После ухода Позова, Арсений ещё некоторое время просидел на кухне. Он пытался собрать мысли в своей голове хоть в какое-то подобие плана, который помог бы понять, как ему дальше сосуществовать с этим мальчишкой. Как назло, сейчас в его голове была настолько глубокая пустота, что чёрная дыра в далеком космосе могла бы только позавидовать. Арсений понимал, что и без того постоянно меняющаяся жизнь, которая раньше хотя бы как-то создавала видимость какой-то стабильности, теперь превращалась в самый настоящий цикл вечно меняющегося <i>нечто</i>, на которое он совершенно не мог повлиять, даже самую малость. Теперь его жизнь полностью зависела от того, что ему скажет Добровольский. А его, в отличии от того же Шеминова, Актёр ещё совершенно не знал и даже не мог предугадать, куда может повернуть его сумасшедший план. Попов до конца не представлял, как Павел Алексеевич собирается вернуть сына Шастуну, да так, чтоб о том, что мальчишка жив, не узнал никто лишний и информация не добралась до ушей Шеминова. Поэтому сейчас Попову оставалось только одно — свыкнуться с ролью няньки и постараться сделать так, чтобы мальчишка как можно скорее пришёл в своё нормальное состояние и не поехал кукухой, находясь в одной квартире с человеком, который совсем недавно был готов лишить его жизни. 

А ещё, очень хотелось надеяться, что Антон — не такой глупый мальчик, каким кажется на первый взгляд, и на полном серьёзе понимает опасность своего положения и не попытается сбежать от Попова в первый удачно подвернувшийся момент. Ибо если Арсений его упустит, Добровольский точно не погладит по головке и ни о какой <i>свободе</i> речи точно быть не может.

Но был ещё один момент, не дававший покоя: Арсений не знал, как вести себя с подростком. Он и воспитание детей — слишком далёкие берега очень широкой реки. Оставалось действительно надеяться на то, что Шастун будет вести себя адекватно и максимально собранно, если это будет требоваться. И всё-таки даже если они не «приживутся», как бы сильно не хотелось бы сбежать — нельзя. Никому нельзя. Ни Антону, ни Арсению. И вообще, единственная связь с внешним миром — врач, благодаря которому они будут получать и продукты, и медикаменты, и сигареты. А вот о том, что мальчишке нельзя дать подзатыльник, никто ничего не говорил! Поэтому, в случае чего, можно будет применить лёгкое рукоприкладство и надеяться на то, что тяжкое не понадобится. 

Попов поднялся со своего места, проходя в спальню, где на кровати лежал свернувшийся в калачик мальчишка. Его острые коленки, обхваченные длинными руками, упирались прямо в подбородок. Стоило Арсению показаться в дверях, как тот резко вскочил из удобной позы, отползая как можно дальше и прижимаясь спиной к стене. Его взгляд, снова ужасно испуганный, не мог оторваться от наёмника. 

— Может уже перестанешь пялиться на меня так? — строго спросил мужчина, опираясь плечом на косяк двери. — Ты не сможешь весь месяц бояться меня. Плечо болит? 

Антон быстро закивал, всё ещё не выдавливая из себя ни одного слова. Арсений обратил внимание на его пальцы — только сейчас он заметил на его руках несколько колец. Обычные железяки, которые тот нервно перекручивал пальцами. Удивительно, как после всего, что ему пришлось пережить, они не слетели и не потерялись где-нибудь в багажнике у Добровольского.

— Обезболивающее надо или перетерпишь? 

— Дмитрий Тимурович сказал, что лучше потерпеть. А то может быть привыкание. 

— Ну как знаешь. Тогда иди есть. 

Арсений сделал шаг назад, отступая от двери в тьму коридора, следя взглядом за Антоном. Как только тот начал подниматься с кровати, наёмник двинулся обратно на кухню. Быстро достал из старенького трясущегося время от времени холодильника, выкладывая на кухонный стол пару сырых яиц и уже частично съеденные со вчерашнего дня кусок колбасы и хлеб. 

— Готовь, — кивнул он на продукты, зашедшему следом Антону, а сам уселся на табуретку, перед которой ещё стояла недопитая кружка кофе. — Надеюсь, плиту от спичек зажигать умеешь? 

— Умею, — тихо ответил Антон, подходя к плите и доставая из коробка одну спичку, предварительно потряся его, проверяя их наличие.

Он достаточно ловко зажёг плиту, поставил на конфорку старую чугунную сковородку и хотел уже было налить на неё масло, но Арсений резко прервал его, от чего мальчишка вздрогнул так сильно, что чуть не разлил на пол всю бутылку. 

— Прокали сковородку сначала. Чёрт знает, сколько она тут стоит.

Антон снова кивнул, стоя перед плитой и ожидая, пока прокаливание займёт достаточно времени и, следовательно, чтобы снова не получить от наёмника. Слишком уж его громкий голос и грозный вид пугали. Совершенно внезапно было сейчас услышать от наёмника <i>«теперь лей»</i>. Масло мгновенно зашкворчало на раскалённой сковороде, и дальше готовка прошла без неприятностей. 

Арсений смотрел за тем, как мальчишка жадно поглощал свой долгожданный завтрак, и не заметил, как провалился в глубокие мысли. Мужчина с грустью вспоминал свою родную квартиру. Скорее всего, Шеминов уже устроил там самый настоящий обыск и разгромил всё, что только можно разгромить. Было и дебилу понятно, что после резкого исчезновения, он будет искать свою сбежавшую игрушку повсюду. И, конечно, будет ужасно злиться, осознавая, что всё идёт не по его плану. Да, если бы не Добровольский, Попов бы точно попался Цаю в течение ближайшего времени. А может, тот уже ждал на квартире, ещё только когда Арсений возвращался к Шеминову, в полном, как тот рассчитывал, незнании. Но ему даже никогда не придёт в голову, что Арсений может прятаться под крылом у Павла Алексеевича — совершенно неожиданного для подобной роли человека. 

— ...вы меня слышите? — тихий и неуверенный голос Антона буквально выдернул из раздумий. Арсений вопросительно посмотрел на него.

— Чего г-ришь? 

— Я спрашивал, могли бы вы рассказать мне, что происходит...

Попов ухмыльнулся, почёсывая бороду. Эх, мальчишка, ты даже не представляешь, что происходит. И, даже если Арсений тебе это расскажет, вряд ли ты в это поверишь. Попов задумался о том, стоит ли Антону знать всю ту информацию, которой располагает он сам? Может быть незнание спасёт его от некоторых последствий, которых точно не получится избежать? Папочка дома в любом случае устроит сынку самый настоящий допрос с пристрастием. 

— Ты вляпался в разборки опасных дяденек, — не без издёвки в голосе ответил мужчина, допивая до дна свой уже полностью остывший кофе. 

— А если на самом деле?..

— А я тебе и не вру. Но уверен ли ты, что информация тебе чем-то поможет? Может лучше жить в неведении дальше? 

Арсений не заметил, как перегнулся через весь стол, ткнув пальцем прямо в грудь мальчишки, от чего тот снова испуганно задрожал, опуская голову и глядя на тот самый палец наёмника. От такой реакции Актёр просто не мог не улыбнуться. Он встал со своего места так же резко, как и двинулся на Антона, оставляя его в одиночестве. 

— Оставаться нам тут с тобой надолго, — раздался его громкий голос уже из ванной комнаты. — Так что доедай и начнём уборку. Я не хочу жить в этом говне. 

Сразу следом раздался звук льющейся воды, и Антон сообразил, что, судя по всему, мужчина набирает воду куда-то в таз или иную ёмкость. Мальчишка постарался закончить свой завтрак как можно быстрее. Подхватил со стола свою тарелку и чашку сопроводителя, поставил всё в раковину и, помедлив минуту, ища хоть какое-то моющее средство и не найдя ничего, кроме соды, принялся мыть посуду. 

Всё последующее время оба провели в уборке. Антон, кажется, даже немного перестал бояться Арсения и, похоже, отвлёкся от боли в плече. Несмотря на то, что в первое время ему была некомфортно двигать им, со временем это прошло. Либо же Антон привык к этому ощущению и перестал обращать на него внимание. Спустя пару часов они уже могли нормально коммуницировать между собой, обговаривая что и куда стоит положить, а что вообще лучше выбросить куда подальше, чтобы даже перед глазами не мельтешило. Шастуну пришлось взять на себя уборку всех самых высоких мест в доме — забрасывать хлам на антресоль, протирать шкафы и всё подобное. А в какой-то момент, когда на Антона чуть не завалилась стопка старых журналов, зачем-то лежащих наверху шкафа вперемешку с какими-то пустыми коробками, Попов искренне смеялся над его лицом и ситуацией в целом. Казалось, что именно в это мгновение между ними пропало всё прежнее напряжение. Если то, что между ними происходило, можно было назвать напряжением. 

— Я кое-что нашёл! — раздался голос Антона, который, к удивлению Попова, звучал громче и увереннее, чем раньше. Попов поспешил к нему из ванной, где занимался протиранием зеркал и, неожиданно для себя, увидел мальчишку, стоящего на высокой табуретке, рядом с последним по счёту книжным шкафом, прямо под самым потолком с пыльной бутылкой вина в руках. — Закрытая! 

Наёмник улыбнулся, смерив его взглядом. 

— Не урони, а то это будет весьма печально.

— Храню, как зеницу ока! 

Антон спрыгнул с табуретки, действительно достаточно крепко держа свою находку в руках, и подошёл к Арсению, протягивая трофей. Попов быстро перехватил её из чужих рук и вчитался в этикетку. 

— Грузинское. Не самое дорогое, но неплохое по качеству. В принципе, если оно не испортилось за годы, то можно и выпить, — мужчина покрутил бутылку в руках, ища дату разлива.

— А что с ним может стать?

— Скиснет. Ну, если что, ты это сразу поймешь. Так, срок годности превышен лет на пять, но, надеюсь, это не проблема. 

— Откуда вы так разбираетесь в винах?

Арсений поднял взгляд, встречаясь с глазами мальчишки. Тот выглядел совершенно спокойно и, если бы Попов не был в курсе, в каком состоянии он был всего часов шесть назад, никогда бы не поверил. Складывалось впечатление, что Шастун младший мог легко переключаться между состояниями и адаптироваться к тому, что происходит вокруг него. А это, несомненно, был весьма большой плюс. Может быть, проводить с ним время здесь будет не так уж и тяжело, как казалось раньше. 

— Жизненный опыт, — коротко ответил Арсений, разворачиваясь и неся бутылку на уже полностью отмытую кухню. — Заканчивай с гостиной, а я пойду ужин готовить. 

Сегодняшний ужин не изобиловал разносолами. Арсений готовил исключительно основываясь за том, что еда — лишь средство поддержания жизни и нечего там выдумывать. В меню всё самое простое: варёные макароны и пара котлет, которые, к слову, даже оказались не такими плохими, как того ожидал Актёр. Стоило отдать должное Греку — он покупал нормальные продукты и на него точно можно было положиться. А вот на «сладенькое» у них было красное сухое. Арсений открывал его ножом, потому что просто нигде не смог найти штопор, но, судя по тому, как ловко у него это получилось, подобное приходилось проворачивать ни раз. И вот, как только пробка проскользнула внутрь, он прижал бутылку к носу, под пристальный и взволнованный взгляд Антона. 

— Не испортилось, — с лёгкой улыбкой подвёл итог мужчина, разливая тёмно-алый напиток по двум, совершенно разным между собой, бокалам. 

— Приятного аппетита, — коротко ответил Антон, приступая к ужину. В ответ Арсений кивнул и сделал первый глоток. 

<center>***</center>Арсений старался пить, как можно меньше и медленнее. В какой-то момент даже подумал разбавить напиток простой водой — была бы весьма хорошая идея, но отчего-то со своего места не поднялся. Мальчишка пил быстрее него, но, кажется, что его вино практически не брало. Видимо, возраст имел какой-то вес в этом вопросе. А может, виновата усталость и ужасная тревожность, которые совершенно не хотели отпускать. Они старались не разговаривать друг с другом, но вино всё же развязало язык. Уже в процессе Арсений заметил, что отвечает на очередной вопрос Антона, на который, если честно, трезвым он отвечать бы и не стал. 

— …а почему именно я? — его голос звучал тихо, почти не различимо. И, возможно, если бы не тишина, которая стояла в квартире в столь уже поздний час, Арсений бы его вовсе не услышал. 

— Потому что ты Шастун, — коротко ответил мужчина, глядя на Антона тяжёлым взглядом. 

— …что вы имеете в виду?

Арсений потёр переносицу. Как опрометчиво было надеяться, что парень не задаст этот вопрос. А больше всего удручало, что сейчас Арсений вполне мог ответить на него. Он поднялся со своего места, обходя мальчишку вокруг и двигаясь к выходу из кухни. Антон вскочил со своего места, метнулся за ним следом, но резко остановился в дверях, прямо перед наёмником, который неожиданно замер, глядя на мальчишку. Только сейчас Арсений понимал, как же сильно тот похож на своего отца. Попову приходилось видеть его только один раз, но даже этого одного раза хватило.

Около полугода назад Шеминов позвонил ему посреди ночи и потребовал, чтобы тот немедленно приехал офис, с целью сопровождения на некую встречу, которая состоится в течение ближайшего часа. И что у него, у Арсения, есть пять минут на сборы. Эта встреча проходила в стриптиз клубе, который принадлежал одному из бизнес-партнёров Шеминова. И он, по доброте душевной предложил двум шишкам Петербурга встретиться в его заведении, чтобы территория была безопасна для и нейтральна для обоих. И именно на этой встрече Арсений понял, что Шастун — ещё тот ублюдок. Наёмник ловил лишь обрывки максимально подобранных фраз, которые явно продумывались таким образом, чтобы никто из ненужных ушей их не понял. Но даже до Попова дошло, что дело касалось какой-то женщины, которую прессовал Шастун. И, судя по всему, грозился типичнейшей для того времени расправой, от одного упоминания которой волосы на руках вставали дыбом. 

Но Андрею Шастуну было совершенно плевать на все предложения, которые выставлял Шеминов. Попов молчал и старательно делал вид, что он глухой, ибо понимал, что нужен здесь в принципе только для того, чтобы если что-то пойдёт не так — закрыть своим телом хозяина. И вот таким образом, даже после одной единственной встречи, Арсений точно понял, с кем Шеминов имеет дело. И вот сейчас перед ним стоял не <i>кто-то</i>, а единственный сын того самого ублюдка. 

Антон — такой же высокий, как его отец. У них одинаковые зелёные глаза миндалевидной формы и, кажется, свои огромные уши мальчишка унаследовал именно от него. Одним словом, мужчину почти прошибло потом, когда он осознал, насколько сильно они похожи. Наёмник высоко поднял нос, отмечая, что, на удивление, для своего возраста, мальчишка уже почти перерос его самого. А ведь Арсений считал себя достаточно высоким. 

— Твой отец — чёртов ублюдок, который перешёл дорогу всему городу. Я не знаю ни одного человека, кто бы относился к нему хотя бы нейтрально. И я полностью понимаю, почему Шеминов отправил меня убить тебя. Возможно, это был на самом деле единственная возможность доказать ему, что и на него можно найти управу.

Наёмник хотел бы замолчать, но поток его слов было уже не остановить. Он цедил каждое, смакуя и заново переживая тот день, когда он, Попов, из охотника сам стал жертвой. И теперь, из-за всего, что произошло, ему приходится торчать на какой-то убогой квартире чёрт знает где, среди алкашни и наркоманов, жрать из советских гнилых сковородок, пить просроченное вино и таскаться с каким-то пездюком, который и двух слов связать не может. Но именно сейчас, от каждого своего слова, Арсений физически чувствовал, как у мальчишки напротив него по спине идут мурашки и холодеют руки. Как его и без того большие глаза округляются ещё сильнее, как начинает трястись нижняя губа. Господи, б-же, ещё не хватало, чтобы он разревелся. Сколько ему там? Девятнадцать?

— Простите меня… — голос Антона тихий, болезненный, напуганный. Мальчишка быстро обходит Арсения, стараясь ни на секунду не прикасаться к нему, и убегает в ту комнату, которую за короткое время уже начал считать своей. 

Антон захлопывает дверь, очень жалеет, что на ней нет щеколды. Каждый день, проведенный вне дома, кажется настоящим Адом. Он до сих пор не мог поверить, что вот так просто можно было оказаться в заложниках. Что это случилось по его собственной глупости. Антон — обычный подросток, который ещё не успел в своей жизни сделать ничего плохого. Он только закончил школу, только поступил в институт, только начал заводить какие-то знакомства, учиться быть самостоятельным. Ему всё ещё было тяжело, но он старался. Старался сделать всё, чтобы выйти из-под опеки отца, состояться, как отдельная личность. Как единица общества. 

Антон чувствует, как по щекам текут слезы, пытается стереть их рукавом, но выходит не очень — новая партия тут как тут. Перед лицом всплывает образ мамы. Всё то время, как он оказался здесь, он изо всех сил старался не думать о том, что происходит там, в его привычном мире красивого и элитного Петербурга. Этот мир, в который его погрузили насильно, — совершенно другой. Он холодный, грязный, жестокий и бандитский до самой глубины потаённой души. Он <i>пахнет смертью</i>. И боль в плече не даёт об этом забыть. Такой, каким его можно увидеть в тех самых сериалах по телевизору, которые так ненавидит мама. 

<i>Мама</i>… Она такая тёплая, нежная, заботливая. Она так сильно любит Антона, готовит ему завтрак, вешает зимой носки на батарею, чтобы утром он надел тёплые, уговаривает отца отпустить его учиться туда, куда ему хочется. Мама делает всё, чтобы его жизнь была лучше, чем у других. Когда Антон просит самостоятельности — снимает ему квартиру. Когда просит заботы — всегда готова принять его дома. 

И сейчас, перематывая в голове всю свою жизнь, Антон ловит всё то, что так старательно она пыталась скрыть от него. Отец никогда не был приятным человеком, даже в стенах дома. Антон, откровенно говоря, не любил его. Кажется, отцовские чувства по отношению к нему закончились когда-то давно, когда ещё совсем маленький Шастун не оправдал ожиданий Андрея. Особенно, когда в пятом классе заявил, что хочет быть учителем. А потом, когда получил от одноклассника в глаз и не смог дать сдачи. Антон до сих пор помнил тот тяжёлый и осуждающий взгляд отца, когда он отчитывал сына за то, что тот уже ничего не добился, и он жалеет, что его сын вырос таким. 

А потом, когда Антону едва исполнилось двенадцать, он впервые увидел, как плачет мама. И лишь спустя ещё два года узнал, в чём именно была причина её постоянных слёз. Шастун старший и не то, чтобы сильно скрывал свои измены от жены. Однажды Антон даже видел, возвращаясь домой из школы, как в машину его отца садится какая-то женщина с длинными светлыми волосами. Но даже тогда, осознавая, что его отец — не самый лучший человек, парень представить себе не мог, что он плюс ко всему — самый настоящий бандит. Гангстер, твою мать. А, что ещё страшнее, Антон даже не мог представить, что когда-нибудь сам будет втянут в его дела. Антон нехотя, но верил каждому слову наёмника. Представить, что его отец самая настоящая мразь, было не так сложно, ведь на то были все первичные признаки. И Антон был уверен, что сейчас, когда он пропал… а скорее всего, как сказал тот вечно обдолбанный Павел Алексеевич — мёртв, единственная, кто на самом деле льёт по нему слёзы — это его мама…

<center></center><center><i>…и Оксана.</i></center><center></center>Оксана… Милая и добрая Оксана. Было просто страшно представить, что происходит с ней. Как она представляет последний их день вместе — Антон был уверен, что так и есть. Парень <i>точно</i> знал, что она наверняка корит себя за то, что пошла гулять с подружками и не смогла встретиться с ним. Что не позвонила вовремя, не написала <i>«с добрым утром»</i>, что её не было рядом, когда это случилось. Сердце разрывалось лишь от одной мысли о том, как она рвёт на себе свои мягкие светлые волосы, как снова и снова пьёт успокоительные и, наверняка, не ходит на учёбу. Как же хотелось просто крепко обнять её, зацеловать всё лицо и сказать, что с ним всё хорошо и нужно лишь время и Антон снова вернётся домой. И, даже если они не смогут снова ходить вместе в институт, и даже если ему придётся куда-то переехать, с ним всё будет хорошо, и он, самое главное, <i>жив</i>. 

В одну секунду Антон вздрогнул. Он совершенно забыл о том, что здесь, среди всего хаоса, осталось хоть что-то, что могло напомнить ему о нормальной жизни. Под кроватью, измятый и грязный, лежал его рюкзак. Там, среди тетрадок с ненавистными лекциями (к которым, если честно, Антон сейчас хотел бы вернуться сильнее всего), лежал блокнот, который подруга подарила ему совсем недавно. Парень резко потянулся за ним, на ходу вытирая уже почти высохшие дорожки слёз. Внутри — настоящий кавардак, но Антон тщательно роется в нём, стараясь как можно быстрее добраться до заветного подарка. И вот он был у него в руках: маленькая книжица размера А5, с переплётом-пружинкой и плотной чёрной обложкой. А внутри, на обложке, надпись, выведенная золотой ручкой красивым и аккуратным почерком:

<center><i>«Антону, с наилучшими пожеланиями из Кёнигсберга </i></center><center><i>от Оксаны :3</i></center><center></center><center><i>Осень, 2010 г.»</i></center>

Парень жадно вчитывался в каждую букву, стараясь не упустить ничего. В своей голове раз за разом перематывает, старается вспомнить голос Оксаны, который теперь казался таким далёким и совсем ненастоящим. Да если бы он знал, что всё будет именно так, он бы никогда не вышел из дома… Из университета… От мамы… Да как угодно! Лишь бы не это всё! Ведь, оказывается, не так просто существовать, осознавая, что для всего мира ты сейчас мёртв. 

Мальчишка трёт глаза и вырывает листы с какими-то совершенно ненужными сейчас каракулями. Какие-то заметки, в которых теперь уже точно нет никакого смысла. Вот список того, что мама попросила купить домой; а вот расписание пар, которые перенесли из-за какого-то собрания в актовом зале. И, чёрт возьми, как же сейчас горько. Антон роется всё в том же рюкзаке, находит синюю шариковую ручку и расправляет блокнот на полу. Он старается выводить буквы как можно аккуратнее, но и без того кривой почерк, за который он ни раз получал от учителей, был еще ужаснее, чем обычно. Буквы сливались в одно сплошное месиво из вновь льющихся слёз и тремора. Стержень плотно впивался в разлинованные в мелкую клетку листы. Антон медленно чеканил в своей голове каждую букву, вкладывая в неё настолько сильное значение, насколько это было возможно. 

<center><i>«я вернусь</i></center><center><i>домой.</i></center><center><i>Жди меня, Окси.»</i></center>

Антон не замечает, как его слёзы начинают литься всё сильнее, а трясучка в руках превращается в дрожь по всему телу. Это была самая настоящая истерика, которую просто невозможно было остановить. Антон пытался дышать ровнее, сжимал сам себя за плечи, впивался пальцами в кожу до появления белых полумесяцев на ней. Каждый вдох лишь сильнее сковывал тело, Антон не мог даже выпрямиться. Он уже полностью сполз на пол, ударяясь головой о подлокотник дивана. Слёзы застилали лицо, Антон чувствовал, что задыхается.

Лишь громкий грохот заставил его кое-как поднять голову. Единственное, что он мог разглядеть, кроме ватной пелены перед глазами — испуганное лицо наёмника. Арсений прибежал к нему сразу, как только услышал грохот в комнате. Он поймал мальчишку, тело которого билось в самой настоящей агонии. Крепкие руки старались поймать голову, при этом не повредив ничего на залитом слезами лице. Арсений сперва что-то кричал, потом перешёл на шёпот, но Антон не мог разобрать ни одного слова. В ушах только ужасный гул, который больше напоминает грохот ста тысяч поездов, которые мчатся со скоростью под двести километров час, проезжая, как назло, <i>мимо</i> его раскалывающейся головы. 

Попов всё-таки умудряется поймать мальчишку за руки и хоть как-то заставить его тело перестать двигаться. Он укладывает голову несчастного на свои колени и очень долго гладит, стараясь привести в чувства. Антон всё ещё плачет и кричит, но хотя бы перестаёт задыхаться и может наконец-то разогнуться. Его длинные ноги упираются в стену, и Арсений тянет его на себя, вытягивая в самый центр комнаты. Антон цепляется за чужие руки, сжимает их, что было силы, и, кажется, наконец-то начинает успокаиваться. 

Арсений сидит над ним, неотрывно глядя на лицо, которое всё ещё скривлено гримасой, полной ужаса. Он совершенно не понимает, что сейчас делать и что делать не стоит. Вот чего он точно не ожидал от этого мальчишки, так это подобной сцены. Хотя, к слёзам он был, в принципе, вроде как, готов, но к самой настоящей истерике, которая выглядела, как припадок — готовым никак нельзя быть. Обязательно нужно будет рассказать об этом Позу. Вдруг, это какой-то приступ эпилепсии или чего другого… Не хотелось бы, чтобы мальчишка помер по собственной глупости или по глупости Арсения. Вот за подобную вещь нести ответственность точно никак не хотелось. 

Взгляд Попова падает на лежащий на полу блокнот. Тот самый, в котором Антон пытался что-то писать всего пару минут назад. Мужчина с трудом, но всё-таки разбирает написанный в нём текст, и всё его тело сжимается в маленький комок. Арсений с болью смотрит на Антона и, кажется, только сейчас понимает, как ему тяжело на самом деле. Этот парнишка, несмотря на свой высокий рост, вроде как, не малый возраст, на деле является самым настоящим ребёнком, который далеко не по своей воле попал в ужасную ситуацию и уже точно никогда в жизни не сможет её забыть. 

<center></center><center>***</center>Прийти в себя у Антона получается только через час. Его ещё долго бьёт мелкая дрожь, и всё это время Арсений сидит рядом с ним. В какой-то момент мужчина ловит себя на мысли, что уже достаточно долго разговаривает с мальчишкой о какой-то чуши. Глупостях, которые никак бы не смогли прийти к нему в голову всего неделю назад. 

— …почему все зовут вас «Актёр»? — Антон успокаивается уже почти полностью, но его голова всё ещё лежит на коленях мужчины, а руки сжимают ткань его джинс. 

— Когда-то давно хотел пойти в театральный, — глядя куда-то в стену, отвечает наёмник, сидя на полу и прижимаясь спиной к дивану. 

— А почему не пошли? 

— Война была. 

— А потом? Когда война закончилась? 

— После трёх лет на фронте тебе уже как-то не очень хочется играть в театре, — грустно улыбнулся мужчина, стараясь отмести из своих мыслей любые воспоминания, связанные с тем временем. — Да и времена другие уже были. Не было денег, жилья. Возвращаться домой в Омск не хотел по многим причинам. Да что уж там — был молодой, глупый. Вот и связался с людьми, которые могли дать и деньги, и жилье. А то, что взамен приходилось делать некоторые незаконные вещи, было тогда уже совсем не важно.

— Шеминов...? — Антон произнес его имя тихо, словно бандит, как Волан де Морт <footnote>Тёмный маг, главный антагонист Гарри Поттера</footnote>, мог чувствовать каждого, кто произносит его вслух. 

— Да какой там. В то время он сам был мелкой сошкой, работающей на каждого, кто готов платить. Там были другие люди, имена которых сейчас слишком известны, чтобы их называть. Кто-то помер, кого-то убили. А кто-то пробился в политику и сидит на своих местах, доживая век на хорошем счету. 

— И неужели вы не хотели бросить всё… «это»?

— Хотел, — малость напрягшись, отвечал Арсений, облизывая пересохшие губы. — Но всё немного пошло не по плану. Так, ладно, тебе уже лучше? 

Мальчишка одернул руку, в которой была плотно сжата чужая штанина. Антон мгновенно понял, что время откровений закончилось и отстранился от наёмника, который встал с пола слишком быстро, как только вес чужого тела сместился с него. 

— Ну так иди лекарства пить. 

Антон молча кивнул, поднимаясь с пола, опираясь на диван. Он быстро убрал блокнот обратно в рюкзак и бросил тот на прежнее место. Только сейчас до паренька дошло, что наёмник наверняка видел его записи, но то, что он совсем ничего не сказал — давало надежду, что это останется между ними. А ещё, очень хотелось бы, чтобы то, что предшествовало их долгому и, собственно, первому разговору, не вышло за пределы этой квартиры. Шастун не помнил, когда у него в последний раз был такой страшный приступ паники. Кажется, не меньше, чем несколько лет назад. Паренёк думал, что подобные вещи в его жизни закончились, но, судя по тому, что было сегодня — они вернулись и даже с новой силой.