Вацлав не помнил, когда последний раз Андрамелех так громко и радостно хохотал, мечась по просторным покоям. Давно Вацлав его не видел. Когда он не мучился с заклятием Соломона, то разбирался со стекающимися к столице круга войсками — из нутра болот их, что ли, доставали прихвостни Мелеха? Вацлав привык договариваться, ему красноречия не занимать — штатный искуситель, уводящий мирных жителей в кровавые полки Первого из Падших. Но Вацлав испугался дикого смеха, громкого, с подвизгами. Думалось с трудом: он не спал уже слишком долго, напрочь отсекая все слабое, человеческое, взращивая в себе что-то искусственное и однозначно более мощное, чем хрупенькие люди.

Но и это существо, которым он стал, не нуждающееся ни во сне, ни в еде, ни даже в дыхании и стуке сердца, то, что измученный Влад называл живым трупом, — и оно робело перед жуткой фантасмагорией, что куролесила у него перед глазами. Это бесился, хохоча, владыка его, запросто протянувший невиданную силу, за которой иные гонятся, истязая тело и душу, окрашивая ее в лихорадочные цвета; тот, кого Вацлав никогда не боялся, едва ли не презирал за причиненное родным братом увечье. Но сейчас кольнуло давно недвижимое сердце какое-то предчувствие, таившееся до того внутри, прораставшее на остатках человечности.

Про битву за Дит он узнал заметно погодя, когда город уже окончательно сдался, покорился завоевателям. Это было опасно: Гвардия нашла себе опору, зацепилась за крепость и уничтожила под ней отряды Люцифера. Связи теперь не было. Шпиона схватил лично Войцек — кто бы еще так яро отсек связь, запросто расписываясь на своей бурлящей, как горный поток, магии? Связь оборвалась, но прежде Вацлав успел уцепиться за нее когтями новой мощи, остался ненадолго, чтобы с черной завистью смотреть на то, как творит пытку ненавистный человек, различал и жгущую ярость, и жажду крови и наказания виновного — ту самую, какой грешили все инквизиторы поначалу. Успел прочесть глухую тоску, окатившую Влада после убийства, непонятную и чуждую Вацлаву, пока все не сгинуло.

А Андрамелеху Вацлав только что пересказал дошедшие до него слухи — кропотливо собранные, проверенные: свою работу он всегда делал хорошо. Ему важно было допытаться, как именно Гвардия это сделала, раз уж не вышло предотвратить. Рассказал Вац и про то, как Кара послала своих демонов в Дит, как сговорилась с местными бунтовщиками. Хотел пояснить, что это еще не все, что Люцифер обязательно попробует отбить такой значимый город. Но Мелех уже хохотал во всю свою обожженную глотку. Гадко, тяжело и жутко хохотал, взбивая в едкую пену зарождающийся страх.

— Думаешь, теперь демоны будут ее боготворить? Взять город, который никогда никому не сдавался… — сказал, успокоившись, прогрохотал сверх меры громким голосом Мелех в голове Вацлава. — Как занятен путь, который выбрала Кара. Она опаснее моего брата, я бы сказал, она гораздо смелее и яростнее, а демонье, эта чернь, ее любит до пугающей самоотверженности.

— Люцифер в этом сам виноват. Седьмой уже разнес весть, что он зачаровывает собственных солдат и отсылает их на смерть со сломленной волей. Местные склонили головы перед Гвардией, — зло ухмыльнулся Вацлав.

Разумеется, магия кольца Соломона при желании владельца не превращала демонов в сломленных солдат, похожих на зомби из человеческих фильмов. Нет, она просто внушала им идею, ради которой демоны готовы были умереть. Но гвардейцы могли изобразить это именно так, чтобы напугать демонов с Седьмого.

— Я бы сказал… Ад впечатлен захватом Дита. Можно сказать, что они сделали это бесчестно, изнутри, но, похоже, демонов больше заботит результат, — решил Вацлав. — Если удастся удержать Шестой, гвардейцы, разумеется, пойдут дальше. Только им пришлось разделить силы, чтобы продолжить продвижение на Седьмом…

Нет, он оправдывался уже для себя. Гвардейцы пойдут дальше, в этом нет сомнений. Ближе к ним. Того и гляди вступят на Пятый круг, переберутся через все зыбкие болота — с них станется. Со дня на день Вацлав готов был услышать, что Гвардия уже встала под стенами, готовит осадные машины. Но Вацлава успокаивало то, что он видел, проходя по улицам Авентиса: медленно превращающийся в военный лагерь город, перекраивающий безмятежную мирную жизнь. Теперь по каналам, смердящим всякой дрянью, ходили лодки не только с обрезками мясников, но и с правильными рядами мечей и ружей. Город ожил, встряхнулся и обзавелся зубами и клыками.

— Что ж, если так, придется обратить на Гвардию самое пристальное внимание, — признал мягко Андрамелех. — И поговорить. Я уже послал к ним Шакса, пусть попробует привлечь командора к переговорам.

— Шакса? — настороженно переспросил Вацлав. Он не видел демона несколько дней и подумать не мог о том, что не найдет его в губернаторском имении. — Но он же… Я понимаю.

Шакса не было жалко. Если командор попросту убьет его, никто не расстроится. Так Вацлав должен был думать, но ему впервые за долгое время захотелось закричать.

— Иди, займись заклинанием, — повелел Мелех. — Если удастся подобраться к командору близко, мы сможем склонить ее на нашу сторону. Но для этого нам нужна магия Соломона.

— Я понимаю, господин.

Вацлав привык к тому, чем неизменно заканчиваются все подобные встречи: к его торопливому раскланиванию, к властным словам Андрамелеха, чеканящего инструкции. Между ними с владыкой Пятого круга была стена из чего-то покрепче стали, да и Вацлаву было боязно ковырять многовековую историю боли и предательства. Но все же ему показалось, что Мелех сомневался. Что-то в Каре его пугало. Ее упрямство, ее отчаянная борьба? То, что она взяла город Дит? Как бы ни сложилась судьба Гвардии дальше, в глазах демонов они уже стали легендой.

По вечерам Вацлав совершенно не знал, куда ему идти, потому шатался по городу, ловил на шумных центральных улицах все слухи, распускал свои; управлять людьми и демонами у него всегда получалось неплохо, а в последние дни — виртуозно. В занимаемую им комнату в имении не тянуло. Шакса не было. Шакса просто вышвырнули, он надоел Мелеху. Вацлав прекрасно знал, что в его кабинете ждет пустота и, быть может, давно остывший чай с тошнотворной накипью в старой кружке. Он не находил здесь дома, окружающих использовал для своих целей, тешил эго нелепыми достижениями, гнался за силой и мощью, и ее все было мало и мало, как будто магия была наркотиком, сдвигающим сознание. Он не привык сомневаться. Не задавать вопросов.

Но Гвардия… Гвардия — здесь? Ведь Андрамелех не шутил: не умеет, не прививал Господь своим ненаглядным творениям такой бесполезной функции. Вацлав цыкнул сквозь зубы, споткнулся на ровном месте, на идеально уложенной брусчатке, напугал своим злобным воплем пару прохожих, заорал благим матом на кинувшуюся ему помогать сердобольную девицу и, вырвавшись из всего этого, окунулся в разверзшуюся перед ним щель портала, в заколовшую кожу магию.

Привалившись спиной к двери, разглядывая потолок, старую побелку, Вацлав долго не двигался, кипящий от злости, но не способный ничего изменить. Он мечтал уничтожить Гвардию, лично обречь их на жесточайшие страдания — и все лишь бы увидеть боль в глазах Влада Войцека, беспринципного мудака, которого он всегда знал, вдруг так сильно привязавшегося к безумным революционерам. К этой их предводительнице, вызывающей у самого Первого из их озлобленного, лишенного Небес рода понимающую и заинтересованную ухмылку, к чрезвычайно интересному мальчишке, судьбе которого даже Вацлав не завидовал.

Нужно было закончить заклинание.

Вацлав дошел на вдруг ослабевших ногах до стола, ухмыльнулся: так и есть, чай стоит с утра нетронутый, его дожидается. Подогреть его — полсекунды; только от накипи это не спасет, не прибавит бурде хоть сколько-нибудь приятного вкуса. Тоскливо вздохнув, Вацлав рухнул на стул, уставился на дно кружки, где плясали белые хлопья.

Сколько Каре понадобится дней, чтобы добраться сюда? Сколько ему осталось?..

Он неожиданно распрямился, почуяв движение за спиной, уловил тонкое позвякивание украшений на чьем-то изящном хвосте — хотя чего таить, он уже знал, кто его обладательница. Змея — не львица, но точно змея, склизкая, скользкая гадина, явилась все-таки…

— Астарте, сгинь, и без тебя тошно, — огрызнулся он, не глядя на демоницу. — Чего тебе?

Она льнула к любому, у кого есть сила, жаждала ее и власти, много власти… Опасная, дикая женщина, которая видела закаты цивилизаций и гибель города, бывшего когда-то ее. Вацлав был не из тех, кто способен бояться или жалеть других, он просто сторонился ее, чтобы не завязнуть.

— Скучно, — склонившись к нему слишком уж близко, шепнула Астарте. Вацлав попытался отмахнуться от нее, но тонул в сладковатом аромате духов, душившем его, тонул в ярко бьющейся, притягательной силе. Астарте же устроилась на краешке стола, не смущенная чуть задравшейся юбкой и не спешащая ее поправлять, капризно рассказывала: — Что у этих гвардейцев ходила без дела, что здесь. Но твой хозяин хотя бы не приставляет ко мне охрану, которая не отходит ни на шаг и следит за каждым движеньицем моего хвоста…

— Он мне не хозяин… — начал было Вацлав с угрозой, но Астарте покачала головой, ласково улыбнулась, пряча опасные острые клыки.

Заходящее солнце окрашивало ее белые волосы в золотистые цвета, губы кровавыми казались на фоне бледного красивого личика. Да, красивая — и опасная до безумия, как песня сирены, ведущая прямо на черные камни, зовущая грудью расшибиться, кости переломать. Вац отодвинул старую кружку с чаем в сторону, словно сдаваясь, освобождая место Астарте, чтобы ерзнула на столе неприлично ближе. Ничего не говорил, но все равно любовался ее мягкими изящными движениями — что-то кошачье в них все же было, завораживающее. Не оторваться, смотреть и смотреть, пока не ослепнешь… Тонкие пальцы скользнули по волосам, играючи поправили какую-то непослушную прядку.

Губы — мед, патока, сладкий яд; бесцветные волосы мягко скользили по лицу, когда она склонялась. Задыхаясь, Вацлав слышал, как голодно воет магия, чувствовал впивающиеся в шею острые коготки демоницы. Хвост изогнулся, гладил по плечу, а глаза у нее были глубокие-глубокие, пьянящие. Погубит, утопит же, заберет и силу, и душу этими долгими поцелуями, уведет на дно…

— Лучше, чем Войцек, если тебе интересно, — промурлыкала Астарте, отстранившись ненадолго.

— Змея, — все же рыкнул Вацлав, рывком стащил хихикающую демоницу со стола. — Змея…

Удушить бы ее, да не получается отчего-то. Приворожила.

***

Ян проснулся с громким криком, рывком сел на постели, запутавшись в белых тонких простынях, запутавшись во времени и пространстве: долго не мог вспомнить, где он, не мог нашарить в памяти название города, в котором они ночевали. За окном медленно загорался рассвет, растекался золотом, липкой ангельской кровью, а он, болезненно сгорбившись, смотрел в полумрак и никак не мог вспомнить, что именно ему снилось, ни мига из спутанного, мрачного кошмара. Страшное — самое страшное, что только может быть… Он не соображал ничего, невпопад бормотал что-то Владу в ответ, лишь теперь заметив его рядом.

Войцек сгинул куда-то, оставив его в темноте совсем одного, чтобы скоро вернуться со стаканом ледяной воды, ненадолго вернувшей Яна в собственное тело. Заломило зубы, ныли кости, горло казалось обожженным, а с правой руки, на которой сияла печать, как будто содрали кожу. В спину до сих пор смотрели чьи-то безжизненные глаза.

— Ян, взгляни на меня, инквизиторство, родной мой, да не уплывай ты, — остервенело цеплялся за него Влад, встряхивал, гладил по волосам, заглядывал в глаза постоянно. — Все хорошо, я рядом, слышишь?

На пальцах Влада мягко горели искры, отогревали понемногу — Ян вдруг понял, что замерз насмерть, трясется от холода, стуча зубами, сжавшись. Никогда он не чувствовал такого ужаса, как сейчас. Впервые за несколько ночей во сне что-то прояснилось, загорелось — на него кто-то смотрел. Просыпаясь, он был уверен, что умирает, и так страшно было чувствовать себя живым, дышать, дергаться от грохота пульса в ушах…

— Я не хочу умирать, — хрипел Ян. — Не…

— И не умрешь. Никогда. Вечность, помнишь, ты сам себя на нее обрек. Ты обещал. Я не могу выцарапать эту дрянь из тебя, я боевой маг, я только разрушать и умею, не могу лечить, не могу… — истерически рассмеялся Влад. — Пережить надо, Ян, мы переживем… Ты сильнее этого.

Ян слабо улыбался, вслушиваясь в торопливые слова. В груди засело что-то мертвое, стылое, свернулось у сердца змеей, завозилось — гнездилось, наверное. Он не смотрелся в зеркала, боясь увидеть там не свое лицо. Не свои глаза.

— Там был ты, — вспоминая понемногу кошмар, прошептал Ян. — Человек с волчьими глазами. Люди забыли, что такое война… Они забыли, как их вырезали, словно заразу, истребляли целыми городами… Забыли стылые глаза мертвецов и тех, кто еще дышит, но уже не живет… Надо вспомнить…

Он был уверен, что не ошибся ни в одном слове, что именно эти фразы отрывисто, резко, в лучшем своем стиле, чеканил ему Влад в первую их встречу в Петербурге, явившись во сне. И Ян все говорил, повторял, не видя искаженного лица Влада, тоже узнавшего собственные речи.

— Я здесь, — повторил он упрямо. — Я настоящий, понимаешь? Я твой, а не тот… из сна.

Настоящий — перепуганный больше самого Яна, бледный, лохматый со сна, в какой-то старой мятой футболке, с выбившейся из-под ворота серебряной подвеской; Высший боевой маг, которого боятся и ненавидят, — сейчас, когда Влад что-то сбивчиво шептал, успокаивая, и гладил по спине, целовал его лицо и руки, не верилось в страшные звания и титулы, не хотелось их вспоминать. Ничего от мрачной черной фигуры, нечеловечески глядящей на Яна из марева ужасного сна. Ничего от кошмара — забыть его, забыть быстрее…

Сколько у него осталось времени? Вдруг утром ударит приступ, уничтожит, вобьет в землю, вскроет, выгрызет изнутри — и все… И ни мира, ни света — каково это вообще, умирать по-настоящему? Ян ловил себя на том, что живет от припадка к припадку. Влад пытался, Влад упрямо придумывал все новые и новые заклинания, пробовал лечить, изгонять, заговаривать, но ничего не помогало; он боялся навредить, но Ян просто ничего не чувствовал, будто все заклинания Войцека его вовсе не достигали.

— Спасибо, — тихо сказал Ян, подняв на него взгляд, неожиданно трезвый и прояснившийся. — Что бы я без тебя делал?..

— Жил бы спокойно, — глухо отозвался Влад. Неловко усмехнулся: — Да и просто — жил.

Молча, бок о бок на краю кровати они просидели до утра.

***

Уже много недель Шакс не думал, что способен жить без шепчущего, никогда не замолкающего голоса в голове. Сначала он решил, что Вацлав наконец-то изобрел способ его вылечить, но нет. Вацлава тут не было. Комната была светлая и просторная, нисколько не похожая на ожидаемую им темницу; у изголовья кровати висели коротко вспыхивающие амулеты, горько пахло травами. Должно быть, госпиталь. Из приоткрытого окна доносились вскрики. На подоконнике в его одиночной палате и одновременно — камере устроилась командор Черной Гвардии, задумчиво поглядывала на мокрое стекло с сотнями прочерченных дождем дорожек.

— Ты хотел меня убить, Шакс, — невинно напомнила Кара, увидев, что он раскрыл глаза. — Хорошо все подготовил, решил использовать наемных убийц. Готова спорить, ты первый указал на меня как на преграду, которую необходимо устранить на пути к Люциферу.

— Андрамелех… — Шакс коротко застонал, стиснув руками занывшие виски. Отголосок силы Падшего был так велик, что достал его сквозь все гвардейские барьеры, безошибочно нашел, ввинтился в затрещавший череп. — Мне приказали, — начал иначе Шакс. — Ему необходимо было найти способ уничтожить Люцифера, но вы слишком упорно защищали Сатану. Сначала наемник не оправдал ожиданий, потом вы отбили нападение големов его мага… И он решил действовать иначе: рассорить вас с Люцифером, подставить… Теперь он не хочет твоей смерти, ему важнее союз с Гвардией.

— Он хочет нас использовать. Неужели думает, что я перейду на его сторону после всех этих покушений? — удивилась Кара. — Вот только не надо рассказывать, что это были необходимые жертвы. От этих ебаных големов погибали мои солдаты, а потом вы, мрази, выкрали Влада.

Ответа она не дождалась. Долгая речь уничтожила его окончательно, Шакс откинулся на подушку, часто хватая обжигающе-горячий воздух. Во рту было сухо; Кара встала, хищно двинулась на него. Он вжался в переворошенную постель, застыл. Но Кара всего лишь подхватила с невысокого столика стакан с холодной водой. Шакс пил жадно, захлебываясь, заливая больничную рубаху. Яд — и пусть, он мечтал о смерти, но вода была удивительно безвкусной — и поразительно пьянящей одновременно. Устало вспоминалось: на Пятом он заливал боль кислыми дешевыми винами…

— Ладно, не будем пока что о Мелехе, — ухмыльнулась Кара, видя, как Шакса перекореживает от имени, пусть и в такой небрежной, панибратской форме. — Что насчет тебя, маркиз? Когда-то ты исходил ядом на меня и моих солдат, мечтал размозжить их головы собственноручно — не кривись, я знаю, что хотел. А теперь ты у нас в руках, каково тебе?

Она долго глядела на распростершегося на кровати Шакса, усмехнулась снова, но без прежней язвительности, с грустью, словно уже хоронила. Шакс сам понимал, что от него прежнего ничего не осталось, все выгрыз диким зверем Андрамелех, уничтожил, вытащил любые чувства. Уже не маркиз, не тот демон, которому снилось в яркости многоцветия, как он уничтожает врага, — демон ли еще? Рога крошились, как у старого оленя, коса свалялась, волосы уже не распутать — только резать. В нем не осталось ничего от Высшего: подделка, поломка…

— Я не чувствую ничего, — говорил Шакс немного окрепшим после питья голосом. — Ни радости, что оказался в тишине, ни ненависти к тебе. Не помню, не чувствую… Все — ему…

Только Вацлав и помогал держаться. Язвительный, невыносимый, похожий на Шакса. Единственный друг, который у него был. Прочие Высшие, перешедшие на сторону Андрамелеха, просто отворачивались и делали вид, что не замечают его.

Кара смотрела презрительно, как он и ожидал. Куда ей понять, как можно пригибаться перед кем-то: она-то ни разу в жизни не кланялась по-настоящему и ненавидела, когда кланялись ей.

— Я умру здесь? — прохрипел Шакс. — Я видел трупы в петлях…

— Испугался? — ехидно сверкнула глазами Кара.

— Нет. Не отдавайте меня обратно ему, — прошептал Шакс. Это был не страх, просто единственное его желание. — Вешайте, стреляйте, четвертуйте, но больше я не выдержу ни минуты при нем… Он уничтожит меня… разобьет сознание окончательно… как куклу…

Он не молил о жалости: смутно помнил значение этого слова, которого, быть может, вовсе был лишен всю жизнь, а только сейчас спохватился, попытался удержаться за чувства, выеденные страшным паразитом. Забыл и ощущение собственной важности, и гордыню — все.

За окном плакало небо, надрывалось в диком реве, разразилось молниями. В грохоте свыше ему чудился всепроникающий, громкий голос Первого Падшего, и Шакс вздрагивал, скреб обломанными когтями простыни.

— Ты и так не лучше куклы, — заключила Кара. — Убивать тебя пока не будем. Спи. Потом еще поговорим про твоего хозяина.

***

Уже неделю шли проливные дожди, словно небо гневалось на Гвардию за повешенных, еще пару дней болтавшихся в петлях, и хотело утопить их, раз уж они сами не пошли на дно, нахлебавшись крови. Город медленно затапливался: вода лизала пороги, с грохотом сливалась с крыш, на улицах привыкли не ходить, но бегать, разбрызгивая холодные потоки. День сливался в мокрую темень, различать время удавалось лишь по старым часам на площади, идущим наоборот.

В один из совершенно одинаковых вечеров Дир, встряхиваясь по-собачьи, влетел в трактир, окунулся сразу из промозглого холода в приятное тепло. Пахло до одури вкусно нехитрой домашней стряпней, в зале слышались голоса гвардейцев — они всегда собирались в подобных местах. Ему навстречу тут же метнулась радостная Ист, захлопотала, выбивая местечко между собой и Ройсом. Стул был с высокой, твердой резной спинкой; Дир не очень уютно заерзал на месте, поправил до нитки промокшую рубаху. Ему под нос пододвинули глубокую миску с мясом и овощами.

— Там птица, если это не смущает твои крылатые чувства, — весело крикнул Влад, заметив отряхивающегося от дождя Дира. Волосы неприятно липли ко лбу, он беспрестанно их поправлял, но лучше от этого едва ли становилось. Помотав головой, Дир проморгался, коротко клацнул зубами на смеющегося Войцека и вгрызся в птичью ножку.

Влад о чем-то тихо разговаривал с сидящим рядом Яном, и Войцек на первый взгляд был единственным, перед кем тарелки не стояло: мертвец в еде не нуждался, потому упрямо отказывался, чтобы на него тратились, хотя в Дите отнюдь не голодали. Бледный Ян к еде же не притронулся — у Дира, осознающего, что инквизитору, несмотря на небольшие просветления, так и не стало лучше, немедленно пропадал аппетит. Он в госпитале уже выучил: всем не поможешь, но тут так страшна и непонятна была напасть, что выть хотелось. Влад выл — Дир как-то слышал. Ночью, на улице, сидя в обнимку с тихо поскуливающим Джеком, пока Ян ненадолго заснул. Дир тогда сам из госпиталя возвращался…

— Ты есть вообще будешь? — с тревогой спросила Ист, пихнув его локтем в бок. Дир с удивлением обнаружил, что застыл, так и держа надгрызанную ножку на весу. — Все в порядке?

— Да, только задумался, — улыбнулся он. — Что про Мелеха говорят? Кара согласилась с ним встретиться или нет?

— Пока требует от него клятвы о неприкосновенности, — оказался более осведомлен Ройс, до того угрюмо молчавший.

Мысли об отце в последнее время занимали полностью: то Дир готов был сам вызваться добровольцем и очертя голову ломануться на Пятый круг, то ему в следующий же миг хотелось забиться в угол, затаиться где-нибудь среди полузатопленных бараков по старой наемничьей привычке, хоть бы и утопиться в ближайшей канаве… Разрывало от противоречивых желаний.

Дир молча расправлялся с едой, постаравшись ненадолго отрешиться от мрачных размышлений. Место командора во главе длинного стола пустовало, Ишим одиноко сидела по правую руку от него, кажущаяся маленькой, игрушечной на фоне большой темной спинки. Кивала, когда к ней обращались, мягко улыбалась. Сидела она возле большого камина, греющего весь трактир, и потому казалось, что теплый лучистый свет идет именно от Ишим.

Постепенно громче зазвучала музыка, забренчал кто-то на старом пианино, задвинутом в самый угол. Издали наблюдая за веселящейся Гвардией, Дир никак не мог успокоиться. Несмотря на то, что входил он сюда с просто зверским голодом, теперь, от тревог, есть совсем не хотелось, и он отставил тарелку полупустой. Заняться было нечем, Ройс разговорился о чем-то с Ист, оживленно перекидывался фразами с остальными гвардейцами, сидящими достаточно близко, чтобы до них можно было докричаться, не особо повышая голоса и привлекая внимание.

— Надо решать с Мелехом скорее, — сказал кому-то Влад так небрежно, будто говорил вовсе не о Первом Падшем. — А то пока чем мы занимаемся? Сидим в Дите и ждем, пока нас придут бить? Оно, конечно, и правильно: имея самую защищенную крепость Ада, неразумно ее покидать. А все равно…

— Тебе, значит, охота скорее в бой? — огрызнулись на него. — Вали на юг, там легионы.

Влад вскинулся просто, вспыхнул жарким магическим пламенем, но Ян ловко перехватил его, зашептал что-то на ухо, силой усаживая обратно. Среди спорщиков фыркнули презрительно: выпитое вино позволяло им задирать Высшего боевого мага. Неясно, чем завершился бы спор, но двери снова распахнулись, как совсем недавно перед Диром, и на пороге осветилась молнией мокрая, взъерошенная, как попавшая в ураган галка, Кара. Она ринулась к своему месту, отряхиваясь, на ходу сорвала кожаную куртку. Аж окатила водой распаленные лица — того и глядя зашипят, как угли.

Она появилась, и все вокруг завертелось, оживилось: музыка посыпалась громче, подле Кары закрутились фигуры разносчиц; она откланялась своим, по-птичьи же клюнула Ишим в щеку, заставив ее скривиться от прикосновения холодной мокрой кожи. Дир поймал себя на том, что с нетерпением ждет, когда Кара начнет говорить, вещать что-нибудь смелое и непримиримое, непременно про дерзкое предложение Мелеха. Ждал, но Кара только задорно свистнула уже кинувшимся в веселый пляс демоницам, подтащила к себе блюдо, запросто выворачивая из жареной птичьей тушки ножку. В руке сверкнул кинжал с широким лезвием. Да, несомненно: командор запросто ела с ножа, не боясь ни плохих примет, ни банальной возможности порезаться.

Он так и не дождался ответов на все вопросы, хотя и обещаний ему никто не давал. Каждый вечер Дир добирался на этот, как язвительно выражался Влад, семейный ужин, продираясь сквозь нестихающую грозу. Все остальное время он проводил в госпитале, помогать при котором так и не прекратил, или в казармах, среди гвардейцев. Они не топтались на месте, вовсе нет. Просто Кара задумывалась о чем-то, приглядывалась, принюхивалась, размышляла. Как и всегда, прежде чем кинуться с обрыва.

Веселье на краю пропасти — гвардейская классика. Кто-то танцевал, другие достали карты и расположились тесным кругом, принялись выгребать из карманов оставшиеся монеты; Влад уже тасовал карты, несмотря на недовольное рычание Яна, прекрасно знавшего, что тот способен или сорвать куш, или напрочь проиграться — третьего не дано. Дир бы тоже поучаствовал, но боялся, что все его мысли окажутся забиты мрачными размышлениями об отце, а не игрой.

— Я пойду, наверно, — пробормотал он, понимая, что бесцельно сидеть на месте не хочется.

— Опять в госпиталь? — слегка недовольно уточнила Ист. — Почти тебя не видим, все в заботах…

Хотелось улыбнуться, и заметить: больно уж сильно она ревновала его к работе (а может, и к Мине, с которой они проводили время на дежурствах), но Дир удержался. Знал по опыту, что Ист может обидеться и еще долго с ним не разговаривать, а только отфыркиваться и раздраженно дергать хвостом.

— Да ладно тебе, пусть доброе дело делает, — замахал на нее руками Ройс, ничуть не смущаясь. — Главное ведь — это найти то, чем хочешь заниматься… Исключая Гвардию, конечно, потому что, как Кара настаивает, из нее не увольняются. А в больницах никогда свободных рук не бывает…

Очевидно, он был рад, что Дир нашел себе занятие по душе: помнил, как Дир грыз таблетки и падал от ломки с пеной у рта. Сам Дир давно не вспоминал о такой далекой жизни, редко задумывался о наркотиках. Заботы были другие.

Дира кидало из крайности в крайность не столько из-за попыток почувствовать себя героем и всеобщим спасителем — нет, улица воспитала в нем здоровый, как казалось раньше, и помогающий выживать эгоизм. Но в нем горело желание искупить прошлые ошибки, и его не гасили ни трудная долгая работа в госпитале, ни все, кого не удалось спасти. Все чаще Дир задумывался над тем, что будет делать после войны — если, конечно, выживет. Ист мечтала найти свою Пташку, искренне веря, что птица еще жива, несмотря на войну, потрясшую Ад, и, быть может, вернуться к работе. Он и не собирался ее осуждать, но присоединился бы вряд ли. Скорее, задумывался над тем, чтобы на лекаря учиться — была в Столице академия…

Вокруг хохотали, весело гудя, гвардейцы, и только Дир зажался в свой угол, мучая себя невнятной тревогой. Ройс потащил Ист куда-то — танцевать, в оцепенении понял Дир, нерасторопно завертел головой, пытаясь уследить за знакомыми фигурами.

— А я говорил, что проиграешься! — взвыл напротив Ян, от души врезав Владу в бок. Войцек, однако, ничуть не обиделся ни на него, ни на ухмыляющихся демонов, которым вынужден был подгрести все свои деньги. Поймал Яна, радостно оскалился, поцеловал в щеку. «Счастливые уроды», — как характеризовал их ершистый бес; иногда казалось, что Ройс завидовал.

Дир долго глядел на них всех, пересекся на мгновение с Карой, удивительно понимающе на него покосившейся. Командор сидела молча, прямо, тоже о чем-то думала и не замечала, что ее дергает за рукав Ишим.

Дир поднялся из-за стола, на прощание покивал головой тем, кто крикнул что-то вслед, и выскользнул за двери, кинулся в прохладу города. Дождь успел пройти, но брусчатка под ногами была скользкой — пришлось идти медленнее, чтобы не навернуться на глазах у немногочисленных прохожих. Перед ним перебежала улицу девушка в легком платье, за ней проскочил высокий демон в пальто, а потом, грохоча, пронеслись конные. Свистнули, завыли что-то: свои. Дир вяло махнул рукой, проклиная свою приметную внешность и сползшую снова краску.

Небо от туч посветлело ровно настолько, чтобы он, плетясь по лужам, которые Диру и не пришло в голову избегать, смог увидеть тусклый полинялый закат.

***

— На твоего хозяина действуют клятвы крови? — спросила Кара в очередной раз, заглядывая в палату к Шаксу. — Эй, милорд, не спишь?

С течением дней, во время которых его отпаивали маслянистыми отварами со стойким хвойным привкусом, Шакс мыслил все отчетливее. Чувствовал все: изувеченное тело, о котором он вовсе забывал заботиться, понемногу выздоравливало. Демоны всегда были удивительно живучи, способны выбираться из самой глубокой и зловонной канавы. Разглаживалось лицо, делались глаза ярче, переставали дрожать пальцы, но вывороченная душа исцелиться не могла. Ничего там не было, ничего демонского…

Он замечал, как Кара говорит много раз, не оговариваясь, не ошибаясь, а твердо и с вызовом: «Я и мои демоны». Демоны. Сама она не была демоном — или?.. Все рога и когти — мишура. Кровь же в ее жилах текла того же цвета, что и у смертных, она так же балансировала меж Тьмой и Светом. Она поступала по-человечески, презирала эгоизм Ада и Небес, орала во всю глотку, что умрет за своих.

— Шакс, ты меня слышишь? — почти встревоженно склонилась Кара над ним, взмахнула рукой перед распахнутыми глазами.

— Почему ты меня не ненавидишь? — прохрипел Шакс. — Почему я еще жив? Не просто ведь от того, что Мелех держал меня когда-то подле себя, как забавную зверушку?

Он свыкся с больничной койкой, поверил в то, что способен спрятаться здесь, закопавшись в тонкие белые простыни. Свыкся с непрекращающимся дождем, с визитами Кары, с ее простым обращением. И научился без дрожи произносить имя не хозяина — мучителя…

— Это нечестно, — ухмыльнулась Кара. — Сначала мой вопрос, потом твой, договорились? Мелех способен поклясться, что не тронет ни одного из гвардейцев? На крови.

— Не знаю, действуют ли на архангелов клятвы… — несмело протянул Шакс.

— Да брось, хватит, — помахала рукой она. — Я резала архангелов еще до того, как полностью осознала, насколько они должны быть сильнее меня. Это все красивые сказки, убеждавшие их в собственной важности… Нет непобедимых, не существует! Даже Господа Бога возможно повергнуть. Так что, Мелех способен клясться?

— Думаю, да. Если согласится.

Кара кивнула, лицо ее было странно притягательно: увлеченное идеей, глаза горели, губы искажала заранее торжествующая улыбка. Она прошлась вокруг, заложив руки за спину, молчаливо мерила палату шагами.

— Мой маг наколдует что-то вроде… заклинания связи, как в амулете, только через зеркало. Мы сможем видеть Мелеха, он — нас, все честно. Необходим кто-то, кто объяснит ему нашу затею, кто его позовет, иначе заклинание вряд ли сработает. Лучше бы это был кто-то, связанный с Мелехом. Ну, ты меня понял…

— Если он попросит вернуть меня, вы подчинитесь? — только спросил он.

— Сам подумай, Шакс: кому ты нужен?

Он рассмеялся или зарыдал — сам не понял. Может быть, Вацлаву. Но тот слишком боится Андрамелеха, как и они все, не станет вступаться.

Шакс закрыл глаза, постарался сосредоточиться, уловить ту самую страшную силу и четко выговаривать все то, о чем просила Кара. Чужие мысли вторглись в его голову совершенно спокойно, уверенно, заставляя его скулить и вжиматься в кровать.

«Как тебе командор, Шакс? — довольно раздавался в голове голос. — Уже не хочешь ее растерзать? Не видишь сны, в которых рубишь ей крылья и вытаскиваешь из груди еще колотящееся сердце?»

Ему не снились сны, он ничего не чувствовал. Шакс молчал, покорно снося то, как в его мозгах хозяйничает Андрамелех, терпеливо ждал, когда его оставят одного, но прекрасно понимал, что спасения не существует — он принадлежит этому существу, хоть души и не продавал. Андрамелех все же с явной неохотой отступил, получив ответ Кары, но Шакс не знал, сколько времени прошло: в палате было так же светло и тихо.

На порог ступила демоница, поставила рядом с ним какой-то отвар. Шакс задержал на ней взгляд: темные волосы по плечи, неприметное лицо, хитрый прищур глаз. Ист — та, за кем гонялся Первый Падший.

— Ты убила моего брата, — ровно произнес он, когда демоница почти дошла до двери. У Шакса не осталось ни горя, ни ярости.

— Чтобы спасти своего брата, которого вы обрекли на смерть своим заказом, — обернувшись, сквозь зубы бросила Ист. — И убила бы снова, если потребуется. Не думай, что я жалею. Я бы даже прощения не стала просить.

Она захлопнула дверь с оглушительным грохотом, не дав Шаксу ничего сказать. Откинувшись на подушку, он тщетно пытался вспомнить лицо брата, смерть которого поразила его в самое сердце. Не получалось.

***

— Дир, не кисни там один, иди сюда!

Громкий вскрик Влада, как обычно, не стесненного мелочами вроде правил приличия, настиг Дира, когда он осторожно пробирался на огороженную тренировочную площадку. Легионы Сатаны, стоявшие тут по сложившемуся веками назад порядку, больше времени проводили по тавернам, разленившись и погрязнув в казнокрадстве, как и губернатор с чиновниками Дита. Так что место это гвардейцы нашли в довольно плачевном состоянии. Но за неделю уже вполне успели расположиться в новом городе и свыкнуться с ним.

Смущенного Дира взмахами рук подзывали инквизиторы, извалявшиеся в еще не до конца просохшем после дождей песке, слегка побитые, но выглядевшие удивительно довольными. Все время Дир стоял в стороне: заглянул на площадку он как раз в середине боя, не посмел отвлекать, загляделся. Иные и танцевали с большей неаккуратностью, эти же двое двигались удивительно слаженно, уверенно, кружа друг против друга и хитро прищуриваясь. Били не вполсилы, никому не делая скидок, но сабля встречалась с саблей, стоял звон, блестели хищно лезвия. Завораживающее зрелище — танец смерти… Ян метался с поразительной скоростью, откликался на короткие рубящие удары, Влад дико рвался вперед, размашисто бил с разных сторон, оба ни на миг не сбавляли бешеного темпа, пока кто-нибудь не ошибался случайно.

— Ты как, нормально? — запоздало беспокоился Влад, оглядывая Яна, которого ткнул лицом в песок минутой раньше. Диру показалось, что инквизитор немного вздрагивал, но он понадеялся, что ему лишь чудится.

— Я замечательно, — беззаботно отозвался Ян. — Я уронил тебя два раза из пяти, если кто-то забыл.

— Один! Тут песок мокрый, я поскользнулся!

Дир с интересом наблюдал перебранивающихся инквизиторов. Забавно даже: ну нельзя же всерьез браниться с тем, кого бережно обнимаешь за талию, но им это нравилось. Небо хмурилось, не давая Шестому кругу даже маленькой передышки и готовясь обрушить на него ледяной дождь снова, потому на тренировочной площадке было малолюдно: кроме них разминались с потрепанными чучелами новобранцы, топорно обращающиеся с мечами, и кто-то обстреливал мишени для ружья.

— Или песок, или кто-то стареет, — хохотнул подошедший Ройс. — Что, Войцек, не тянешь уже?

Влад выдрал у него из рук звякнувшую о другие бутылку, хлебнул, от неожиданности закашлялся и обалдело уставился на темную этикетку.

— Охуеть, «Гиннесс», сто лет не пил… Это ж контрабанда от людей, ты его откуда достал?

— Там в казармах у легионеров схрон был, — по-лисьи улыбнулся Ройс. — Они, видно, не любили хлебать то, что в местных тавернах наливают. И я их даже понимаю, там воды больше… Хорошо тут, человеком себя чувствовать начинаешь: пиво, кофе в кои-то веки, еда нормальная…

— Сигареты! — поддержал уже закуривший Ян.

Они расположились в стороне, на длинных лавках, лениво наблюдали за красующимися друг перед другом новобранцами. Среди тяжелых темных туч что-то голодно урчало, ни лучика не пробивалось сквозь плотный пуховой заслон, Дир тоскливо поглядывал наверх: хотелось бы полетать, но если начнется гроза, можно и упасть, ломая перья и выворачивая кости, — Кара предупреждала, и он предпочел не рисковать.

— Как будто дома, — грустно улыбнулся Ян.

— В Петербурге тоже дожди? — вежливо переспросил Дир, с сожалением вспоминая, что ни разу не был в мире людей.

— Да, последние лет триста. А до того просто болото было.

Разговор не клеился, Дир все время ускользал из него, терял нить и запутывал клубок, потому скоро замолчал, чтобы никому не мешать. Обсуждали столкновения с легионами на юге, куда недавно отправили подкрепление, пытаясь одновременно избежать больших потерь и не дать силам Люцифера продвинуться к Диту.

— Там, говорят, от легионеров отвернулись последние города, когда узнали про Дит. Говорят, Кара им обещана. Новый Сатана. Заводы горят, — рассказывал Ройс. — Если по всему кругу ситуация такая же, что и в Дите, я могу их понять. Только дыма не видно, все тучи висят…

— Землю крестьянам, заводы рабочим, а нам остается только резать буржуев, — мрачно отреагировал Влад, со звоном чокнулся бутылкой с бесом. — Скорее бы Кара разобралась с Мелехом. Я уже нашел заклинание, к вечеру сговоримся… Ну, хотелось бы.

Дир не уловил, когда именно все обернулись к нему, но заранее знал, что все так и случится. Ему было удивительно — и даже приятно, — что в глазах гвардейцев не было ни страха, ни подозрения, одно сожаление. Заслужил ли он его? Они принимали его за своего всегда, но вот прощение у самого себя Дир никак не мог заработать, сколько бы времени ни проводил в госпитале на побегушках у хмурых медсестер.

— Мне иногда кажется, что если бы мне сразу в начале сказали всю правду, я бы пошел к Мелеху, — признался Дир. — И так… страшно и гадко от самого себя становится, что хоть вой, хоть вены режь и за наркотики опять хватайся. Если бы…

Эти люди, сидящие вокруг, — семья, с ними можно вот так запросто и без утайки говорить, выворачивать душу наизнанку. Он уже рассказывал все то же Ист по ночам, когда они, одновременно мучимые бессонницей, сбегали из казарм и сидели на крыльце, глядя, как Дит заливает. Первые несколько капель упали ему на лицо, заставили болезненно дернуться.

— Мой отец, — неожиданно начал Ян, — был бандитом, который крал людей, резал и выбивал из их родственников деньги. Может быть, мне поэтому пришло в голову непременно пойти в Инквизицию. Глупее всего судить детей по делам их родителей. Не бери в голову: иногда твои собственные поступки гораздо важнее крови.

— Но ведь меня не случайно выбрали, чтобы убить Кару… — растерянно сказал Дир.

— Давай будем считать, что Мелеху придется сильно разочароваться.

— Звучит как тост, — радостно влез Влад. — Я тоже всегда был родительским разочарованием!

Послышался смех, звяканье бутылок. Дир был уверен, что никогда не сможет предать их — и Кару, Ист, Рахаб, всех остальных… Но в их мире кровь значила слишком много, и боевой маг точно знал об этом, должен был понимать, однако Влад почти беззаботно улыбался ему.

— Еще раз? — предложил он Яну, кивая на площадку с взрытым ими песком.

— Кто-то нарывается, — благодушно ухмыльнулся Ян, легко вскакивая и, не обратив внимания на начавший накрапывать дождь, перемахивая через заграждения. В правой руке его вертелась сабля — явно напоказ, но эффектно, этого не отнять.

В этот раз Дир следил не так внимательно, с досадой отмечая, что пиво оказалось все же крепче, чем он рассчитывал. Только на аплодирующего Ройса оглянулся, с легким изумлением замечая, как у Влада выбили саблю, а потом ловкой подсечкой отправили на землю.

***

Найти подходящей высоты зеркало удалось запросто, стоило только поискать в имении бывшего губернатора, ныне сваленного в братскую могилу для легионеров. Махина была такая, что тащить ее куда-то Влад напрочь отказался, предложив поговорить с Мелехом прямо здесь, в большой зале, заодно предоставив врагу прекрасный фон в виде проломленной заклинанием стены — пусть любуется.

Кара проходилась вокруг зеркала, придирчиво рассматривала свое отражение на надраенной до блеска поверхности. Отражалось там, в глубине, в далеком сказочном зазеркалье, что-то совсем странное: не ее лицо, а безумная демонская морда. Кара неловко провела кончиками пальцев по щеке, попробовала подушечками зубы — выступающие, но вполне обычные клыки, зарылась пальцами в волосы, пытаясь нащупать рога. К счастью, в реальности все было человеческое — и это казалось Каре неожиданно важным.

— Хорошее зеркало, непростое, — кивнул Влад, в отражении сверкавший алыми кошачьими глазами. Придирчиво оглядел себя, бессильно усмехаясь, повертел когтистыми руками. — Жалко, инквизиторства нет, такой аттракцион упускает… — вздохнул он.

— Ты думаешь, он там тоже что-то не то увидит? — отвлеченно переспросила Кара.

Влад задумчиво почесал затылок — в отражении зарылся когтями, и Кара втайне боялась, что все же брызнет кровь из глубоких царапин. Посматривал Влад на нее, то на забившегося в угол просторной залы бледного Шакса. Медленно повернулся, оглядел себя снова: больно-брезгливо, устало.

— Да нет, хотел просто похвастаться, какой я охуенный, — пробормотал Влад, указывая на жуткое существо в зеркале — боевого мага в пике транса, оставившего все человеческое, одемоневшего, неотличимого от порождений Преисподней. — Хотя мысль интересная, очень интересная…

Мысль не помешала Владу броситься на пол — дочерчивать мелом странные пентаграммы, в которые Кара старалась не лезть, а потому дожидалась в сторонке. Рисунки вспыхивали искрами. Влад тихо бормотал на архидемонском, в очередной раз поправлял символы, нанося новые засечки, потом встал, отряхнул руки, долго рассматривал свое художество, ища несовершенства.

— Единственное, я тут подумал… — протянул он. — А как Мелех говорить будет? Телепатия в наши головы через круги не пробьется… А Шаксу я что-то не доверяю, вдруг он неверно его слова передаст.

— Едва ли это наша проблема, — решила Кара, посомневавшись. — Если он сам просил о встрече, то удосужится что-нибудь придумать. Начинаем?

Шакс проскулил что-то, но никто даже не повернулся к нему, не обратил внимания. Влад коротко, рвано кивнул, словно больше всего на свете желал покончить с этим всем — да так оно и было. Не глядя на себя, стараясь лишний раз не смотреться в зеркало, он раскинул руки, подпалял заклинание взмахами, отточенными до совершенства. Обычно колдовал Влад размашисто, с вызовом, а теперь, как палач, четко исполнял свою работу. Символы загорались, магия слушалась малейшего его движения, и Кара тоже пораженно следила за его пальцами, за брызжущими алыми искрами. Оглянулась она всего раз, чтобы увидеть, как побледневшее лицо Шакса исказилось: он быстро-быстро шептал что-то, будто молился.

Кроме их собственных лиц, в зеркале начали проступать еще несколько силуэтов, разрушенная стена с изящной цветочной фреской плавно перетекла в какое-то темное, полуподвальное помещение, вызывающее смутные ассоциации с комнатой для пыток. Послышался тонкий скулеж — это узнал того, кто стоял ближе, Шакс; он весь съежился и попятился, пытаясь забиться в самый угол, уйти в тень, чтобы страшные глаза, сияющие поверх тряпки, наполовину закрывающей искалеченное лицо, его не нашарили. Но Мелех смотрел, внимательно изучая, на Кару.

Она сама впилась в него взглядом. Высокая фигура в темной мантии, чем-то похожей на те светлые бесформенные одеяния, что носили архангелы на важных церемониях — эта догадка пришла к ней внезапно, и Каре захотелось посмеяться. Она стала презирать традиции Небес, когда ее вышвырнули, а Мелех цеплялся за них. За спиной его были раскрыты четыре крыла, делающие фигуру внушительнее. Половина лица закрыта, глаза сияют неразличимым, но очень ярким, пронзительным светом. Белые, полностью бесцветные, как и у Дира, волосы — только демоненок неровно и коротко стриг их, как и все гвардейцы, колюче и ершисто, а у Мелеха длинные, шелковые пряди рассыпались по плечам.

Кара настолько увязла в зеленых глазах врага, что не сразу уловила выступившую из-за его спины фигуру незаметного, совершенно обычного демона. Двигался он неловко, марионеточно, так же, как иногда Шакс.

— Говорить я буду через моего слугу, если позволите, — чуть приглушенно зазвучал сквозь зеркало голос. Лицо демона не выражало ровно ничего, как и лица тех легионеров, что Люцифер посылал на них. Не так уж они и различались… Мелех же продолжал: — Приятно наконец видеть командора и ее правую руку. Полагаю, раньше у нас были некоторые разногласия, но лишь оттого, что вы стояли на защите моего брата. Нам же самим драться нет причин…

Кара бы никогда не поверила в его искреннее раскаяние, а Мелех и не особо утруждал себя играми. Хотя из уст бесчувственной марионетки все будет звучать мертво и одинаково: и угрозы, и вежливые извинения.

— Мне казалось, тебе нужен Ад, — сразу, не тратя времени на раскланивания, выступила Кара. — Если ты хочешь, чтобы я отдала завоеванные круги, мы зря тратим время и силы наших магов. Я не отдам тебе то, что моя Гвардия завоевала ценой собственных жизней. Я клялась тем демонам, что буду защищать их земли от захватчиков, а ты, Мелех, здесь чужой. И они не хотят тебя на троне.

Трудно было читать по лицам собеседников, и потому Кара чувствовала, что что-то идет не так. Разгадать выражение Мелеха вовсе было невозможно, но ей показалось, что он усмехнулся — тихий звук зашуршал в ушах.

— Мне нравится ваша порывистость, командор. И я вижу, что вы готовы умереть за тех, кому, по вашим словам, поклялись в защите. Увы, не знаю, что вы находите в этом адском сброде, но это похвально. Я могу оставить вам нижние круги. Они бедны, погрязли в преступности. Думаю, мы могли бы прийти к соглашению в личной беседе легче и быстрее, тем более, такая связь весьма ненадежна. Шакс говорил, вы хотите, чтобы я поклялся, что вы и ваши солдаты останетесь целы после этого разговора?..

Демон замолк неожиданно, словно у приемника резко выключили звук, и вытащил из висящих на поясе ножен длинный кинжал, аккуратно передал Мелеху. Мелькнули длинные рукава, открылись тонкие бледные руки, покрытые грубыми рваными шрамами. Он точно заметил, как Кара задержала на них взгляд, уловил легкую ухмылку: и Первого из Падших можно ранить и калечить — можно убить. Лезвие кинжала легко вспороло тонкую кожу, алая кровь полилась на пол. Он читал привычный, знакомый Каре текст на архидемонском без ошибок, но сбивчиво, с грубоватым акцентом, резавшим уши.

— Я не причиню вам вреда и не прикажу своим слугам напасть, командор, можете не беспокоиться. Пока мой брат ищет способы уничтожить нас всех, я думаю, будет более плодотворно объединить силы. Вы интересны мне, я не хочу вашей смерти.

— Я не хочу быть ручной собачкой у трона следующего монарха, — бросила Кара. — Когда война с Люцифером закончится, нам все равно придется сражаться, мы оба знаем.

В голосе марионетки ей теперь слышалась явная насмешка, пусть Кара и подозревала, что это игра ее разума. Мелех щурил глаза, тонко улыбался бы, если б мог. Она попыталась примерно представить, что скрывается за маской, но скоро прекратила мучить воображение.

— Пока попробуйте не думать о том, что может быть через много дней, — как-то снисходительно прозвучал голос демона, говорившего чужие слова. — У ваших стен почти что стоит армия Люцифера с его сильнейшими магами. Не обижайтесь, командор, но у меня на Шестом круге есть несколько верных шпионов, пусть вы и расправились с некоторыми из них. Вас они едва ли тронут, а вот Люцифер — вполне. Если победите его, докажете нам обоим, что способны на большее, чем быть собачкой у трона. Буду ждать вас на Пятом круге, командор. Как вы говорите?.. Чем ярче свет, тем гуще тень? Достойный девиз.

Она кивнула, не то соглашаясь, не то благодаря за разговор. Изображение начинало понемногу меркнуть, пока не пропало совсем, растворилось в тумане, а потом зеркало снова стало показывать их, ошарашенных и запутанных разговором. Мелех сделал все именно так, как она просила, услужливо исполнил требования и не попросил ничего взамен, и что-то здесь настораживало Кару, заставляло искать подвох. Слишком быстро идет навстречу для существа, одержимо жаждущего власти, любезен и подозрительно прост. Да и нижние круги готов уступить — это странно! Она ожидала мучительно долгого разговора, но как будто бы ничего особенного не произошло…

Символы вокруг медленно потухали, стирая и выедая меловые линии, и Влад, весь разговор молчавший, тяжело вздохнул и вдруг медленно опустился на колени. Плечи его тряслись, руки — тоже.

— Ты чего? — испуганно рухнула перед ним Кара. — Эй, еще одного припадочного не хватало, что ж такое… Шакс, там вода была где-то на столе, тащи! — махнула она на сдвинутую к стене мебель…

Маркиз, услужливый до невозможности, выдрессированный Мелехом, на трясущихся ногах метнулся за графином, налил в стакан, чуть не расплескав. Влад уже сам поднялся, отбившись от помощи, прислонился спиной к стене; пить не стал, но плеснул водой на руки, провел по лицу, разлохматил мокрые волосы и полминуты молчал.

— Неплохо от этого Мелеха шибает, — признался Влад наконец. — Да и держать заклинание такой силы через границы круга — занятие для самоубийц. Надеюсь, с его стороны колдовал Вац. Эта мразь точно помереть должна от такого… Со мной все нормально, не бери в голову, просто отходняк от магии резко навалился.

Он подумал еще немного, поглядел на Кару устало:

— Про войска Люцифера рядом он правду сказал? Мы думали, у нас будет еще немного времени… Хотя бы укрепили магией стены, — тут же ответил он сам себе.

— И, к сожалению, Люцифер на месте не сидит, — ядовито сказала Кара, понимая их беспомощность. — С утра от южных войск приходили известия, что легионеры прорвались возле реки Андийан, если тебе это что-то говорит, и направляются сюда. Наши войска отступают, несут большие потери, должны вернуться порталами уже сегодня. Мы разгромлены, если честно, не можем биться против их магии. По скромным прикидкам Вельзевула, враг подойдет к завтрашнему дню. Мне все время не нравился этот дождь…

— Думаете, магией наслали? — слабо, словно не был уверен, стоит ли перебивать, спросил Шакс.

— Практически уверена. И вряд ли дождик — это все, на что они способны. Помнишь легионы магов со Второго, милорд?

Влад глухо застонал. Прекрасно знал: он единственный сильный боевой маг в Гвардии, остальные творят заклинания только в круге. Боевая магия была в разы мощнее всех других, но и гораздо опаснее: легче сорваться из транса на изнанку, растерять все в круговерти дикой, непокорной силы. Кара оглянулась на зеркало, вздохнула: нет, Владу это не грозит, пока Ян жив и борется с пока что отступившей тартарской заразой…

Пока. Она вздрогнула, подумав о том, с чем им вскоре придется столкнуться.

***

Теперь Ян четче помнил детство, для него окончательно сдернулись все покровы, развеялась туманная муть, а потому он знал, что перед концом болезнь ненадолго отступает. Помнил последние дни матери, пусть и странными отрывками, различал ее робкую, неровную улыбку и тусклые глаза, тихие молитвы и беспрестанное звяканье бесполезных четок — он именно в то время понял, что Бога нет. Он, семилетний ребенок, знал, что матери осталось совсем немного. Сейчас же сам отворачивался от родных, не давая им прочесть предвестие смерти.

Ян легко достал в более близком к человеческому миру Дите обычную школьную тетрадку в двенадцать клетчатых листов и неудобную шариковую ручку, поэтому просиживал дождливые вечера за тем, что записывал конец истории, которую Влад окрестил по девизу Инквизиции — «Debellare superbos», дави гордыню непокорных. Предложения удивительно просто текли, несмотря на долгий перерыв, история заваливалась к концу медленно, но верно, хотя Ян и цеплялся за каждую деталь, множа страницы. Начиная одним тусклым зимним вечером записывать свои воспоминания о войне с крестоносцами, перевернувшей весь Петербург и его собственную жизнь, Ян и не подозревал, что закончит их на Шестом круге во время войны.

Он бы хотел оказаться дома: хоть в Петербурге, зимнем и промозглом, хоть в жаркой духоте Столицы. Напоследок прогуляться по знакомым улицам, послушать бесконечные истории Влада. Закончить там писать свою историю. Но нет — рука поставила точку именно здесь и сейчас. Замерла, дрожа. Перечитывать не хотелось.

— Все пишешь, инквизиторство? — ласково потрепал его по волосам Влад, перенявший подлую привычку Кары. Ян очнулся, вздрогнул. Влад ненадолго ворвался в небольшой гостиничный номер, в который они съехали из шумных казарм, с грохотом пронесся рядом с письменным столом. — Слушай, а не помнишь, где я гримуар кинул? Красная кожаная обложка, поцарапанный корешок? Надо одну деталь вспомнить, буквально одна секунда, а найти не могу…

— Во-он там, около комода валяется, — безошибочно махнул рукой Ян, неотрывно глядя на последние абзацы. Поставил точку жирнее, позволил себе оглянуться на Влада.

— И амулеты обезболивающие, — продолжил тот. — Что? Я старый, а ты опять меня избил и ткнул мордой в песок. У меня ноют мышцы, о существовании которых я раньше и не подозревал…

— Мне казалось, тебе это нравится. — Ян прекрасно знал, что Влад хотел выучить его, выдрессировать, убедиться, что он твердо держит саблю и способен выжить в любой схватке, потому что — и от этой мысли становилось страшно — однажды его самого рядом не окажется. — И глупости, ты вовсе не старый — еще совсем ничего, — добавил, невинно усмехнувшись, Ян. — Амулеты во втором ящике, справа.

Его успокаивали привычные перебранки, игры с ехидствами — они убеждали, что все идет по плану и, как обычно, обманывали. В последнее время часто казалось, что Влад боится грядущей битвы, встречи с боевыми магами Люцифера, где именно он станет оружием Гвардии и ее щитом. Слишком много ответственности для него одного, но Ян видел, как Влад старается, вечно бежит куда-то, чтобы усиливать барьеры, готовить защитные амулеты.

— Ты занят? — вдруг вырвалось у Яна. — Прогуляться хотел, а то совсем спина затекла за столом сидеть.

Он не сомневался, что Влад согласится: и чувствовал по дрожанию нитей контракта, которые научился читать почти безошибочно, и просто знал его и видел, как Войцек устает от постоянной битвы. Бросив на столе тетрадь, Ян кинулся разыскивать куртку: Влад обладал поразительным умением организовывать хаос в любом месте, потому косуху удалось найти только спустя минут десять тщательных поисков — на спинке колченогого стула под парой рубашек. Когда Ян вернулся, одетый, но не подумавший почему-то причесаться, Влад с интересом листал его тетрадь.

— Ты закончил, — с заметным сожалением сказал он, показывая последнюю страницу. Вид у Влада был растерянный, словно он не верил в то, что ту историю, завершившуюся на крыше их дома в Столице, вообще можно было дописать.

Почему-то захотелось отобрать у него тетрадку, хотя Владу обычно позволялось читать что угодно, в каком угодно виде. Не хотелось, чтобы он видел страшное «конец» внизу страницы. Теперь жаль было, что нельзя остаться на той крыше, где поставлена точка в их прошлой истории, что дальше, как и тогда оба чувствовали, началась буря — кровопролитная война…

— И жили они долго и счастливо.

— И умерли в один день, — нервно рассмеялся Влад, беспомощно улыбнулся: — Скажи мне, что все будет хорошо. Пожалуйста.

— Все будет хорошо, — покорно повторил Ян, чувствуя нелепость и наивность своих слов. Никогда он не боялся смерти — он боялся того, что случится после нее с Владом.

И Ян знал, что если сейчас порезать руку, то кровь потечет черная, отравленная: темнота надежно угнездилась у сердца, вымучила человеческое тело, перекрутила до боли. Знал, но проверить никак не получалось: контракт не позволял ранить самого себя.

Небо мало-помалу темнело все больше, покрывалось пришедшими из ниоткуда грозовыми тучами, нависшими точно над Дитом и его окрестностями. Инквизиторы, бесцельно прогуливающиеся по запутанным улицам, и немногочисленные демоны, рискнувшие сегодня вечером выглянуть из дома, часто поднимали головы, опасливо разглядывали черные облака.

— Сегодня, — вздохнул Влад.

Ян повторил то же мысленно, устало прикрывая глаза: «Сегодня». В ушах шумело, во рту уже стоял кровавый привкус, но времени было немного. Он тащил Влада на рынок, они шли между опустевших торговых рядов, разговаривая о любых мелочах и старательно не замечая нависших над головами туч и свистящего ветра. Таких, решивших провести последний вечер на улице, было даже много: Ян кивнул Диру, шатнувшемуся навстречу, помахал рукой тихой следующей за ним Ист. Много незнакомых лиц из местных, пара улыбнувшихся гвардейцев.

Сердце колотилось, никак не сбавляя ритм, барабанным угрожающим грохотом раздаваясь в ушах. Ян пошел медленнее, аккуратнее, вдумчиво ставя ноги на побитую брусчатку.

— Расскажи что-нибудь, — почти бесчувственно просил он у Влада. — Что угодно.

Влад обычно сам вспыхивал историями, даже когда его не просили, травил все байки, которые знал, городские легенды рассказывал. Больше всего Ян нуждался в его успокаивающем голосе, в том, чтобы цепляться за него и не утопать в страхе.

— Я люблю тебя, — просто ответил Влад, не придумав ничего лучше. Да больше и не нужно было ничего.

Простая фраза оглушила, вбила в землю. Ян беспомощно, нелепо рассмеялся; зарычали, загрохотали небеса. Ударила молния, но разбилась о вставший над городом барьер, загудевший, засиявший сине-зеленым неоном защитных заклинаний. Где-то рядом испуганно взвизгнули женским голосом, побежали укрываться в домах. Ян и Влад стояли вместе, не обращая внимание на хлестнувший ветер, на холодную воду, хлынувшую из прохудившихся небес.

На город нападали войска Люцифера, по их души явились лучшие его маги. Ревела боевая тревога, били колокола, под стенами полыхали заклинания, но все это было так далеко, а они вдруг оказались одни на пустынной улице. Под дождем.

— Простудишься же, — прошептал вдруг Влад, зная, что руку его Ян сейчас ни за что не отпустит. Заговорил уже увереннее: — Заболеешь, инквизиторство! Под крышу надо…

Он опять смеялся, жмурясь от саднящей боли в груди, снова вернувшейся. Заболеешь, вспыхнешь жаром лихорадки, а потом сгоришь за секунды, умрешь… Нет — будешь гореть вечно, так ему предрекали еще давно, а Ян каждый раз не верил, думал, пережил, спасся… Больной жар пылал в груди, не позволяя замерзнуть под дождем, а Влад уже дрожал, вымокший до нитки, но продолжал стоять рядом. Интересно, почему ему не пришло в голову загородиться от дождя барьером?.. Почему ему, мертвому, холодно?..

От реальности осталась одна его рука, крепко держащая запястье, чуть не до хруста в ломких костях. Влад говорил что-то, тревожно его встряхивая, уже ударяясь в панику, а Ян просто замер, остановился во времени и смотрел на город, озаренный молниями и ответными вспышками барьеров. Вокруг шла война. Начиналась новая битва.

Он уже знал, что время вышло — потому и остановилось. Что он и так слишком долго играл с отмеряющей его срок Судьбой, смог убить саму Смерть, да только не спасся. Теперь воспоминания стояли перед глазами: нож, сияющий в руке, беспомощная, искалеченная крестоносцами тушка, совсем детская, девичья, такие жуткие на молодом лице глаза столетней — тысячелетней — старухи, видевшие слишком много, а голос — скрипучий, как виселица. Нож он вонзил ей прямо в сердце — теперь сердце ныло, пульс частил, проваливался. У него не оставалось ни минуты времени.

Не чувствуя ничего, Ян только догадывался, что Влад подхватил его — может, даже на руки, — и вспышкой света перенес их домой, в знакомый гостиничный номер. Заскрипел теперь не голос в голове, но старенький диван, перед глазами мелькали светлые обои в нелепый цветочек. Ненадолго прояснилось.

За окном бесновалась магическая гроза, пылали сразу все амулеты связи, но Влад разъяренно отшвырнул их в сторону, прибил с треском ботинком, как отвратительное насекомое. Грянул гром, дыхание перехватило, в глазах помутилось. Дит штурмовали.

Бездна была уже совсем рядом — рукой подать… Его еще держало неяркое сияние света, разлившееся по телу тепло, сушившее одежду, шепчущий какие-то заклинания Влад. Он нашел силы открыть глаза.

— Опять? — глухо спросил он у Яна. Сам продрогший, перепуганный, колдовал какие-то бессмысленные заклинания. — Ты меня слышишь? Что-то не так…

Стиснувшие его руки помогали держаться, не проваливаться совсем в никуда, цепляться острыми зубами за грань реальности, медленно исчезающую в темноте. Сердце билось едва-едва: тьма сыто сворачивалась в груди, как кошка, — тяжело, как же тяжело… Дышать становилось все труднее, горло сдавливало, в глазах размывалось, как в окнах, залитых дождем.

— Голова закружилась, как обычно, — глупо врал Ян, едва способный говорить. Не знал, зачем, просто не хотел, чтобы Влад выл над ним, умирающим, не желал быть оплаканным еще здесь. — Я полежу немного, ладно? Совсем чуть-чуть. Не уходи…

Он зачем-то скользнул дрожащими пальцами по волосам наклонившегося к нему Влада, погладил по щеке. Влад, скрипящий от боли зубами, там, в лесу на Седьмом, был бесконечно прав: так мало времени… Отвернулся торопливо: в глазах, он с детства помнил, легче всего уловить страшную обреченность, но искоса видел, что Влад покорно склонил голову, позволяя почесывать себя за ухом, как верного пса, по-прежнему держа его за руку. Молния вбилась в барьер с остервенением.

Ян замер, чувствуя, как дорожки-ниточки вен горят: с кровью что-то не то, отравлено все, испоганено тартарской тьмой. Вокруг суетился Влад, не зная, куда себя девать, глядя на него и не видя ни дрожи, ни рвущего глотку кашля, ни бредового взгляда, потому наверняка теша себя надеждой, что Ян и правда отлежится. Нет, сейчас, чувствуя свое время, Ян был больше в сознании, чем когда-либо.

— Воды дай, пожалуйста… — слабо проговорил он. Тело едва слушалось, горло сдавили невидимые руки, и фраза оборвалась жалким хрипом.

— Конечно!

Влад просиял, наконец находя себе применение, спешно кинулся к полному графину, стоявшему на столе… Ян запоминал какие-то мелочи: отбитый край граненого стакана, звяканье стекла, грохот грома за окном, оторванную пуговицу у Влада на воротнике, оскаленную пасть дракона на его руке. Все — обломки жизни, бесконечно дорогие, но отдаляющиеся. Совсем ничего не осталось от мыслей, все застилал туман.

Сверкнула напоследок ветвистая молния, а потом стало темно.

***

Он не понял, что произошло, только рука на мгновение дрогнула, вода плеснула на пол: сердце кольнуло так протяжно и страшно, как не кололо много лет; впилась в грудь случайная злая пуля, пробила насквозь. Спустя несколько мгновений Влад обернулся.

Ян лежал неподвижно, откинувшись на мятую подушку, глядя в потолок — слепо, невидяще, не моргая. Улыбка светлая, лицо слишком спокойное, как на фотографии, на картине, тонкой кисточкой судьбы начертанной… Влад задохнулся, голова у него закружилась, как от недостатка кислорода, горло пережало. Он отказывался верить своим глазам. Этого не могло случиться. Сон, кошмар, не по-настоящему, не…

— Ян? — ломко, беспомощно прозвучал голос. — Ян!

Стакан из дрожащих рук грянулся под ноги, расколотился, брызнул холодной водой и острым стеклом; он, не помня себя, не помня ничего, кинулся к кровати. Не ногами — ноги ослабли. Швырнул ломкое человеческое тело на пару метров вперед прямо сквозь пространство, заорал, чувствуя, как рассыпается, теряется в круговерти беснующейся магии, как она вцепляется в него всеми шипами, когтями и клыками. Клубилась тьма, жадно липла к телу, утягивая в омут, лизала рваные раны, открывшиеся после броска, Влад же без сил рухнул у кровати на колени. Мыслей в голове не оставалось, из горла рвался отчаянный крик.

Нет. Нет-нет-нет, только не Ян, только не сейчас, самое светлое, самое дорогое, самый человечный из тех, кого он знал. Ненавидимый Господь, до сих пор хохочущий над ним из бездны, в которую его отправил этот хрупкий мальчишка, не мог, блядь, не мог снова отобрать у него все. Только не так…

— Ян, пожалуйста, я умоляю, я прошу, все же хорошо, тебе же было лучше, — бормотал он бесчувственно, срываясь то на шепот, то на крик, не запоминая, что говорит. — Ты не можешь умереть вот так, не оставляй меня, слышишь…

Тишина. Пульс молчал, сердце не билось. Мир вдруг стал абсолютно пустым и бесцветным, поблек, имя, молитвой срывающееся с губ, обесценилось. А знакомая, упоительная магия гортанно ревела вокруг, тянула к себе в смертельные объятия, за грань боевого транса. Влад слепо метался по комнате, натыкаясь на стены и мебель, теряя себя в крике, в кровавом блеске изнанки. Глубже, дальше, прочь от человеческого мира, потеряться, раствориться, исчезнуть навсегда… Перед глазами полыхало, веки жгло. С грохотом рухнул табурет, подвернувшийся под ноги, от резкого взмаха руки обратился в щепки.

Человеческое слезало кусками, как будто кожу сдирали. В зеркале отразилось кривое, искаженное лицо: бледное, по-демонски звериное, с алыми провалами жутких глаз. Влад остановился, качнулся, глянул на себя. Взвыл бешено. Урод, выродок, чудовище — обещал спасти, а сам что, сам ничего сделать не смог! Самоненависть кипела и пенилась, бурлила дико. Пальцы зарылись в волосы, черные когти — в мертвецки бледную кожу, кровь из глубоких царапин слезами омывала лицо. Теперь — по-настоящему, не обманка зазеркалья. А зеркало — тоже в мелкие, грызущие кожу осколки, к чертям, в бездну…

В бездну. На изнанку. Магия заливала пылающую глотку, топила — а он и не сопротивлялся, ему бы на дно. От боли не сбежать, не спрятаться, не забиться под пол, в самую глубь Ада. От этой — нет. Сердце вытащили, разворотив грудную клетку, переломав сухие ветки ребер. Вытащили — и с хохотом растоптали, разбили, когда-то сияющее.

Дверь распахнулась, в комнату влетела Кара. Явилась сама, не дозвалась по амулетам; пришел бы кто другой — он разорвал бы в клочья. Война у нее там? Пускай. Все равно. Она замерла, пораженно глядя на Влада, хватанула воздух ртом прерывисто. Воздух пах кровью — это Влад знал. Воздух пах тьмой первозданной и грозной, грозовой, как та, что грохотала за окнами. Сам он стоял на границе, качался взад-вперед, теряя равновесие, дымился бездной, но замер, стоило Каре перехватить его руки.

— Не смей! — орала Кара в лицо, не пугаясь искаженных магией черт. Слышно ее было едва-едва, будто она кричала из какого-то иного мира. Влад вяз в магической топи глубже, чем думал, с трудом различал ее среди круговерти бури, смерча… — Ты живой! — надрываясь, повторяла Кара. — Ты живой, контракт целый, значит, и Ян жив!

— Н-не дышит, — прохрипел Влад, с трудом вспоминая человеческие слова, с трудом складывая звуки в них, проталкивая их сквозь клыкастую пасть.

Он замер, сам дышал тихо — по привычке имитировал жизнь. Он же хотел жить обычно, тихо в пятиэтажке на задворках Ада, учился человеком быть, вытравливал то зверино-отвратное, что на него за два года после Исхода налепилось, старался оставаться собой. А теперь нет, ради кого имитировать. Теперь — в омут.

Бледная, как гипсовая статуя, Кара щурилась подслеповато, заглядывая на изнанку: непривычно ей, не любила она магию, не умела ее чуять и видеть. Говорила что-то, говорила упрямо, тряся его за плечи, обжигаясь красными искрами, бешено пляшущими вокруг. Не отпускала.

Влад вдруг догадался скосить взгляд на грудь, выцарапал подвеску, разодрав рубаху и расчесав кожу. Черные когти на длинных, узловатых пальцах, темные вены — это все Влад видел мельком и как-то не про себя. Различал мерное сияние серебра, зачарованно смотрел на хрупкий камушек, лежащий на дрожащей ладони. Серебряные нити обнимали плечи, приковывали грубоватыми стежками к этому миру, не давая окончательно уйти, держа на границе. Понемногу возвращался звук, возвращалось ощущение раздираемого изнутри, напряженного до предела тела.

— Если бы его Смерть прибрала, ты бы сейчас же рухнул! — надрывалась Кара. — Значит, его еще можно вернуть! Давай, мы его вытянем!

— Смерть приберет… — эхом отозвался Влад. — Смерть… за тобой. Тартар. Тартаром несет. Отрава… И се конь блед и сидящий на нем, имя ему Смерть… и ад следовал за ним…

Он захохотал бешено, не узнавая своего голоса, — он вдруг понял, он все понял! Кара однозначно думала, что он сошел с ума, отступила, ухватилась за пояс с револьвером…

— Бог умер, Бог не воскреснет, и мы его убили, как утешимся мы, убийцы из убийц, не должны ли мы сами обратиться в богов, — бормотал Влад монотонно, полусумасшедше, бесчувственно. — Только сначала был не Он. Сначала… сначала Смерть — всегда сначала Она. Он Ее убил…

Печать у Яна на руке пылала черным огнем.