Вскрик служанки заставил вздрогнуть. На полу лежали кусочки чашки. Можно было бы напомнить безмозглой дуре: ее просили не трогать полки с необожжеными изделиями. И даже пыль не вытирать! Но что толку сотрясать воздух, если беда уже произошла? 

Ранельда посмотрела на напуганную служанку. Та рухнула на колени, бормоча извинения. 

— Не ползай, все вконец погубишь, — проворчала Ранельда и стала собирать глиняные детали. 

Именно детали — ведь из них снова можно сложить целое. Ранельда осторожно поместила кусочки в передник и понесла в мастерскую. Топнула ногой на попавшуюся по дороге помощницу секретаря с письмами, та понятливо исчезла из поля зрения. Бумага потом. А пока — время глины.

Ранельда расставила куски на столе, посмотрела на них, потыкала пальцем. Декоративные элементы можно примазать, но сама чашка уже не будет гладкой — нужно лепить новую. Застучал гончарный круг.

Когда пальцы притрагиваются к густой влажной глине, а та покладисто изгибается под твоими касаниями — это счастье. Когда из рук выходит гладкая чаша, обрастает цветами или камнями, зверями и птицами — смотря какое настроение хочется передать — это ни с чем не сравнить. 

— Ваша Св…

— Тиан, сколько раз я просила?!

Тычинка лилии получилась не такой, как хотелось, Ранельда задумчиво постучала кистью по губам. Облизнулась, ощутив знакомый вкус земли. Быть может, добавить стеклянные бусины?

— Простите. Госпожа, привезли краски для глазури. Приказать…

— Глазурь? — она подняла голову от стола. — Отлично, занеси и поставь вон там.

Тианис кивнул, снял расшитый камзол, повесил на крючок рядом с рабочими рукавицами, немного неловко засучил тонкие рукава с оборками и отправился за грузом. Ранельда наблюдала за ним с улыбкой. Посреди простой и — чего уж там — не самой чистой мастерской роскошно разодетый секретарь выглядел забавно. Но надо отдать ему должное, не боялся испачкать рук — только камзол. 

Когда ящики с красками были водружены в указанном месте, отряхнул ладони.

— Как считаешь, сюда подойдет звездочка или простой бубенец? — спросила Ранельда, покрутив на круге обновленную чашку.

— А что это там, в пещерке? — пригляделся Тиан. — Огонь?

— Да.

— Тогда простой бубенец — а то будут конфликтовать по смыслу.

Ранельда задумчиво посмотрела на изделие рук своих и кивнула:

— Правда твоя. Ступай, я скоро выйду.

Тиан удовлетворенно улыбнулся. Знал, что она ждет эту глазурь! Знал свою госпожу и умел напомнить о времени так, чтобы не осталось неприятного осадка.

***

Дин не думала-не гадала, что придется помогать брату в лекарском деле. Да еще как! Держать совершенно сбрендившего Муи, который упорно пытался вывихнуть себе запястья, молча и жутковато извиваясь в крепкой хватке, но хотя бы не орал. Орала его жена, не слушая Луна, который убеждал ее направить силы не в пустые вопли, а в дело — и думать о младенце.

Дин бы просто выволокла Муи вон да и привязала к ближайшему столбу, а то и вырубила, чтобы не мучился, пока все не кончится. Но Баон вскидывалась каждые два дэ-и проверить, что муж здесь. Страшась ее тревожить, Лун и попросил Дин помочь. Он казался спокойным, насколько это возможно в этом царстве умалишенных…

Баон снова зашлась жутким воплем, весь пол под лежанкой был залит водой. Муи дернулся в захвате, что-то зашептал. Смотрел расширенными глазами на дело рук своих. Вернее, не рук, а чего пониже.

— Может, его все-таки увести? — спросила Дин, перехватывая парня половчее.

Лун не ответил, сосредоточенно прощупывая раздутый живот роженицы. Он хмурил брови. Что-то не так? Еще больше не так?! Можно вообще представить нечто хуже происходящего?! Двое молодых дураков, решивших принести дитя поперек родительской воли. И трое дураков постарше, которые помогают им расхлебывать последствия. Дин помнила, как рассердился Лун, когда Баон рассказала ему о беременности. Рано, рано рожать в таком возрасте: сами еще дети! Лун что-то вещал про кости таза, но его тогда не слушал никто. И вот — пожалуйста. Ладно хоть додумались привести роженицу к лекарю.

Риса, Лунова помощница, вбежала в лазарет со стопкой чистых тряпок, наверху которой лежал кувшинчик. Девушка придерживала его подбородком. 

Лун схватил кувшинчик, что-то негромко сказал Рисе, та закивала, встала на колени у ног Баон, ополоснула ладони в тазу и засунула руку прямо в… Небеса и их птицы, кажется, по локоть! Нет, Дин ни за что не станет рожать! Не после этого.

Впрочем, Баон словно бы ничего не заметила — лежала, часто дыша и комкая в кулаке простыню. Муи наконец перестал пытаться сломать себе запястья и сидел смирно.

— Можно я… возьму ее за руку? Я в порядке.

— Не будешь больше буянить? — угрожающе нависла над ним Дин.

— Не буду! Клянусь!

В этот момент Баон опять заорала. Одной рукой Лун давил ей на блестящий от масла живот, а другую запихнул внутрь на место Рисиной. Дин сглотнула и отвела взгляд.

А потом, после зловещей тишины, в которой слышалось только тяжелое дыхание Луна, раздалось бульканье и тонкий, сиплый звук. Даже на плач не похоже, и вообще на человеческий голос. Но звук шел откуда-то из окровавленного комка в руках Рисы. Комок шевелился. Потом снова запищал, уже громче.

— Маленькая, — прошептал Лун, взял у помощницы дитя, положил на грудь Баон.

Та не двигалась. Дышит? Нет? На всякий случай Дин крепче сжала своего пленника. Но тот не вырывался, только слезы текли по лицу, капая Дин на предплечье.

— Девочка, — раздался едва слышный шепот Баон. Она подняла руки, огладила смешное крохотное тельце. — Дочка.

Риса накрыла мать с ребенком одеялом, понесла полный багрового таз на улицу. Дин выпустила Муи, и тот поднялся, на нетвердых ногах доковылял до Баон и там сел на пол, прижался головой к ее плечу. 

— Все? — спросила Дин, растирая ладони.

— Почти, — голос брата звучал устало. — Но ты иди.

Новоиспеченные родители шепотом ворковали над своим чадом. Через окно было слышно птиц: они улетали на утреннюю охоту.

— Пойду, но только с тобой.

— Я выйду на улицу, там посижу. Риса за ними присмотрит.

— Каждый раз, когда кого-то достаешь из могилы, будто сам одной ногой туда становишься. — пробурчала Дин. — Я тебе еды принесу — до завтрака-то еще долго. 

Лун молча кивнул. Совсем вымотался, видать: даже не спорил. Выйдя наружу, она удивилась, что рассвело. Сколько же этот кошмар продолжался? Всю ночь?

Дома нашлась свежая краюшка, кусок сыра и остаток молока.

— Тебе надо поспать, — сказала Дин, вернувшись. Сунула в руки брату снедь.

— Сначала как следует вымыться, — вздохнул Лун, разворачивая тряпицу с хлебом. — А потом работать. Сегодня у меня много дел.

— На отражение свое посмотри! Тень одна.

Он повернул голову к блестящему умывальнику на стене и поморщился:

— Брови надо подровнять. 

— Я потом сделаю, — кивнула Дин. — Закончишь, приходи домой — и в кровать. Будешь спать, пока я щипаю. Ты устал.

— Ничего, — улыбнулся Лун и положил голову ей на колени; закрыл глаза. — Главное, что я нужен людям. 

— Ты нужен и без того, чтобы так костьми ложиться. Ладно еще сегодня, но ты же в последнее время из лазарета не вылезаешь. 

Лун снова вздохнул, ничего не ответил. Дин отщипнула сыра, засунула ему в рот.

— Что у тебя за тяжесть на сердце? Расскажи. 

— Не хочу, — пробубнил Лун, жуя.

 — Я тебя люблю, ты знаешь? — улыбнулась Дин. — Любому за тебя зубы вышибу. 

— Знаю. Моя большая и страшная сестра.

— У-у-у! — вскинула руки Дин, и пощекотала его шею.

Лун хихикнул и сжался, затряс головой. 

— Ладно, хватит: подавишься! — строго сказала Дин, словно не она начала возню. 

Удалось запихнуть в Луна еще кусочек сыра, почти целый хлеб и пару глотков молока, когда подошла Риса.

— Там послед до сих пор не вышел.

Брат безжалостно выплюнул недожеванный кусок и вскочил:

— Иду!