Холод сковал водопады, наполнил ледяной мутью когда-то прозрачные потоки, окрасил сизо-черным небеса. Тьма наползала с запада, тьма и холод, от которого трепетали даже тоири, не говоря об их более мелких собратьях. Пичужки в отчаянии припадали к людским крышам, жались к трубам, залетали и в гнезда могучих повелителей небес. Тоири не гнали их, делились теплом и даже добычей: обмерзшие туши то и дело попадались на склонах, ведь зверям приходилось еще хуже. Трава гнила под снегом, вместо того, чтобы медленно сохнуть; ветра налетали непредсказуемо, проносились хрипящими разрушительными шквалами и рассеивались эхом среди тысяч ущелий.

Праздник зимнего солнца освещали костры, ароматные свечи, сотни фигурных плошек с маслом. В прошлые годы дети развлекались еще и магическими огоньками, превращавшимися в разных сверкающих в темноте зверей, что двигались и даже гонялись друг за другом, прежде чем навечно истаять… но в этот раз пришлось обойтись: больше половины купленных заранее огоньков загораться отказались. Почти незаметно слабели узелки заклятий. Пока это касалось только самых простых чар. Пока…

Старейшины говорили, а остальные повторяли за ними, что так — без волшебных огней — даже лучше. Мудрость в простоте. Чистое пламя — одна из стихий сути мира — очищает душу от накопившейся за год скверны и греет тело, в отличие от блестящих никчемушек, какими бы красивыми те ни были. На праздник ждали гостей из других деревень. Шилуа отчаянно жалел, что не может прийти в общинный дом.

Иногда забегала Ли, щебетала обо всех последних новостях, приносила сладости. Хар тоже заходил, но все больше вздыхал: ведь свадьбу-таки пришлось отложить на весну. У его отца из-за скудного урожая орехов сорвалась сделка, и семья не получила денег, на которые рассчитывала. Отец Хара был человек строгий и обстоятельный, он считал, лучше подождать и сыграть свадьбу позже по всем правилам, чем сейчас, но кое-как. Его сердили страдания нетерпеливого жениха. Ли шутила над ними. Только Шилуа смирно лежал на животе и слушал излияния Хара: все равно делать больше особо нечего.

Периодически тот спохватывался, что совсем уморил беднягу-друга, и бегал за водой или медовым отваром; придерживал чашу и тростниковую трубочку, пока Шилуа глотал. Горло постоянно сохло, особенно в первые дни, но жадничать было чревато: ведь если много пить, то вскоре придется вставать… И чувствовать, как на спине натягиваются, а порой лопаются тонкие пленочки, течет сукровица, и пытаться выть не слишком громко. Любое движение воздуха причиняло страдания, поэтому путешествие до отхожего места и назад растягивалось чуть ли не в целый жи.

Тэй заходил в комнату очень редко. На Шилуа при этом он старался не смотреть и почти не разжимал рта. В первую ночь после того, как Шилуа нанесли раны, его привели домой, и он уснул только перед рассветом. А проснуться довелось от ощущения пугающего чужого присутствия прямо возле кровати… Шилуа испуганно дернулся и заорал от боли так, что наверняка проснулась вся улица, а тень бесшумно отпрыгнула в сторону. Сморгнув выступившие слезы, Шилуа отчетливо увидел и стража, и то, что он сжимал в ладони. Маленькую бутылочку с чуть светящейся жидкостью. Если бы Шилуа спал чуть крепче, то проснулся бы целым и совершенно невредимым. Словно ничего не было.

— Думаешь, я не осмелился бы повторить?! — прошипел он. — Какое право ты имеешь?..

Самоуправство Тэя разозлило так, что даже временно забылись дыры в спине.

— Никакого, — глухо отозвался страж, поставил бутылочку на стол и выпрямился. — Но извиняться я не стану.

Горло Шилуа перехватывало от возмущения. Все муки оказались бы перенесены впустую!

Тэй поклонился, чего давно уже не случалось, и ушел, оставив склянку на столе. С тех пор уходом за будущими шрамами занимался только Лун.

Реакция стража на решение Шилуа была предсказуемой, хотя и менее бурной, чем тот ожидал. Они сидели на кухне, с двух сторон пустого стола. Шилуа впервые поднялся с постели не по неотложной нужде и теперь держал спину очень прямо, чтобы не потревожить повязки; страж зеркально отражал его позу и сверлил взглядом столешницу. Холодный свет делал гладкую поверхность серой, словно покрытой льдом.

— Я должен вернуться. И так много времени потеряно.

Тэй посмотрел на него. Шилуа пришлось применить всю свою выдержку, чтобы, не дрогнув, вынести этот взгляд.

— Тебя убьют, — тихо сказал страж. — Если повезет, то сразу.

Шилуа подождал немного, но больше не услышал ни слова.

— Спасибо за то, что так веришь в меня, — криво усмехнулся он. — Может, и убьют. Но я не смогу жить дальше, если хотя бы не попытаюсь.

Заходила и Жэнь Ян. Беседовала с Шилуа о творящемся в Око Кумэ, но не затрагивала последний разговор с Гау. Оказалось, что о происходящем на западном берегу, в частности, о снова явившихся миру драконах, Ал’Рей было известно еще до полета Шилуа в Зеленую Долину Лан. Это вызывало досаду. Он тогда и не подумал спросить о новостях из-за хребта, а старейшины не обязаны перед ним отчитываться.

— Что бы ни происходило, оно происходит далеко, — мягко сказала Жэнь Ян, — Нельзя охватить взором целый мир. Мы с Гау несем ответственность за деревню и наш клан, а не за все королевство.

Эта фраза сказала Шилуа многое. Никто не поддержит его… Стоило больших усилий не выдать своего горького разочарования.

Ночью он проснулся от зова. Небесный источал страх, растерянность, но главное: гнев. И это чувство все усиливалось, отраженное десятками птичьих сознаний. В лунном небе над деревней протяжно кричали тоири.

— Что случилось? — прошептал Шилуа.

Небесный не мог ответить внятно, но показал картины: люди на уступе скалы внезапно выныривают из-под снега. У них какая-то большая деревянная, железная штука. Люди-точки по всей длине ущелья. Кровь на камнях, на снегу. Крупный тоири падает на острые камни, опутанный какой-то звенящей паутиной с камнями. Отец. Крики другой птицы. Мать. Торчащая из ее тела толстая ветка. Свист другой ветки. Это не ветка, а стрела, только огромная, словно копье, даже больше. Кружатся перья. Жарко, холодно, больно и страшно.

«Красавица».

— Она жива?! — Шилуа попытался вскочить и зашипел. — Небесный, помоги мне!

Боль исчезла так резко и полно, что на миг показалось, Шилуа отсекли голову. Но он поднялся и, не раздумывая, выскочил за дверь, скатился по лестнице и оказался в колючих плетях зимнего ветра.

«Жива. Красавица летит сюда».

Тоири ждал на ближайшем пятачке у заледеневшей чаши-поилки.

«Ты пахнешь кровью».

«Плевать, я не чувствую. Они умерли?!»

Тоири помедлил с ответом.

«Мы не знаем. Люди выследили их. Отца с матерью, брата с его семьей, хотя они построили гнездо намного дальше. Когда Красавица вернулась в ущелье на закате, там никого не было, даже птенцов. Только люди. Это я виноват. Я должен был подумать. Люди умны, они поняли, что там, где есть один тоири, будут другие».

Шилуа прижался к своей птице, впитывая его горечь. Спустя некоторое время он заметил, что они не одни: рядом хлопали крыльями другие тоири, разговаривали со своими нелетучими братьями и сестрами. Шилуа обернулся и увидел Тэя. Наверное, тот шел за ним от самого дома… В руках стража был полушубок. Шилуа покачал головой. Холода он почти не ощущал, пачкать мех не хотелось.

«Что я могу сделать для тебя?»

«Мы скажем вам позже, Младший».

У Шилуа волосы шевельнулись на голове. Птицы разумны. Это отдельный вид, мыслящий иначе, чем люди. Что задумали тоири?.. Отомстить за своих? Отец Небесного разумен, мать — нет, но может быть, разумен был и брат, которого Шилуа ни разу не видел? Это имеет значение? Или нет? Теперь у тоири есть повод лететь в Цитадель! Ведь куда еще могли забрать пойманных птиц… Ужасная мысль, но поздно каяться, когда уже подумал.

«Все будет так, как должно, Младший».

В Небесном теперь чувствовалось глубокое смирение, толика сожаления о прошлом и решимость. А еще — крохотный огонек радости оттого, что сестра скоро окажется рядом. И ему было стыдно за это так же, как Шилуа — за недостойную мысль чуть ранее.

***

Шилуа решил во что бы то ни стало выздороветь. Он почти не шевелился, пил восстанавливающие отвары. Племянник Ал’Рей продолжал ухаживать за ранами, но с некоторых пор изменил своей обычной болтливости и больше молчал. Приходил утром, снимал присохшие за ночь повязки, наносил смолисто пахнущую мазь и снова раскладывал по спине и плечам тонкие полосы ткани. То же самое повторялось вечером. Шилуа ждал Луна и теперь, сидя на постели и прислушиваясь к долетавшему с улицы праздничному гомону. Волосы, впервые со дня нанесения рисунка наконец, расчесанные, никак не желали сплетаться в косу. Об аккуратности узора Шилуа уже не помышлял, суметь бы связать этих глупых змей хотя бы на концах… Получалось не очень. Во дворце такими вещами занимались служанки, в их отсутствие он обходился простой лентой. Но сейчас нельзя было и подумать о том, чтобы хвост мел по спине, а от узла волосы быстро уставали. Хоть снова все срезай. Ходят же некоторые чон-ша с короткими. Тэй, например. Воину так гораздо удобнее, и в бою никто не сумеет схватить. Но представителю благородного клана негоже пренебрегать традициями, это особый шик среди чонхан — не стричь волосы, словно демонстрируя, что такому великому бойцу никакие вражеские уловки не страшны. А учитывая задуманное Шилуа безумие, придется терпеть длинные космы еще долго… может быть, всю жизнь.

— Ляг.

Шилуа скосил глаза: вздрагивать или резко двигаться он за эти дни отучился. На пороге стоял лекарь, мрачный, как никогда. Наверное потому, что пришлось отрываться от веселья и танцев.

— Ты мог бы прийти и завтра, ничего страшного.

— Это мне судить, — поджал губы Лун. — Ложись.

Шилуа со вздохом оставил в покое взлохмаченный жгут и, морщась, принял горизонтальное положение. А так хотелось посидеть еще немного: лежать надоело до зубовного скрежета.

Лун звенел посудой на кухне. В доме он был один, Тэй, видимо, задержался в общинном доме. Интересно, там снова пляшут с мечами? Что подают на ужин? Как выглядят старейшины иных деревень летунов? И самое главное: о чем с ними говорит Гау?

Лун вернулся и сел на кровать, провел по спине горячую полосу влажным свертком, чтобы размочить бинты. Слишком горячую. Шилуа зашипел.

— Тихо.

Чужая рука придержала плечо, снимая первую повязку. Можно было и подождать еще чуть, прежде чем снимать. Шилуа старался выровнять дыхание, чтобы терпеть стало легче.

— Детям иногда дарят игрушки, — внезапно начал Лун. — Степняки их называют «золотыми глазами». Знаешь такие?

Шилуа отрицательно качнул головой.

— Вытачивают из меди два вогнутых диска, нижний полируют до зеркальной гладкости, а в верхнем режут отверстие. Потом кладут внутрь красивый камешек или засахаренную ягоду. — На спину легла еще одна горячая полоса, лишняя вода потекла по боку, словно кровь. — Если посмотреть под определенным углом, кажется, что ягода лежит наверху, но попытайся взять ее — и пальцы пройдут сквозь воздух. Малыши плачут. Они не понимают, что иллюзия — это весело… Ты точно такой же.

Шилуа сжал зубы, когда лекарь сорвал полусухую повязку.

— Тэй… любит тебя, — с трудом выговорил Лун. — Этого не увидит лишь слепой. И только жестокий не ответит на такое чувство.

Лун положил обе ладони на его лопатки, с силой надавил, заставляя выпрямить спину. Шилуа уткнулся лицом в постель и стиснул кулаки. Сейчас ему снова сделают больно… Но оставшиеся бинты были сняты так аккуратно, что он едва чувствовал прикосновения. Лун замолчал, молчал и Шилуа, не зная, что на это отвечать, и надо ли вообще отвечать. Пальцы, наносящие лечебную мазь по линиям узоров, повторили путь лезвий.

— Ты ведь не хочешь его, так? Но и желаешь ему добра. Оставь Тэя со мной. Прикажи остаться здесь.

Вот как… Значит, клан Ал’Рей изменил решение. Но радости не было, напротив, внутри вспыхнул уголек злости. Шилуа ядовито улыбнулся в простыню, повернул голову и просипел:

— Тэй не раб, чтобы я ему приказывал.

Он не видел лица Луна, только руки, быстро собирающие склянки в сумку. Лекарь ушел, не попрощавшись, а Шилуа долго лежал, глядя в окно со сполохами тысяч праздничных огоньков, и думал о том, что тот, наверное, прав. Нельзя тащить стража в огненную бездну, из которой прежде вытянул. Но при мысли о том, что придется снова остаться совсем одному, сжалось сердце, а в глазах стало мокро. Он яростно вытер лицо о кровать.

Шилуа не делал ничего, абсолютно ничего такого, чтобы могло дать Тэю или вообще кому-либо шанс на взаимность. Привычка строить глазки всем подряд исчезла давным-давно, еще во времена Ло До. Да и тогда была игрой, перенятой у тиджи, и имела целью высмеять незадачливых воздыхателей и воздыхательниц, всласть полюбоваться их бешенством, потому что иного способа напомнить людям о своем присутствии по эту сторону могильного камня Шилуа не знал. Тэй ведь не говорил о любви, не пытался лапать, как делали дворцовые приятели с хорошенькими гостьями на пирушках. Даже когда учил драться, не касался сверх необходимого. Хотелось думать, что страж забыл о сказанных под дурманом словах или пересмотрел свое отношение. Но мало ли чего Шилуа там хотелось, если даже Лун видит… А может, Тэй ему сам сказал?! При мысли об этом внутри скрутился холодный жгут, словно Шилуа совершил нечто постыдное, и это стало известно всем. Во время выздоровления Тэя Шилуа заикался и краснел, мучительно подбирал безопасные слова и темы для беседы. Теперь, выходит, придется снова? И конечно, Тодо заметит перемену.

Шилуа понял, что, растравляя себя, он опять не уснет до утра, и потянулся за утешением к Небесному. Тот сидел в своей пещере и отдыхал после сытной трапезы. Ун Джум Тао его глазами смотрелась сгустком сияющего тумана. Птицы в ночи зимнего праздника обычно держались подальше от деревни: их глаза не любили ярких огней во тьме. Небесный вынырнул из дремы и охотно утянул Младшего в свой сон.

***

Рано утром прибежала девочка лет десяти и звонким голоском передала приглашение старейшин. Тэй, как всегда, пропадал с Дин на тренировочном «островке». Шилуа оделся. Ткань обжигала тонкую, едва наросшую кожу, но движения уже не причиняли острой боли.

Зима воцарилась в Ун Джум Тао, свесила тяжелые белые космы со скал, заставила притихнуть ручейки. Камни мостовой сверкали на солнце, словно покрытые хрустальной крошкой. Изо рта вырывался пар.

У дверей общинного дома сидела та самая девочка и несколько ее ровесников. Они убрали игрушки с дороги, позволяя Шилуа пройти. Он улыбнулся: в этой благословенной Четверыми деревне другой охраны не требовалось.

За тремя сдвинутыми столами стояли и сидели Жэнь Ян, Гау, Чор и еще трое мужчин и одна ока, которых Шилуа раньше никогда не видел. Неужели это правители других деревень летунов? Волнение поднялось к горлу и застряло там колючей льдинкой. Он должен приветствовать их первым, или они — его? Раньше Шилуа не сомневался бы в ответе, теперь же первым почтительно сложил руки.

— Мирного неба и восходящих ветров Заклинателю Птиц, — низко склонилась в ответ ока, чьи волосы были выбриты по бокам и уложены пучком наверху, как у Чора. — Я — Хен, старейшина Али Сийно.

— Я — И До, глава Касэ но Мичи, — степенно поклонился седой старец в длинном меховом плаще.

— Най и Оддо, — кивнули двое оставшихся молодых мужчин, — старейшины Йоакэ Као.

— Ты уже знаешь, о чем будем говорить, — сказал Гау и поднялся с кресла. — Пришло время вылетать из гнезда.

Оказалось, что главный совет состоится не внутри дома, а на площади перед ним, куда уже слетелись тоири. Дикарь, Небесный и птицы остальных старейшин расположились внизу, другие заняли места на насестах и у края обрыва. Никто из людей не имел такого опыта ведения войн, каким обладали тоири через наследственную память своих родов. А птицы были полны решимости освободить собратьев или, как минимум, не допустить, чтобы их смерть сошла людям с рук.

Люди там, в Цитадели, люди здесь… Одинаковые, и все же совсем разные. История повторяется, идет кругами, свивается спиралями, словно стружка под лезвием.

Они говорили долго. Шилуа сначала рассказывал все, что помнил о внутреннем устройстве Дон Хуа, о гарнизоне и оружии. Потом по указке Небесного рисовал внешний план Белой Цитадели, затем его по очереди дополняли другие, в соответствии с воспоминаниями птиц, что знали Дон Хуа еще до перестройки. Они указывали, какие стены возвели позже, а какие были сплошной скалой изначально. Где расположены источники, чьи русла перекрыли в угоду новым порядкам. И какие забытые ходы ведут внутрь Цитадели из укромных ущелий, куда теперь лишь сбрасывается мусор. Когда-то тоири воевали в том числе и с людьми. Сначала — как соратники. А потом против людей, предавших их из страха перед огнедышащими тварями, околдовавшими слабенькие человеческие разумы. Конечно, не все люди подпали под темное влияние драконов, но воспоминания сохранились в неумолимой точности. Шилуа чувствовал приглушенное негодование Небесного, который видел многие картины впервые. Но тоири быстро справился с собой, последовав примеру старших, что отринули контекст и использовали лишь нужные знания ради будущей цели. Не страшась, Небесный вносил голосом Шилуа предложения. Младший гордился им… Птенец совсем вырос. Небесный выбрал миг и послал волну ответного тепла.

У Шилуа кружилась голова от колоссального потока знаний и чувств, чьи отголоски он слышал в том числе через связь. Каждая эмоция и яркая картина проносилась сквозь разумы всех присутствующих, окрашивались их видением. Теперь Шилуа понимал, отчего в связи человека и тоири не может быть дополнительных участников. Тоири, вероятно, выдержал бы, но человек — точно свихнулся. Совет кончился как раз тогда, когда Шилуа уже готов был взмолиться о пощаде. В висках ломило, в горле драло после бесконечных разговоров. Небо давно усыпали звезды.

— Мы просим всех разделить с нами ужин, — голос Жэнь Ян тоже звучал устало.

Из груди вырвался облегченный выдох. Стоявшая рядом бритоголовая Хен улыбнулась и хлопнула Шилуа по плечу. Он стиснул зубы и улыбнулся в ответ. Кажется, она не заметила. Лишь бы рубашку не замарать… А хоть бы и так: все равно она черная. Очень практичный цвет.

Следующие дни проходили по схожей схеме: старейшины с помощниками составляли списки воинов, необходимого оружия, припасов, вносили мелкие корректировки в первоначальный план. Неурожай сильно ударил по всем, так что собрать запасы в путь оказалось непросто. Одна надежда: пополнить их в Белой Цитадели. Насчет оружия тоже пришлось поломать голову. Те люди, что собирались лететь и сражаться, проводили дни в тренировках. Когда придет время отправиться, у всадника к седлу будет приторочено шесть копий, и каждое из них должно найти свою цель. Подобными копьями вооружены и стражи Дон Хуа. Сейчас на их месте солдаты, которые знают лишь мечи и стрелы. Тот гигантский арбалет, что видела Красавица… построили ли они один или множество? Что противопоставить им? Здешние охотничьи арбалеты — более тяжелые, чем на юге, сделанные для упора в седло птицы — были многозарядными, но дальность стрельбы у них оставляла желать лучшего. Бой — не охота, а арбалет — не степной дальнобойный лук. Близкий подлет к врагу опасен прежде всего для тоири, которых нельзя с головы до ног заковать в броню. Да и времени не осталось на создание доспеха серьезнее привычных летунам птичьих нагрудников. Кузнецы и так работали днем и ночью, изготовляя дополнительные пружины, щитки, наконечники стрел и копий…

Пять десятков летунов собирались участвовать в задуманном. Но этого все еще было недостаточно.

— Тэй? — Шилуа нерешительно остановился на пороге его комнаты.

Страж сидел за столом спиной к двери и, судя по движениям руки и шороху палочки, рисовал. Редко можно было застать его дома.

Тэй провел еще одну линию и обернулся.

— Как ученики? — спросил Шилуа.

— Могло быть хуже, — помедлив, ответил страж и встал. — Северяне поступают мудро, что учат детей владеть своим телом и драться. Но все равно большинство не вернется домой, ты ведь это осознаешь.

Шилуа потупился. Об этом он старался не задумываться. А Тодо знал, куда давить, он все еще не оставлял надежды на то, что Шилуа изменит решение.

— Я сказал старейшинам, если что-то пойдет не так, как мы надеемся, то они просто улетят. Никто не знает ни их имен, ни маршрутов.

— И все? — поднял бровь страж. — Не очень славный конец легенды.

— При чем тут легенда?! — вспыхнул Шилуа. — Жизни людей и птиц дороже!

— Тогда не летите туда, Бездна вас побери! Ваших тоири уже давно разделали на сувениры!

— Зачем ты так? — дрогнувшим голосом спросил Шилуа. — Поздно отступать, даже если бы я отказался… Птицы так решили. Но я не отступил бы даже без них!

— Отступить никогда не поздно, — бросил Тэй, сложив руки на груди, — Особенно, если бой еще не начался. Люди готовятся умирать, но всерьез не верят в то, что это случится с ними. Никто из вас не знает смерть в лицо.

— Тоири видели много тысяч смертей и помнят сотни сражений, — твердо сказал Шилуа. — Мы связаны в одно целое. Наша неопытность — не помеха.

Тэй упрямо поджал губы и отвернулся к окну.

— А ты останешься в Ун Джум Тао.

Страж обернулся так резко, что Шилуа невольно отступил.

— Полетят только те, у кого есть тоири. Ну ладно, не только… — смутился Шилуа под его взглядом, — в твоем присутствии там нет необходимости, так что я решил, ты пока поживешь тут.

— При всем уважении… — начал Тэй.

— Ты же хотел служить мне, — раздул ноздри Шилуа. — Это значит — повиноваться!

— Нет, — перебил страж, и, сжав кулаки, сделал шаг к двери. — В вашей власти отдать приказ, но не принять за меня решение!

— Ты снова говоришь мне «вы»!

— Ты снова говоришь со мной, как со слугой! Я не останусь, — сказал страж, возвращаясь к окну.

Шилуа чувствовал, как горят уши. Он бы должен негодовать и продолжать искать доводы, убеждать Тэя остаться. А вместо этого испытывает облегчение, такое огромное, что хочется подойти к стражу и расплакаться у него на плече. Оказалось неожиданно сложной задачей перейти к запасному плану. И сказать то, что должен.

— Тоири восполнят нашу неопытность родовой памятью. Но этого недостаточно.

Тэй удивленно вскинул брови.

— Недостаточно напасть на Цитадель снаружи. Нужна поддержка изнутри. Нельзя надеяться на то, что кто-то с лету встанет на нашу сторону.

— Рад, что хоть это ты понимаешь, — проворчал Тодо.

— Обратись к стражам Цитадели и приведи их на помощь. Но старейшины ничего не знают, — спохватился Шилуа, — это только между нами.

— Сумасшедший, — покачал головой Тэй. — И с чего ты решил, что стражи послушают меня? И поддержат вас?

— Тебя любят и уважают, я видел. Стражи — доблестные воины, которых заставили скрываться, словно преступников. Уверен, им надоело прятаться в тени.

***

В последнее время обеды и ужины стали куда скромнее тех, что готовили летом, но этим вечером на кухне явно старались накормить важных гостей на славу. Нежные пельмешки с рубленой зеленью, которую выращивали в теплице на солнечной стороне, плавали в густом пряном бульоне, на каждом столе, накрытый вощеной салфеткой, исходил горячим паром медовый пирог. Старейшины всех четырех деревень сидели за отдельным большим столом. Шилуа расположился там же, где и всегда, Дин оказалась напротив и кивнула ему. В последнее время она вела себя любезнее: наверное, успокоилась, что брат остается дома. Ведь пророчествам Древней не обязательно сбываться прямо теперь.

Лун явился лишь к середине трапезы, и, увидев его, Шилуа чуть не подавился пельменем. Лекарь был одет в ярко-алую расшитую безрукавку с глубоким вырезом, на шее сверкали цепочки, в распущенных волосах звякали золотые и серебряные бусины, а ресницы казались в два раза гуще от подводки. Он явно приложился к рогу перед ужином: движения замедлились и обрели характерную плавность, щеки покрыл румянец. Картинно тряхнув волосами, Лун плюхнулся на скамью рядом с явно ошарашенной его видом сестрой, бросил долгий взгляд на Шилуа, смысл которого тот не взялся бы истолковать, а потом широко улыбнулся стражу.

— Тэй, умоляю, обрати внимание на Ная, парень явно что-то делает неправильно: я ему третий раз за двулуние палец вправляю!

Сохранивший завидную невозмутимость Тодо отпил из рога и ответил:

— В следующий раз, как придет, пришей Наю новые уши, чтобы слышал, когда ему объясняют. Или пусть переходит учиться к Дин.

— Он ведь от нее сбежал к тебе! — рассмеялся Лун, — Но я припугну его этим.

Лекарь говорил со стражем так, словно за столом они были одни. Шилуа старался сосредоточиться на еде, Дин, судя по раздраженному стуку ложки о тарелку, тоже чувствовала себя неловко. Но когда Лун снова громко рассмеялся, оба невольно глянули в ту сторону. Племянник Ал’Рей навалился грудью на стол, потянулся и взял из тарелки Тэя пирог. Отломил и отправил кусочек в рот, по запястью потек мед. Шилуа сразу понял, что произойдет в следующий момент, но до последнего отказывался верить. Лун слизал каплю длинным движением и обсосал пальцы, пропихивая их куда глубже, чем требовалось. Вели-икая Мать! Даже тиджи не предлагают себя настолько бесстыдно! Какое счастье, что старейшины заняты разговором и не видят, какие непотребства творит племянничек… Смилуйтесь Четверо, неужели тринадцатый наследник когда-то вызывал у придворных те же чувства?! Но он ни разу не заходил так далеко.

Шилуа сгреб свою еду и встал, неожиданно столкнувшись краями тарелок с Дин. Она поймала его взгляд и указала подбородком в угол, где у самой стены был пустой маленький стол.

— Ты куда? — поинтересовался Тэй вслед.

Но Шилуа сбавил шаг, лишь оказавшись через два прохода от них. Дин села рядом и продолжила есть. Он последовал ее примеру. Пусть будущий правитель Ал’Рей хоть ноги раздвинет прямо на столе, Шилуа на это смотреть не собирается. Думать надо о более важных вещах. И плотно набить живот: утром опять придется вставать задолго до завтрака и не отвлекаться на голодные спазмы в желудке.

Но с едой он все-таки переборщил. Горсть засахаренных ягод в конце точно была лишней, как и восьмой пельмень. Да и рыбу можно было не есть целиком. Но ягоды портили самочувствие особенно. На языке застыл приторный вкус, а в нутро словно положили булыжник. Нужно пройтись, иначе до рассвета уснуть не получится. Шилуа шел по широкому кругу центральной скалы, у самого заграждения, дышал на леденеющие от ночного морозца пальцы и ругал себя последними словами. Можно подумать, четверть двулуния на хлебе и воде сидел… Да, сегодняшний пир получился истинно королевским, но Шилуа ведь не ребенок, чтобы восторженно и бездумно тащить в рот все подряд!

Огоньки в окнах и на улицах погасли: большинство жителей Ун Джум Тао легли спать. С неба светили два полукружия лун, словно брови, одна из которых приподнята: то ли недоуменно, то ли ехидно. Дойдя до начала своего пути, Шилуа прикинул, стоит ли переходить мост и продолжить бродить в районе ремесленников. Глянул на непроглядный мрак внизу, решил, что не стоит, и пошел на второй круг.

Когда тяжесть в желудке кое-как растряслась, а руки окончательно замерзли, Шилуа направился домой. Но до двери не дошел, остановившись в тени у кустов со стороны двора. Когда-то Шилуа стоял здесь же и так же подглядывал. Кусты давно облетели, на пологой площадке теперь не росло травы, только снег. А двое мужчин у стены дома в этот раз не спорили, а совсем даже наоборот… В звездном свете были видны переливы длинных волос, доносился тихий звон бусин. Их заставляли звучать руки — сильные, белые в ночном свете, куда белее кожи здешних уроженцев. Потом эти руки спустились ниже, рывком подхватили Луна под ягодицы, развернули и прижали к стене. Теперь весь обзор закрыла спина Тэя. Послышался сдавленный стон. Шилуа поспешно отступил за угол; пригибаясь, пробежал вдоль забора и по тропинке, постарался открыть дверь так, чтоб не скрипнула. Поднялся к себе, разделся и лег. Хорошо, что окно его спальни выходило на другую сторону.

Не в первый раз в жизни он задавался вопросом: когда целуются в губы, это очень мокро? Слюна, смесь недавно съеденного, еще и язык… Бр-р-р. Но если было бы так мерзко, как кажется, то люди не целовались бы. Тиджи могли лишь рассказывать об этом, томно закатывая глаза, а показывать им было нельзя. Со своими господами — сколько угодно, даже меж собой, если ото разрешит, но не с чужими. Когда-то в прошлой жизни сгорающий от любопытства маленький Шилуа просил одну девочку, дочку какого-то придворного, поцеловать его. Но сговору не суждено было сбыться: девочка уехала из Дон Хуа прежде условленного свидания.

Хорошо, что Тэй будет не один этой ночью. Очень-очень хорошо. Шилуа облегченно улыбнулся в потолок. Было стыдно за то, что не сразу ушел, а все же позволил себе смотреть на миг чужого тепла. Где-то в глубине души перебирала коготками мысль: что же это за вкус такой у Тодо, что ему могут нравиться одновременно и похабно разукрашенный Лун, и Шилуа? Он потер ладонями лицо, больно шлепнул по щекам. Словно один из скучающих дворцовых щеголей, что ищут повод высмеять что угодно… А он такой и есть, стоит копнуть глубже. Старейшины, Хар, Ли, старушка Зи — все они слишком хорошо думают о Шилуа. Еще утром казалось самим собой разумеющимся, что страж безраздельно принадлежит ему одному. А теперь вот в центре внимания кто-то иной. Того и гляди и Тэй осознает, что видел в Шилуа лишь придуманный образ, которому отдал свое сердце. Возьмет его назад, да и забудет своего странного ото совсем. «Золотой глаз», обманка — лучше и не скажешь.

***

Небесный наслаждался теплом, возможностью продемонстрировать свою силу и заботу, а также познания — и в людском мире, чуждом сестре, и в письменах древнего языка тоири. Красавица прилетела всего через несколько дней и оказалась не ранена, снаряд вырвал только несколько перьев из плеча. Они вдвоем облетели ближайшие горные тайники и Небесный прочел ей все записи, купаясь в искреннем восхищении самки.

«Скоро она захочет меня».

«Не будь так тороплив, женщины любят долгие ухаживания».

«Откуда тебе знать, Младший? Тебя ни разу не хотела ни одна самка».

«Зато я много читал об этом», — возмутился Шилуа.

«Ты читал о людях, у тоири все совсем не так. Я убью врагов и вернусь к ней».

«Хорошо. Только грани приличия у нас тоже разные, помни, о чем я тебя просил».

Небесному было смешно.

Улыбка теперь частенько появлялась на губах сама собой, и нередко — невпопад, посреди серьезного обсуждения. То были отголоски чувств и мыслей Небесного и эхо его бесед с Красавицей. Благо, старейшины понимали в чем дело и улыбались в ответ.

Поскольку Тодо согласился на предложение Шилуа, они рассказали об этом старейшинам. Дин с Горбатой вызвались отнести Тэя в Зеленую Долину Лан. Сначала Жэнь Ян и Гау хотели поручить это кому-то из менее занятых летунов, но Дин настояла. Может, таким образом она желала отдать некий известный лишь ей долг. Оставалось только гадать: ведь несмотря на то, что Дин смягчилась к южанам, в ближний круг их по-прежнему не пускала. Впрочем, они не очень и рвались…

Шилуа сидел за столом и читал при свете свечи. Хлопнула дверь. Тэй вернулся непривычно рано: в последние дни он редко ночевал дома.

— Решил выспаться перед полетом? — обернулся Шилуа и удивленно приоткрыл рот. На лице Тэя расплывалось два кровоподтека. — Что случилось?!

Страж смотрел так виновато, что Шилуа подавил невольный смешок.

— Лун не знал, что я улетаю. Не бить же его в ответ, — развел Тэй руками.

— О, — поднял брови Шилуа, не слишком уверенный, что следует сказать в этом случае. — Ну… ты же еще вернешься.

— Сюда я не вернусь, — скрипнул зубами Тэй. — А если и так, то не к нему.

— Но почему?

Тодо опустил глаза, провел рукой по взъерошенным волосам.

— Я не могу дать ему того, что он желает. Не хочу длить эту цепь и дальше.

— Ясно, — Шилуа отвернулся, кусая губы. — Я еще посижу, почитаю.

— А я пойду спать. Ты… — страж поколебался, откашлялся. — Придешь завтра… проводить?

— Конечно, — вновь взглянув на него, тепло улыбнулся Шилуа. — Как ты можешь такое спрашивать?

Следующее двулуние пролетело единым мигом. Скучать по Тэю было некогда: Шилуа снова начал тренироваться, сначала один, потом с остальными. Приходил домой и засыпал, не донеся голову до подушки.

Лун сильно изменился, Шилуа было его жаль. Лекарь по-прежнему исправно выполнял свою работу, но, кажется, похудел и теперь стал похож на сестру с ее вечно нахмуренными бровями. А Дин наоборот, чем меньше оставалось до вылета, тем больше походила на человека. Оставалась поболтать после ужина, подолгу гуляла с братом, летала с ним куда-то на его Тихом; однажды Шилуа видел ее бегущей по улице с двумя хохочущими малышами, сидящими на плечах, а третий клещом повис сзади.

— Пришли ко мне вчера, представляешь? Четверо. Еще пушок над губой не пробился. Говорят: с вами хотим, птицы наши готовы, мы уже стрел себе наделали. — Дин сунула ложку в рот, продолжила, жуя: — Говорю: ну давайте, если меня на землю свалите, так и быть, возьмем. Он Ги сразу нож вынул, решительный, — с гордостью заметила наставница, — другие двое в ноги кинулись, а девчушка заробела, но все же ударила. — Дин взяла хлеб, промокнула губы и откусила кусок. — Снизу в подбородок, как я учила. А они хитрющие, одно колено сумели подсечь, пока отвлеклась, едва и правда не уложили, — она довольно рассмеялась, осыпая стол крошками.

Шилуа улыбнулся. Она не впервые рассказывала о таком. Детям очень хотелось, чтобы их приняли в интересную игру, занимающую всех вокруг.

— И ты бы взяла? — с интересом спросил он.

Дин не успела ответить, молча указала в сторону. Шилуа посмотрел на главный проход общинного дома и увидел Жэнь Ян. Она летала в Лан и должна была вернуться с вестью от Тэя. Шилуа поспешно вскочил и прошел к столу старейшин, сел с краю, возле Хен из Долины Водопадов.

— Да, — едва подойдя, сказала Жэнь Ян и, поцеловав мужа, повторила: — Да, у него получилось. Белые Стражи выступают к Дон Хуа.

Последнее слово потонуло в восторженном реве. Шилуа ощутил, как горит лицо, грудь, спина, пальцы; сердце билось, словно безумное. Теперь точно нет пути назад.

Он пил вместе со всеми, но хмель испарялся в этом жаре, не успевая добраться до головы.

Их ждет победа. Не может быть иначе.

***

Ночью спали лишь птицы, набираясь сил перед перелетом. Люди не смыкали глаз. Предрассветные часы были заняты последними приготовлениями, все от мала до велика сновали по улицам: таскали поклажу, провожали близких, бегали домой за забытыми впопыхах мелочами. Прощались. Шилуа не покидало ощущение, что в путь отправляется вся деревня, а не семь десятков людей, половина которых нездешние.

Наконец над горизонтом взошло солнце, такое слепяще-белое, словно вылепленное из снега. Тоири проснулись, и Ун Джум Тао наполнилась еще и щебетом крылатых, что спустились к людям на завтрак. Для улетающих не жалели ничего: площадки по краям скал залила свежая кровь овец, буру и северных свиней — мелких и мохнатых.

Шилуа тщательно проверял ремни, прослеживая руками каждую деталь сбруи. Нагрудник из красного металла сидел на Небесном хорошо, он был легким, но прочным, от удара о такой нагрудник ломались тяжелые копья. Его поставляли из Каррана, и стоил он дороже золота. На нагрудниках летунов обыкновенно чеканили парную со шлемом наездника бестию, Шилуа, не раздумывая, выбрал горного барса. В здешних местах они были редкостью, но кузнец справился с задачей. Теперь оскаленная морда готовилась закрыть лицо, которое столь многие считали неподходящим для воина.

Красавица осталась наверху, в скале гнезд, и наблюдала за сборами глазами своего избранника. Шилуа знал, что Небесный удостоился ее благосклонности, и был искренне рад за друга. К ним подошел Хар и протянул Шилуа сверток.

— Это от Ли. Пирожки.

— А где она сама?

Хар вздохнул, лицо дрогнуло, словно в неуверенности, засмеяться или нахмуриться.

— Дома. Плакала с заката, висела на мне… — он передернул плечами и решительно вскинул голову. — Зато отец согласился не ждать до весны со свадьбой! Как только вернемся — сразу и сыграем.

Шилуа заставил себя улыбнуться в ответ. Конечно, Хар вернется. Все до единого обязательно вернутся домой. Ли подарит жениху расшитый пояс и поймет, что зря плакала.

Сквозь общий шум на миг пробились раздраженные голоса: Шилуа увидел Дин и Луна, которые стояли у бока беспокойно встряхивающегося Тихого, чью спину венчало седло с кучей цветных мешков и свертков. Но ведь Лун должен был остаться! И помогать Жэнь Ян.

Расслышать, о чем точно говорят брат с сестрой, не представлялось возможным, но кое-что было ясно и так: Лун с упрямо нахмуренными бровями снял со спины очередной сверток и полез наверх, цеплять его к прочей поклаже. Дин со стиснутыми кулаками стояла внизу. Шилуа не видел лица, только напряженную позу. Затем лекарь спустился, попытался пройти мимо сестры, та схватила его за плечо, он огрызнулся…

— …будет нужен в сражении!

Хар тоже обернулся. Теперь на племянников старейшин смотрели все. Лун попытался стряхнуть руку со своего плеча, но Дин развернула его к себе, тихо и яростно что-то сказала. Лун побелел лицом, а потом размахнулся и ударил ее. Звонкая пощечина, казалось, перекрыла все иные звуки. Шилуа перестал дышать, представляя, какая безобразная драка сейчас начнется… Но Дин круто повернулась и пошла прочь, даже не пытаясь прикрыть алеющий отпечаток. Люди молча расступались перед ней.

— Ну и дела-а, — тихо протянул Хар.

Шилуа покачал головой. Интересно, как же старейшина его отпустила? Но в любом случае, это личное дело Ал’Рей. Нога привычно стала на край уже развернутого крыла. Пришло время лететь.

Часть пути Шилуа проспал, хотя, вылетая из горной чаши, был уверен, что от нервного напряжения не сумеет даже расслабиться, чтоб как следует лечь в седле. Но теперь солнце достигло зенита, а Дикарь вел стаю вниз, к первому привалу.

«Почти все спали и до сих пор спят».

— Странные воины. Скоро бой, а мы…

«Твое представление о воине далеко от реальности, Младший», — Небесный казался отстраненным, потому что обменивался мыслями с другими тоири.

— Дикарь вожак потому, что Гау — старейшина?

«Дух каждого из них силен и подчиняет других. Но все сложнее: иногда кому-то нужен противовес».

Шилуа не стал спрашивать, насколько силен его собственный дух, а тоири покладисто сделал вид, что не заметил этой мысли.

— Так… значит, тебя окончательно приняли в стаю?!

Небесный горделиво повел головой, бросил взгляд через плечо. Две радости смешались, вспыхнули на снежном солнце. Шилуа снял перчатку и с нежностью провел по густым упругим перьям.

Он поискал глазами Хара и не нашел, зато отыскал Дин с братом. Горбатая летела точно над Тихим, будто готовясь в любой момент прянуть вниз и закрыть его собой.

Миновав шлейф облаков, они сели на широкий обрезок скалы, косой, словно стебель, ссеченный гигантским мечом. Шилуа спешился, размял затекшие мышцы и подошел к краю. Внизу за серым отвалом камней сверкали ряды шуи-чен — ледяных шипов, жестоких творений Водяного Господина, которыми Он покрывает землю в порыве отчаянной тоски. Все, что выходит из-под руки бога любви, прекрасно, даже когда оно несет смерть. Если по белым лезвиям растечется алое, это их не испортит.

За едой говорили мало, поскорее глотая куски, спеша вернуться к крылатым братьям и сестрам, на которых придется первый удар. А Шилуа жевал медленно, ему не нужно было касаться Небесного, чтобы говорить.

«Вдруг тот, кого выбрали вожаком — вовсе недостоин им быть? Вдруг он лишь притворяется?»

Тоири уже проглотил земляной орех и теперь потрошил крупную рыбу — последнее лакомство, взятое из Ун Джум Тао.

«Притворяться умеют люди, для птиц это бессмысленно: мы видим друг друга, видим глубоко, до второго-третьего рода».

Все это Шилуа уже слышал. В раздумье он обсосал косточку и воткнул ее в снег. Что, если вожак ошибется? Сколько таких примеров в истории, в древних эпосах. Но при этом сам-то герой свято уверен, что прав…

«Не ошибаются только мертвецы, — спокойно возразил Небесный. — Вопрос в том, что происходит, когда ты понимаешь свою ошибку».

Младший встретился глазами с золотым взором птицы и ощутил, как внутренняя каша из мыслей и страхов стыдливо съеживается. Негоже метаться, когда все решения уже приняты, а мосты — обрублены. И негоже вдвойне — когда на тебя смотрят как на будущего правителя.

Шилуа понял, что впервые за все время осмелился сказать это. Хотя бы мысленно.

***

Тоири летели двумя ровными треугольниками, один под другим. Небесный был слева, ближе к центру линии. Тени крыльев чиркали по камням, искажались, пропадали, снова появлялись. Крохотные белые точки горных коз в испуге ссыпались по склону. Внизу проплывали нагромождения скал, похожие на обломки замков и цитаделей. Сколько раз эти земли переходили из рук в руки, каждый раз люди считали, что это — навечно… И какая часть истории сохранилась, кто писал ее и написал ли беспристрастно? Что напишут об этом дне летописцы там, в будущем, где не останется никого, кто мог бы подтвердить или опровергнуть?

Дон Хуа выплыла из-за отрога, словно степенно разворачивающийся белоснежный свиток. Шилуа стиснул луку седла, по хребту прошла дрожь. Небесный же встрепенулся, потому что уловил нечто там, впереди. Через мгновение это услышал и Шилуа. Зов, тоскливый, беззвучный и бесконечный.

«Птенцы».

«Значит, они живы!» — обрадовался Шилуа.

«Один жив».

Небесный беспокойно тряхнул головой, в его мыслях на короткий миг проглянуло воспоминание об опасности. О чем-то страшном, что может явиться на такой открытый зов. Инстинкт требовал заглушить его, удовлетворить просьбу немедленно и любой ценой, иначе…

Тоири мысленно сплавились в единое целое, направили полет вниз, словно нырнув в море гнева, что охватил птиц вместе с седоками от головы до кончиков крыльев. Шилуа позволил наполнить им и себя, выжечь все лишнее. Уже были видны зубцы стены и солдаты, мечущиеся между ними. Еще чуть — и станут слышны их крики. Белые улицы Цитадели покрыли цветные штрихи: жители высыпали наружу. Любопытство не всегда к добру… Шилуа ухмыльнулся и потянулся за стрелой, вложил в желобок. В сердце не осталось ничего, кроме ярости. На стене темнели острия баллист, совсем таких, какие показывала Красавица. Восемь… девять… всего десять. Тикаэла подумал о возможности, но не ждал нападения всерьез. Эта горстка неповоротливых колод не сумеет остановить их.

Стрела прошла близко, но недостаточно, чтобы причинить вред. Свист разрываемого воздуха достиг ушей даже сквозь шлем. Вторая ударила в грудь тоири, летящему справа, отбросила назад. Могла ли баллиста пробить алый металл нагрудника? Шилуа не стал смотреть вниз, внутренний огонь лишь разгорелся ярче. Убить и не быть убитым, спасти то, что можно спасти, и отомстить за остальное. Важна только цель.

Двойной клин разбился, широким серпом прошелся по стене, сбрасывая нерасторопных людей с террас и тонких паутинок мостов. Острые когти переворачивали не успевшие выстрелить орудия, крики птиц били по ушам. Мимо лица мелькнула тень, Небесный дернул крылом. В его основании завязла арбалетная стрела, к счастью, не пройдя сквозь густые плотные перья. Шилуа дотянулся и попытался вытянуть ее, но та держалась крепко. Он поднял глаза. Стреляли сверху, из окон верхней галереи. Движение за белой колонной подсказало, куда целиться. Копий Шилуа не брал — несмотря на тренировки, сил и веса у него было маловато для метания тяжеленных древков. Но зато на меткость не жаловался. Небесный повернулся так, чтобы не загораживать крыльями обзор, арбалет тяжело загудел в руках. В ложе следом за выпущенной впустую стрелой легла другая, полетела и осталась торчать под забралом солдатского шлема. На месте убитого защитника цитадели тут же появились другие, Небесный резко взял влево, пока они не успели спустить пружины.

На мосту стоял некто с копьем, взвешивал его в руке, поглядывая наверх. Небесный с гортанным криком упал, раскрывая венцы когтей, спустя один удар сердца человеческое тело обратилось разорванной игрушкой, чьи части связывали алые нити. Шилуа зажмурился, но, скорее, по привычке. Желудок не рванулся к горлу. Это всего лишь кровь, такая же, как его собственная.

«Твоя не прольется сегодня!» — мысль была полна угрозы и образов того, что тоири сделает с посягнувшими.

«Спасибо большое, вот теперь меня мутит».

Белое копье, пущенное со стороны восточной террасы, насквозь прошило крыло Краснокрылой. Она грузно упала на угол балкона, затем ниже, на мост. Шилуа расширенными глазами смотрел на то, как крохотная фигурка Чора выпутывается из ремней, а к ним уже со всех сторон бегут воины с обнаженными мечами. Долго раздумывать было нельзя, руки действовали сами. Один солдат упал со стрелой в спине, за ним другой. Третий обернулся, но не успел даже заорать: лапа Небесного превратила верхнюю половину туловища в мясную жижу. Чей-то нож вспорол куртку на плече, другой воткнулся в седло в нескольких иль от ноги, Шилуа вырвал его и пустил обратно. Лезвие нашло свою цель. Тэй был бы доволен учеником. Он тоже где-то тут. На миг пляшущие волны ярости перекрыло беспокойство. Стражи должны были прийти снизу. Зоркие глаза птиц различили далеко в ущелье синие лоскутки на снегу: условный знак, что проникнуть в Цитадель удалось. Но где же сами стражи? Не перебили ли их на нижних этажах?

Чор рассек древко копья мечом и вынул из крыла обломки. Краснокрылая стонала, положив голову на широкую балюстраду и прикрыв глаза, но рана не угрожала ее жизни, по крайней мере, не прямо сейчас. Рядом с ними приземлилась Горбатая, Дин кинулась на помощь к отцу. Небесный вновь взмыл ввысь. Защитники Дон Хуа поняли, что простые арбалетные стрелы не причиняют большого вреда тоири, и начали обматывать острия горящей паклей. Крики птиц стали тревожными, потянуло паленым пером. Шилуа ощутил страх Небесного и успокаивающе положил руку на его спину.

«Если что, мы мигом доберемся до воды».

Они завернули за выступающий угол скалы и увидели пленников в широком нижнем дворе у правого водопада. Тоири было явно тесно в неровном прямоугольнике стен, сверху затянутом тяжелыми цепями. На шее самца блестел толстый ошейник, самка, судя по всему, была мертва или при смерти. Шилуа стиснул кулаки, пропуская через себя бурю чувств своей птицы. Ярко вспомнился день, когда ему самому сообщили, что отец умер. Отец, который едва ли десяток раз говорил со своим отпрыском… Один из птенцов остался жив, зов исходил от него, но самого малыша не было видно: возможно, он прятался под крыльями родителя.

Отец и сын встретились глазами. Недоверие. Гордость. Надежда. Враждебность, ненависть к паразиту, что сидит у сына на спине. Отчаяние. Усталость… Небесный ринулся вниз, несколько солдат-охранников не рискнули принять бой и бросились врассыпную. Отец-тоири подпрыгнул, просунул голову между цепей и, ухватив одного из бегущих за ногу, стащил вниз. Когда он вновь повернулся, клюв сверкал алым. На стену рядом приземлилась еще одна птица. Хар где-то потерял шлем и выглядел ошалевшим и растрепанным, совсем не героем-воителем. Достоинство Шилуа пока спасала оскаленная морда барса.

— Нужно освободить их! Где хранят ключи?

— Не знаю, — ответил Шилуа, — может, проще найти кузнеца? — он бросил взгляд на растревоженный людской муравейник и усомнился в разумности своих слов.

«Этого мало, — вмешался Небесный, — стены — ловушка для тоири, он не сможет взлететь! Нужен край, с которого прыгать».

— Тогда позже, — решительно сказал Шилуа. — Хар, присмотри за ними.

«Я не оставлю мою семью!»

«Ты ничем не поможешь им, — возразил Шилуа. — Летим, нужно найти короля и покончить с этим!»

На зов Небесного прилетело еще двое тоири. Теперь пленники Цитадели окружены соплеменниками и защищены, насколько это возможно. Но где же стражи? Шилуа направил птицу выше, желая взглянуть на сражение целиком. Тоири переговаривались между собой, и Небесный не скрывал ничего от Шилуа, но тому трудно было уследить и за быстрой сменой образов мыслесвязи, и за боем вокруг. Их перехватила старейшина Хен на своем тоири, откинув маску дикого кабана, сверкнула зубами и указала вниз. Шилуа глянул и ахнул: на третьем ярусе сражались люди в белых доспехах, теснили зубчатую линию солдат к краю, где их по одному выхватывали когти пролетающих птиц. Хен подмигнула, опустила забрало, ее тоири прижала крылья и с воинственным клекотом ринулась за своей порцией добычи.

Не все стражи сохранили свою белую форму и доспех, но спутать их с солдатами было все равно нельзя. Клинки в руках Белых Стражей плясали с той же легкостью и грацией, что и у танцовщиков Ун Джум Тао. Но сеяли не безобидный восторг, а смерть. Дорого истинные защитники Цитадели возьмут за свое поругание… Белоснежные некогда стены потемнели от копоти, окрасились багровым, кое-где их пятнали черные потеки смолы и выгоревшего масла. Нужно отыскать короля. Конечно, он заперся, окружив себя охраной, но ведь Небесный стоит сотни бойцов, а Шилуа прекрасно знает дворец! Террасы сверкали битым цветным стеклом. Крики сражающихся и звон мечей были слышны уже в верхних галереях. Шилуа бросил взгляд на центральную площадь под балконом тронного зала, откуда короли всегда обращались к народу, и вдруг увидел того, кого искал. Высокую фигуру было ни с кем не спутать, даже если бы на голове не сверкал крылатый венец. Небесный соотнес воспоминания Шилуа с образом живого Тикаэлы и с криком кинулся в атаку.

«Нет! Не смей!»

Когти прочертили долгие борозды на мраморе; приземляясь, возмущенный запретом Шилуа Небесный широко раскинул крылья и ударил по воздуху. В придворных полетела каменная крошка, тугой поток ветра заставил их отступить, кто-то упал, взмахнув цветными рукавами, будто в нелепой попытке ответить. Король остался стоять незыблемо, словно сам был мраморной статуей, и смотрел в глаза не птице, а седоку. Шилуа снял шлем, спрыгнул на каменные плиты и выпрямился. Перед ним оказалась лишь кучка изнеженных дворцовых жителей, менее десятка. Раньше свита короля была куда пышнее… Позади стояли двое солдат, схватившихся за рукояти клинков. Но что могут мечи против грозного клюва? Тикаэла смерил Шилуа взглядом и сказал:

— Так и знал, что это ты. Я отдал приказ остановить кровопролитие. Отзови своих проклятых бездной стервятников! Зачем лишние смерти?

Шилуа онемел от удивления. Он ждал от старшего братца чего угодно, но не этого. Где кроется подвох? Он нерешительно оглянулся. Звуки боя и правда притихли. Может, это только кажется… Но Тика подал знак, и те двое, что были с ним, положили на плиты свои мечи.

«Это правда, — подтвердил тоири, — они отступили». — И показал, как солдаты бросают оружие, а жители в страхе бегут вглубь Цитадели, уверенные в том, что сейчас их перережут жестокие захватчики.

Слева дохнуло ветром. На террасу приземлились еще две птицы: Дикарь и белогрудый тоири старейшин Йоакэ Као. Най и Оддо спешились и встали рядом с Шилуа. Гау остался наблюдать с седла. Тикаэла выпрямился еще больше, хотя это казалось невозможным, и закусил губы. Шилуа искал в себе ненависть к брату и не находил. Тот похудел, расшитые голубые одежды висели, словно под ними остались лишь кости, а мясо сожрал огонь горящих бешенством глаз. Его Величество склонил голову, изогнул тонкие губы в насмешливой улыбке:

— Может, хочешь еще? Справился со своим страхом, и теперь тебе мало крови?

Небесный возмущенно крикнул, Тикаэла вздрогнул и отступил на полшага и оскалился:

— Венец не отдам! Сними сам, если посмеешь!

Най сделал быстрое движение, сверкнула тонкая цепь. Серебряные крылья сорвало с головы короля, металл звякнул о камень. Оддо поднял корону, выпутал из кованых перьев маленький острый якорь и молча протянул ее Шилуа. Тот взял, взвесил на руке. У Тикаэлы на щеках проступили пятна, черные змеи из растрепавшегося узла поползли по плечам и лбу.

— Даже если наденешь его, то ненадолго! Меня готовили царствовать, а что умеешь ты? Только пьянствовать и дерзить! Маленькая шлюха, — выплюнул он.

Шилуа стиснул челюсти, в ладонь впились зубцы короны.

— Ты зовешь так всех, кого не сумел объездить? Но даже шлюха справилась бы с правлением лучше тебя! Ты обратил против собственного клана воинский цвет королевства, оскорбил западных вассалов… Люди голодают и бегут на восток, словно вспугнутые ими, а ты здесь развлекаешься ловлей священных птиц!

Тикаэла откинул голову и рассмеялся, так звонко и весело, что Шилуа оторопел.

— Ты даже глупее, чем я думал! — воскликнул король и указал пальцем на пару старейшин: — Чем он вас взял? Что пообещал, несметные богатства Цитадели? Нет? Может, себя? Но кому? Всем по очереди?

— Как ты смеешь так говорить о заклинателе птиц?! — рявкнул Най, но Оддо ухватил его за плечо и ответил сам:

— Нас привели сюда наши тоири. Люди перешли грань, за которую не смели ступать много сотен лет. Вы сами навлекли на себя беду.

— О! — с отвращением скривился Тикаэла, — Так это они вам приказывают…

Най скрипнул зубами так громко, что услышали все, и рванулся было вперед, но рука Оддо сжалась крепче, пальцы смяли кожаный наплечник соратника. Немногочисленная свита отступила подальше, пугливо косясь то на своего правителя, то на грозных тоири с их наездниками. А ведь среди свиты были трое чон-ша: золотые значки блестели на атласе дорогих одежд. Они даже не пытались вступиться за того, кто даровал им эти крылышки. Последние уцелевшие стекла зазвенели осколками, а двери распахнулись, и на террасу высыпали стражи. Некогда белая форма выглядела под стать некогда белой Цитадели: залитой грязью и кровью. Придворные при виде бывших изгнанников в ужасе попадали на животы, моля о милосердии. Даже тоири не пугали их настолько сильно… Один из стражей преклонил колено перед Шилуа:

— Цитадель ваша. Что прикажете, ото?

Они встречались ранее во дворце или воин просто подошел к тому, у кого в руках корона?

— Уведите его, — Шилуа указал на брата. — Заприте, но не бейте.

Тика язвительно улыбнулся. Шилуа покраснел от досады: приказ и правда вышел неловким, ведь можно издеваться над пленником сотнями других способов. Оставалось надеяться, что стражи поймут верно. Тикаэлу подхватили за локти и потащили к дверям.

— Ши! — навстречу выскочил Тэй.

Весь черно-красный, с царапинами на лбу и щеке, с изгвазданным клинком, он сорвал с лица повязку, отпихнул с дороги некстати попавшегося пузатого чон-ша. Подбежав, отшвырнул меч и внезапно подхватил Шилуа, подбросил, а потом запрокинул голову и прижался ко рту так крепко, что все лицо вспыхнуло болью. Руки дернулись сами, еще до того, как Шилуа успел осознать происходящее. Он оттолкнул стража, едва не выронив при этом венец; прижал ладонь к горящим губам. Оддо фыркнул, Най прикрыл рукой улыбку. От лица Тодо отхлынула кровь, оставив болезненно-яркие ссадины, он отшатнулся и неловко упал на колени:

— Простите, ото! Я… не знаю, что на меня нашло! О Бездна, простите…

— Я не сержусь, — Шилуа с трудом, но удалось овладеть собой, ведь, провались всё к черным эно, на них смотрели! — Не надо, встань. Я понимаю. Я тоже счастлив видеть тебя живым, Тэй, — тихо сказал он и даже заставил себя протянуть стражу руку.

***

В главном коридоре и на лестнице, ведущей к тронному залу, пол усыпала белая пыль, у стен стояли леса, кое-где покосившиеся во время недавней жаркой стычки. На потолке больше не было ажурного сплетения летящих птиц, сбоку уже начали наклеивать новый орнамент: строгий и безликий, совсем непохожий на прежний. На середине лестницы Шилуа со спутниками перехватила группка членов совета: потрепанные и перепачканные той же белой пылью министры сначала бросились к вторженцам, но, не добежав, нерешительно замерли.

— Я рад видеть вас в добром здравии, ото Нароа Ди’О, — пришел на помощь Шилуа, — и вас, чонхан Мор, и… — он замешкался, пытаясь вспомнить имена остальных.

Те с видимым облегчением склонились в ответ, в блеснувших глазах Нароа Шилуа увидел любопытство. Он хорошо помнил разговор на похоронах прошлого короля, когда показал себя трусливым мальчишкой, не оправдавшим ожиданий, отказался даже от намека на неповиновение новому королю, теперь же привел сюда армию и сместил его. Во всяком случае, именно так все выглядит со стороны.

— Это мои спутники, — Шилуа указал себе за спину, — старейшины северных деревень, сохранившие древнее искусство заклинать птиц. Я представлю их официально, когда соберется совет. Тэй Тодо командовал десяткой, охранявшей покои Мол’Эт, теперь же возглавил ополчение Белых Стражей.

Вельможи поклонились снова, на этот раз чуть менее охотно.

— Совет? Сейчас?! — не сдержал удивления чонхан Мор.

— Сейчас, — кивнул Шилуа. — Чем скорее все разъяснится, тем лучше.

— Позвольте сопровождать вас в тронный зал? — осведомился Нароа.

Остальные вельможи, перешептываясь, продолжили спускаться.

— Кто из наследников находится в Дон Хуа? — спросил Шилуа, ступая по белоснежному полу. Шаги гулко отдавались в пустом высоком коридоре, как и стук костыля Гау. Помня о нем, Шилуа старался идти помедленнее.

— Двенадцатый и восьмой наследники, — опустил глаза министр, — Если они живы, разумеется.

Шилуа бросил на него быстрый взгляд.

— А остальные?

Нароа провел пальцами по длинной золотистой полосе отворота рукава, не торопясь отвечать. Впереди показались двери зала, такие же белые, как все в Цитадели, покрытые позолоченными узорами.

— Уважаемого племянника ото Гону Мол’Эт двулуние назад нашли мертвым в покоях.

Шилуа ощутил, как волосы на загривке поднимаются дыбом. Гону, третий наследник, родился слабым, а повзрослев, стал поперек себя шире и мог отправиться на тот свет просто поднявшись по лестнице, но… Неужели непонятно, кому выгодна его смерть?

— А малыши? — спросил он. — То есть, я хочу сказать, третий и четвертый наследники, их высочества принцы?

Министр скорбно опустил взгляд.

— В начале зимы их высочества пропали из дворца. Вдовствующая королева с тех пор заперлась в келье Богини-Матери и не выходит. Его величество приказал казнить нянек и прислугу, что проглядела похитителей. Принцев неустанно ищут лучшие разведчики и агенты клана, насколько я знаю, однако, увы, пока вести неутешительные.

Шилуа остановился, сжал кулак и резко выдохнул.

— Почему же… почему никто ничего не сделал? — прошипел он, — Вы просто сидели и… — он вспомнил, что говорит с министром земледелия, который, к тому же, не принадлежит к Мол’Эт, и умолк.

Нароа Ди’О вздохнул:

— Мое слово, разумеется, ничего не значит, но я бы посоветовал подождать с выводами, ведь нет никаких доказательств…

— Какие нужны доказательства?! — вспыхнул Шилуа. — Все ясно как день.

— Так же считали и некоторые члены совета, — поджал губы Нароа. — В Цитадели было неспокойно в последнее время, кое-кому выгодно расшатывать опоры моста…

Шилуа вступил в тронный зал и огляделся. При виде полукруглого возвышения перед троном по спине пробежала дрожь. Он обернулся к спутникам. Старейшины озирались: Гау — сдержанно, Най с Оддо — с видимым восхищением. Тэй застывшим взглядом смотрел в сторону окон. Конечно, ведь у него тоже с этим местом связаны не лучшие воспоминания…

— Располагайтесь в зале совета, — он взглянул на Нароа, — прикажите, чтобы туда принесли все необходимое.

— Конечно, ото.

Шилуа подошел ближе к трону и посмотрел на зеркально-гладкие плиты, которые помнили миг ужаса и позора, когда по ним елозили его голые колени. Поднял взгляд на пустое сиденье, стремящуюся к потолку острую вытянутую спинку, словно сделанную из заиндевелых стеблей. Положил на голубую бархатную подушку слегка помятый венец. Отступил и направился к дверям.

Из того, что происходило в зале совета, Шилуа запомнил немногое: тело норовило расплыться, словно вынутый из воды роу, о мозгах и думать нечего. Он явно и глупо переоценил собственные силы, но не отступать же теперь… Только расплачиваться. Необходимо было сделать понимающий вид и кивать со значением, вставлять осмысленные реплики или, на худой конец, междометия. Хотя Шилуа понятия не имел, кого этот спектакль мог обмануть. Хорошо, что потом на свежую голову можно будет перечитать все задокументированное писарем, занявшим традиционное место в углу зала.

Стоял шум, расторопные даже в таких условиях слуги принесли еду и питье, вода в серебряном чане для умывания, с которым обходили гостей, быстро стала розовой. Когда, наконец, все расселись за длинным столом, между севером и югом образовался разрыв. Гау обсуждал с И До потери. Старейшины Хен и И До оказались легко ранены, Лун зашивал и перевязывал плечо Хен прямо у стола. Нароа Ди’О и двое входящих в совет вельмож посмелее докладывали о недавних событиях во дворце.

Долины Зао и Гур Эн не прислали положенные запасы. Солдаты, что были посланы туда, не вернулись. Пятнадцать летунов погибли, две птицы убиты, не считая матери Небесного, одиннадцать ранены. Не захвати Лун с собой запасы волшебного настоя, то потери оказались бы куда серьезнее — ведь птицы весьма чувствительны даже к малой кровопотере. Рабы и слуги покрепче долбили каменную стену, чтобы освободить пойманных тоири из плена, туда следовало прислать побольше масла для плошек и охрану. Стражи перебили солдат в центральной казарме, несмотря на то, что те сдались. Семьи Тау и Хан Инь желают выразить свое почтение. Советник по иноземным делам отказался признать новую власть и вскрыл себе живот прямо в покоях. Северяне взяли еду сами, совершив набег на кухни, заодно собрав серебро и золото из нижних галерей. Пленных солдат нужно кормить или нет? Что делать с вельможами, которые не выразили явного повиновения?

Летуны, не поместившиеся за столом, устроились у стены, стащив туда ковры. Дин чистила меч, жуя булку, остаток которой лежал на золотом блюде. Захватчики выглядели в глазах знати Цитадели еще более дико, чем какие-нибудь степные наемники. Но Шилуа с удовольствием бы растянулся рядом с ними, вместо того, чтобы сидеть на жестком помпезном стуле во главе собрания. Каждый считал, что именно его дело важнее других.

Шилуа глотнул слабого вина из рога и потянулся к Небесному за поддержкой, но неожиданно наткнулся на такое… что вино попало не в то горло и брызнуло на стол. В зал вбежал один из стражей с дикими глазами.

— Там… птицы… Они… Они жрут людей!

Вопреки ожиданию, всеобщий крик не поднялся, напротив, в зале повисла тишина.

— Тоири не едят живых людей, — спокойно сказал Гау, обведя взглядом шокированное собрание. — Но едят свежее мясо. После смерти человеку уже не нужно тело, но тоири необходимо подкрепить силы.

— У нас принято хоронить своих павших, — поджал губы ото Ли Че.

Гау дернул углом рта:

— У нас иные традиции. Мертвых собратьев птицы тоже съедят. Это древний обычай тоири: оставлять поле боя чистым.

Понемногу разговоры возобновились. Шилуа порадовался, что сейчас находится внутри дворца и не видит… Что можно сосредоточиться на другом. Он облизнул пересохшие губы и поискал взглядом Тэя. Страж нашелся у одной из колонн, прислонившийся к ней плечом. И откуда только он брал силы, чтобы стоять и даже не присесть, как деревенские? Перехватив взгляд Тодо, Шилуа сделал ему знак подойти. Министр земледелия тактично отодвинулся, давая им возможность поговорить.

— Сможешь разобраться со стражами? И солдатами? — тихо спросил Шилуа. — Ты лучше моего понимаешь во всем этом.

Тэй улыбнулся уголками губ и кивнул.

— Сейчас же займусь, только оставлю вам подобающую охрану, ваше высочество.

Шилуа скривился. Нужно вновь привыкнуть к такому обращению хотя бы на людях, ничего не поделаешь.

Для «подобающей», по мнению Тэя, охраны он согнал в зал совета не менее десятка стражей, среди которых Шилуа различил знакомые лица.

Совет, что больше походил на состязание рыночных зазывал, кончился ближе к ночи. Стоило выйти из душного зала совета в боковую галерею, как в лицо вцепился мороз. Позади шагал Йен и еще три стража, также за ними увязался Хар, который без умолку болтал о том, какие в Цитадели, оказывается, вкусные сладости. Рядом материализовался главный смотритель дворцовых покоев Ла — согбенный почти пополам чернобородый человек, каждый шаг которого сопровождало бренчание ключей. На первый взгляд Ла казался безобидным хворым старикашкой, однако он был почти сверхъестественно прыток, слуги боялись его как огня и знали: от ото Ла бесполезно утаивать даже неверно проглаженный краешек кружевного платка.

— Ваше высочество, у восточных ворот стоят люди, в основном ока с детьми. Приказать никого не выпускать?

— Нет, пусть уходят, если хотят. Пусть расскажут, что небесная кара настигает даже королей.

В тонких мраморных нитях балюстрады кое-где зияли дыры, под ногами скрипели иней и каменная крошка. Людских голосов не было слышно, Цитадель утонула в ночи, только в казармах внизу горели огни. Где-то наверху кричали птицы. На открытой террасе пришлось обходить лужи помета. Шилуа задрал голову и оглядел стены. Нужно срочно приказать вернуть стокам первоначальное назначение, сбив все навешанные бессмысленные кружева. Сколько работы…

«Отец и брат свободны».

Небесный вымотался не меньше Шилуа, теперь он сидел на круглой крыше у водопада, под боком ощущался теплый комочек, который, наконец, затих и уснул. Только сейчас Шилуа понял, как сильно влиял на него этот зов птенца, сеющий тревогу и головную боль. Отец-тоири улетел прочь, едва отверстие в стене стало довольно широким для того, чтобы протиснуться. Шилуа глубоко вдохнул холодный воздух. Пахло свежим снегом и дымом.

— Мне надо вымыться и переодеться, — сказал он ото Ла.

Главный смотритель мелко закивал, ключи зазвенели громче.

— Вы желаете занять королевскую спальню? Я распоряжусь…

— Нет, нет, — поспешно возразил Шилуа, — Старые покои вполне хороши, к тому же там должны были остаться мои книги.

— Прошу простить, но подготовить королевские комнаты будет проще, сейчас со слугами такая неразбериха! Конечно, это не проблема Его Высочества, а моя, но если Его Высочество желает поскорее привести себя в порядок, то…

— Не беспокойтесь, ото Ла, пыльные шкафы меня не испугают, — улыбнулся Шилуа, — к тому же, рядом будет удобно разместить благородных ото Ал’Рей и старейшин. — Он решительно зашагал по знакомому коридору, в котором приветливо горели лампы.

Ото Ла, тихо причитая, засеменил следом.

Поперек дверей добавился засов. Его не было раньше, а посередине висел замок.

— У меня нет ключа, — поджал губы Ла, — он есть лишь у короля.

По жилам пробежал холодок. Может, прав был ото Ла, что не желал пускать его сюда? Йен понял взгляд без слов и вынул меч. Два мощных удара — и засов с треском подался под натиском лапищ стража. Он отбросил обломки и толкнул створки внутрь темной комнаты.

Их накрыла волна спертого воздуха. Глаза не сразу привыкли к тьме, в которой мерцал лишь тусклый красноватый огонек лампадки у изголовья кровати. Ото Ла, бормоча под нос, зажег стенные светильники. В их медленно разгорающемся свете стала видна разгромленная обстановка комнаты. Даже палка с резными головами оленей, что удерживала гардины, была перекошена, а кисти самой шторы полоскались в луже вина из опрокинутого кувшина. Со стороны неубранной постели с горой одеял густо несло потом, Шилуа невольно сморщил нос. Ото Ла распахнул окна, впуская запах мороза.

Внезапно ворох на постели пришел в движение, оттуда выскочило нечто темное, больше всего похожее на подземного эно, громко вскрикнуло и с невнятным воем кинулось прямо к Шилуа. Йен легко подсек неведомую тварь, подхватил, не позволяя растянуться на полу. Поставив на колени, вынудил поднять лицо, удерживая за волосы, что всклокоченным темным облаком окутывали худое тело в атласном белье. Но это не остановило порождение бездны, что визжало и пыталось тянуться к Шилуа скрюченными когтями тонких пальцев. Страж ударил его по лицу, потом, выругавшись, перехватил за локти. Свет наконец-то рассеял тьму спальни, обрисовав впалые щеки, темные глаза и покрытые корочками и размазанной краской пухлые губы.

— Ашу?!

Существо глухо засмеялось, глядя снизу вверх.

— Нет, нет, — хрипло прокаркало оно. — Он называл твоим именем. Только твоим…

Шилуа ахнул и присел рядом, убрал слипшиеся пряди с лица тиджи.

— Отпусти его, — велел он Йену.

Тот с сомнением покачал головой и ослабил хватку, но рук убирать не стал.

— Что случилось, Ашу? — спросил Шилуа, — Я не понимаю… Это Тика сделал такое с тобой?! Не бойся, больше он никого не тронет.

Ашу тряхнул освобожденными волосами и снова диковато улыбнулся.

— У тебя и правда нет ни одной красной вещи… Да, я надевал каждую из них. Он хотел, чтобы все было… по-правде… — он всхлипнул, но тут же вновь яростно сверкнул глазами: — Я не узнал, что такое любовь… но знаю теперь, что такое ненависть, — он со свистом вдохнул и раздул точеные ноздри. — Я ненавижу тебя. Ненавижу Тикаэлу. Ненавижу клан Мол’Эт, вас всех до единого!

Богато расшитое исподнее не прикрывало шею, покрытую багрово-синими следами. Шилуа закусил губы, чтобы не дрожали.

— Тебе нужен лекарь, Ашу. Но… — он нерешительно оглянулся, — думаю, сейчас они все заняты ранеными. Впрочем, у меня есть кое-что, — Шилуа расстегнул куртку и достал из внутреннего кармашка склянку, которую захватил на всякий случай. — Смотри, эта вода — волшебная, она сможет залечить что угодно. Не бойся, это совсем не страшно. Скажи, где болит больше всего?

— А ты как думаешь?! — оскалился Ашу. Вскочил на ноги, огрызнулся на стража: — Отпусти меня, увалень! — дернул плечами.

Потом с внезапной грацией прошествовал обратно к постели, улегся и, раздвинув ноги, поднял подол. Шилуа вспыхнув, отвернулся.

— Ну? — капризно протянул тиджи. — Ты хотел лечить меня? Так лечи!

— Лучше этим займется лекарь, — проговорил Шилуа, глядя в пол.

— Вот! — торжествующий смех заполнил комнату. — Все вы одинаковы!

Ашу снова метнулся к ним, стражи скрестили мечи, загораживая Шилуа. Перехватывало дыхание от ужаса и вины за то, что где-то глубоко внутри он чувствовал облегчение. Ведь если бы не Небесный, то в этой комнате сидел бы он сам.

— Скажи, чего ты хочешь, Ашу? — спросил Шилуа сквозь блеск клинков. — Вернуться к семье? Я прикажу выдать тебе денег и провожатого.

— У меня нет семьи, забыл? Друг… — тиджи расхохотался, брызгая слюной. — Ты слишком много мне должен, чтобы я взял от тебя хоть монетку.

Ашу оглянулся и бросился из комнаты бегом. Когда топот босых ног стих, Шилуа сказал:

— Не трогайте его. Пусть делает, что хочет. Только следите, чтобы он никому не причинил вреда.

— Я немедленно займусь вашими покоями, — подал голос ото Ла.

— Нет, вы были правы, — обернулся к нему Шилуа. — Я буду спать в гостевых, в правом восточном крыле.

Оказавшись в теплых прибранных комнатах для гостей, Шилуа наконец закрыл за собой толстую дверь и, прислонившись к ней спиной, сполз вниз, глядя в пляшущие языки пламени лампады. Слишком много всего произошло. Слишком много… Кое-как заставив себя дойти до кровати, он снял ленту с волос, ремень, сапоги и упал поверх покрывала, проваливаясь в сон. Ночью ему снилась черная тревога. Она прилетела на зов птенца, у нее были широкие перепончатые крылья.

***

— Ото, купальня готова.

Пришлось приоткрыть один глаз. В окно светил яркий рассвет, окрашивая полог кровати в алый. У дверей стояла служанка.

Шилуа встал, чувствуя, как одеревенели все члены, кивнул девушке и прошел мимо нее в паркую полутьму. Наконец-то нормальная купальня с кранами с горячей водой, мутно-белой от ароматных масел и выжимок из трав.

Можно нырнуть, и тогда все напасти и тревоги останутся снаружи, темными разводами поплывут по поверхности и утекут прочь… Вода обняла тело, Шилуа нырнул, наслаждаясь теплом. Плечо защипало, он сел и покосился на царапину от ножа. Ерунда. Откинул голову на заботливо подложенное полотенце на каменном бортике и закрыл глаза. Мыться с мылом и скребком не было сил, лишь лежать, ощущая, как зажатые мышцы расслабляются одна за другой. Девушка устроилась позади, разложив сбоку гребни и склянки, принялась за волосы. Сначала чужие прикосновения тревожили, но потом тело вспомнило, что такое умелая забота. Только бы опять не уснуть и не умереть в воде, как советник Кум…

Почувствовав, что слишком уж расслабился и засыпает, Шилуа вышел из воды. Потянулся за полотенцем, ощутив, как невыносимо потяжелело тело. А ведь впереди еще долгий день, и он будет непрост… Сзади раздалось восклицание, поднос гулко упал на пол, а склянки разлетелись во все стороны. Встретившись с вопросительным взглядом, служанка смущенно потупилась, наклонилась, стала собирать баночки, все же то и дело поглядывая на ото.

— Простите, просто… вас так страшно пытали. Простите, ото, — она склонилась еще ниже, почти касаясь лбом пола. — У меня слишком длинный язык…

— Что? Пытали? — удивился Шилуа, трогая свои непривычно мягкие и гладкие волосы. — Ах это! — он и думать забыл о рисунке на спине. — Нет, что ты! Я сам так захотел.

Служанка вытаращилась на него с еще большим ужасом и, пятясь, вышла из купальни.

Шилуа подкрепился фруктами и печеньем, что были оставлены в спальне еще с вечера, не надеясь на то, что дела позволят съесть более существенный завтрак. И не ошибся: Нароа Ди’О уже ждал наследника прямо у дверей его покоев, видимо, решив взять на себя обязанности советника. Шилуа был не против, министр земледелия и правда вызывал у него больше доверия, чем остальные.

— Для начала необходимо заново засвидетельствовать вас как члена клана в книге Мол’Эт.

— Что толку, если, судя по теперешней летописи Цитадели, я никогда не рождался? — криво усмехнулся Шилуа.

Нароа загадочно улыбнулся. Они спустились в библиотеку. Встречающиеся в коридорах дворца жители опасливо кланялись, завидев их, спешили убраться с дороги шествующих впереди стражей. Хранитель летописей уже ждал гостей. Перед ним лежали два толстых свитка с золотыми кистями: один поновее, другой весьма потрепанный. Хранитель поклонился, подметя пол седой бородой, и развернул второй свиток, кривые старческие пальцы ловко пробежали по строчкам, найдя пустую, что выглядела светлее остальных.

— Это летопись Дон Хуа, которая лежит здесь, — он указал за спину, на стеклянный окованный золотым орнаментом ларец над креслом хранителя, — И предоставляется к изучению по требованию любого хито.

Шилуа недоуменно взглянул на министра. Его привели, чтобы показать, как ловко вытравили с поверхности листа чернила? Нароа лишь кивнул летописцу. Тот надел перчатки и куда бережнее развернул первый свиток, раскрыв его на той же строке.

— А это — не копия, но оригинал, который обычно не видит ни одна живая душа, кроме хранителя сокровищницы знаний, милостью Четверых.

Шилуа взволнованно склонился над бумагой.

«Шилуа сын Ама, сына Си Мол’Эт, рожден женой Ама, Олной двенадцатого дня второго осеннего двулуния, тринадцатый наследник Крылатого Венца…»

— Но ведь… Почему? — только и смог он выдавить. — Вас могли казнить!

— Потому что везде должен быть порядок, — безмятежно ответил летописец. — А в истории династий — особенно.