— Что-то голос у тебя странный.

      — Всё в порядке, мам.

      — Я тебя родила и вырастила, Кацуки Юри, и я прекрасно знаю, когда ты врёшь!

      — У меня всё в порядке, правда. Мне пора, кладу трубку.

      Я отложил телефон и выдохнул.

      На самом деле я не врал. У меня всё было в порядке. У нас с Виктором — нет. Я вообще не был уверен, что всё ещё есть это «мы».

      Это началось неделю назад… Нет, наверное, стоит перефразировать: у нас вдруг всё разладилось. Именно — вдруг, ни с того ни с сего. И это когда через неделю у нас пятая годовщина свадьбы!

      Виктор вдруг резко ко мне охладел. У него был какой-то проект в агентстве, я так и не понял, какой именно: ничего внятного мне не ответили. Он уезжал утром, возвращался поздно вечером, принимал душ и ложился спать, ссылаясь на усталость. В своей комнате. Мы перестали есть вместе, мы почти не разговаривали, он забывал попрощаться или поздороваться и, того больше, перестал ко мне прикасаться. Кажется, даже когда он впервые появился в этой квартире под видом Сумире, мы и то были ближе, чем теперь.

      Я не знал, что и думать. У меня были предположения, но я боялся их озвучить и уж тем более заговорить об этом с Виктором: однозначный ответ, может, и разрешил бы мои сомнения, но что, если я получу утвердительный ответ на тот вопрос, на который предпочёл бы услышать: «Нет»?

      Возможно, Виктор просто устал. От меня. От наших отношений. Пресытился мной. Я всегда знал, что однажды это случится, но оказался к этому совершенно не готов. Почему так вдруг? До этого, кажется, всё было нормально. Кажется, кажется…

      В прошлом году в это самое время мы с Виктором уже вовсю планировали, как отметим годовщину свадьбы, в этом же он до сих пор и словом не обмолвился, как будто вообще забыл об этой дате. Кольцо он, конечно, ещё носил, но если так пойдёт и дальше, то оно исчезнет с его пальца, быть может, скорее, чем я думаю.

      У меня было слишком много свободного — лишнего! — времени, чтобы терзаться этими мыслями. Пару месяцев назад на соревнованиях я получил растяжение и до сих пор восстанавливался. Все проекты, связанные со льдом, конечно, отменили. В расписании образовалось здоровенное «окно», и я просто сидел дома, выбираясь только в больницу на реабилитационные занятия и в магазин. Восемнадцать с лишним часов бодрствования, не считая нескольких часов сна, бесконечно много, если проводишь их в одиночестве.

      Именно сейчас, когда он от меня отдалился, я осознал, что кроме него у меня совершенно ничего нет: мой мир всегда крутился вокруг него, он мой икигай. Я выжил, потому что Виктор этого хотел. Я вернулся на лёд, потому что Виктор этого хотел. Я был с ним, потому что Виктор этого хотел. Что останется без него от меня? Что такое Кацуки Юри без Виктора Никифорова?

      Я погуглил статьи о семейных отношениях. Писали, что мужья охладевают к жёнам, если те теряют привлекательность. Но я ведь изначально и не был привлекателен. Нестабильный вес, изуродованная шрамами спина, а теперь ещё и бедро, эмоциональная недоразвитость — полный букет! Далеко до идеала или предмета мечтаний. Наверное, стоило даже порадоваться, что Виктор продержался так долго.

      В общем, ничего хорошего, и проницательная мама, позвонившая, чтобы узнать о моём здоровье, конечно же, по голосу определила, что «неладно нынче в Датском королевстве».

      За два дня до нашей годовщины события приняли неожиданный оборот: мои проблемы, как всегда, решили другие.

      Четверг, 18.45. Унылый домохозяин Кацуки Юри собирает бельё, чтобы отнести в прачечную жилого комплекса и постирать, а потом заняться готовкой ужина, который всё равно никто не будет есть. В это же самое время в прачечную идёт и доктор Асия, холостяк, живущий по соседству, чтобы постирать бельё после ночного дежурства в травматологии. Молчание нарушает лишь шум работающих стиральных машин. Двадцать минут стирки, которые изменили жизнь обоих — навсегда… Боже, похоже на сценарий мыльной оперы!

      На самом деле было так.

      Когда я спустился в прачечную, доктор Асия уже перекладывал бельё в сушилку. Мы поздоровались, завязался разговор о погоде. Я невольно порадовался, что этот ничего не значащий разговор меня отвлёк: двадцать минут в прачечной наедине с собой — это ещё хуже, чем одному в квартире. Стиральная машинка жужжит себе, ей наплевать, что у того, кто её включил, проблемы на личном фронте. Ни ей, ни кому-то ещё нет ровным счётом никакого дела до того, что происходит в твоей душе. А в этом пустячном разговоре можно притвориться, что всё хорошо, что ничего не происходит, что весна пришла, что сакура вот-вот распустится, что жизнь прекрасна и удивительна и что Кацуки Юри — часть всего этого, а не одиночества вдвоём.

      — Кацуки Юри?

      В разговоре повисла пауза, и вот теперь доктор Асия окликнул меня. Я обернулся и… в то же мгновение оказался прижатым к стене за плечи, а его губы впились в мой рот поцелуем — быстрым, жадным, глубоким. Сказать, что я на мгновение ошалел, — это ничего не сказать. Ничего подобного я не ожидал, так что поначалу только вытаращился на доктора, но тут же опомнился и отпихнул его от себя, вытирая рот ладонями.

      — Что вы себе позволяете?! — рявкнул я.

      Доктор посмотрел на меня вприщур:

      — А что я себе позволяю?

      — Вы… я женат… и…

      — Ну да, на пальце у вас замечательное кольцо, которое ровным счётом ничего не значит, — с усмешкой подтвердил мужчина.

      — В каком это смысле? — нахмурился я.

      Доктор Асия задумчиво потёр подбородок:

      — Вы заслуживаете лучшего, Кацуки Юри. Диву даюсь, как вы всё это терпите. Вы же потрясающий, такой потрясающий, что у любого крышу снесёт…

      «Ну да, как у тебя только что снесло», — невольно подумалось мне.

      — Откуда в вас столько терпения? Ведь он же вам изменяет, а вы…

      — Что-о?!

      Снова повисла пауза. Я едва ли не свирепо воззрился на доктора. Он, казалось, был удивлён:

      — Неужели ни о чём не догадывались?

      — Не имею ни малейшего представления, о чём вы говорите, — раздражённо бросил я.

      — Я бы не стал вмешиваться, но считаю, что это нечестно, несправедливо по отношению к вам. Так что я всё вам расскажу: я видел вашего русского с другим мужчиной.

      Я невольно ухватился рукой за угол стиральной машины. Где-то в глубине души я подозревал, что всё может быть именно так: Виктор охладел ко мне, потому что у него появился другой. Но я никогда не озвучил бы этого. А уж теперь и подавно. Я стиснул зубы и процедил:

      — Вы ошиблись. Можете говорить что угодно, но бездоказательные обвинения…

      — У меня есть доказательства, — возразил доктор Асия. — Сначала я и сам подумал, что ошибся, но не так уж много вокруг иностранцев с платиновыми волосами. С моей стороны это было, конечно… в общем, я проследил за ними… в тот день… и после. Они всю неделю ужинают вместе в дорогом ресторане, а потом около часа, а иногда и дольше проводят в love hotel. Я даже сфотографировал, как они выходят из отеля. Вот взгляните. — И с этими словами он показал мне на смартфоне несколько фото.

      «Другого мужчину» на фотографии я знал. Это был Масаока, наш агент. За столько лет совместной работы в агентстве мы, конечно, сблизились, чтобы считать друг друга приятелями, но я никогда бы не подумал, что он… что они… К горлу подступил липкий противный комок.

      — Это, должно быть, недоразумение, — выговорил я, вжимая запястье в висок. — Этому должно быть какое-то… другое объяснение.

      — Посмотрите правде в глаза, Кацуки Юри, — возразил доктор, — ваш партнёр вам изменяет.

      — Хватит! Вам-то что с того? Это не ваше дело, — разозлился я.

      — Не моё? Возможно. Но я хочу, чтобы оно стало моим.

      Доктор Асия попытался взять меня за плечо — или просто дотронуться, — но я с небывалым проворством юркнул мимо него и опрометью бросился из прачечной, забыв про бельё. Никогда я ещё так быстро не поднимался по лестнице! Пулей влетел в квартиру, заперся и прижался спиной к двери, держась рукой за грудь, где колотилось сердце.

      Произошедшее в прачечной выбило меня из колеи, но не знаю, что шокировало больше: новость насчёт измены Виктора или то, что меня поцеловал кто-то другой! Прежде чем я успел додумать эту мысль до конца, я уже был в ванной и яростно полоскал рот и чистил зубы, с трудом справляясь с приливами тошнотворного отвращения от чужого привкуса во рту. Успокоился, только когда чуть ли не ободрал дёсны до крови. Даже думать о таком было абсурдно: целоваться с кем-то ещё… помимо Виктора.

      В гостиной я бухнулся на диван, вжимая подбородок в плечо, и смотрел в одну точку, пока перед глазами не помутилось. Слёзы? Ну нет, этого ещё не хватало! Я вдавил ладони в глазницы, резко отёр лицо. Как бы ни было горько, как бы ни было страшно, пришло время во всём разобраться. К чему бы это ни привело. Когда Виктор вернётся, я задам ему конкретный вопрос и получу конкретный ответ, и будь что будет!

      Приняв решение, я ещё раз умылся и стал готовить ужин. Овощной салат — самое то: нарезка овощей меня успокоит и настроит на серьёзный лад. Я рубанул по разделочной тарелке ножом, огурец развалился надвое. Побыл мямлей — довольно! И так уже дотянули до того, что посторонние люди вмешиваются, руководствуясь какими-то странными идеями.

      К тому времени, как я наливал в тарелку заправку, щёлкнул дверной замок. Вернулся Виктор. Он бросил сумку на гэнкан, пальто — на вешалку, стукнул каблуками ботинок, снимая их о порог.

      — Вернулся уже? — спросил я, ставя пакет с заправкой обратно в холодильник.

      — Да, в душ и спать, — ответил Никифоров, проходя к ванной.

      — Ужинать будешь?

      — Нет.

      — А, вот как, — спокойно отозвался я, проведя рукой по столу. Тарелка с салатом свалилась на пол и разбилась.

      Виктор вытаращился на неё, потом на меня:

      — Зачем ты это сделал? Я бы съел утром.

      — Не съел бы, — тем же ровным голосом возразил я, — ты ведь больше не ешь то, что я готовлю.

      Он приподнял брови и снова взялся за ручку двери в ванную.

      — Ты мне изменяешь, Виктор, — сказал я. Я планировал задать ему этот вопрос, но вышло констатацией факта, не меньше.

      Он развернулся:

      — Что?!

      — Доктор Асия видел тебя в отеле… с Масаокой… и любезно поделился со мной этой потрясающей новостью, — ядовито улыбнувшись, объяснил я.

      Виктор на секунду опешил, потом зажал лоб рукой и пробормотал:

      — Не думал, что ты узнаешь об этом так…

      Я ухватился рукой за край стола, голова закружилась. До этого момента я всё ещё верил, что Виктор рассмеётся и скажет: «Мало ли, что он там видел! Ерунда всё это!»

      — Я разочарован, Виктор, — выговорил я, стараясь держаться, но рот сам собой начал подёргиваться нервной судорогой. — Не этой изменой. Тобой. Знаешь, если уж я и должен узнавать, что ты мне наставил рога, так, по крайней мере, я хочу услышать это от тебя, а не чёрт знает от кого в самый неподходящий момент!

      — Так, душ отменяется, — объявил Никифоров, ударив ладонью по выключателю, и, схватив меня за руку, потащил к входной двери. — Идём.

      — Куда?

      — Узнаешь. Одевайся.

      Мужчина заставил меня одеться-обуться и потащил за собой из квартиры вниз по лестнице (лифт опять снабдили табличкой: «Ремонтные работы»). Ни с кем мы, по счастью, не столкнулись: то, как он волок меня за собой, не обращая внимания на то, что я часто спотыкался, не попадая с ним в ногу, могло вызвать лишние вопросы. На улице Никифоров поймал такси, запихнул меня в него, сел сам, быстро назвал какой-то адрес — я не разобрал, — и машина помчала нас неизвестно куда.

      Виктор молчал, я тоже. Меня немного подташнивало при мысли, что мы могли ехать, скажем, в муниципалитет — подавать заявление на развод. «Не думал, что ты узнаешь об этом так…» Я стиснул зубы и положил руку на руку, прикрывая пальцами кольцо и незаметно крутя его. Это мог быть муниципалитет, но ведь все вещи остались в квартире: паспорта, инкан, телефон… мой телефон! Я сообразил, что оставил телефон на кухонном столе, не успел взять его, когда Виктор так неожиданно потащил меня из квартиры. А всё же, если муниципалитет, должен ли я соглашаться на развод? И неужели это у него настолько серьёзно, чтобы требовать развода?!

      Но машина проехала мимо муниципалитета — стоило бы выдохнуть! — и остановилась только через два квартала. Виктор вылез из такси, вытащил меня, я дёрнул рукой, поскольку это было не только бесцеремонно, но и грубо. Куда он там меня ни привёз, стоило бы вести себя сдержаннее. Но тут я поднял глаза и увидел, что привёз он меня к тому самому love hotel, который показывал мне на фото доктор Асия. Я моментально взбеленился: уж лучше бы в муниципалитет! Какое унижение — вести меня в этот грёбаный отель, где он всю неделю предавался плотским утехам! Быть может, Масаока всё ещё в номере, упадут передо мной на колени и повинятся, будут умолять простить их или требовать отпустить Виктора, потому что он нашёл новую любовь? Это уж слишком! Всё, что угодно, но не такое унижение!

      Я выдернул руку:

      — Я возвращаюсь домой.

      — У тебя денег с собой нет, — возразил Виктор.

      — Пешком пойду.

      — Со мной ты пойдёшь.

      — Ещё чего! Ноги моей в этом месте не будет! Пусть сюда выходит.

      — Кто выходит? — удивился Никифоров.

      — Конь в пальто. Долго ты ещё будешь меня унижать?! Чем я это заслужил?!

      — Вай, — отозвался он, высоко поднимая брови.

      — Я. Возвращаюсь. Домой, — совершенно разозлился я. Ещё он мне тут «вайкать» будет!

      Он крякнул, пожалуй, озадаченно, подхватил и забросил меня к себе на плечо — как мешок! — и понёс в отель:

      — Ну, раз сам не пойдёшь, дотащить придётся.

      — Отпусти меня немедленно! Что это ты выдумал! — вопил я, стуча кулаками по его спине. — Не пойду я с тобой!

      — Конечно, не пойдёшь, раз я тебя несу, — подтвердил Никифоров, нисколько не обращая внимания на то, что от моих кулаков ему порядочно досталось.

      Люди начали обращать внимание, переглядываться. Я ужаснулся: а если сфотографируют? Оставалось надеяться, что мы вошли — хм, «вошли»… — в отель прежде, чем кто-нибудь успел опомниться и сфотографировать. Виктор, всё так же со мной на плече, спокойно побеседовал с администратором, забирая ключ («От моего номера», — сказал он! Его номера!), и прошёл к лифту.

      У меня уже начала кровь приливать к лицу от не слишком удобного, просто возмутительного положения.

      — Отпусти, — потребовал я.

      — Когда лифт закроется. Не хотелось бы ловить тебя по всему отелю, — рассудительно ответил Никифоров и, дождавшись, поставил меня на ноги.

      Я долго не мог отдышаться. В висках пульсировало, каждый вздох-выдох отдавался неприятным покалыванием под кожей, веки казались тяжёлыми, как после похмелья. Наверняка и глаза покраснели. Я приподнял очки, потёр переносицу. Виктор бессовестным образом воспользовался, что я временно не могу сопротивляться, и почти беспрепятственно вытащил меня из лифта и доволок до двери одного из номеров. Я дёрнулся, но он ухватил меня за плечи и втолкнул внутрь. Я открыл рот, чтобы высказать ему всё, что о нём думаю, но так и остался стоять с открытым ртом и ползвука не издал, потому что дух захватило.

      Начать с того, что в номере никого не было, кроме нас, да и не слишком этот номер походил на место для «перепиха», какими собственно и бывают номера в подобных отелях. Обстановка выглядела вполне пристойно, номер можно было бы спутать с номером в обычной, но дорогой гостинице, если бы я точно не знал, что мы только что вошли — хм, «вошли»! — в love hotel: широкая кровать с кремовым постельным бельём, шторы с цветочным орнаментом в пастельном стиле, ваза с несколькими цветущими ветками сакуры на подоконнике, передвижной столик с бутылкой шампанского в ведёрке со льдом. Правда, на тумбочке стояла подарочная корзинка с презервативами и прочими штуками для секса, но такие иногда выставляют и в обычных гостиницах — в номерах для молодожёнов или в «королевских» номерах. На кровати лежали свёрнутые и перевязанные шелковыми лентами халаты того же цвета, что и постельное бельё. А к стене был привален широкий транспарант с незавершённой надписью, выложенной бумажными цветочками-оригами: «Happy 5th anniver…», и коробка с цветной бумагой рядом.

      — Что всё это значит? — замогильным голосом проскрипел я.

      Виктор развёл руки:

      — Хотел сделать тебе сюрприз… но чёртов докторишка всё испортил!

      — То есть… ты меня всё это время игнорировал, потому что «хотел сделать сюрприз»? — уточнил я уж совсем гробовым голосом, нащупав рядом с собой стул и садясь на него, потому что силы разом оставили.

      — Игнори… Боже, я не думал, что ты всё так воспримешь! — воскликнул Никифоров. — Ну да, я, наверное, увлёкся немного… и ты решил, что я тебе изменяю? — нервно засмеялся он, откупоривая бутылку и подставляя бокал под струю шампанского. — Такие глупости… Как будто я мог бы тебе изменить!

      — Но я-то тебе изменил, — безжизненным голосом сказал я.

      Рука Виктора дрогнула, он выронил бокал, тот покатился по ковру, шампанское разлилось.

      — Ты… — выдавил он.

      — Я потерял бдительность, и доктор Асия меня поцеловал.

      — Поцелуй не считается! — с нереальным облегчением в голосе возразил Виктор.

      — Дело даже не в поцелуе. Разве не должны партнёры доверять друг другу? Разве не на этом строятся отношения? Я изменил тебе, потому что усомнился в тебе — хотя бы и на секунду. Вот это настоящая измена.

      — Ты имеешь на это полное право, — уныло ответил Никифоров, — после того… происшествия с Плисецким. Ничего удивительного, что у тебя остались какие-то сомнения на мой счёт.

      — Ничего не было, — решительно возразил я.

      — А?

      — Между вами ничего не было, он мне признался, когда мы… помирились, — солгал я (о минете упоминать точно не стоило). — Не было тогда измены.

      — Не было? — переспросил Виктор, широко раскрывая глаза.

      Я утвердительно кивнул.

      — Слава Богу! — выдохнул он во все лёгкие и завалился навзничь на кровать, раскидывая руки. — Как камень с души свалился! Всё время думал об этом… о том, как я мерзко поступил с тобой… Значит, не было ничего? Вай, стоит напиться сегодня, — неожиданно резюмировал мужчина, подскакивая с кровати и хватая со столика бутылку. — Шампанского?

      — Пожалуй, не откажусь, — кивнул я. Выпить бы сейчас точно не помешало.

      Никифоров налил нам шампанского, усадил меня рядом с собой на кровать, и мы молча выпили один бокал, другой… Обычно я быстро пьянел, но на этот раз был, что называется, ни в одном глазу. Вероятно, сказывался пережитый стресс.

      — Сюрприз, значит? — проговорил я, снова подставляя бокал.

      — Пять лет всё-таки, юбилей, — смущённо пожал плечами Виктор. — Подумал, что стоит отметить как-то по-особенному. Зарезервировал столик в ресторане, забронировал номер. Попросил Масаоку помочь с меню: ты же знаешь, в какой ужас меня приводят кандзи? Правда, не успели доделать, — кивнул он в сторону транспаранта, — и цветы ещё не привезли… Уже выпил? — удивился он, заметив пустой бокал.

      — Почему love hotel? — спросил я, рукой показывая, что достаточно шампанского: может, и не опьянел пока, но мне совсем не хочется, чтобы потом сказалось выпитое и я начал творить… такое, о чём будет стыдно вспоминать.

      — Ну… мы никогда в них не бывали, мне показалось, что это будет романтично, — объяснил Никифоров. — Я неплохой выбрал, правда?

      Я поставил локти на колени, закрыл лицо ладонями. Чувствовал я себя просто отвратительно: стыдно, как я мог подумать о Викторе плохо? Подумал, что мы едем разводиться… А разбитая тарелка?

      — Ну что ты? — Виктор привлёк меня за плечи к себе, дунул в макушку, поцеловал туда же.

      — Не вышло сюрприза, — уныло отозвался я, — я всё испортил.

      — Не ты, а этот треклятый докторишка. От него одни неприятности! — Никифоров залпом выпил ещё один бокал.

      — И что делать будем?

      — С доктором?

      — Да нет, со всем этим…

      — Для начала примем душ, потом спать ляжем.

      — Но дома… — неуверенно начал я.

      — Что?

      — Я телефон забыл.

      — Мой у меня с собой. Кому-то хочешь позвонить?

      — Нет, просто если кто-то позвонит мне…

      — Перезвонят на мой. А завтра утром я заскочу домой и привезу его тебе.

      — Подожди, — не понял я, — в смысле?

      — На ближайшие несколько дней этот номер — наш дом, — объявил Никифоров, поднимаясь и за руку поднимая меня. — И нашу пятую годовщину мы проведём именно так, как я и запланировал: свидание в стиле «ханами», ужин в ресторане, отель. Сюрприза не вышло — ну и что? Разве тебе будет меньше приятно провести этот день со мной таким образом?

      — Нет, конечно.

      — Значит, решено. Иди в душ первым, я ещё шампанского закажу.

      — Тебе не хватит? — уточнил я, заметив, что его глаза уже начинают поблескивать, как это всегда бывало, если он перебрал лишнего.

      — Это на случай, если нам станет жарко, — с улыбкой отозвался Виктор.

      Я покраснел и пошёл в душ, захватив с собой один из гостиничных халатов. Он оказался шёлковым и довольно коротким (до колена, короче юкаты). Но спать в нём, наверное, даже удобно. Не уверен, впрочем, что будем спать одетыми или вообще спать, если припомнить тот огонёк в глазах Виктора.

      Душ приятно освежил, смыл напряжение и вообще весь негатив, который я пережил в этот день. Угрызения совести всё-таки остались: жалко было разбитую тарелку и испорченный салат, не говоря уже о том, как я вёл себя перед отелем.

      — Ой! — вскрикнул я, потому что, задумавшись, не заметил, что в душ ко мне зашёл Никифоров, и очнулся, только когда его руки легли мне на плечи. — Виктор?

      — А кто же ещё? — покусывая моё ухо, спросил он.

      Его ладони проехались по плечам вниз, оглаживая лопатки, бока, бёдра, прошлись кругом по ягодицам и нырнули к животу, шаловливо поглаживая пенис и мошонку. Я шлёпнул его по рукам, он засмеялся и ещё раз прихватил моё ухо зубами.

      — Выходим? — спросил он, кладя руку на кран.

      Я кивнул. Мы подсушили волосы, переоделись в халаты и вернулись в номер. На столике уже красовалась ещё одна бутылка шампанского, пустая исчезла.

      — Слушай, сервис тут прямо как в обычных отелях, — удивился я. — Если верить тому, что я знаю о love hotels, ничего подобного там не бывает.

      — Я же говорил, что выбрал самый-самый, — не без гордости ответил Виктор. — Номера тут стоят столько же, сколько «люкс» в пятизвёздочном.

      Я издал удивлённое восклицание. Виктор засмеялся, довольный, что ему удалось произвести впечатление, и сцапал меня обеими руками под ягодицы, подталкивая к кровати:

      — Нужно немедленно опробовать кровать, как считаешь?

      — В-виктор… ай!

      Мы упали на кровать, она просела под нашим весом, вытолкнула нас обратно, где-то что-то булькнуло.

      — С водой кровать? — изумился я, шаря рукой куда достал и прихлопывая ладонью. Отзывалось гулким бульканьем.

      — Ага. Никогда ещё на такой кровати… Юри?

      Я упёрся руками ему в грудь, не позволяя перейти к чему-то большему.

      — Слушай, Виктор, я должен кое-что спросить, — серьёзно сказал я, выбираясь из-под него и садясь по-турецки рядом. — Если не спрошу, мне это всю жизнь покоя не даст. Так что я просто должен спросить, понимаешь? Чтобы больше никогда к этому не возвращаться.

      — Спрашивай, — не без удивления согласился Никифоров, подтягивая к себе подушку и подкладывая её под локоть (он перевернулся на бок).

      — Ну… как у вас это было? С Плисецким? — покраснев, спросил я. — Ты говорил, что у вас были… отношения… Кто был инициатором? Как вы… ну… и вообще… А?

      Виктор неловко улыбнулся:

      — Вот же блин… Не думал, что ты об этом будешь спрашивать. Ну да ладно, раз уж я обещал… Отношениями я бы это не назвал: так, интрижка. Ничего такого… с моей стороны. Из любопытства, скорее…

      — Он у тебя был первым? — с замиранием сердца спросил я.

      — Что? Нет, у меня был до этого секс с тренером… — возразил Виктор и, заметив мои округлившиеся глаза и поняв, отчего я так отреагировал, поспешно воскликнул: — Нет, не с Фельцманом, конечно! Ещё юниорских времён опыт. Но тогда это был… пассивный секс… а с Плисецким… В общем, это было эксперимента ради — узнать, отличается ли секс с мужчиной от секса с женщиной. Раз пять или шесть всего и было… стандартный секс, минет… ничего особенного, как я и говорил.

      Я покивал, слушая его, потом встрепенулся:

      — Подожди, ты хочешь сказать, что у тебя и с женщинами было?!

      — Да конечно было, — смутился Никифоров. — Стыдно вспомнить о том периоде моей жизни.

      — В смысле?

      — Звёздная болезнь. Обрушившаяся популярность. Можешь получить всё, что хочешь… или кого хочешь. В общем, я этим бессовестно пользовался. — Он закрыл лицо ладонью. — Боже, стыдно как… Я даже имён их не помню.

      — Я об этом ничего не знал, — пробормотал я, припоминая все те газетные статьи, что собирал и вклеивал в тетрадку. Наверное, его «похождения» замяли, потому что газеты и журналы писали исключительно о спортивных достижениях и рекордах.

      Я взглянул на мужчину с интересом. Хорошо, что я завёл этот разговор: есть ещё, оказывается, столько всего о Викторе, чего я не знаю!

      — Так, получается, ты бисексуал? — подумав, спросил я.

      Виктор вытянул губы трубочкой, стрельнул глазами по сторонам и проронил:

      — Нет, я Юрисексуал.

      Вначале я не понял. Японцу на слух такое воспринять сложно, вышло как: «лесбиян». Виктору пришлось достать блокнот и написать это слово, когда он увидел, что я не реагирую должным образом (а он от меня точно ожидал какой-то реакции!). Я взглянул на слово и тут же залился краской: первым шёл иероглиф моего имени!

      — А что? Я хочу только тебя, у меня встаёт только на тебя, значит, я — Юрисексуал, — серьёзно объяснил мужчина.

      — Виктор!!!

      Но я невольно задумался: а как бы это прозвучало в моём случае? Викторофил? Ох, это уже как патология звучит!

      — Господи, Виктор, ты вечно как скажешь! — простонал я, зажимая рот ладонями, чтобы не рассмеяться.

      — Ещё будут вопросы? — поинтересовался Виктор, подкрадываясь рукой к моему колену.

      На самом деле у меня были. Я посерьёзнел и спросил:

      — Тебя всё устраивает, Виктор?

      — О чём это ты? — удивился он.

      — О нас. О наших отношениях… постельных, я имею в виду. Ты у меня первым был, так что у меня никакого опыта и… Я не знаю, что тебе нравится. Может, тебе чего-то хотелось, но я не мог тебе этого дать… по незнанию? — смущённо пробормотал я. — Быть может, у тебя есть какие-то предпочтения? Или фетиши.

      — Если ты о тех кружевных трусах, то это было чисто из любопытства, — поспешно сказал Никифоров.

      «Было ещё и боди кружевное», — мысленно добавил я, а вслух сказал:

      — Я к чему? Если тебе хочется чего-то, то ты меня научи… я мог бы и… ну, не знаю…

      — Это ты о Камасутре? — изогнув бровь, поинтересовался Никифоров. Губы его начали подрагивать улыбкой.

      — Нет! Не знаю. Просто вообще говоря. И… помнишь, ты хотел… минет… — спотыкаясь на каждом слове, начал я. — Мы могли бы попробовать… прямо сейчас.

      Виктор выгнул брови ещё выше. Я залился краской:

      — Если хочешь, то…

      — А ты-то сам хочешь? — прервал меня Никифоров. — На минете свет клином не сошёлся. Как я и говорил: всего лишь приятное дополнение. Мне просто хотелось доставить тебе удовольствие. Это ведь, не вдаваясь в детали, ещё одна разновидность поцелуя… только не в губы. Но это не значит, что я сплю и вижу сплошные минеты. Так что скажи честно: ты сам этого хочешь или…

      — Сам, — пролепетал я.

      Дело было, разумеется, не в том, что я «созрел» для этого. Дело было в Плисецком. Я не мог позволить, чтобы он сделал Виктору что-то, чего не сделал я, в чём-то обошёл меня… Нет, ни за что! Больше не хочу при встрече с ним невольно думать о сказанных им словах, представлять, как это было, — ничего подобного! Виктор это сделает, и мы закроем эту тему навсегда.

      — Хорошо, — согласился Виктор. — Тогда прямо сейчас, да?

      Я мотнул головой. Он попытался разложить меня в удобной позе, тут же выдохнул:

      — Боже, как ты напряжён… Расслабься. После всего того, что я уже с тобой сделал, это просто детские игрушки. Ну, давай, будь умничкой, раздвинь ноги.

      Мне показалось, что я превратился в деревяшку, — так нервничал. Виктор был прав, конечно. Я и сам не знал, почему так напрягался, когда речь заходила о минете. Наверное, на подсознательном уровне ассоциировалось с табу, которое ни за что нельзя нарушать. А ведь чем мы с Виктором, действительно, только не занимались! Он мне даже римминг делал, а уж римминг в пирамиде техник секса явно стоит на ступеньку выше минета! Но я его почти сразу нормально воспринял… хм, если можно назвать «почти сразу» пять неудачных попыток побега с «поля боя» в ванную. Ничего-то у меня с первого раза не получается.

      — Юри?

      Я неловко засмеялся:

      — Прости.

      — Да ладно тебе, вся ночь впереди, и этот Эверест тоже покорится, — поиграл бровями Никифоров, почти удачно вклинившись ладонями между моих коленей и теперь «со скрипом» раздвигая их в разные стороны. — Я ведь знаю, что это из-за твоей природной скромности. Нам, главное, начать, а потом всё пойдёт как по маслу. У нас всегда так, верно?

      Я густо покраснел.

      Виктор начинать не торопился. Он водил пальцем по внутренней стороне ляжки, вычерчивая линии вдоль вен, иногда прикасался губами. У меня по коже разбегались мурашки. Шраму на бедре он тоже уделил достаточно внимания, трогая его с тем же священнодействием, с каким незрячие люди читают по Брайлю.

      — Он ужасный… — пробормотал я.

      Никифоров уже почти прикоснулся к нему губами, когда я сказал это, но отреагировал странно:

      — Хочешь, я сделаю себе татуировку?

      — А? — опешил я.

      — Попрошу перенести все твои шрамы на точно те же места, что и у тебя. Все до единого.

      — Зачем? — поразился я.

      — Зачем? Чтобы поддержать тебя. Я люблю их… их все…

      — Не вздумай! — предупредил я. — Шрамы — это одно, а татуировка — совсем другое. Если сделаешь, мы тогда не сможем ходить в бассейн или в онсен: ты ведь знаешь, как японцы относятся к татуировкам?

      — «Звёздам» вроде можно, — чуть пожал мужчина плечами, — телевизор глянешь — так у каждого первого…

      — Однозначно нет. Мне достаточно того, что ты сказал, Виктор.

      — Окей, — тут же согласился он.

      Татуировку Виктор себе всё-таки сделал, но не ту, что он предлагал в тот вечер. Это была надпись мелким шрифтом у основания ствола; чтобы прочесть, нужно прижать пенис к животу, так что в общественных местах можно было смело появляться. «Собственность Кацуки Юри» — вот он что себе набил!)

      К тому времени, как Виктор развязал пояс на моём халате, чтобы добраться до нужного места, я несколько расслабился, успокоенный его прикосновениями. Ласкать меня мужчина начал не губами, а ладонью, ощущалось как обычная прелюдия к сексу. Кровь разгорячилась, мешочек под пенисом набряк. Я медленно выдохнул: внутри затрепетало пробуждающимся желанием, на уровне рефлексов произошло, кажется, даже сфинктер набух. После таких ласк Виктор ведь всегда брал меня. Я едва не застонал, осознав, что до одури хочу ощутить боль и сладость соития. Боже, каким испорченным я стал… Если бы не твёрдое намерение поставить точку в моих сомнениях, я бы попросил мужчину — потребовал! — взять меня прямо сейчас.

      Виктор, придерживая пенис ладонью, наклонился ниже и прикоснулся к головке губами — точно так же, как и тогда. Я замер. Он помедлил пару секунд, потом проделал то же самое, но чуть ниже, сбоку. И ещё раз, ещё ниже, и ещё раз… как будто наносил какой-то узор в одному ему известном порядке. Дойдя до самого основания, он снова вернулся к головке и запечатлел на ней ещё один поцелуй. Это были именно поцелуи, пожалуй, даже целомудренные, если только можно применить такое слово в данной ситуации. Как будто хотел этим сказать: «Вот видишь? Я же говорил, ничего особенного».

      Внутри потихоньку нарастало напряжение: почти встало, совсем чуть-чуть осталось. Надеюсь, я реагирую как нужно? Или от этого ещё не должно вставать? Я замедлил дыхание на всякий случай. Никифоров между тем отнял губы от головки, высунул кончик языка и легко мазнул по крайней плоти снизу вверх, чуть сдвинул подбородок и проделал то же самое чуть левее, потом правее — так подтаявшее эскимо лижут, чтобы не стекало с палочки. Я залился краской и жаром. Кончик языка Виктора покружил по крайней плоти, рисуя спираль и обхватывая всё больше пространства, пока не обогнул головку полностью, не обвил её, как вьюн обвивает стебли. Губы его сомкнулись плотнее, покрывая купол, язык продолжал двигаться, иногда закручивая спираль по часовой, а иногда и против часовой стрелки, и всё это как-то неожиданно трансформировалось в настоящий минет.

      Дыхание у меня сбилось, лицо разгорелось, я с трудом сдерживал стоны и желание двигать бёдрами в такт, они подрагивали. Виктор, почувствовав это, скользнул по моей ляжке ладонью, стискивая её и будто поощряя к действию. Я выгнулся, подаваясь бёдрами вверх, и тут же обмяк, чувствуя, что пик наслаждения пройден. Краска желания сменилась краской стыда: должен ли я был кончать именно сейчас?

      Виктор, наконец, поднял голову, стрельнул языком по краям губ, двинул кадыком, сглатывая, и несколько раз лизнул влажную от слюны головку прежними лёгкими мазками кончика языка. Я зажмурился. Смотреть сейчас на мужчину было стыдно. Он, я почувствовал, как и в самом начале, обцеловал мой пенис со всех сторон, потом запахнул на мне халат и даже вернул пояс на место.

      — Ну, твои впечатления? — произнёс он после непродолжительного молчания.

      Я осторожно приоткрыл один глаз. Никифоров лёг на бок, подпирая голову рукой, и с явным интересом на меня смотрел. Впрочем, на его лице тоже был румянец, но был ли это румянец смущения или вожделения? То, что у него губы чуть припухли, смутило меня ещё больше.

      — Если не в состоянии ответить, можешь просто кивнуть, — предложил Виктор, сдерживая улыбку. — Понравилось?

      Я мотнул головой и молниеносно отвернулся, перекатываясь на бок. Он меня сцапал, прижимаясь ко мне сзади и слегка придерживая меня коленом за бедро, наверное, решив, что я, по обыкновению, спрячусь в ванной, как обычно делал, если градус смущения повышался до: «не знаю, как реагировать, так что лучше сбегу в ванную и отсижусь». Виктор уже хорошо выучил эту модель поведения, знал, когда и как вовремя провести контратаку. Я запыхтел, пытаясь выбраться из кольца обхвативших меня рук, но, разумеется, тщетно, так что сдался.

      — Мы могли бы иногда это делать, что скажешь? — сказал Никифоров мне на ухо. — Кажется, твоему телу это понравилось.

      — А это ничего, что я… — едва слышно пролепетал я.

      — Кончил? — верно предположил мужчина. — Минет и подразумевает, что ты должен кончать в процессе.

      Я полежал пару минут молча, елозя подбородком по руке Виктора, обхватившей меня за ключицы. Нужно было решиться на кое-что ещё.

      — Виктор… — промямлил я наконец.

      — Хм? — отозвался он.

      — Теперь я, ладно? — сказал я, выползая из его объятий и неуверенно поглядывая на его удивлённое лицо.

      — Тебе совсем не обязательно… — возразил он.

      — Я хочу тоже, — категорично ответил я. — Только…

      — «Только»?

      — Только не смотри, ладно? — попросил я, краснея до ушей.

      Виктор невольно засмеялся:

      — Юри, Юри… Ну хорошо, я закрою глаза, идёт? Или, если хочешь, можешь мне их завязать.

      Я пробормотал, что закрыть будет достаточно. Никифоров перевернулся на спину и смежил веки, два ряда ресниц сомкнулись.

      — Не подглядывай, — на всякий случай сказал я, размышляя, как мне начать. Сказать-то я сказал, а вот сделать…

      — Мы могли бы и отложить до другого раза, — не открывая глаз, предложил Виктор, как будто догадавшись о моих сомнениях. — Не нужно себя заставлять.

      — Нет, сейчас, — твёрдо сказал я. Точку поставить нужно сегодня, и после этой ночи призраки прошлого меня больше не будут беспокоить.

      — Окей, — отозвался Никифоров и заложил руки под голову.

      Я набрался решимости и развязал пояс на его халате. Вот так сюрприз, у него уже стоит… Возбудился, когда делал мне минет, или в предвкушении минета, который сделаю ему я? Я осторожно потрогал крайнюю плоть кончиком пальца, неуверенно приблизил губы. Мы ведь были в душе, так что всё в порядке?

      Кажется, я знаю, почему так предвзято относился к минетам: эта техника всегда ассоциировалась с чем-то грязным. С детства приучают мыть руки с мылом после похода в туалет, вдалбливают в голову, что нельзя лишний раз трогать половые органы, потому что там сосредоточие микробов, бла-бла-бла (а на самом деле — чтобы дети не научились мастурбировать, осознав, что прикасаться к пенису приятно). Разумеется, даже мысль о том, что эта штука может оказаться во рту, вызывает отвращение, если мысль об отвращении к физиологическим процессам прививают с самого детства, а знакомство с подобными техниками приравнивают к распущенности, и не дай бог кому об этом вслух сказать! Насчёт европейских семей не знаю, но в традиционных японских именно так всё и происходит. Я всего лишь продукт применённого ко мне воспитания.

      Я стоически пытался повторить то, что мужчина со мной делал несколько минут назад, а ещё понять, нравится ли мне то, что я делаю, и — самое главное! — нравится ли Виктору то, что я делаю. Виктор легко постанывал, его ресницы вздрагивали, но глаза он, как и обещал, не открывал. Думаю, если бы он на меня в этот момент посмотрел, я бы со стыда сгорел: и без того неловко.

      Ощущения были странные. Сначала я не мог избавиться от мысли: «О, эта штука у меня во рту»; потом, когда справился с собой и начал сосать, в голову полезли мысли о сексе вообще: «Он такой горячий, такой твёрдый, почему он у меня во рту, а не в…»

      У Виктора на лице было полное блаженство, едва ли не «балдёжка», и это несколько примиряло с мыслью, что я не могу получить что хочу прямо сейчас, но у меня прямо-таки зудеть начало, честное слово, по всему телу!

      Фейерверк! Я невольно булькнул, горло пережало спазмом. Удержать во рту, удержать… Я выпустил пенис мужчины изо рта и зажал губы обеими ладонями. Виктор, который к этому моменту открыл глаза, подскочил и подал мне несколько салфеток:

      — Держи. Не нужно глотать, выплюнь. Юри?

      Я сделал усилие, дёрнул кадыком, проглатывая. Никифоров приподнял брови, взял меня за подбородок и вытер мне губы салфеткой — так ребёнку вытирают, когда он за столом испачкается. Лицо у меня было пунцовое. Не могу пока на него посмотреть… Он между тем одёрнул полы халата, поморщившись, помял промежность. А я сидел с краю, как провинившийся школьник.

      — Ну? — вдруг спросил он, передвинувшись по кровати на коленях и сзади обхватывая меня за плечи.

      — Тофу, — пробормотал я.

      — Что?

      — На тофу похоже… вкусом, — пояснил я.

      Виктор разжал руки, навзничь свалился на кровать и расхохотался.

      — Виктор! — обиженно воскликнул я, оборачиваясь к нему.

      — Прости, прости… Боже, Юри! Тофу, ты сказал?.. Ха-ха-ха… ха… ха… ох… ха-ха… — Он перекатился на бок, зажимая подреберье руками.

      — Виктор!

      — А знаешь, — по-прежнему смеясь, сказал Никифоров, — это же гениально! Можно как шифр использовать в разговоре, и никто не догадается, о чём мы говорим: «Хочешь сегодня тофу?» — «Нет». — «А я бы не отказался».

      — Виктор!!!

      Я сбежал в ванную, красный от стыда. Если он на самом деле однажды у меня такое спросит, да при посторонних, я после этого вообще на люди выходить перестану! А вдруг кто-нибудь поймёт?! И зачем я только сказал ему, что вкус спермы похож на тофу! Нужно было промолчать, знаю же Виктора, как он цепляется к словечкам!

      Я принял душ, хорошенько прополоскал рот. В ванной появился Виктор.

      — Я шампанское открыл, — сообщил он, проходя в душевую кабину и включая воду.

      Я кивнул и ретировался обратно в номер.

      Шампанское показалось горьким. Я выпил полбокала, сел на кровать и шумно выдохнул. Теперь долго ещё будет казаться, что у всего вкус… тофу.

      В голове по-прежнему был ералаш. Кажется, эта ступень нашей «эволюции» стала точно контрольным выстрелом, только не по Плисецкому, а по мне самому. То, что я ощущал во время минета… те мысли, что теснились тогда в голове… сексуальная одержимость? Если подумать, то в последнее время инициатором секса выступал именно я. Кошмар какой, что Виктор обо мне думает? И эта-то ссора больше началась из-за того, что он ко мне неделю не прикасался, а вовсе не из-за слухов о «другом мужчине». Во что же я превращаюсь?

      — Юр? — Никифоров вышел из ванной, присел возле меня на корточки.

      — Что? — отозвался я, нерешительно поднимая на него глаза.

      — Я ведь говорил: мы не будем заниматься тем, что тебе не нравится. Так что не переживай, если не понравилось, — ободряюще сказал он.

      — В том-то и дело! — едва ли не с досадой отозвался я. — Наоборот. Но теперь мне из-за этого страшно.

      — То есть? — изумился Никифоров.

      — Понимаешь… Мы столькими вещами занимаемся… и мне нравится всё это. Но я с каждым разом становлюсь всё…

      — Искушённее? опытнее? — подсказал Виктор, когда я замолчал, сбившись.

      — Развращённее. Сам на себя не похож, если сравнивать меня со мной десятилетней давности. Как будто становлюсь кем-то другим… каким-то другим… не самим собой… особенно когда мы… ну, ты понимаешь, — залился краской я.

      — Не понимаю, страшно-то почему?

      — А вдруг ты меня разлюбишь?!

      Виктор засмеялся.

      — Виктор! Я ведь серьёзно, — обиженно протянул я.

      — И из-за таких глупостей ты переживаешь?

      — Это не глупости…

      — Конечно, глупости. Как будто что-то в силах заставить меня разлюбить тебя! — фыркнул он и несильно щёлкнул мне по лбу, я зажал лоб обеими руками. — Я ведь говорил уже раз сто: так просто ты от меня не избавишься, Кацуки Юри, ясно?

      Празднование нашей пятой годовщины прошло точно по плану. Впрочем, «пятая брачная ночь» несколько затянулась: в отеле мы провели, считая два дня перед собственно датой свадьбы, целую неделю. А потом, когда пришло время возвращаться домой, Никифорову пришлось меня до такси на себе тащить, потому что после непрекращающегося всю неделю секса я с трудом мог не то что ходить, но даже просто стоять. Виктору тоже нездоровилось: у него прихватило поясницу. Пришлось взять ещё несколько дней отгулов, чтобы прийти в себя: на телевидении в таком виде появляться было уж точно нельзя!

      Через несколько дней после нашего возвращения домой я снова столкнулся с доктором Асией — на лестнице.

      — Добрый день, Кацуки Юри, — как ни в чём не бывало поздоровался доктор.

      Мне было неловко на него смотреть, но когда я всё же взглянул, то тут же воскликнул:

      — Боже, что у вас с лицом?!

      — Небольшое недоразумение, — поморщился доктор и потёр разбитую скулу.

      — Подождите, это… Виктор сделал? — осенило меня.

      — Мне за вас страшно, — признался доктор Асия. — Если этот русский такое позволяет с незнакомым человеком, то представляю, как вам достаётся!

      Я смутился и поспешил уйти. Пожалуй, ему не стоило знать, что в нашей паре «доставалось» всегда именно Виктору!