Марк, застёгиваясь на ходу, сбежал вниз, разыскал ключи и помчался в аэропорт. Когда он прилетит? Марк согласен был ждать весь день, лишь бы снова увидеть его.

      В аэропорту его ждал «сюрприз». Оказывается, Дан уже прилетел и звонил Марку из аэропорта. Но прилетел он не один: рядом с ним стоял Эван. Собственно говоря, только по Эвану Марк и узнал Дана. Тот в самом деле изменился. Он был ещё худее, чем в предыдущую встречу, отрастил длинные, практически до плеч волосы, причём с какой-то неимоверно длинной косой чёлкой на пол-лица. Марк подлетел к ним:

      — Ты уже здесь!

      Тут он заметил и другие «странности» во внешности Дана. Правая половина его лица была закрыта не только чёлкой, но и телесного цвета маской, шея плотно замотана шарфом, на руках были тонкие перчатки. Возле угла губ (того, что слева) залегла непривычная складка.

      — Здравствуй, — сказал Марк, растерявшись и не зная, как себя с ним вести.

      Дан только кивнул и медленно спросил:

      — Ты хотел говорить о чём-то важном?

      — Да, но не здесь же… Идём! — Марк взял его за руку и повлёк за собой.

      Эван последовал за ними. Это в планы Марка не входило: Эван только мешал. Третьи лица всегда мешают в каких бы то ни было разговорах, и уж тем более в таких серьёзных. Поэтому Марк решил от него поскорее отделаться. Он толкнул Дана в машину, вскочил за руль, дал по газам — и оставил Эвана с носом!

      — Стой! — кричал Эван, но, пробежав с десяток метров, вынужден был остановиться: с Феррари не потягаешься!

      Дан ничем не выразил недовольства, но и радости тоже. Он сидел и смотрел прямо перед собой. Марк пока ничего не стал говорить. «Привезу его домой, а там посмотрим», — подумал он, искоса взглянув на Дана. Тот был невозмутим, но явно запаниковал, когда Марк повернул к своему дому. Дан вздрогнул и схватил Марка за руку:

      — Только не сюда! Я ни за что туда не пойду!

      — Успокойся, всё в порядке. Там никого нет. — Марк заглушил мотор.

      Но ему пришлось приложить много усилий, чтобы вытянуть Торески из машины и завести его в дом. Когда ему это всё-таки удалось, Дан остановился посреди гостиной, дав понять, что с этого места не сдвинется. Марк остановился напротив и долго смотрел на него.

      — Ты хотел поговорить? — спросил Дан.

      — Боже мой, я так соскучился по тебе! — воскликнул Марк, сделав к нему шаг, чтобы обнять его.

      Торески отступил и отгородился ладонью:

      — Не надо. Ты хочешь сказать, что я прилетел сюда, чтобы это слушать?

      — Нет. — Марк, щурясь, смотрел на него и пытался понять, кто же стоит перед ним. — Ты изменился.

      — Да уж… — Он дёрнулся, и в его движении проскользнула прежняя, давно забытая раздражительность.

      — Я понимаю, что виноват перед тобой, но так вести себя со мной — это несправедливо, Дан.

      Лицо Дана оставалось непроницаемым.

      — Я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя, Дан, люблю, слышишь? Никогда тебя не разлюблю.

      — Марк…

      — Люблю.

      — Любишь? — Его черты вдруг исказились. — И это тоже любишь?

      Он почти судорожно откинул с лица волосы и сдёрнул маску. Марк сначала и слова вымолвить не мог. Насколько левая половина лица Дана была прекрасна, настолько же правая страшна: вся в шрамах, нет живого места, какое-то безжизненное недвижимое веко. Кислота словно стёрла половину его лица и, как в насмешку, оставила другую половину нетронутой. Марк привлёк его к себе и обнял, шепча:

      — Прости меня, любимый, прости, Дан…

      Потом он расплакался. Торески наконец шевельнулся: тоже обнял Марка.

      — Я всё равно люблю тебя, — шептал Марк.

      — Как же ты можешь любить меня, если я сам себя ненавижу? — Дан потянул носом.

      — Я хочу, чтобы ты понял… — Марк чувствовал себя ужасно. — Я люблю тебя вовсе не за твоё лицо, не за твоё тело, не за тот секс, что у нас был. Я люблю тебя всего. Просто люблю тебя. Хочу, чтобы ты понял это и простил меня.

      — За что?

      — Это я виноват в том, что с тобой случилось.

      — Ты не виноват, — сказал Дан, поднимая голову, и лицо его опять было непроницаемо. — Во всём только я виноват. Я знал, что нельзя было, но делал то, что делал… из-за этой похоти…

      — Дан! — Марк сжал его плечи. — Я не хочу, чтобы ты называл то, что между нами происходит, этим словом.

      — В тот день… в отеле, когда мы прощались… Я всей душой хотел сбежать, когда ты ушёл. Но моё тело хотело остаться. Тебя хотело. И я поддался этому физическому желанию. И вот видишь, что из этого вышло? — Он указал на своё лицо. — Я не считаю то, что было между нами, чем-то непристойным, но то, что было в тот день… Я сам виноват, Марк.

      — Но ведь я…

      — Перестань… — Торески поморщился. — Оставим это. Зачем ты хотел меня видеть? Что случилось?

      — Дан… — Марк изменился в лице. — Это… просто ужасно.

      И Марк рассказал ему, что сделала Анжелика.

      — Боже… — прошептал Дан. — Как же нужно ненавидеть, чтобы… Марк, это ведь так… жестоко!

      — И что мне теперь делать? — Марк нервно развёл руками. — Дай мне совет. Как мне поступить?

      Дан прошёлся по комнате, размышляя. Его это известие, видно, вообще выбило из колеи.

      — Знаешь, — сказал он наконец, — раз ты говоришь, что особых шансов нет… Лучше ребёнка поместить в инкубатор.

      — Почему?

      — Там ему будет легче прочистить кровь, если яд всё же затронул его.

      Марк подумал, что он прав.

      — Это всё? — спросил Дан.

      — В смысле? — не понял Марк.

      — Ты сказал мне всё, что хотел. Я дал совет, как ты и просил. Теперь отвези меня обратно в аэропорт. Я улечу домой.

      — Но, Дан… — Марк был ошарашен. — Я думал…

      — Что ты думал?

      — Дан, я тебя прошу! Останься со мной, прошу тебя.

      — Я не могу.

      — Почему?

      — Боже мой, Марк! Неужели ты не понимаешь? Мне нужно время.

      — На что?

      — Мне нужно время, чтобы отойти… прийти в себя…

      — Дан, я ведь говорил: для меня это неважно.

      — Для меня это важно. Дай мне время.

      Марк подумал: «Нет, он старается смягчить то, что бросает меня. Я чувствую это».

      — Это значит, что мы расстаёмся? — прямо спросил Марк, чувствуя злость и отчаянье одновременно.

      — На данный момент да, — не колеблясь, ответил Дан.

      «Навсегда», — продолжил мысленно Марк.

      — Отвези меня в аэропорт.

      — Хорошо, — согласился Марк.

      — И не нужно мне звонить, — добавил Торески.

      — Хорошо, — опять согласился Марк.

      Дан как-то странно на него взглянул, но больше ничего говорить не стал.

      Марк чувствовал внутреннее опустошение. Он посадил Дана в машину и отвёз в аэропорт. Эван был там. Он возмутился:

      — Это переходит все границы, Марк!

      — Не волнуйся, — ответил ему Марк, — больше я не причиню тебе беспокойства.

      — Пока, — сказал Дан и быстро отправился к самолёту.

      — Прощай, — вслед ответил Марк.

      Дан вздрогнул, но не обернулся.

      Эван прищурился:

      — Вы что… расстались?

      Марк не ответил и пошёл обратно к Феррари. По щекам его текли слёзы. Всё-таки конец настал. Может, Дан не поверил ему? Может, слова Марка прозвучали неубедительно? Почему Дан хочет переживать это несчастье в одиночку? Не потому ли, что не простил Марка?

      Марк сел в машину и повернул ключ зажигания. Машина только фыркнула в ответ. Марк сделал ещё несколько попыток, но машина намертво заглохла. Как будто с момента их расставания перестало работать всё то, что связывало их. Марк невольно взглянул на часы: нет, они шли.

      Марку пришлось вылезти из машины. Такси он ловить не стал, пошёл пешком, особо не задумываясь, куда идёт. Его мобильник зазвонил. Марк подумал, что это мог быть Дан. Но это был Алекс. Он поинтересовался:

      — Где ты? Я заезжал к тебе. Ты на квартире?

      — Нет… на улице…

      — Где-где? — переспросил Алекс.

      — Не знаю. Где-то поблизости от аэропорта. У меня машина сломалась.

      — А что ты в аэропорту-то делал?

      — Дана провожал.

      — Так он что, прилетал?

      — Прилетал.

      — А почему тогда у тебя голос такой убитый?

      — Он сказал, что ему нужно время.

      — И в чём проблема?

      — Я чувствую, это отговорка. Он меня бросил, Алекс.

      — Не делай поспешных выводов.

      — Это очевидно. Ты бы видел его…

      — И куда ты сейчас?

      — В больницу. — Марк посмотрел по сторонам и увидел остановку. — Доеду на автобусе.

      — Ты уже что-то решил?

      — Решил. В любом случае, ребёнку уже ничем не поможешь.

      — Надейся, — возразил Алекс. — Всякое может случиться.

      — Я больше не верю в чудо, Алекс, — уныло сказал Марк, сел в автобус и отключил телефон.

      «Посмотрим, что будет, — с прежней апатией подумал Марк. — Если ребёнок выживет, и мне придётся жить. А если нет — и мне незачем, ведь я всё потерял. Даже его потерял».

      Марк вылез на нужной остановке и отправился в больницу. Он поднялся к врачу и твёрдо сообщил ему, что плод следует извлечь, а Анжелику отключить. Доктор сочувственно пожал Марку руку и сообщил, что операция состоится через полчаса, а пока Марк может пойти в палату и, что называется, «попрощаться». Хирург был настроен пессимистически и не скрывал этого. Марк чувствовал то же самое, но без особого трепета вошёл в палату, посмотрел… Сердце у него сжалось только тогда, когда он взглянул на её живот…

      Пришли санитары, чтобы отвезти её в операционную. Марк посторонился. Они отключили какие-то провода, переложили её на каталку и повезли в коридор. До Марка вдруг дошло, что это уже везут не её, а её труп. Он набрал номер Алекса и попросил:

      — Съезди в похоронную контору, договорись там…

      — Что случилось? — всполошился Алекс.

      — Ничего не случилось. Это уже давным-давно случилось. Сейчас сделают кесарево — и всё, будут бороться за ребёнка.

      — Я всё сделаю. Позвонить родителям?

      — Нет. Можешь позвонить её отцу. Только не говори правду. Скажи: при срочных родах умерла. А моей матери звонить не надо. Я ей потом скажу, когда станет ясно, что с ребёнком. — Марк сел на какую-то скамейку. — И с пастором тоже посоветуйся. Она же вроде как самоубийца.

      — Я всё сделаю, не волнуйся, — пообещал Алекс. — Тут все передают тебе соболезнования.

      Марку было плевать на это. Он распрощался и стал ждать результатов. «В любом случае, приеду домой и напьюсь, — подумал он с остервенением. — Поводов предостаточно».

      Наконец из операционной вывезли каталку, покрытую окровавленной простынёй. Марк предположил, что это всё, что осталось от Анжелики. Больше никто не вышел. Марк начал волноваться: слишком долгий промежуток мог означать смерть ребёнка. Потом вышел хирург.

      — Что, доктор? — Марк подскочил к нему.

      — Ребёнок жив. Мы подключили его к системе жизнеобеспечения, он недоношенный. И мы не можем гарантировать, что всё в норме. Будем надеяться, что он выживет и будет развиваться нормально.

      — Я могу на него посмотреть?

      — Да, — согласился врач, — можете на него взглянуть.

      Вслед за врачом Марк последовал по коридору к помещению, где находились недоношенные дети. В стене был большой застеклённый проём, внутри — то самое помещение. Дети были в мини-барокамерах. Хирург указал на ребёнка слева:

      — Вот ваш сын.

      — Так это мальчик? — Марк прижался лбом к стеклу.

      Ребёнок был маленький, тёмный, сморщенный. Он лежал не шевелясь, к его крохотным ручкам были подсоединены разные трубки и провода.

      — Боже, — прошептал Марк.

      Ему стало бесконечно жаль это маленькое, обречённое существо. «Я в этом виноват», — подумал он, и ему стало ещё тяжелее.

      Оставаться здесь не было смысла. Марк поехал в церковь. На этот раз он молился о своём ребёнке. Но он не знал, что было бы лучше для этого младенца: умереть и не мучиться, или выжить и мучиться, поскольку наверняка проявятся какие-нибудь отклонения. Потом Марк отправился домой.

      Марк открыл дверь, толкнул её, вошёл, ногой захлопнул дверь и упал в кресло. Полнейшая апатия.

      «Вся моя жизнь разом рухнула, — подумал Марк, вспоминая события последних нескольких месяцев. — Это как кошмарный сон, когда не можешь проснуться…»

      Он посидел какое-то время, постукивая пальцами по подлокотникам кресла, затем встал и сделал то, чего раньше никогда не делал: напился. Сказать больше, начиная с этого дня Марк ушёл в запой. Он никуда не выходил, только звонил и заказывал себе еду и выпивку. Кроме этих посыльных Марк никого в дом не впускал, даже Алекса. На телефонные звонки Марк тоже не отвечал, хотя в последнее время телефон звонил часто и назойливо. И в больницу он тоже не звонил.

      За эти четыре месяца он выпил столько виски, сколько не пил воды за всю жизнь. Он иногда брился, но обычным его состоянием была недельная щетина. Пить виски было противно, особенно когда организм уже практически отравился им, но Марк пил, «заедая» это виски сигаретами. И хотя он чувствовал, что клетки его мозга начинают атрофироваться, остановиться он не мог. Трезво на свою жизнь смотреть не мог.