Глаза открывать категорически не хотелось, но надо: рядом играла музыка. Ее следовало заткнуть немедленно, пока голова не лопнула от адской боли. Волосы мешали дышать, все лицо занавесили, сволочи. А руки... они что, привязаны?! Он попытался позвать на помощь, но язык распух, а губы едва шевельнулись. Удалось дотянуться ногой с кровати до пола. Тот оказался твердым и холодным. Тут раньше лежала шкура. Куда она делась? Внутри вместе с болью росла ярость. Где проклятые слуги?..

— М-м-м, кто у нас тут проснулся такой сладкий?..

Блять...

— Мы со Славой вчера поспорили, на что способны прогеры в постели. Что сказать... я продула! — мелодичный смех ввинтился в висок еще хуже музыки.

Ресницы получилось разодрать с третьей попытки. Хвала богам, хоть в комнате темно.

— Ты... кто? — не голос, а черти что.

— Марина я, — обиженно донеслось справа.

— А я — Станислава, — вздохнуло откуда-то сверху. — Че, вообще ничо не помнишь?

— Музло... выруби.

В кровати заворочались, но завывания какой-то бабы наконец оборвались. Господи, сколько же он выпил вчера?.. А, нет, он вообще не пил. Это его уговорили попробовать таблеточку "ну что ты все время пашешь и пашешь, расслабиться тоже надо". Расслабился, ничего не скажешь.

— Какого хуя у меня руки привязаны?

— Ой, извини, милый, мы забыли. Так вчера... увлеклись! Затекли? Но мы щас быстренько массажик сделаем, и все пройдет. Потерпи, Денисочка.

Денисочка. Мать вашу. Ну хоть не этот, как его... Тоже что-то на "Д".

— Ну что, легче? — промурлыкала та, что справа.

— Наверное. Пить хочу. Мне пиздец кошмары всю ночь снились.

— У-у-у, бедняжка. Тебе кофе сварить?

— Я сам, — знает он, как эти куры кофе готовят.

Поднялся, добрел до зеркала. Чудище, твою налево. на щеке чья-то сиреневая помада, лохмы теперь за час не прочесать... Подобрал с пола свои трусы. С дракончиком. Дениса передернуло. Приснится же такая ебанина!.. Больше никаких таблеток, даже курить бросит, честное слово. Только кофе.

***

— Шурочка, тебе галстук какой?

— Темно-синий. Не отвлекай.

Может, для кого-то исследование редких видов мадагаскарских скворцов — ерунда, но ведь эта работа поможет спасти вымирающий вид. Может быть. Если отец согласится дать денег... Может, все и правда ерунда, и надо было вместо этого всего к Денису на вписку пойти? Так, все, надо сосредоточиться. Последние фразы докторской сами себя не напишут. А еще надо успеть распечатать!

— Точно синий? — мама заглянула в спальню. — Ты вроде голубой костюм хотел, Вуиттоновский.

— Передумал, — буркнул, — Надену champagne.

— А чего это? Тебе так идет голубой...

— Мама, мне идет все! — взорвался Шура, и, наконец обернулся. — Я ночь не спал, дай мне дописать! У меня защита через три часа! Какая разница, в чем я пойду?! Лишь бы покончить с этим наконец!

Мама обиженно надула губы и прикрыла дверь. Впрочем, через секунду снова заглянула:

— А кушать ты что будешь? Круассан? Яичко пашот? А хочешь, я закажу...

— Мама!!!

***

— Кира Владимировна, на вас тут это самое... жалоба. — Василий Палыч, здоровый мужик, едва ли не упирающийся в потолок лысой башкой, смущенно мял полу пиджака пальцами, потупив очи. — По поводу это самое. Неподобающего этого самого. Обращения. К начальству.

— Ах, обращение им не нравится? Это когда я в одиннадцать утра звоню вусмерть пьяному телу, пытаясь выцарапать разрешение, которое оно мне обещало оформить еще, сука, на той неделе, а на объекте двести строителей сидят дрочат, потому что не могут начать работать?!

— М-м-м... э-э-э...

— Гена с Тарасом уже две недели как не просыхают, а я тут за всех пашу?!

— Кира Владимировна... Я-то все понимаю, но начальство вот...

— Знаю я наше начальство — эта крыса старая опять на меня бочку катит. Устанет!

Кира раздраженно вынула из волос шпильки, подхватила выбившуюся рыжую прядь и заколола все обратно.

— Да вот в этот раз, понимаете, уже Сам... там приказ это... дали.

Он протянул ей бумажку, влажноватую от его потных ладоней. Кира вздохнула, успокаиваясь. Сейчас она подпишет. А потом пойдет и выскажет этим идиотам все. Терять уже нечего. Жаль только водителей и рабочих, которые останутся на произвол суки в климаксе и непроходимого дурака.

Широкая роспись заняла половину листа. Зазвонил, подпрыгивая на столе, мобильник.

— Кира!!! Какого хуя?!

— О! — язвительно-радостно воскликнула Кира. — Начальство!

— Где блядское разрешение?! Вы там ебанулись?! У нас простаивает...

— Не у нас, а у вас! Уволили — теперь ебитесь с вашими дебилами самостоятельно. Всего недоброго, Родион Николаич!

— Но... но...

Кира положила трубку. Встала, потянулась, и вдруг неожиданно для себя рассмеялась. На душе стало так легко... Василий Палыч тупо таращился на нее.

— Ну все, я свободна! Махну на неделю в Италию! Арриведерчи, Васюня! — подхватила сумку и выскочила из кабинета. В воздухе пахло весной.

На выходе стоял, переминаясь, Айтал. Хороший крановщик, честный. Только с семьей не повезло, прямо жуть.

— Кера Волод... Волдим... — он никогда не мог выговорить с первого раза, но всегда пытался.

— Волдеморт! — он поднял брови, явно не выкупая. — Забей, — отмахнулась Кира.

— У меня проблема...

— А я тут уже не работаю! Уволили!

— А как же... А куда?.. — он хлопал глазами и жалко его было до слез. Вот она уйдет — а ему обратиться не к кому. Все нахуй раньше слали и снова пошлют.

— Кирочка Владимировна! — со ступенек, задыхаясь, скатился Василий Палыч. — Пожалуйста! Они сказали, что извиняются... сказали, что... — он протянул верещащий телефон.

— Ладно уж, подождет Италия, — буркнула Кера, принимая трубку. — Пошли в кабинет, Айтальчик, — подмигнула она, — расскажешь свою беду.