Когда я впервые приехал из Хасецу в Токио, я первым делом… нет, не отправился смотреть на Токийскую башню, а выбрался за город и с холма смотрел на вечерний город, похожий на сборище светлячков, вспыхивающих один за другим, или на звёздное небо. Даже отсюда слышалось его дыхание: Токио никогда не засыпал полностью и был наполнен шумом машин, голосами прохожих, звуками рекламных роликов, крутящихся на уличных экранах.

      Каток в Саппоро, с его трибунами и софитами, показался мне похожим на тот ночной Токио из воспоминаний. Это было хорошим способом абстрагироваться от происходящего — от ожидания, томительного, мучительного ожидания.

      — Господи, и почему я должен выступать последним? — простонал я.

      — Ничего не поделаешь, жеребьёвка. Возьми себя в руки, Юри! Полдела уже сделано, осталось совсем чуть-чуть…

      Всё происходящее было как во сне: наш приезд в Саппоро, заселение в отель, пресс-конференция, а потом и открытие Олимпиады с грандиозным парадом участников и феерическим световым шоу. Я и опомниться не успел, как уже откатывал короткую программу посреди сияющего отсветами иллюминации катка.

      И вот теперь моё имя красовалось на второй строчке между Джей-Джеем (на первом) и Плисецким (на третьем), а мы с Виктором стояли и ждали нашей очереди, пока все остальные откатывали произвольные. Ждать — это то, чего я всегда не любил.

      «Эрос» я откатал великолепно, и по словам Виктора, и по собственным ощущениям, но обойти Джей-Джея не удалось: отрыв был незначительный, всего в одну десятую. Если всё сложится с произвольной, я вполне могу получить олимпийское серебро. Кажется, Никифоров ждал, что я снова устрою истерику или расплачусь, как было на Кубке, и поэтому был несколько удивлён моей реакции: я спокойно покивал, слушая озвучиваемые баллы. Я для себя решил, что приму любой результат, какое бы место ни занял, потому что даже просто принять участие в столь грандиозном, без преувеличений, мирового масштаба соревновании — это уже что-то. Тем более для меня.

      Может, я и был чуточку разочарован на подсознательном уровне, что с Джей-Джеем вышла эта «одна десятая» не в мою пользу. Но с другой стороны, была ведь и ещё «одна десятая», которая отделяла меня от Плисецкого. И даже думать не хотелось, что он мог сказать или сделать — со мной! — при нашей следующей встрече. На долю секунды даже захотелось ошибиться в прокате, чтобы занять третье, а не второе место. Но только на долю секунды.

      Собственно Плисецкий с Фельцманом были шагах в двадцати от нас, он уже выступил, и на данный момент — а Джей-Джей выступал за два человека до меня — его результат был на первой строчке общего рейтинга, очень высокий результат, от которого даже Джей-Джей скривился. Должно быть, Плисецкий так разозлился этой злосчастной «одной десятой», что превзошёл самого себя.

      — Успокойся, я тебе говорю, — повторил Виктор, повышая голос.

      — Я и так спокоен, — недовольно возразил я, но он кивнул, предлагая взглянуть на мои руки, и я обнаружил, что с трудом могу держать бутылку минералки: так дрожали, что вода бы выплеснулась, если бы крышка была отвинчена.

      Я нервно хихикнул и спрятал руки за спину.

      — Это всё напряжение, — сказал я.

      — Тогда тебе нужно расслабиться. Идём.

      Виктор взял меня за плечи и подтолкнул к коридору, я сопротивлялся (всего пять человек осталось до моего!), но он всё же вытолкнул меня из зоны ожидания и повлёк куда-то по полутёмному проходу, пока мы не очутились в глухом углу с одиноко мерцающей над головой лампочкой.

      — Что за закоулок? — фыркнул я, но почувствовал себя значительно лучше: шум катка был где-то далеко, уши наполнились жужжащей тишиной (или это жужжала над головой лампа?).

      — Здесь никого нет, никто не помешает тебе привести мысли в порядок. О чём ты думаешь, Юри?

      Я сделал несколько шагов вдоль стены: сначала влево, потом вправо, потом снова влево.

      — О том, как у меня получится или не получится произвольная. О том, какое место я займу или не займу. Я ведь не могу обо всём этом не думать, правда, — пробормотал я.

      — О, какие глупости в твоей голове! — патетически закатил глаза Виктор. — Лучше подумай о скрипучей кровати в нашем номере.

      — А зачем мне думать о скрипучей кровати в нашем номере? — удивился я.

      Кровать в нашем номере на самом деле была скрипучая до жути! Достаточно было повернуться на бок или даже просто пошевелиться — и раздавался отчаянный скрип пружин.

      — Вернее, подумай, как интенсивно будет скрипеть наша кровать сегодня ночью… в случае твоего выигрыша.

      — А в случае проигрыша? — покраснел я и отвернулся, упираясь руками в стену и вжимая лоб в кисть. — Ведь ничего нельзя сказать наверняка. В-виктор!

      Мужчина шагнул ко мне и крепко вжался в меня сзади бёдрами. Это напомнило о том, что произошло между нами на катке во время репетиции.

      — Что такое? — с притворным недоумением спросил он.

      — Не… что бы у тебя там ни было в голове, не вздумай! — выпалил я, понимая всю опасность подобной близости в данный момент: я ведь уже в концертном костюме.

      А если у меня встанет? Или, чего хуже, кончу? Я и без того взволнован. Я ведь не Джакометти, чтобы оргазмировать во время проката! И это называется «привести мысли в порядок»?!

      — Я всего лишь хочу… настроить тебя на нужную волну, — возразил Никифоров, легко пройдясь ладонями по моему телу, от лопаток до плеч, и спускаясь до самых запястий.

      Я почувствовал, что он вложил мне в пальцы какую-то коробочку и после этого отодвинулся, предоставляя мне возможность развернуться и взглянуть.

      — Что это?

      — Открой и узнаешь, — предложил мужчина.

      Я открыл, и сердце пустилось в пляс: на бархатной подушечке лежали два серебряных кольца.

      — Что это? — повторил я, теряя голос.

      Виктор взял одно из колец, зажимая его между большим и указательным пальцами, и взглянул через него на меня.

      — Знаешь, — сказал он, — сначала я планировал подзадорить тебя перед выступлением: «Если выиграешь, получишь это кольцо». Потом думал, что после: «Раз ты выиграл, вот твоя награда». Или: «Раз не выиграл, вот твой утешительный приз». Но я передумал. Не нужно никаких условий или поводов. Я просто спрошу: позволишь ли ты мне надеть это кольцо тебе на палец, Кацуки Юри?

      — Виктор, это же… это то, о чём я думаю? — сглотнул я. Руки снова сильно задрожали, но коробочку я всё же удержал

      — Оно самое. Помолвочные кольца. Думаю, это лучший «пряник», который мы оба можем получить в данный момент, причём полностью заслуженный, не считаешь? — чуть улыбнулся Никифоров и подхватил мою кисть, водружая её поверх своей ладони. — Что скажешь, Юри? Согласен ли ты принять от меня это кольцо?

      Голос у меня пропал совершенно, о смысле последней фразы я вообще лишь догадывался: в ушах шумело, ничего не слышал, кроме стука собственного сердца. Я только кивнул, и Виктор надел кольцо мне на безымянный палец. Когда я надевал кольцо ему, казалось, что это делают чьи-то чужие руки, не мои. Пальцы одеревенели, тактильные ощущения пропали напрочь: я даже не мог бы сказать, какие руки у Виктора — холодные или горячие.

      — Ты ведь не грохнешься в обморок прямо сейчас? — на всякий случай уточнил Виктор, обхватывая меня рукой за талию.

      — Не уверен, — смущённо улыбнулся я.

      — Это всего лишь дешёвое колечко. Купил в переходе… даже не придавая этому особого значения… чтобы поддразнить тебя, — со смехом объяснил Виктор, но я чувствовал, что он взволнован не меньше моего. — И до этого самого момента так оно и было. Прости, что вышло вот так. К выбору подобной вещи нужно подходить серьёзно, с моей стороны это…

      — Виктор, мне всё равно, сколько оно стоит, — дрожащим голосом сказал я. — Важна ведь не цена, а то, почему я получил его… и от кого получил…

      — К тому же… — понизив голос, добавил он, возвращаясь к обычному полушутливому тону, — кольцо у нас и без того есть, и только его я хочу на себя надевать… исключительно мне принадлежащее колечко…

      — Виктор!!! — вспыхнул я, поняв, о чём он говорит. Какая пошлость!

      Мужчина со смехом обхватил моё лицо ладонями, несколько раз поцеловал. Я попытался заслонить его губы ладонью: я уже был накрашен для выступления, и он не просто размазал, а вообще почти «съел» весь блеск для губ, и теперь в углах его рта были разводы, как будто он не слишком аккуратно наелся спелых вишен.

      — Ну вот что ты делаешь! — с укором пробормотал я, пытаясь на ощупь определить, выглядит ли мой рот точно таким же безобразием или ещё хуже. — И как мне в таком виде перед камерами появляться?

      — Пара пустяков… — отмахнулся Виктор.

      Свои губы он потёр запястьем (только ещё больше размазал, пришлось отобрать платок и самому хорошенько всё оттереть), мои — платком, потом достал из кармана баночку с блеском и большим пальцем подкрасил мне губы. Думаю, всё равно было заметно, что сделано наспех.

      Но своего Никифоров добился: нервничать я перестал. Да и времени всё это съело предостаточно, мы вернулись в зону ожидания как раз перед тем, как Джей-Джею выходить на лёд: шла вторая половина выступления того, кто катался перед ним. Сам Джей-Джей болтал с Кристофом в весьма непринуждённой манере и, кажется, ничуть не сомневался в том, что получит олимпийское золото.

      — А, вот и вы вернулись, — окликнул он нас. — Что за подозрительное исчезновение! Я уж думал, что ты сбежал, Кацуки. Или в туалет приспичило? Понимаю, такие нервы… — и слова не давая вставить, затрещал он, а Кристоф покивал с пониманием.

      — Уединяться можно и по другим причинам, — спокойно возразил Виктор.

      — Отсюда и размазанная помада, — ухмыльнулся Джей-Джей, и я невольно закрыл рот обеими ладонями, большими пальцами пытаясь что-то подтереть в углах рта.

      Кристоф с «королём» расхохотались, перемигиваясь, и я сообразил, что это был просто блеф. Вот идиоты, только лишнее внимание к нам привлекают: другие участники, кто стоял поблизости, теперь смотрели в нашу сторону, Плисецкий в их числе. Я зашикал, но унять расходившуюся парочку было непросто. Да, представляю, что творилось на той afterparty, если они и в трезвом виде такие шалопаи…

      — А это что такое? — вдруг воскликнул Джей-Джей, хватая меня и Виктора за руки. — Парные кольца? Чем вы там во время вашей отлучки занимались, а?

      — Тем самым и занимались, — невозмутимо подтвердил Виктор, не только не пытаясь высвободить руку, но и, наоборот, распяливая пальцы, чтобы кольцо было лучше видно. — Самый подходящий момент для помолвки.

      Раздался страшный треск, мы все разом обернулись и увидели, что это Плисецкий грохнул коньком в бортик, а тот не выдержал и проломился, и лезвие конька застряло между пластинами. Фельцман бегал вокруг, кто-то из персонала пытался высвободить застрявший конёк… Я поёжился.

      — У-у, страшно как! — сказал Кристоф. — Кажется, его это не обрадовало.

      Джей-Джея испугать или сбить с толку было непросто, он не отставал:

      — А что, другого момента не нашлось? Почему именно сейчас?

      Лучше бы Виктор промолчал, но, кажется, ему пришло в голову поддразнить их всех, и он с улыбкой ответил:

      — Понимаешь, я сначала хотел сделать помолвку наградой за победу, но в этом ведь нет необходимости.

      — Почему? — Джей-Джей махом стал серьёзным.

      — Потому что Юри и так выиграет.

      — Надо же, какая самоуверенность, — хмыкнул Джей-Джей.

      Сказать, что эти слова его подзадорили, — это ничего не сказать. Я был уверен, что он теперь не просто себя превзойдёт, а вообще мировой рекорд установит. Ох уж этот Виктор!

      Виктор обнял меня сзади за плечи, и мы стали смотреть, как выступает Джей-Джей.

      — Зачем ты об этом сказал? Только усложнил мне задачу… — буркнул я. — Посмотри на него. Зачем было подливать масла в огонь?

      — Так интереснее.

      — Тебе — да, а мне каково? Ты серьёзно думаешь, что я смогу у него выиграть?

      — Я в тебя верю. Не думай ни о чём, просто катайся в своё удовольствие.

      Я прикрыл глаза, впитывая спиной тепло его тела. Выиграю, проиграю… Удивительно, что меня вдруг перестало это волновать. Чего я вообще хочу?

      — Виктор… — пробормотал я.

      — Что?

      — Знаешь, меня совершенно не интересует победа. Я просто хочу показать всем, что я чувствую… показать, что могу… несмотря ни на что… — Я развернулся к нему лицом. — Но я это сделаю. Для тебя.

      — Что сделаешь?

      — Выиграю.

      — Хороший настрой, — прошептал Никифоров и на несколько секунд прижался губами к моим губам. На глазах у всех! Но меня и это сейчас мало волновало, я лишь немного покраснел, уклоняться не стал.

      Удивительно, но выступил Джей-Джей не так уж и хорошо. Совсем на него не похоже: неуверенный прокат, да ещё и ошибался то и дело, потом вдруг словно бы спохватился и оставшийся фрагмент откатал в привычном темпе. Виктор как-то странно хмыкнул, я взглянул на него и с удивлением увидел, что он-то ничуть не удивлён, как будто и ожидал такого развития событий.

      — Что ты сделал, Виктор? — потрясённо спросил я.

      — Повысил твои шансы на выигрыш. Думаю, моя ремарка выбила его ненадолго из колеи. А нам того и надо, — объяснил мужчина.

      — Этот самоуверенный Джей-Джей? — недоверчиво спросил я.

      — Этот самоуверенный Джей-Джей, — подтвердил Виктор. — Полагаю, обычно он даже не задумывается над подобными вещами. Но всё изменится, если произнести это вслух. Принцип белой обезьяны, ну а если по-умному, то НЛП.

      Об этом я слышал. Есть такая детская игра: нужно встать в угол и не думать о белой обезьяне. Ты непременно начинаешь о ней думать, стоит только её упомянуть! В качестве «белой обезьяны» может выступать что угодно. Возможность того, что Кацуки Юри возьмёт золото, например.

      — Но это как-то… не слишком честно, — неуверенно начал я.

      — Если он настолько не профессионален, что повёлся на откровенную провокацию, что ж, мои соболезнования, «король» Джей-Джей, — только и сказал Виктор.

      — Как же у тебя хорошо получается манипулировать людьми… — пробормотал я. Мной ведь Виктор тоже манипулировал.

      — Ты что-то сказал?

      — Нет-нет, ничего…

      И вот наступила моя очередь выходить на лёд. Напутствовать Виктор меня не стал, просто хлопнул по плечам ладонями и подтолкнул вперёд.

      Ну, скажу честно, я занервничал, потому что выйти на лёд, понимая, что от меня зависит не только мой собственный результат или карьера, но и результат Олимпиады в мировом масштабе, и не нервничать — в принципе невозможно. Как бы вся эта чудовищная ответственность не стала моей «белой обезьяной»! Но она не стала: к тому моменту, как я подъехал к стартовой точке, внутри всё улеглось. В голове и без того слишком много мыслей, чтобы думать ещё и об этом!

      Виктор сказал, что мы помолвлены. На моём пальце надетое им кольцо. Он целовал меня на глазах у всех. Лицо стремительно начало краснеть.

      Но я и от этого смог абстрагироваться, вернее, направил чувства в нужное русло: это лучшая возможность показать всем, и Виктору в том числе, что я чувствую. В тот тренировочный прокат и половины не вместилось! Не только моя любовь к нему или благодарность за поддержку, не только фонтанирующая любовь к фигурному катанию, мне так много нужно сказать: и о горечи предательства, и об одиночестве, и о неизменно сопровождающей меня боли, и обо всех метаморфозах, происходящих со мной, начиная со дня, когда я получил травму, и до этого самого момента.

      Это был мотылёк, запутавшийся в паутине, но чудом вырвавшийся и станцевавший танец любви.

      Музыка доносилась до меня обрывками, всё, что я слышал, — это моё собственное дыхание и кажущийся далёким гул толпы, так похожий на шум океана. Иногда к ним примешивался скрип лезвий по льду и — пару раз — хруст в суставах, когда я приземлялся на лёд после очередного прыжка. Лицо всё ещё горело, но теперь уже от напряжения и подбирающейся усталости, потому что этот… надрыв… проката отнимал гораздо больше сил, чем я планировал. Экспрессия высосала меня до последней капли, иссушила, как мумию, и думал я уже только об одном: как бы продержаться последнюю минуту, как бы не свалиться — не потому, что ошибусь, — просто физически не выдержу.

      По счастью, я не свалился, но всё, что было после завершения проката, воспринимал как зомби: и то, как Виктор отвёл меня к скамейке, где ожидали результатов под прицелом камер, и то, как мне сунули в руки большой букет, завёрнутый в папиросную бумагу, хруста которой я не слышал, и то, как Виктор вытирал мне лицо полотенцем, а сам я и руки не мог поднять, и то, как Виктор вдруг начал прыгать вокруг меня и целовать, не обращая внимания на камеры, а парни из команды — поливать нас шампанским…

      Вы не поверите, но Кацуки Юри даже не понял, что выиграл Олимпиаду!

      А впрочем, чего ещё ожидать от человека, который несколько лет прожил бок о бок с любимым и не узнал его?

      Постскриптум.

      Кровать в нашем номере всю ночь прямо-таки надрывалась скрипом.