До дома они шли в привычном молчании. Если они оба будут пытаться вспомнить, когда говорили на какие-то отвлеченные темы, а не просто передавали друг другу поручения матери, то придется потратить около целого дня на размышления. И поэтому никто из них не смел нарушать тишину, которую по крайней мере можно было назвать хотя бы немного спокойной.

Женя шел чуть позади, глядя себе под ноги и вспоминая рассуждения Ильи про старшего брата. Он улыбался своим мыслям, изредка поднимая глаза на старшего брата, словно боялся, что тот вдруг научился влезать в чужие головы. Сам Саша, уже не оборачиваясь лишний раз, уверенно шел в сторону дома. Младшему думалось, что если бы он сейчас решил вдруг остановиться, то Саша не заметил бы пропажи до самого дома. А может, и там бы не заметил до тех пор, пока мать не начала бы ругать его. Проверять не было желания, ведь потом, всё же вернувшись домой, и сам Женя получил бы за свою пропажу.

Наконец они оказались дома. Женя хотел было быстрее исчезнуть на втором этаже, чтобы спуститься пообедать позже, без матери и брата, но первая встретила их в коридоре.

Женя осторожно поднял на неё глаза. Удивительно, но с тех пор, как он видел её утром, она не изменилась. Только распущенные волосы заплела в достаточно свободную косу, которая сейчас была перекинута через плечо. Волосы всё такие же светлые. Младший перевел взгляд на брата. У него были такие же светлые волосы, но глаза на тон темнее, хотя всё ещё синие.

Женя мимоходом, пока снимал обувь, глянул в зеркало, которое спряталось между вешалок. Наверняка не хотело, чтобы его вообще кто-либо замечал. Но Женя каждый раз замечал. Встречался с собой взглядом, раскрывая местоположение зеркала. И смотрел в свои карие глаза, а после поднимал взгляд на тёмные волосы. Он был копией отца. Такой же, какой был Саша копией матери. Обидно. Просто до жути. Особенно с учетом того, что отец не живет с ними второй год. А Женя всё ещё мозолит матери глаза, отчего она иногда недовольно поджимает губы, глядя на него.

Но привычный ритуал, связанный с непрекращаемым потоком мыслей о внешности, был прерван голосом матери.

— Суп уже почти остыл. Вы шли дольше, чем обычно, — проговорила женщина, оглядывая сыновей с ног до головы.

Женя пожал плечами, проскальзывая мимо матери в столовую, где уже было всё готово для обеда. Саша проследил за ним взглядом, но говорить ничего не стал. Молча пошел за младшим, оставляя мать с вопросом наедине. Варваре оставалось вопросительно вскинуть брови и последовать за сыновьями.

Мать во главе стола, Саша по праву руку от неё, Женя по левую. Каждый день их расположение никак не менялось. Порой Жене думалось, что войдя в столовую, он мог бы дойти до своего места с закрытыми глазами. Проверять он всё же не осмеливался.

Суп и вправду был почти холодным, но никто из присутствующих на это не жаловался. Все были как обычно либо в своих мыслях, либо сосредоточены на одной лишь тарелке супа, будто если перестать сверлить её взглядом, она начнет сама собой наполняться и в итоге не опустеет никогда. Тихо звучали столовые приборы, и Женя под их звон почти забыл обо всём. В мыслях привычно расположилась учёба и домашняя работа, которую ему предстоит сделать сразу же, как он окажется у себя в комнате.

— Так почему же вы задержались? — когда тарелки были пусты, но мальчики ещё не успели исчезнуть в своих комнатах, поинтересовалась Варвара.

Женя поднял глаза на старшего брата. Спокойствие было стерто небрежным вопросом. В отличие от первого замечания, эта фраза была прямым вопросом. Не ответить нельзя. Но что можно сказать? Саша не смотрел на него. Пройдясь по столу взглядом, старший ребенок поднял глаза на мать. Женя на мгновение перестал дышать. Сложив руки на столе, словно сидел за партой, он смотрел, как Саша спокойно произносит:

— Женя шел с одноклассниками. Пришлось его немного ждать.

— Вот как, — мягко улыбнувшись, чуть кивнула женщина. Она повернула голову к младшему сыну. — И с кем же?

Женя только вспомнил о необходимости дыхания. Он уже знал, что последует за его ответом. И лишь старался не слишком надеяться на совсем благоприятный исход. Осторожно вдохнул и на выдохе коротко произнес, опуская глаза на руки:

— С Муромцевыми.

Он чувствовал, как мать недовольно поджала губы. Такая же реакция у неё была, когда она узнала, что ребенок из не самой благополучной семьи сидит с ним за одной партой. Она ещё тогда посоветовала не общаться с ним. И вот, он фактически нарушил её просьбу. Интересно, чью фамилию или имя она рассчитывала услышать?

— Женя, ты можешь найти себе друзей получше.

Младший едва ли не ответил, что лучше ему не надо. Муромцевы ему вполне подходят. Даже Илья. Но лишь кивнул, прикусив губу. Уже собирался уходить, вслед за братом, что уже стоял, а не сидел за столом, но всё же произнес:

— Олег хорошо учится.

Достаточно слабый аргумент, но лучше он сейчас бы не смог придумать. Это потом, лежа в постели, может даже спустя пару дней, он смог бы наверняка привести сотню аргументов почему Олег вполне подходящий кандидат для дружбы с ним, но сейчас аргумент был один. И он стремительно рассыпался после того, как Варвара поднялась из-за стола, нависнув над ним.

— Это пока он с тобой сидит. Своими мозгами он явно не способен. Женя, запомни — они неблагополучная семья. Вырастут и станут такими же как родители — пьющими и жалкими. И тебя за собой утянут, если ты продолжишь с ними общаться. Чтоб я больше не слышала о них.

С каждым её словом Женя сильнее хмурился, пока брови почти не сошлись на переносице. Взгляд потяжелел, а губа была почти прокушена. Второе предупреждение. И третьего теперь уж точно нельзя допустить. Мысли сгущались в его голове почти осязаемо для остальных. Если бы он был в мультфильме, то вокруг него начали бы темнеть нарисованные тучи, иногда поблескивая молниями, которые били бы прямо в Женю. Но вот ему на голову опустилась рука матери. Она небрежно взлохматила его волосы и произнесла:

— Обижаться на меня не надо. Я для тебя как лучше хочу.

— Я знаю, — попытался спокойно выдавить Женя.

— Ну же, сделай лицо спокойнее. Знаешь, что я не люблю, когда вы хмурые ходите. Ну всё, идите уроки делать.

Она убрала руку и принялась собирать со стола посуду. Саша, почти ставший одним целым с интерьером, поспешил на выход. Женя почти бегом отправился за ним.

Они остались вдвоем на лестнице и в коридоре перед своими комнатами. Той секунды, пока Саша открывал свою дверь, хватило для того, чтобы Женя произнес всё ещё хмуро:

— Не рассказывай ей больше.

— Не задерживайся. У меня песни кончаются, пока ты с ними говоришь.

— Хорошо.

— Хорошо.

Ещё не целый разговор, но почти. Они обменивались такими своими просьбами чаще всего на секциях. Что-то вроде «Не рассказывай, что у меня опять не получается», а в ответ — «Тогда отдашь мне свою булку». Расценки в них были довольно низкие. И каждый раз два «Хорошо». Но если вдруг условия не будут соблюдены, то и второй в ответ назло сделает то, о чем не просили, даже если изначально совсем этого не планировал.

Дверь за Сашей закрылась. Женя потратил ещё несколько мгновений на то, чтобы пройтись по ней взглядом. И только потом он вошел к себе. В голове было уже чуть менее темно. Если ему удастся чуть торопить Муромцевых, то мать больше не услышит о них. Жаль только, что подольше остаться никогда не получится. Это было грустно. Но последнее предупреждение он не вынесет.

Когда он ложился спать, в голове крутился ещё один аргумент: «Они не похожи на родителей, я же на отца не похож». Аргумент был определен как тот, к которому можно будет прибегнуть только в самом крайнем случае, если всё будет совершенно плохо, и даже Саша примет сторону матери, покинув свой нейтралитет. Только после этого Женя наконец уснул.