тэй полететь, что будет там делать и сумеет ли довериться одной из грозных птиц?

«Горы суровы. Если твой человек-защитник окажется прав, и мы не вернемся, что станет с ним?»

— Никакой не защитник! — вслух возмутился Шилуа. — Мне вовсе не нужно… — мысль о Тодо, который останется в Облачной деревне без крыльев, заставила поморщиться. — Ладно, — сдался он, — ты прав.

Вздохнув, поднялся по лестнице и постучался в дверь, которая тотчас открылась.

— Полетишь с нами? Нехорошо бросать тебя здесь совсем одного, — улыбнулся Шилуа. Глаза стража вспыхнули от негодования, но он смолчал. — Так что? — переступил с ноги на ногу Шилуа. — Мы могли бы навестить твой родной город по пути назад, это ведь в Зеленой Долине Лан, так? Разузнать о твоей меони…

Он смущенно умолк, внезапно поняв, ЧТО Тэй может вспомнить благодаря этим словам, но речь сказанная — что пущенная стрела, нельзя ее повернуть вспять. Впрочем, Тодо лишь скрестил на груди руки, обдумывая ответ.

— Благодарю, ото, — наконец, сказал он, склонив голову. — Я и не думал, что вы предложите…

— А это не я, а Небесный предложил, — перебил Шилуа. — Но я тоже не против.

***

Занятия с Тэем принесли больше пользы, чем можно было надеяться. Во-первых, Тодо стал все чаще сбиваться на простое обращение, а потом и вовсе прекратил называть Шилуа «ото». Видимо, привычка десятника взяла верх: ученик в казарме не может стоять выше наставника. Во-вторых, Тэй больше не смотрел на деревенских, словно на мишени для арбалетной стрельбы. Вынужденное безделье — та еще отрава, но теперь ее действие кончилось. В-третьих, Шилуа осознал, что не так уж и безнадежен — просто никто раньше всерьез не старался подобрать оружие и приемы боя, подходящие лично ему. Стоило впервые поднять тренировочный меч, как Тэй тут же отрицательно покачал головой.

— В ближний бой вам соваться можно лишь если совсем не останется выбора. Лучше обезвредить противника, пока он не подошел вплотную: научиться метать ножи. Не помешало бы и арбалет освоить как следует.

— А если все-таки подойдет? — с невольной дрожью спросил Шилуа. — Я не знаю, смог ли бы я… порезать кого-то ножом. Ты же знаешь — я боюсь крови.

— А умереть — нет? — слегка улыбнулся Тодо. Прищурившись, оглядел его и кивнул каким-то своим мыслям: — Что вы сможете или не сможете, будет видно. Пока нужно освоить все, что только получится. А в одежде всегда найдется место спрятанному лезвию или даже отравленной игле.

— Но это же… бесчестно? — изумился Шилуа.

Чего-чего, а такого он точно не ожидал услышать от Белого Стража.

— Для чон-ша — да. — Шилуа вскинул недоуменный взгляд на Тэя, готовый обидеться. Тот спокойно продолжил: — В каждом положении нужно уметь отыскать преимущества. Все средства хороши, если могут спасти тебе жизнь. Я помогу пришить потайные карманы.

— Откуда ты знаешь о таком?

— Стражей учат противостоять оружию наемных убийц, — пожал плечами Тэй.

Оказалось, что небольшой рост можно компенсировать хитростью, а недостаток веса — ловкостью и знанием уязвимых точек на теле противника. Шилуа перепугался, когда у него впервые получилось обрушить стража на землю, но Тэй только потер ушибленное плечо и довольно ухмыльнулся.

***

С Небесным занимались на отдаленном полукруглом выступе ниже западного пастбища. Туда не вело ни лестниц, ни веревочного подъемника. Шилуа натер себе колени и основания ладоней, ползая по скальной площадке с тряпкой и угольками. Каждый знак нуждался в пространном объяснении и примерах использования. Приходилось рисовать, стирать и снова рисовать. Тоири и правда схватывал на лету, повторять не требовалось. Однако порой сам Шилуа начинал путаться: одно дело самому учиться, и совсем другое — объяснять кому-то еще. Приходилось возвращаться в библиотеку, искать в книгах спорные места.

Помня о том, что обещал себе интересоваться жизнью вокруг, он расспросил Гау, и тот с удовольствием и не без гордости показал, где учатся сражаться деревенские. Не существовало никакой обязательной службы — на тренировочную площадку прилетали те, кто желал. Именно прилетали: мостков, соединяющих небольшой островок в тени скал с остальной деревней, не было. Посреди открытой площадки торчали искромсанные деревянные фигуры, что служили мишенями для стрельбы с воздуха.

— Нельзя забывать о том, что мир может измениться в любой момент, — вещал Гау, поглаживая бок Дикаря. — Лет тридцать назад на востоке было еще одно селение, такое же большое, как наше. Тамошний старейшина вбил себе в голову идею подчинить всех за хребтом Ченао. Нам пришлось давать отпор. Тогда во главе стоял мой отец…

— Разве есть другие деревни летунов? — взволнованно спросил Шилуа.

— Да, — степенно кивнул Гау. — Но я не имею права говорить за них.

***

Расспрашивать окружающих об их жизни оказалось неожиданно захватывающе, почти так же интересно, как читать книги. Двоюродная сестра старой Зи занятно рассказывала об охоте и разных животных, ученик кузнеца мечтал стать ювелиром и таскал с собой эскизы причудливых украшений.

Но не все шло гладко: стоило задать Ли несколько вопросов и всего однажды помочь везти тачку, как тут же рядом оказался Хар и непривычно резко спросил, каких эно Шилуа к ней прилип. Ли звонко рассмеялась:

— Не будь дураком!

— Вот именно, — прошипел Хар, меряя взглядом Шилуа. — Кем мне еще себя чувствовать, когда за тобой ухлестывает наш красавчик?

Шилуа изумленно приоткрыл рот. Хар что, ревнует?! Нет, Ли, конечно, довольно миленькая для деревенской девушки, несмотря на широкий нос, но вовсе не в его вкусе! Хотя по сравнению с Дин, Ли — само совершенство: сестра лекаря со своим словно вырубленным из скалы лицом отличалась от парня лишь выпуклостью на уровне груди.

— Ты совсем спятил? — нахмурила брови Ли. — Знаешь что?! Не приходи ко мне завтра. Если ты так отупел от страсти, стоит дать передышку, авось, разум к тебе и вернется!

— Что? — взвился Хар. — Нет! Ну Ли… — в отчаянии простонал он.

Но та была неумолима:

— Я полюбила хорошего веселого парня, а не ревнивого барана, и точно не выйду за такого замуж!

Шилуа ощущал себя до крайности неудобно. Одно дело наблюдать за пикировками полузнакомых придворных — и совсем другое — тех, к кому успел привязаться… Да еще и оказаться причиной размолвки.

— У меня и в мыслях не было ничего такого, — сказал он и, вновь ругая себя за невнимательность, невпопад добавил: — Поздравляю, не знал, что вы помолвлены.

— Свадьба через полтора двулуния, — мрачно сказал Хар, вогнал лопату в землю и отвернулся.

— Я уже не уверена, — язвительно протянула Ли.

— Давайте делать дело, а отношения выясните потом, — крикнула высокая худощавая женщина, ответственная за участок.

Ли явно вознамерилась проучить жениха: в конце работы демонстративно взяла не успевшего сбежать Шилуа за руку и повела по улице.

— Зайдешь в гости? — подмигнула она. — Кажется, ты еще ни у кого в деревне не бывал.

— Не думаю, что стоит, — Шилуа опасливо оглянулся на багровое лицо Хара, который шел следом, хоть и держался на расстоянии.

Ли крепче сжала его локоть.

— Хару будет полезно, в последнее время он прямо с ума сходит, — хихикнула она. — Его мать рассказывала: ее муж устраивал ей то же самое. Как будто боялся, что ему помешают, и чем ближе к свадьбе, тем больше. Хар пошел в него… он вообще много переживает из-за любой мелочи.

— Тогда тем более не стоит его огорчать, — снова оглянулся Шилуа.

— Ты слишком мягкосердечен, — расхохоталась Ли и взъерошила ему и без того растрепавшиеся волосы. — Эй, Хар! Иди сюда.

Парень подошел медленно, окинул взглядом обоих, закусил губы и вздохнул.

— Я не должен был на тебя срываться. Извини, Ши.

— Ничего, — улыбнулся тот.

— Так-то лучше! — Ли поднялась на цыпочки, отвела Хару упавшую на глаза прядь и чмокнула его в щеку, однако тут же вывернулась, стоило жениху обхватить девушку руками. — Но в дом тебя не позову! Я еще сердита. — Хар вздохнул, пожал плечами и пошел по улице. — А ты заходи, — Ли улыбнулась Шилуа и распахнула калитку. — Хочу показать тебе кое-что.

После того, как отец Ли напоил гостя густым душистым взваром с кусочками фруктов, Ли потащила Шилуа вглубь дома. Комнаты не слишком отличались от комнат его собственной обители, только мебели тут было побольше, а пол укрывало множество ковриков. Девушка вытащила из шкафа плотный сверток и осторожно развернула на постели. Это оказался вышитый атласный пояс. Один конец был не окончен, там проглядывала белая основа и торчали нитки.

Острая на язык Ли здорово управлялась и с иголкой! Широкую полосу атласа покрывала сплошная картина: горный пейзаж переходил в лес, затем — в реку с водопадами и прыгающими алыми рыбками. Дальше на ткани были намечены птицы, и снова горы. Рука сама потянулась потрогать, он отдернул пальцы в последний момент.

— Можно?

— Руки чистые? — строго свела брови Ли.

Шилуа кивнул: ведь только что они оба плескались в умывальнике.

Стежки рельефными бугорками ласкали ладонь, ткань отяжелела от плотного слоя блестящих нитей, словно живая, льнула к рукам.

— Нравится? — улыбнулась мастерица.

Шилуа молча кивнул.

— Хару не говори. Это секрет: его свадебный подарок. Ему показывать нельзя, а показать кому-то хочется, — ухмыльнулась она. — Все остальные друзья уже хвалили, твоя очередь.

— Очень красиво, — искренне восхитился Шилуа. — Не видел такого ни у кого даже в Дон Хуа. Сколько времени у тебя на это ушло?

— Четыре двулуния, — с гордостью ответила Ли.

— Ого. А ты знаешь, что Хар готовит для тебя?

— Не знаю, готовит ли, — с подчеркнутым безразличием пожала плечами девушка. — Надеюсь. Но это ведь необязательно.

Сколько дней кропотливого труда ради того, чтобы порадовать любимого! И даже неизвестно, получишь ли что-то в ответ…

В Цитадели игралось довольно много свадеб, и дары будущих родичей друг другу были обязательными. Богачи обменивались сундуками с добром, целыми имениями, даже деревнями. Но все это не вызывало никаких чувств. Откуп, а не подарок. Сделка, а не союз любящих сердец. Возможность не порадовать будущего супруга, а пустить за его счет пыль в глаза.

В Дон Хуа женихи с невестами до свадьбы не имели права оставаться наедине, в деревне же такого запрета не существовало. Шилуа привык ко многим северным обычаям, но не мог смириться с тем, что в любовных вопросах у здешних, кажется, вообще не было стыда. Вечерами по улицам, мосткам и рощам гуляли парочки, прилюдно целовались, обнимались и тискали друг друга за такие места, что хотелось зажмуриться! Но при закрытых глазах непристойные картинки продолжения действа было еще труднее изгнать из головы. Иногда это становилось положительно невыносимым.

Шилуа не прикасался к себе с того утра, в которое вспомнил последний день в Дон Хуа. Но молодая кровь и здоровое тело требовали своего, заставляя задыхаться, лежа в постели, не в силах перестать представлять… Выпустить пар привычным способом было очень страшно. Страшно вновь вспомнить и ощутить ненавистные руки на коже. Свои Шилуа прижимал к груди и плотнее закутывался в одеяло, закусив его край. Позволял неугомонному телу трепыхаться в этом коконе, словно рыбе в сети, долго, изнемогая от ощущения, что вожделенное облегчение совершенно недостижимо. Но, когда оно все же приходило, то было столь всеобъемлющим, что на глазах выступали слезы. Оставалось лишь выползти на свободу, стыдливым комком бросить под кровать мокрую от пота и семени ночную одежду, нырнуть назад под еще горячее одеяло и наконец-то спокойно спать.

***

Свет разбудил Шилуа. Выглянув в окно, он увидел, что мир изменился: все укрыл тонкий, нежный слой первого снега. Хрупкие черные веточки деревьев украсились белыми линиями, готовыми рассыпаться от малейшего дуновения. Шилуа открыл окно, прислушался к рассветной тишине и с удовольствием вдохнул запах мороза. Дотянулся до веток кончиками пальцев, вниз полетела сверкающая пыль. Ни облачка на небе, ни дыхания ветра.

«Сегодня», — отозвался на невысказанный вопрос Небесный.

У них до сих пор не водилось своей сбруи, Шилуа летал без седла, хоть это и считалось опасным. Но разве достанет терпения крепить сотню ремней, когда душа просит немедленно пуститься в путь, попробовать на вкус последний в году теплый ветер? Старики недовольно цокали языками, один даже счел своим долгом указать, мол, негоже подавать дурной пример детям. Шилуа пожал плечами: опасностей в мире много, нельзя уберечься от предначертанной богами судьбы. В детстве никто не бегал за ним и не следил, как тринадцатый наследник бродит по краю очередного парапета.

Однако на дальний перелет так, налегке, не отправишься. Их щедро снабдили едой на дорогу, а фляжка валялась нетронутой в седельной сумке еще с прошлого раза. Тэй вынужден был окончательно признать, что ошибался на счет клана Ал’Рей. Провожать пришли Ли и Хар, что одолжил свою маску Тэю, Чор, которому принадлежало остальное и, неожиданно, Лун. Пока Шилуа помогал Чору с седлом и поклажей, лекарь негромко разговаривал с Тэем. В следующий раз, когда Шилуа взглянул в ту сторону, Лун что-то сказал стражу на ухо, зачем-то прошелся пальцами по давно сросшемуся предплечью. Неужто интерес Луна к Тодо на празднике урожая был вполне настоящим, а не привидевшимся Шилуа по пьяни? Он увидел, как лекарь, передавая небольшой сверток, задержал руки стража в своих. Поспешно отвел взгляд. Это совершенно не его дело!

Тэй подошел к боку птицы, Шилуа бросил ему ременную петлю: он и сам раньше не мог забраться без нее наверх. У Тэя получилось чуть более грациозно, но именно что «чуть». Не так-то просто карабкаться по живой горе, которая дышит и шевелится. Даже Белому Стражу.

— Лун дал нам немного заживляющего зелья, — сказал Тодо. — Куда положить?

Вот это да. Ценная штука… Но выпить нечто волшебное?! Ни за что. Шилуа кивнул на менее набитую сумку:

— И затяни ремень слева. Лучше прижмись ко мне так близко, как только сможешь.

Прозвучало смущающе после этой сцены с Луном, но Шилуа решительно надвинул на лицо маску, изгоняя из головы лишнее. Он ведь сидел в седле позади Дин. Тогда ему было так страшно, что для иных мыслей не хватало места. А Тэй вообще ни разу по-настоящему не летал. Как бы там ни было, в полете необходимо как можно плотнее слиться со спиной тоири, если не хочешь, чтобы при внезапном маневре тебя сорвало прочь.

Небесный летел аккуратно. Старался огибать холодные провалы в воздухе, плавно набирал высоту и снижался, преодолевая горные цепи. Но все равно Шилуа видел стиснутую в кулак ладонь Тэя. Он вообще хоть дышит там? Наверно, жалеет, что в это ввязался.

Из-за того, что сидеть приходилось выше, а сзади добавилась дополнительная пара стремян, ноги у Шилуа затекли гораздо раньше, чем ожидалось: солнце еще и половины пути по небу не прошло. Он наклонился, отстегнул ремешок, соединяющий кожаную гетру с седлом, и выпрямил ногу, давая доступ крови, с блаженным вздохом прогнул поясницу. Рука стража тут же стиснула поперек живота.

— Не бойся, я держусь, — промычал Шилуа сквозь маску, словно тот мог его услышать.

Тодо лишь сжал крепче, почти заставив задохнуться.

— Да выпусти же меня!

Рука стража дрожала и стискивала все сильнее, вторая вцепилась в седло с другой стороны.

«Сядем здесь?» — тоири беспокойно повернул голову.

Стальной обруч грозил если не сломать, то точно оставить знатные синяки на ребрах, на жесты и слова Тэй не реагировал. Паника в трех обо над землей может закончиться плачевно. Шилуа бросил взгляд вниз. В долине, за невесомыми нитями тумана, сияло черное кружево множества притоков реки, виднелись дома и заснеженные поля, разделенные аккуратными пунктирами вешек.

«Давай в конце долины, где меньше селений».

Узкая, плоская сверху скала возносилась над входом в долину, словно шип гигантского терна. Ветер выгладил поверхность до блеска. Соседние выступы были укутаны белым, а здесь — ни снежинки. Небесный мягко приземлился, развернул крыло. Шилуа, наконец-то вырвавшийся из непрошеных болезненных объятий, соскользнул по нему вниз — теперь он делал это не хуже любого летуна — и потер живот. Тэй сполз медленно, ступив на камень, упал на четвереньки, сбросил с головы маску и зажмурился, жадно и быстро вдыхая холодный воздух.

— Ты боишься высоты, — констатировал Шилуа.

И как ему в голову не пришло спросить об этом? Тэй ничего не ответил, открыл глаза, но смотрел все еще сквозь. Шилуа ни разу не видел стража таким беспомощным, даже когда тот лежал израненный в кровати. Отвернулся и прошел к краю скалы, глянул с обрыва на чахлые промороженные плети зимних вьюнков. Прогулялся до скальной стены. Приглядевшись, заметил среди камешков что-то блестящее. Ритуальная вазочка хои была выточена из голубого камня, значит, принадлежала Водяному Богу. В углублениях под схематичными изображениями Четверых виднелись традиционные дары: зерна, яшмовая бусина, жемчуг и обугленные косточки. Значит, вот почему на уступе не было снега — его очищали. Что ж, отсюда открывается вид на всю долину, а жрецам не чуждо любование красотой, как-никак они ближе к Богам и должны тоньше и восторженней воспринимать мироздание.

— Где-то здесь святилище Водяного Бога, — вернувшись, сказал Шилуа, — ты пока посиди тут, а я схожу.

— Нет! — вскочил Тэй. Надо же, быстро его можно привести в чувство… — Тебя могут узнать.

— В такой глуши? — поднял бровь Шилуа. — Этой долины даже на картах нет. И это не центральное святилище, здешние жрецы вряд ли часто видят людей. Надену плащ, представлюсь паломником, опоздавшим к осенней Тропе Света.

— Лучше схожу я, — поджал губы Тодо. — Разузнаю что-нибудь. Так безопаснее.

— При чем тут ты? — нахмурился Шилуа. — Я сам должен. Я не приносил жертв и не совершал молитв с тех пор, как покинул Дон Хуа! Пусть я теперь никто в глазах людей, но не собираюсь упускать возможности вернуть себе расположение Четверых!

Грубо вырубленная в скале лесенка в ширину не достигала и он-у и вилась причудливыми загогулинами — то вверх, то вниз, следуя за пластом более податливой к обработке породы. К стене грубыми крюками крепилась обледенелая веревка, чтобы держаться. Под сапогами хрустели мелкие снеговые катышки. Интересно, кого посылают сюда долбить лед? Жреческих учеников? Тэй шел впереди ужасно медленно и явно старался не смотреть вниз. Но когда Шилуа вскрикнул, Страж оказался рядом в одно мгновение. Голень, по ощущениям, загорелась изнутри, Шилуа прислонился к скале и схватился за ногу.

— Просто с-судорога, — прошипел он.

— Дай сюда.

Шилуа взвыл, когда поистине железные пальцы впились в мышцу, но та послушно расслабилась.

Храм было слышно из-за поворота: тихий мерный гул водопада и звонкие песни тонких струй. Строение не нуждалось в искусственных украшениях: многослойные голубовато-белые ледяные кружева укрывали его сверху донизу. Золоченые цепи с колокольцами свисали по сторонам от входа. По ним текла вода, заставляя петь на разные лады.

Здесь Тэй уступил дорогу. Жрецов не было видно, но Шилуа на всякий случай все же накинул капюшон. Постоял, вдыхая водяную пыль, стараясь обрести приличествующее благочестивому прихожанину умиротворение, и вошел под гулкий свод.

Узкие смерчеобразные колонны подпирали потолок, по которому ходили световые волны от плещущейся внизу воды. Из нее поднимались каменные дорожки, похожие на лабиринт, ведущий к чаше в центре зала. У стен двигались тени служителей. Вода мерцала, искажала тускло светящиеся на дне прихотливые узоры, что меняли цвет каждые несколько дэ-и.

— Чистого неба и утоления жажды воинам, вступившим в наш дом.

Казалось, с ними заговорил один из ручьев. Обладатель мелодичного голоса выплыл из-за колонны и с улыбкой направился к ним. Бритоголовый жрец скрупулезно следовал узорам лабиринта, семеня ногами, отчего создавалось ощущение, что он едет на колесиках. Святилище было небольшим, но все же пришлось подождать.

Достигнув берега, водяной служитель степенно сложил руки в приветствии и улыбнулся. Красивый — в водные жрецы других не брали. Но голубое одеяние и блики воды на молочно-белой коже делали его похожим на ожившего утопленника.

— Чего желают доблестные воины, служители Богини-Сестры? Благословения? Прощения? Указания дороги?

— Мы простые путники, — возразил Тэй.

Жрец бросил на него лукавый взгляд и указал на пол.

— Водяной Господин не ошибается. Когда вы переступили порог, воды показали цвет Огненной Сестры. Однако, — жрец поднял палец, больше похожий на голую кость, — это может быть не утверждением, но посланием для ваших скрытых сил. Вся жизнь за этими стенами — битва. Так чего же вам нужно?

— Всего, — выдохнул Шилуа. — Я давно не… давно не видел такого прекрасного храма, — он обвел рукой блестящие колонны, — чувствуется, что о нем заботятся. Я с радостью пожертвую из наших скромных запасов, — порывшись в поясном кошеле, достал несколько монет и бросил их в предназначенную для этого выемку в стене.

Жрец-утопленник расплылся в широкой улыбке.

— Благодарю, юноша. Ваше пожертвование накормит голодных и даст покров мерзнущим. Прошу, проходите. Водный Господин рад всем и готов одарить лаской каждого.

Он щелкнул пальцами, и из бокового входа вышла девушка с подносом. Судя по оставленной на голове поперечной полосе волос — послушница. Шилуа прошептал благодарственную молитву и выпил из стеклянного рога кристально-чистую воду. От холода заныли зубы и онемел язык, но внутри стало легко и спокойно. Он вступил на первую дорожку лабиринта, стараясь очистить разум от посторонних примесей. Водный Бог, конечно, самый добрый из Четверых, на то он и Бог Любви, однако на небрежение в молитве тоже может прогневаться, и еще как… Тэй остался на берегу, а жрец тихо следовал за Шилуа.

Узкие дорожки требовали сохранять равновесие. Сосредоточение восстанавливало и внутренний баланс. Дойдя до центра, Шилуа даже пожалел, что путь завершился так скоро. Обошел круглую чашу и почтительно окунул кончики пальцев в воду.

— Чтобы получить указание пути, нужно доверить свою душу, — вкрадчиво шепнул жрец ему в ухо. Он пах… водой. Ничем. — Доверить больше, — чужое дыхание опалило шею, Шилуа поежился.

Со дна чаши поднялись белые тени с длинными хвостами и тонкими щупальцами. Прикосновение к священным роу может и правда раскрыть сознание, швырнуть за грань, помочь увидеть мир иначе…

«Тебе мало той гадости, от которой ты так долго болел?»

Небесный развлекался, гоняя снежных кролей по широкому плато.

Шилуа словно очнулся. Нет уж, играть со своим сознанием он вовсе не желал. Во всяком случае, пока в этом не было острой необходимости.

Утопленник, казалось, был разочарован, однако все же дал свое благословение: бесстрашно зачерпнул воду с самого дна и вылил Шилуа на голову. Очевидно, яд роу не действует на тех, кто к нему привык.

— Вы давно скрываетесь? — тихо спросил жрец, когда Шилуа открыл глаза и отвел с лица мокрые волосы.

— От кого?! Мы со спутником всего лишь скромные паломники на Тропе Света.

Ненавистное умение притворяться всплыло мгновенно, словно козий катышек в луже.

Жрец наклонился еще ближе, почти касаясь губами щеки:

— Не бойтесь. Здесь вас никто не обидит. Мы принимаем всех нуждающихся в укрытии.

— Чудесно, что Бог Любви дает приют отверженным. Но кого же вы укрываете? — с самым невинным любопытством распахнул глаза Шилуа, пользуясь поводом отодвинуться подальше.

— Водный Господин дарует милость тем, кто просит о ней, — прикрыл полупрозрачные веки жрец. — С тех пор, как начались волнения в Цитадели, у нас прибавилось и служителей, и прихожан, — слегка улыбнулся он. — Обеспечить всех хотя бы кусочком лепешки — непростая задача, однако Любовь не держит закрытыми двери.

— Водный Господин, безусловно, радуется вашему рвению. Мы давно в пути и не интересуемся мирскими новостями, — Шилуа подбавил в тон тщательно отмеренное количество скуки. — Печально слышать, что они затронули отдаленное святилище в горах.

— Некоторые новости знать жизненно необходимо, — развел руками жрец. — Даже тем, кто отрешается от суетного на Тропе. Будьте осторожны. Если уж сами Стражи — цвет Око Кумэ — изгнаны и объявлены в розыск, кто знает, что будет дальше…

— Да смилуются над нами Четверо, — испуганно всплеснул руками Шилуа. — Стражи?

Служитель грустно покивал.

— Мы не поддерживаем ни одну из сторон, — он помрачнел, глядя на танцующие щупальца в чаше. — Настают темные времена, засуха душ… Не любовь, а смерть возвещают цветные воды Господина всем, кто не успеет укрыться.

Вернувшись к Тэю, Шилуа подал ему знак уходить.

— Стражи в бегах, — проговорил он, едва они покинули храм. — И, видимо, у Тикаэлы появилась оппозиция, раз жрец упомянул про «две стороны». Кто бы это ни был, у него теперь будут лучшие бойцы Око Кумэ, — криво улыбнулся Шилуа. — Тика просто дурак.

Какое же счастье, что бывшего тринадцатого наследника это все не касается. Больше не касается.

Тэй хмуро смотрел под ноги.

— Стражи были гвардией Крылатого Венца, — тихо сказал он. — Воплощением чести и доблести. А теперь стали просто наемниками… — сплюнул и быстрым шагом направился к узкой тропе.

***

Второй полет прошел легче. Третий — почти хорошо. За эти дни между стражем и тоири неожиданно возникло взаимопонимание безо всяких слов. В первый же вечер Тэй успел снять с Небесного седло, пока Шилуа отлучился. Вернувшись, он пришел в ужас, ведь вовсе не был уверен, что сумеет правильно застегнуть все это утром. В Ун Джум Тао птицы носили сбрую по нескольку дней, казалось, не замечая ее. Тоири мог потерпеть, ведь и люди терпят неудобства в дороге, не имея возможности сменить одежду или нормально умыться! Но разве получится долго негодовать, наблюдая, как Небесный воркует, блаженно потягиваясь, а Тодо улыбается, глядя на него?

Оставалось только добраться до цели, а потом вернуться. По мере приближения к знакомым местам Небесный начинал все больше нервничать, Шилуа хотел бы придать ему уверенности, но ее не было в нем самом. Внизу показался кубик сигнальной башни, сверкнул зеркалом еще один… Шилуа подумал, что было бы здорово взглянуть с высоты на серую крепость, однако та находилась с другой стороны горы.

***

Слепящий снеговой вихрь срывается с острого пика, режет глаза блеском. На его фоне птица кажется черной и тяжелой, словно вниз падает кусок скалы. Но у самой цели скала внезапно меняет траекторию, и тугой удар воздуха бьет прямо в грудь. Гневный крик режет уши. Больно-больно-больно. Воспоминание: теплый пух материнского подбрюшья, ласковое бессмысленное чириканье, острый клюв, аккуратно разрывающий мясо на полоски, чтобы удобнее было кормить. Теперь этот клюв готовится вырвать кусок из родной плоти. Крылья почти чиркают по крыльям, едва удается уйти от столкновения. Поток образов: птенец, гнездо, осколки яйца, сердце сжимается от горечи. Это я! Это же я! Еще более яростный крик. Больно.

«Небесный!»

Прикосновение крохотной ладони где-то на спине: не чувствовать, но знать, что она там.

«Небесный, перестань».

Отчаяние, глаза слепит свет и тень снова пикирующей птицы. Еще попытка. Новый поток образов. Любовь. Тепло. Закат. Двое взрослых, трое маленьких. Когти целят в сердце. Приходится резко уходить влево, задев ногой каменный клык.

«Она не узнаёт тебя. Перестань».

В груди больно. Больно-больно-больно, потом еще больнее. Люди умеют плакать.

«А птицы умеют летать. Улетай, или ты убьешь нас всех».

Внезапно воздух расходится в стороны от удара другой пары крыльев. Повелительный клекот мгновенно усмиряет обезумевшую от ярости самку. Она оглядывается в последний раз и летит к гнезду. Там ворошатся два пухлых комка.

Отец степенно садится на уступе поодаль. Смотрит, склонив голову. Удивление, где-то очень глубоко — гордость при виде сильного здорового молодого тоири. Затем гнев взрывается липким отвращением: люди…

***

Шилуа отстраненно радовался, что не успел пообедать, и что они с Тэем вообще еще живы. После кульбитов в узком ущелье сводило ноги, пальцы рук, мышцы спины, даже челюсти; хотелось лечь и закрыть глаза. Желательно на ровной, спокойной земле. Но это потом, чуть позже, сейчас он нужен своей птице. Эмоции Небесного были слишком сильны. Будили собственные воспоминания, нечто из раннего детства: то, чего Шилуа был бы рад не помнить совсем и — вместо того чтобы глушить или перенаправлять, как делал тоири, когда помогал Младшему, — лишь усиливал их.

— Что происходит? — прохрипел за плечом Тэй. Тоже едва дышал от сумасшедшей скачки по воздуху. Можно было бросить попытки помочь Небесному и ответить стражу: все равно толку с Шилуа никакого.

— Они говорят. Небесный рассказывает… это… быстро, я не успеваю… обо всем.

Шилуа снял перчатки и снова погладил птицу, хоть тоири почти не чувствовал этих прикосновений сквозь толстый слой жестких перьев. От быстрой смены образов в диалоге чужих мыслей кружилась голова. Отец Небесного пресек этот поток таким же категоричным приказом, каким прогнал супругу. Шилуа уловил разочарование: это Небесный. Его не дослушали. И усталая, старая злость: это отец, отказывающийся принять выбор сына.

«Прочь», — совершенно ясная мысль даже для Шилуа.

Небесный съежился под взглядом золотых глаз. Потом старший тоири спрыгнул вниз и исчез, они остались одни. А Шилуа мог только трогать руками перья и шептать что-то бессмысленное, малодушное, слишком человеческое. Ничем он не мог помочь, не умел облегчать чужое горе. Зачем он тут тогда? И вообще, стоит ли он, Младший, таких страданий?

«Ты был еще птенцом, когда я на тебя свалился. Ты не виноват, что так получилось. И ты можешь отказаться… ты же уже закрывался. Наверное, сможешь опять…»

«Я слышу бессмысленную стрекозу вместо Младшего. И меня это злит».

— Не сердись, — сипло хохотнул Шилуа, с трудом скрывая облегчение, — хотя иногда так хочется побыть стрекозой… Немного.

«Я должен был лететь один», — почти вопросительно, жалобно.

Нет, все-таки не зря. Все-таки хоть что-то Младший да может.

— Мы вместе.

Солнце кануло в пелену снеговых туч, ночь настала скорее, чем ожидалось. Путь до родного ущелья Небесного занял четыре дня. Теперь предстояло лететь день в долину Тэя, а после — домой. Небесный был совсем измотан, не столько телесно, сколько душевно, не обращал внимания на усилившийся ветер и вообще еле-еле видел, куда летит. Шилуа уловил это опасное состояние скорее, чем тоири, и буквально приказал тому снизиться и искать место для ночлега.

В этот раз костер развести было не из чего, хорошо, хоть успели найти укрытие: не совсем пещеру — свалившиеся в ущелье скальные обломки, застрявшие меж трех стен. Ветер под потолком завывал голодным заргом. Тэй молча достал еду: лепешки, сушеные ягоды и тонкие полоски вяленой рыбы; принес снега, чтобы хоть как-то размочить сухомятку, и откупорил фляжку — запить этот слишком холодный ужин толикой тепла. Потом порылся в сумке и достал сверток, осторожно развернул и вынул бутылек с чуть светящимся снадобьем. Шилуа хотел спросить, зачем, но потом увидел и сам: от Небесного на снегу оставались розоватые следы. И как он мог не заметить? Наверняка потому, что Небесный и сам не замечал раны, слишком сосредоточившись на боли душевной.

Страж встал на колени, тоири поднял лапу. Светящиеся зеленоватые капли падали в длинный рваный порез: одна, две… Когда оттуда поднялся пар, Шилуа задержал дыхание от страха: вдруг волшба прожгла плоть вместо того, чтобы вылечить? Но птица не беспокоилась. А рана зашевелилась, жутковато поблескивая вывернутой кожей, выплюнула темный сгусток и стала стягиваться, пока не обратилась тонкой, едва различимой полоской. Тэй поднял окровавленный осколок камня, встал на ноги и, размахнувшись, швырнул в темноту.

Шилуа вынул из сумки два земляных ореха и положил перед Небесным. Тот сидел, нахохлившись и опустив голову, даже не взглянул на угощение. Шилуа вздохнул и уткнулся ему в шею.

— Кто теперь ведет себя как стрекоза? — прошептал он. — Тебе нужны силы.

Он поднял один гладкий, тяжелый орех, потер пальцами. Запахло летней теплой землей. Клюв тронул волосы на макушке, потом осторожно взял еду из рук.

Шилуа долго не мог заснуть, вертелся на жестком ложе, не в силах найти удобное положение. Но когда все же заснул, то спалось под покровом теплого крыла весьма уютно.

Все встрепенулись одновременно, услышав громкое чириканье прямо над головой. Небесный мгновенно выскочил наружу, в едва занявшийся хмурый рассвет, и пропал из виду. Шилуа сел, укутался в плащ, сохраняя ускользающее тепло, и стал напряженно прислушиваться. Наверху что-то происходило. Там тяжело топтались, сбрасывая снег, а достигавшие Младшего чувства Небесного были смешаны. Но преобладало удивление, робкая радость и… надежда.

— Это его сестра, — с облегчением сказал Шилуа встревоженному Тэю. — Она… не имела права вмешаться, но видела нас… Все время летела за нами.

— Не такая бешеная, как мамаша? — поднял бровь страж.

— Она, в отличие от матери, разумна, — медленно ответил Шилуа. — И… ей, кажется, интересно.

Путь, еще вчера грозивший стать унылым и безрадостным, превратился в полный восторга полет над сыпавшими снегом облаками. На обо ниже кружили несколько орлов: заметив наверху истинных королей небес, они сначала попытались догнать их, но потерпели неудачу и резко спикировали вниз. Самка летела чуть позади и все время обменивалась мыслями с братом. Она не решалась приблизиться к людям, но хотя бы не выказала презрения к ним. Тоири была светлой, почти серебряной, а полоска, что обрамляла клюв, походила на улыбку.

«Как ее зовут?»

«Нет такого слова в человеческом языке. Восход солнца. Кружевная льдинка. Сияние звезд. Ветер над цветущим лугом. Я напишу это на скале, где падают первые рассветные лучи».

Шилуа расхохотался.

— Он, кажется, влюбился, — крикнул он Тэю, приподняв маску.

«Младший еще маленький для таких чувств, раз не в силах понять», — но Небесный был слишком рад, чтобы всерьез рассердиться.

«А все же можно сказать одним словом: Красавица».

Тодо тоже сдвинул с лица страшную клыкастую морду с тремя глазами и стало видно, что он улыбается.

— Не жалеешь, что полетел? — вырвалось у Шилуа. — Или уже не так сильно боишься? — и указал глазами на разрыв в облаках, сквозь который проглянула далекая земля.

Тодо задумался.

— Если скажу «не боюсь», это будет неправдой. Но не жалею.

— Разве воину не позорно признавать страх?

— У кого нет страха, тот быстро погибает в бою, — пожал плечами Тэй. — Позорно лишь прятаться под своим страхом, словно вэи — под панцирем.

— Может, скоро тебе и самому летать захочется, — ухмыльнулся Шилуа.

Непогода шла с запада, сильный холодный ветер рвал тучи, закручивал тяжелыми влажными спиралями. В северных долинах вылезшие из-под кожи Бога-Земли хищные до разрушения эно играли обломками скал, пенили реки, растили на домах ледовые шипы. Эно соткались из черной, как безлунная ночь, зависти Богини Солнца, что на заре времен пожелала отведать любви изобильной Земли, но, придя с признанием, увидела на груди вожделенного Бога своего младшего брата. Слишком ласков, доверчив и любим сестрою был Водяной Бог, чтобы обращать против него черные мысли. И мишенью их стал сам Бог-Земля: впились-ввернулись в плотные каменные вены злобные эно, опалили изнутри чужой несбывшейся страстью, заставили стонать и метаться, разрушая мир, заливая потоками полыхающей крови, образуя новые горы и новые степи взамен прежних, что никто уже не помнит… Лишь милость Матери-Неба спасла Землю от гибели, обратив пожелание смерти — сном, но заперев эно внутри плоти супруга, чтобы те не навредили и другим. Лишь иногда вырываются эно в мир, во время сильных бурь злобный хохот вплетается в рев ветра. Пока резвятся и бесчинствуют злые духи, лучше сидеть тихо и молиться, чтобы не вздумали поиграть с тобой.

Зеленая долина Лан сейчас выглядела не зеленой, а сизой. Небесный оставил своих всадников в роще, у края одного из полей, и растворился среди заснеженных отрогов, где уже ждала Красавица. Шилуа было отрадно думать, что этой ненастной ночью Небесному будет тепло.

Идти, проваливаясь по колено в снег, на завывающем ветру, было трудно. В такую погоду даже вечно голодные дрохх не ищут поживы. Твердые льдинки забились в сапоги. Плащ, казалось, весил десяток огэ и становился все тяжелее с каждым шагом. Хорошо уже то, что Тэй точно знал, куда двигаться, чтобы как можно скорее добраться до более проходимого тракта. Он тащил за собой спотыкающегося Шилуа и будто вовсе не замечал ни острой крупы, летящей в лицо, ни сугробов. Наверное, родные места придавали сил. Шилуа же хотелось как можно скорее вернуться в маленький теплый домик, где из окна спальни видно крыши, мостики и скалу гнезд. Взять из поленницы дров, подбросить в очаг. Заварить сухих ягод в чаше, сесть за стол и переписывать любопытные места из книг.

Несмотря на начинающийся буран, повозок и вообще народу на тракте было удивительно много. Все спешили доехать до города: слабо мерцающие впереди огоньки обещали сухость и тепло. Шилуа и Тэй быстро затерялись среди таких же путников, никто дважды не посмотрел на два темно-бурых плаща. Спустя вечность они миновали городские ворота. Высокие бревенчатые створки были изрисованы и изрезаны словами и всякой похабщиной. Пока ждали очереди пройти, Шилуа от скуки разглядывал рисунки, улыбнулся, вспоминая наскальные письмена тоири. Чем-то похоже… В одном месте размашистыми мазками краски был нарисован странный знак: точка, линия, еще две линии. Похоже на стрекозу.

Несколько мощеных льдом поверх глины улиц — и в нос ударила вонь скота и кислой браги. Шилуа высунулся из капюшона и увидел аляповато расписанную вывеску, освещенную мятущимся на ветру фонарем с треснувшим слюдяным боком. Рядом со входом на стене Шилуа снова заметил тот знак стрекозы. В этот раз рисовали углем, одна сторона уже размазалась.

— Это что, какой-то местный оберег? — спросил он стража.

— Впервые вижу, — пожал плечами Тэй. — Здесь приличное место, — тихо сказал он, перед тем, как войти. — Ты останешься, вниз не спускайся. Я прикажу подать ужин в комнату.

— А ты?

— А я схожу разузнать, — неопределенно ответил страж.

Сил, да и резона спорить не было. Обветренные губы болели: казалось, открой рот пошире — и кожа треснет. Перед глазами встало гладкое лицо жреца из храма.

— Узнай, что происходит в стране, — с трудом выговорил Шилуа. — Новости. Все, что только сумеешь. То, о чем говорил водный жрец.

Тэй кивнул и дернул дверь. Шилуа опустил голову пониже и прошел за ним по наполненному дымом и шумом залу, поднялся по на удивление хорошо вымытой лестнице вслед за слугой. Тот оказался любопытным — все норовил заглянуть под капюшон. Впрочем, столкнувшись с тяжелым, словно наковальня, взглядом стража, съежился, отпер замок и исчез.

Тодо ушел, а Шилуа даже не заметил: сбросив мокрый плащ и сапоги, он со стоном рухнул в благословенно-мягкую кровать. В комнате было сильно натоплено, простыни пахли дымком. После пяти ночей сна на тонкой циновке ничего лучшего и желать нельзя.

Проснувшись, он увидел сквозь ресницы, что на столе появилась свеча и накрытый полотном поднос с едой, а рядом сидит Тэй и смотрит. На Шилуа. Это было… смущающе. И не ясно, что делать. Продолжать притворяться спящим? Но живот выдал его голодным урчанием. Страж поспешно отвернулся к тлеющему очагу. Шилуа сел, зевнул и тут же охнул, тронул ладонью губу: все-таки лопнула. Он вытащил из внутреннего кармашка кусок чистого полотна, заменявший платок, и прижал. Нитки на вкус — удовольствие ниже среднего, но так лучше, чем облизнуться и потом полдня ощущать на языке медь.

— Ты оставил мне хоть чуть-чуть? — пробубнил он, указывая на стол.

— Я поужинал в другом месте.

Шилуа сдернул с подноса ткань и потянулся к тарелке с лепешками, забыв о саднящей ранке. Тут же стоял горшочек вкусно пахнущего мяса. Шилуа обхватил его руками, грея ладони, и блаженно зажмурился. Но что-то все же не позволяло отбросить тревоги и насладиться ужином. За время жизни со стражем он научился различать сорта его молчания. Сейчас молчание было напряженным. Тревожным. Внутри разлилось не менее отвратительное, чем вкус крови, предчувствие неприятностей.

— Что случилось? — дрогнувшим голосом спросил Шилуа. — Ты узнал что-то… — он сглотнул, — плохое о… своей матери?

— Она в полном порядке, — как-то чересчур поспешно ответил Тэй и вскинул глаза. — Мне передали от нее весточку. Ешь, пока совсем не остыло.

— Хвала Четверым! Это же хорошо! — облегчение от того, что семья Тодо не пострадала, оказалось неожиданно большим. — А как с остальным? — оживленно спросил Шилуа, принимаясь за еду.

— С чем? — вскинул брови страж. Поднялся и, с хрустом потянувшись, отстегнул перевязь с ножами, развязал ворот и кивнул на вторую кровать в углу комнаты: — Ничего, если я лягу и не стану ждать, пока ты доешь?

Наваристое мясо вмиг сравнялось по вкусовым качествам с нитками. Такое поведение не похоже на Тэя Тодо. Ни капельки. Шилуа с усилием проглотил недожеванный кусок, обошел стол и сел напротив стража, поджав босые ноги.

— Я просил узнать о том, что происходит в Око Кумэ. Не заставляй вытаскивать каждое слово клещами.

Трудно было бы подобрать менее удачное выражение…

— Тебя все это больше не касается.

— Я хочу знать, — с нажимом проговорил Шилуа. — Вряд ли Тика сможет меня чем-то удивить, но вдруг получится? — ухмыльнулся он.

За полгода многое изменилось. На западе Око Кумэ, у моря, творилось необъяснимое. Слухи ходили разные, составить достоверную картину не представлялось возможным. Упоминали выбрасывающихся на берег тритонов, возникшие откуда-то странные болезни, поражающие людей и скот, даже нападения драконов.

Посланники тамошних кланов прибыли в Дон Хуа, но, видимо, не получили ответа, на который рассчитывали. Сверхъестественные причины сочли недостаточным аргументом для отсрочки налоговых выплат. Зимой планировалась пышная свадьба: Его Величество выбрал невесту и собирался осчастливить голубой клан многочисленными отпрысками. Какие уж тут отсрочки… А просьбы о предоставлении дополнительных полков солдат и вовсе показались Совету смехотворными. Внутри Око Кумэ никакому волшебству не было места, война со степными магами давно кончилась, а чтобы разобраться с мелкими неприятностями кланам всегда хватало собственных воинов. Послов отправили восвояси.

Вернувшись к себе, правители запада сделали то, на что уже десятки лет не осмеливался ни один клан: официально объявили о недоверии к Мол’Эт и носителю Крылатого Венца. Их охотно поддержали все, хоть сколь-нибудь недовольные голубым стягом. Беспорядки вспыхивали по всей стране, словно маленькие искры-предвестники пожара. Их жестоко подавляли, отчего пламя вспыхивало еще жарче в других местах. Огненная Богиня предвкушающе улыбалась, чуя богатую поживу. Количество народа на тракте теперь стало понятным: люди опасались, уходили на северо-восток, подальше от опасных мест.

Тикаэла убеждал министров, что для блага государства следует действовать жестче, а годы халатности раскормили предателей и воров, сосущих королевскую казну непринужденно, словно грудь собственной матери. К светлому «завтра» не прийти иным путем… Вскрылись разные темные делишки, незаконная торговля чинами. Списки подозреваемых удлинялись. Бывшие тренировочные дворы Цитадели теперь служили для демонстрации участи, ожидающей воров, даже если те благородных кровей. Из окон день и ночь слышался скрежет стай ри, что прилетали на свежую мертвятину. Эти наглые ящерицы буквально наводнили дворец, король с приятелями развлекались, стреляя по ним из арбалетов. Злопыхатели утверждали, что это занятие составляло значительную часть распорядка дня Его величества.

Состав совета менялся чуть ли не каждое двулуние, кто мог — пользовался открывшимися, пусть и рискованными, возможностями, кто оказался не готов к столь кардинальным переменам — бежал. Многие именитые семьи покидали Цитадель из страха попасться под руку королю или его ближайшим соратникам. В Дон Хуа теперь могли казнить за донос завистника или недостаточно уважительный взгляд. Никто не был уверен, что увидит не только светлое, но и вообще какое-либо «завтра».

В ходе неравного боя с напавшим на дворец тоири у Его Величества оказалась сломана рука. То, что Тикаэла угрожал расправой за одно лишь упоминание о тринадцатом наследнике, совсем не удивляло. Припадок бешенства, в ходе которого были передушены все охотничьи тоири и сбита символика священных птиц в покоях Его величества — тоже. Говорили, что король приказал убрать старинные украшения по всему дворцу и теперь в Дон Хуа всюду хрустит под ногами мраморная крошка. Можно было бы посмеяться, если бы причиной оставалась лишь задетая гордость короля.

— Ты спрашивал про символ, а я сказал, что не знаю, — страж говорил медленно, словно через силу. — Это не оберег. Это… культ. Знак означает спасителя. Истинного заклинателя птиц из легенд, который вернется, чтобы спасти свой народ.

У Шилуа вырвался истерический смешок, он спрятал лицо в ладонях. Ждал, что сейчас Тэй скажет: он пошутил в отместку за неловкую фразу про клещи… Но страж молчал.

«Младший, он тебя обижает? Хочешь, я заберу тебя?»

Тоири пытался разобраться, что происходит, и уже всерьез собрался бросать свою новую подругу и лететь сквозь бурю.

«Не вздумай».

Тэй вздохнул, налил в рог питье из кувшина и протянул. Оказалось что-то вроде разбавленного вина: горьковатое, с запахом сена.

— А покрепче есть? — хрипло спросил Шилуа.

Тодо недовольно поморщился.

— Осталось в седельной сумке. Ложись спать. Вся эта выгребная яма — не твое дело.

— Не мое, — медленно кивнул Шилуа.

— Вернемся в Ун Джум Тао, и все останется позади.

— Тебе же там не нравится, — ехидно не получилось, только горько.

Тэй вздохнул еще раз. Встал, задул свечу. Запер засов на двери и направился к своей кровати. Скрипнули ремни под матрасом, прошуршали одеяла. В этот раз молчание было громким, полным мыслями слишком колкими, чтобы позволить им превратиться в слова.

Шилуа лежал, крепко закусив губы, глядя в темноту над собой. В очаг никто не подкидывал поленьев, воздух остыл. Понемногу холод пробрался под одежду, в волосы, но шевелиться было нельзя. Вот так, замерев в безмолвии, можно еще притвориться, что тебя нет…

Черная завывающая ветром ночь помалу сменилась рассветом. Оконное стекло покрылось морозными перьями. Шилуа очнулся, поняв, что Тэй уже второй раз задает ему вопрос.

— Хочешь поесть здесь или приказать завернуть с собой?

— Все равно.

Шилуа поднялся и сел, непослушными от долгой неподвижности руками пригладил волосы, чтобы не лезли в глаза. Сапоги за ночь возле очага стали жесткими, толстый плащ не просох до конца, пах овцами и потом. Тэй сунул в руки ковшик, Шилуа выпил несколько глотков, затем заметил удивление на лице стража.

— Вообще-то, это для умывания. Питье на столе.

— Хорошо, — покорно кивнул Шилуа и отдал ковшик назад. Чего Тэй от него хочет? Вроде, вчера он хотел улететь… — Пойдем?

Дыхание вырывалось облачками пара. Дорогу до городских ворот и потом — до рощи — Шилуа не запомнил: вот только что они вышли из гостиницы и внезапно оказались по пояс в снегу. Небесный заглядывал в лицо, тихо щебетал о чем-то. Шилуа погладил пальцами чувствительное местечко около клюва. Мысли расползались, как ветошь.

«Это больше не мое дело».

Так и есть.

Внутри серого под определенным углом света проскальзывал синий, лиловый и даже алый. Прожилки пера блестели. Шилуа успел рассмотреть их в мельчайших подробностях, пока лежал в седле. Вечером Тэй разбил очередной лагерь в очередной кривобокой полупещере. Сидя у огня, Шилуа впервые с утра открыл рот:

— Расскажи мне еще.

— О чем?

— О заклинателе.

— Тяжелые времена выявляют глупцов, — свирепо раздул ноздри страж. — В этом нет ничего удивительного, стоит раскрыть любой трактат по истории. Главы целых кланов сидят сложа руки и всерьез ждут, когда сказочный герой придет и скажет им, что следует делать! Что выдуманный некто освободит их из-под гнета тирана, накормит голодных, оденет замерзших, воскресит умерших, что там еще полагается?! — Тэй говорил все более возмущенно. — Кто-то, но не они сами! Народ верит любой ерунде, особенно теперь. Все это…

— Прилетит, — перебил Шилуа.

— Что?

— Не придет, — он поднял голову и взглянул на Тэя. — Прилетит. Они же ждут заклинателя верхом на птице.

— Вот только не надо примерять эту роль на себя! — лицо Тэя вспыхнуло таким гневом, что тот казался почти ненавистью. — Знаешь, что происходит с героями сказаний?! — страж резко прянул вперед, упершись ладонью в снег. — Найди мне хоть одного, чья история кончилась хорошо! — У Шилуа дрогнули губы, но он не сумел выдавить ни звука и перевел взгляд в огонь. — Ты даже не чон-ша, — пришлось зажмуриться: вот это уже больнее. — …не хито, не рэнде! Никто! Ты ничего не можешь сделать! И это хорошо, — неожиданно тихо закончил Тэй. Подвинулся ближе и укутал Шилуа еще одним одеялом, подоткнув узел, словно ребенку.

Пелена облаков расступилась, внизу мелькнул знакомый раздвоенный пик, и сразу за ним — широкая чаша, с туманного дна которой возносились скалы Облачной Деревни. Кажется, они должны были провести в пути больше времени, но Шилуа плохо понимал, сколько именно дней миновало. Вчерашним утром удалось-таки добраться до заветной фляжки. В прошлый раз она вовсе не пригодилась, а сейчас выпивки, хоть и отчаянно крепкой, было прискорбно мало: всего половина рога. Хватило, чтобы вывести из себя стража, которому пришлось втащить Шилуа на спину птицы и шваркнуть на седло, как куль с мукой, но не хватило, чтобы перестать думать. Дядя иной раз жаловался на шум в ушах, от которого не спастись, потому что его источник внутри, а не снаружи. Точно так же и мысли…

Стоило Небесному приземлиться, как Шилуа отстегнул ремни, соскользнул вниз и припустил к дому бегом, не слушая удивленных возгласов тех, кто вышел встречать. Не глядя на обеспокоенные лица и изо всех сил гася вторжение тоири, который уже не первый раз за последние дни пытался с ним поговорить.

— Ты выйдешь завтракать?

Хорошо, что дверь на задвижке. Кажется, страж еще долго стоял снаружи и прислушивался. Но слушать все равно нечего: Шилуа просто сидел на полу, завернувшись в халат, и смотрел в окно на кусок неба.

Перед полетом в Цитадель он был так ошеломлен мыслью, что бросил на произвол судьбы единственного человека, который пытался помочь! Единственного, для кого Шилуа был значим… А ведь в эту пустую красивую голову даже не пришло подумать об этом вовремя. Раньше. Но нет, важно было спасти только свою драгоценную задницу. И после возвращения в Облачную деревню с Тэем — Шилуа так гордился собой! Ведь он совершил что-то правильное. Вообще хоть что-то совершил, впервые в своей никчемной жизни.

Тринадцатого наследника никогда не готовили к чему-то великому или хотя бы полезному. А сейчас он и не наследник даже, а вовсе непонятно кто. Но все равно: он бросил не только Тэя! А всех. Всю Белую Цитадель. Всю страну. Сколько людей было замучено в соседних с Тэем клетках? А в других тюрьмах? И все ли приговоры справедливы? Братец умеет мстить даже за мелочи, а сейчас в его руках сосредоточена вся власть. Понимает ли он, что это такое, думает ли о людях в маленьких бедных деревушках? Собирает налоги на свадьбу. Сколько умирает сейчас без крыши над головой от холода и голода? Разве Тикаэлу это интересует? Разве раньше Шилуа это интересовало? Никогда. Шилуа Ама Си Мол’Эт занимал лишь собственный комфорт. Весь мир был ему должен — за то, что родился не вовремя, за то, что рано лишился родителей, за притязания брата, за все и сразу. Министр Нароа Ди’О однажды пытался воззвать к той части Шилуа, что появилась гораздо позже… Тогда же, на похоронах старого короля, красивая безмозглая кукла не смогла вызвать у Ди’О ничего, кроме презрения. Да и теперь не вызвала бы. Мог ли Шилуа что-то изменить еще в тот день? А сейчас?

Из груди вырвался судорожный вздох. Даже если внезапно обрести могущество всех Четверых и прямо теперь ворваться во дворец, это ничего бы не изменило для тех, кто уже погиб. Для всех, чьи души прямо в это мгновение отправляются к Великой Матери.

Шилуа неловко поднялся на ноги, не обращая внимания на колотье в затекших икрах, подошел к туалетному столику и уперся в него ладонями, разглядывая отражение в зеркале. Все такой же. Слабый, эгоистичный. Красивый. Даже с растрепанными лохмами, слипшимися ресницами и диковато суженными зрачками. Все еще красивый. Слишком. Потянувшись за скребком, он сшиб на пол умывальный тазик. Голубой кувшин разбился, вода плеснула на босые ноги. Заточенный край скребка блеснул у щеки. Вспомнилось обезображенное лицо кухонной служанки из Дон Хуа. Если чуть согнуть лезвие, можно срезать сразу много, будет еще хуже, чем у нее. Блик скользнул на скулу, коснулся прохладой. Она сменится сначала онемением, а потом жаром и нестерпимым запахом меди.

Когда сзади на пол грохнулась дверь, в голове сверкнуло острое сожаление: рука дрогнула, теперь как надо — не получится. В следующее мгновение удар по ногам свалил на пол, обе руки заломили за спину, тонкое гибкое лезвие отскочило с длинным мелодичным звуком.

Шилуа отбивался отчаянно, рычал и выгибался, наплевав на боль в суставах, старался вырваться, ударить ногами. Что-то хрустнуло в правой кисти, и его выпустили, но лишь чтобы тут же перехватить иначе, на спину навалилась тяжесть, вдавливая в доски.

— Ты не сможешь держать меня так вечно, — прохрипел он. — Едва отпустишь, я… — Шилуа судорожно втянул воздух, но не совладал с собой и разрыдался. — Зачем… заче-ем ты пришел?.. — он бы скорчился, обхватив колени, как обычно делал, когда было плохо, но под таким весом можно лишь лежать и позорно трястись, заливая слезами и слюнями пол. — Ты же… То… же… только из-за лица… Я его не… нави-ижу!

— О боги, Ши! Я-то испугался, что ты хочешь… — страж уткнулся ему лбом в затылок, хватка на миг ослабла. — У тебя красивые руки, — сказал он после паузы. — Давай их тоже отрежем?

От насмешки Шилуа дернулся, как от пощечины, попытался обернуться. Тэй и правда имеет наглость смеяться?! Силы будто разом кончились, Шилуа уткнулся в пыльное дерево лицом и обмяк. Вес со спины исчез столь резко, что очередной вдох получился болезненно глубоким.

Кажется, Шилуа лежал так целое двулуние, не меньше, слушая свое шумное дыхание и такое же — чужое, где-то за спиной. Подняться на руки получилось не с первого раза: по ощущениям они, как и все тело, были сделаны из сырого теста. Шея, кисти и локти ныли, особенно справа. Волосы занавешивали обзор, всхлипывания срывались с губ. Можно ощущать себя жалким уродом, даже если лицо абсолютно целое. Щеку дергало. Шилуа провел пальцем и увидел красные капли — на руке, на полу. Скребок подмигнул из-под стола свежим, ярким разводом. Однако тело не успело привычно отреагировать на раздражитель: его встряхнули за плечи, как мокрую тряпку, потом, подняв, свернули, и под спиной каким-то образом оказалась кровать.

Открыв глаза, Шилуа увидел, что пол в комнате чист, осколки кувшина исчезли, таз стоит на столике, лишенном зеркала. Скребка нигде не видно, как и перевязи с ножнами, висевшей у двери. Последней тоже не было, вернее, дверь стояла отдельно от косяка аккуратно прислоненной у соседней стены. Потом в комнату вошел Лун с двумя чашами в руках. Сосредоточенно свел брови, оглядывая Шилуа, вздохнул и сел на постель. Влажное тканевое тепло прошлось по лбу, осторожно стерло стяжки солевых дорожек, спустилось на шею, вернулось наверх и коснулось щеки.

— Повезло. Разрез чистый, даже шрама не останется. — Боль сначала усилилась, а потом стала исчезать. — Выпей. — Шилуа приподнял голову и безропотно осушил все до дна. Судя по запаху, это был тот самый успокаивающий отвар. — Откройся своей птице, Ши. Он волнуется. Перегородил улицу и отказывается улетать.

Под действием трав глаза уже слипались, но Шилуа осознал, что и правда не чувствует Небесного. Но стоило лишь потянуться к тоири, как непонятная завеса исчезла и его последовательно окатило волнами страха, облегчения и чистой радости. Небесный понял, что Младший невредим, хоть и не в силах поддерживать разговор. Тоири устроился прямо во дворе, раскидав хвостом часть дровяницы. Шилуа увидел собственное окно снаружи и завернутый в одеяло комок на постели. Сосредоточившись, можно было услышать, как за стеной возится большая птица, устраиваясь на ночь.

На другое утро Шилуа тщательно вымылся, надел выстиранную одежду. Отпустил Небесного на охоту и пришел в общинный дом завтракать. За столом в основном молчали. Поев, Шилуа отложил ложку и поднял глаза на старейшину:

— Знаю, что вы хотите спросить. Я все расскажу. Чуть позже.

— Хорошо, — кивнул Гау. — Не торопи события. Недаром сегодня начинается двулуние снега, самое медленное в году.

Двулуние перед праздником зимнего солнца почти никто не работал. Жэнь Ян пояснила, так бывает каждый год: приготовления к холодам уже кончены, сезон охоты и заготовки шкур еще не начался, только и остается, что сидеть без дела и размышлять о прошедшем годе, разбирать себя по полочкам и собирать заново в преддверии грядущего. Летуны занимались своими птицами, у которых вылупились птенцы, прочие посвящали себя размышлениям. В библиотеке прибавилось свежих свитков.

Время выдалось сумрачным, и не только из-за погоды. Магические шары в общинном доме гасли один за другим. Теперь залу освещали обыкновенные масляные фонари и свечи, Чору пришлось докупать дополнительный воск срочно и втридорога: сезон медоносов давно кончился, пушистые труженики погибли, а матки спали в ожидании весны в заботливо утепленных шмелеводами домиках.

Плотник поставил на место дверь в спальню, сменил петли и задвижку. Тэй не упоминал о произошедшем, Шилуа тем более. Он снова вернулся к занятиям с книгами, однако больше всего времени проводил, чертя схемы и записывая собственные мысли. Планы и страхи теснились в голове, но приобретали все большую упорядоченность. А Шилуа — уверенность в правильности формирующегося решения.

Страж дал Дин то, чего она так желала — поединок. Шилуа узнал об этом уже после. Чем кончился бой, не было ведомо никому, кроме этих двоих, а они молчали, отказывались и намекать. Впрочем, оба, по милости Богини, остались живы, а последствия оказались неожиданны, даже проницательная Жэнь Ян изумилась. Тэй стал постоянным спутником Дин, когда та летала на тренировочный островок за краем деревни, и помогал ей обучать молодежь боевому искусству.

— Что я думаю — мое дело, но оно не должно мешать мальцам, — отрезала она на вопрос дядюшки. — Пусть южанин провалится к Древним, но прежде принесет пользу!

***

Красавица улетела в родные места, проводив брата до полпути. Небесный думал о ней постоянно, да и, раз наладив ментальную связь, разговаривали они часто, но тоири не торопился начинать полноценное ухаживание: не чувствовал себя готовым к ответственности за семью. Шилуа наблюдал за его переживаниями с любопытством.

Он разбирал с Небесным записи птиц, вместе они копались в родовых воспоминаниях тоири, пытаясь найти подходящие кусочки. Порой знаки оказывались личными заметками: о том, как некто Гроза Овец родил троих сыновей и четверых дочерей, позже взяв в супруги старшую. Для Небесного это звучало обыденно, Шилуа же качал головой: подобное кровосмешение порой практиковали кланы древности, но уж точно не теперешние, для тоири же это по сей день оставалось в порядке вещей.

Другая часть записей относилась к историческим сведениям вроде строительства «путей дождя» и «убежищ для бескрылых». Кто такие бескрылые ясно, а с «путями дождя» пришлось поломать голову, пока Небесный не отыскал воспоминание о довольно изящной конструкции, по которой текла вода из одного места в другое. Шилуа раньше не видел таких и невольно задумался, для чего они нужны — уж на недостаток воды жители Око Кумэ точно не жаловались. Может, «пути дождя» строили для равнин?

Небесный покладисто слушал Младшего и копался в обширной сокровищнице своей памяти, но подобные темы казались ему скучными. Вот когда речь заходила о сражениях, он оживлялся. Драконы, дележи территорий, невероятные испытания, десятки поверженных врагов и чудесные спасения будущих супруг… Это походило на старые песни, которыми Шилуа зачитывался в детстве. Он улыбался, ощущая наивный восторг Небесного. Хотя иные факты ставили птицу в тупик: например, совсем не героические имена некоторых крылатых воинов.

«Куцехвост! Неужели его правда так звали?!»

— Почему бы и нет? — смеялся Шилуа. — Может, он вылупился с куцым хвостиком.

«Но храбро сражался и поверг ящера! Мог бы взять себе новое имя!»

— Может, он был не гордый, — пожал плечами Шилуа. — Или имел, в отличие от некоторых, чувство юмора.

Небесный возмущенно чирикнул.

В наскальных письменах встречались и мудрые изречения, одно из них Шилуа выучил наизусть. «Чем спокойнее сердце, тем выше взлетаешь». Хорошие слова, достойные венчать арку тронного зала. У изречения имелась и вторая часть, куда более тревожная, но ведь ее можно и не писать. Однако разве не поэтично, что в языке тоири «падение» означало то же, что в кумэи — «смерть»?

Туман колыхался, создавая ощущение движения: Ун Джум Тао тихо плыла куда-то. Шилуа смотрел на медленно тянущиеся за окном полосы и слушал тишину у себя внутри. Тусклый свет тек по гладким доскам пола, по тому месту, где пролилась кровь — недавно, а кажется, так давно… Здесь бился в глупой истерике какой-то совершенно иной человек — маленький мальчик, чьи мысли не поднимались выше полета стрекозы. Мальчик плакал потому, что понимал: как он ни противился, но взросление пришло. Это был последний раз, когда Шилуа позволил себе-прошлому превозмочь себя-настоящего.

Он поднялся и отворил окно. Там на трех крошечных блюдцах лежали горсть зерна, тлеющий кружочек благовоний, красивый камешек из водопада. Четвертая пока пустовала.

Боги не прекращают учить своих детей, даже если те не ходят в храмы. Четверым достаточно видеть, что таится в глубине сердца.

В общинном доме не было ни души, кроме Шилуа и Гау. Неяркое сияние оставшихся сфер казалось даже уютным.

— И что ты думаешь делать? — спросил старейшина после того, как Шилуа закончил излагать.

Мудрый вождь понял все правильно.

— Я вернусь. Я должен.

— Это самоубийство, — бесстрастно констатировал Гау, глядя на собеседника поверх своих сплетенных сухощавых пальцев.

— Да, — так же спокойно согласился Шилуа. — Если я полечу один.

В воздухе повисло невысказанное «однако».

Гау долго молчал, распрямлял и снова сжимал пальцы, порой слегка щурился, будто мысленно не соглашаясь с самим собой.

— Зачем мне это? — наконец спросил он.

Шилуа подавил остро вспыхнувшую радость и принял зеркальную позу, поставив локти на стол и сплетя пальцы. Это не прямой отказ, а торг. С этим можно работать.

— Клан Ал’Рей давно забыли в Око Кумэ, и, думаю, тогда это было к лучшему. Вы жили здесь тихо и счастливо, — не удержавшись, он вздохнул. — Но мир меняется, ты видишь это сам. Даже магия… Разве ты сможешь разобраться с происходящим, не имея власти задавать нужным людям нужные вопросы? Я предлагаю вернуть имени Ал’Рей статус настоящего, а не эха из легенд. Вы станете новой легендой. Мы станем.

— Почему ты так уверен в победе? — склонил голову старейшина. — Птицы не бессмертны, и нас совсем немного.

Шилуа набрал в грудь побольше воздуха. Зря, что ли, так долго готовился?

— Во-первых, в цитадели больше нет гвардии, а только солдаты, наполовину сброд, который набрали по срочному приказу и не глядя на умения. Там нет оружия против птиц, да я и не думаю, что Тикаэле хватит духу дать отпор. В Дон Хуа, да и в целом на юге неспокойно, я уже говорил. Люди видели чудо однажды и ждут его повторения, — Шилуа опустил взгляд. — Многие встанут на нашу сторону хотя бы потому, что не желают быть на стороне короля. Сейчас кланы раздроблены, а мы дадим им повод объединиться. Я знаю цитадель, — убежденно сказал он, — и знаю живущих в ней, хотя я никогда не занимался ни войной, ни политикой, но… знаю, как все устроено.

— Не занимался войной, — Гау улыбнулся уголками губ. — Тебе придется нелегко, мальчик. Ты уверен?

— Я не мальчик, — сухо возразил Шилуа. — В семнадцать уже становятся главами семей и кланов. Как бы то ни было, у меня нет выбора.

— Все нужно хорошенько обдумать, — старейшина опустил голову, по плечам поползли длинные косы. — Ты же не ждешь ответа прямо теперь? — усмехнулся он.

Шилуа вспыхнул от досады. Что бы он ни решил, как бы ни держался, старый воин видел его насквозь, и сколь же много там еще оставалось ребяческого!

Долгий неровный стук костыля, шарканье ноги — и дверь зала закрылась. Стало совсем тихо. Магический шар мерцал, словно свеча на ветру. Где-то под крышей дребезжала неплотно пригнанная створка оконца.

В любом случае Шилуа Мол’Эт изменился. Прежнему не бывать. Гау Ал’Рей даст правильный ответ, ведь он знает о видениях Дин, с самого начала знал, что, приютив двух странников, получит возможности, о которых раньше и не грезил. Старейшины не жаждут власти, но хотят уверенности в завтрашнем дне для своих людей. Настали времена, когда никто не может быть уверенным ни в чем, а если не можешь лететь против ветра — нужно развернуться и оседлать его.

Оставалось сделать еще одну вещь. Зи когда-то рассказывала о чувствах, слишком сильных для человеческой души. Тогда он не понял, но теперь ощущал, как эти чувства словно змеятся под кожей, стремясь выйти на свет, обратиться вечным напоминанием. Пониманием. Шилуа хотел выпустить их и носить это понимание на себе.

Он еще раз поговорил с Зи, спросил у Чора, который смягчился и рассказал, как все проходило у него самого много лет назад. Оставалось добиться согласия Тэя.

— Я хочу, чтобы это сделал ты. Ты рисуешь на бумаге. Это ведь не слишком отличается.

Страж сглотнул, потом длинно и заковыристо выругался.

— Ты спятил! — наконец, выдохнул он. — Я не стану этого делать! Это какая-то дикость! Никогда! — Он замолчал, когда Шилуа поморщился от крика. — Нет, нет, — заговорил Тодо уже спокойнее, — ты не понимаешь. Это ведь больно. Очень больно. Ты просто не представляешь…

— Я этого хочу, — голос прозвучал тихо и угрожающе. — Скажешь еще что-нибудь о боли — и я тебя ударю. Почти уверен, что у меня получится.

Тэй потрясенно молчал.

— Да или нет? — резко спросил Шилуа.

— Нет.

— Что ж, ладно. Здесь много умельцев, в конце концов. Надеюсь, ты не убьешь того, кого я в итоге выберу. — Он повернулся и пошел к двери.

— Подожди, Ши. Ладно, я… Я могу нарисовать. Что ты хочешь?

Шилуа обернулся, не скрывая торжествующей улыбки.

— Нарисуй ладони Матери. Будут на спине и плечах. Порой мне не хватает Ее объятий.

В священных книгах рисовали узорчатые ладони со сдвинутыми указательным и средним пальцами. Самый мощный оберег, благословение Богини Неба, Ее руки, раскрытые всем живым существам. А еще — символ тайного знания. Сдвинутые пальцы — Небо и Земля, что всегда вместе. Безымянный — старшая дочь-Огонь и Свет, мизинец же — Ее младший нежноокий братец-Вода. И отдельно Пятый, неназванный, что был когда-то, но за свои грехи сгинул во внешней темноте еще до рождения мира.

Тонкая кисть щекотала кожу. Темно-фиолетовая краска пахла резко и мгновенно въедалась, каждый лишний штрих был на счету. Узор наносили дома, Шилуа сидел в спальне на полу, среди кучи листков с набросками. Было зябко без рубашки, да еще и холодная краска… Спина и руки невольно покрывались мурашками.

— Может, все-таки… — начал Тэй.

— Ни за что!

Страж вздохнул, еще потыкал куда-то под лопатку и бросил кисть в чашку с водой, голубое плеснуло бликом. Шилуа повел плечами, дотянулся до одежды и с облегчением в нее закутался, хотя и знал, что ненадолго: лишь перейти два моста, подняться по лестнице — и снова раздеваться.

Этого лекаря Шилуа знал только в лицо, но не по имени. Он с порога протянул Шилуа небольшой сверток из листьев.

— Немного снизит чувствительность.

Посреди просторной комнаты с каменным полом было сидение — там желающим делали надрезы на руках и груди. С другой стороны стоял кусок скалы в форме четырехугольной пирамиды, верхушка которой была сглажена. Это — для спины. Предстояло встать на колени, а на узкую пологую часть опереться грудью. Рядом на низком столике лежали сверкающие инструменты. Ярко горели светильники. Здесь было тепло, даже жарко.

Шилуа разделся, оставшись в темных штанах — самых ветхих из всех, что у него имелись, подобрал волосы, закрепив шпилькой и тканевым узлом поверх. Камень удобно помещался между колен, руки доставали до пола. Предстояло провести в такой позе несколько часов. Шилуа спрашивал у Чора, почему нельзя просто лечь плашмя, и тот объяснил:

— Мастер должен видеть твое состояние. Что ты контролируешь себя, осознаешь каждый разрез и принимаешь его. Что ты достаточно силен, чтобы продолжать.

Позади о чем-то тихо говорили лекарь и страж. Шилуа не прислушивался. От листьев во рту было горько и вязко. Он положил подбородок в выемку холодного камня и закрыл глаза. Спину облили чем-то, отчего кожу защипало и она слегка онемела. Скоро там расцветут алым узоры.

Это за все, что он мог бы, но не стал делать. За то, что так долго позволял себе иллюзии. За всех, кого он мог бы за это время спасти.

«Помоги мне, Великая Мать».

Пламя разгорелось из крохотной искры на правом плече, охватило сразу половину спины. Шилуа скрипнул зубами и зажмурился. Это ведь только начало, крошечная царапина.

— Дыши.

Он послушно начал дышать. Вдох-выдох. Сосредоточение помогло, стало как будто легче. Теперь боль была постоянной, разнилась лишь характером: жгучая, когда лезвие повторяло нарисованные линии, и пульсообразная потом, когда оно снимало слой ненужной кожи между ними. По лицу тек пот, Шилуа слизывал его с губ. Вся спина, а за ней все тело обратилось одним огромным пульсирующим огненным сердцем.

— Отдохни, — почти просительно.

— Нет.

Новой боли не последовало, Шилуа уже хотел обернуться, но сокращение мышц напомнило, что это очень плохая идея. Боль тупая, давящая: раны промокают чистым полотном. Рука Тэя на краю видимости, белоснежно-алый контраст бьет по глазам.

— Ты не вынесешь все за один раз.

— Я смогу, — сквозь зубы.

— Тогда мы сделаем это вдвоем, с двух сторон, — предложил чужой голос лекаря. — так быстрее.

— Хорошо, — помедлив, отозвался Шилуа.

Когда перед глазами начинало плыть не от слез, а от головокружения, страх помогал собраться и отогнать опасное состояние. Он выдержит. Он должен. Никаких дурацких обмороков. Никакой слабости, не сейчас. Потом можно будет что угодно — рыдать, падать без сил и умирать. Но не сейчас.

Кожа на боку оказалась самой чувствительной, пришлось зажать во рту свернутую тряпку, но не стонать все равно не получалось. В какой-то момент сзади раздалось ругательство, сталь зазвенела о камень.

Шилуа медленно вытолкал жгут изо рта и прохрипел:

— Тэй. Останься.

— Я не могу больше!

— Я же могу. Не уходи.

Воздух был пропитан раскаленным металлом, от дыхания Тэя справа все загоралось мелкими иголочками. Маленьким детям тоже дуют на больное место, призывая заживляющую силу Богини Неба, Повелительницы ветров… Шилуа рассмеялся, но получилось нечто настолько ужасное, что оба мгновенно прекратили работу и стали задавать обеспокоенные вопросы.

Он ощущал теплые струйки, текущие по рукам сзади, по животу. Кажется, камень пола стал багровым весь целиком до самых стен. Внутри все стало медным. Потом — железным. Стальным. Шилуа перестал ощущать запах крови совсем. Пол словно бы размягчался под ладонями. Боль стала родной и близкой, понятной. Мир изменился: теперь перерывы на отдых казались чем-то неправильным, чуждым.

«Я заберу все это, Младший, позволь мне».

Шилуа не ответил, лишь двинул головой, словно Небесный мог это видеть. Но этого хватило, чтобы тот не стал настаивать.

— Мы поможем тебе встать, — негромко проговорил мастер.

— Я могу еще. Все… в порядке, — горло было сухим, словно хрупкая трубочка осеннего листа.

— Рисунок окончен, — в голосе мастера слышалось нечто, похожее на уважение.

Оказалось, ноги занемели от бедер до кончиков пальцев, но все же получилось подняться. Двое держали под руки, по плечам Шилуа проходили огненные волны. Белоснежное полотно полностью окрасилось в цвет богини Войны и Огня. Он беззвучно прошептал обращение к Ней и закрыл глаза. Пусть это станет жертвой, тем знаменем, что он не сумел Ей подарить в день своего посвящения.