Победа над доктором Фордом стоила мне порванной задницы и приступа радикулита. Тот последний рывок был слишком груб, мышцы не выдержали, а спина и поясница, и без того затекшие, захрустели.

      Конечно, особой уверенности в том, что они больше не будут трахаться, у меня не было. Скорее всего, будут: чисто плотская привычка, подкреплённая шантажом, тем более что я никак тому не смогу воспрепятствовать, потому что буду в распроклятой Джорджии… От понимания этого было немножко гадко на душе. Но доктор Форд уже должен был понять, что с ним покончено: Морган предпочёл меня ему, сказал, что любит меня, трахал с такой страстью, с какой наверняка доктора никогда не трахал. И тупой бы понял, что пора уже сдаться.

      — Мистер Морган? — позвал я.

      Он рассеянно взглянул на меня. Мы проснулись пару часов назад и до этого момента лежали молча, даже не глядя друг на друга. Учитель был сонный, а я просто не мог пошевелиться из-за задницы и поясницы. К тому же наверняка подо мной было засохшее пятно крови.

      — Вы, правда, меня любите? — выдавил я, чувствуя, что к горлу подкатывает комок. — Не просто так это сказали?

      — Я не бросаюсь словами, Мэтью Коллинз, — сказал Морган после паузы. — И прекрати уже меня называть мистером Морганом. Технически я больше не твой учитель, раз уж вы переезжаете в Джорджию.

      Об этой стороне вопроса я как-то до этого момента не думал. А если призадуматься, то переезд нам даже на руку: раз мы больше не учитель и ученик, то никто нам и слова сказать не сможет поперёк! Правда, для этого ещё нужно решить проблему с собственно переездом.

      — Но вы ведь… вы ведь меня вытащите оттуда, правда? — заволновался я.

      — Говоришь так, точно тебя в тюрьму садят, — фыркнул учитель. — Это всего лишь другой штат. Не волнуйся. Я что-нибудь придумаю. Надеюсь только, найдёшь способ прислать мне ваш новый адрес? Никогда не слышал про этот Нью-Хоуп. Пастор не говорил, что это за место, сколько там населения?

      Я помотал головой и подумал, что глупо поступил, убежав вот так сразу. Нужно было выспросить, что и как. Если бы додумался это сделать, вероятно, мы бы уже сейчас придумали что-нибудь, какой-нибудь план. Я вздохнул.

      — Хватит вздыхать, Мэтью, — велел Морган, — не предавайся греху уныния. Что твой отец на этот счёт обычно говорит?

      — Пугает геенной огненной, — пожал я плечами.

      — Не больно-то ты пуганый, Мэтью Коллинз, — весело заметил мужчина и, протянув руку, встрепал мне волосы.

      Домой я отправился, хорошенько отлежавшись. Родители, наверное, начали бы меня ругать, но я огорошил их с порога, помня о том, что посоветовал мне учитель:

      — Ладно, Джорджия так Джорджия. Когда переезжаем?

      Родители переглянулись, не скрывая радости.

      — На будущей неделе, — сказал отец. — Хорошо, что ты понял, Мэтью. Вот увидишь, тебе в Нью-Хоуп понравится.

      С мистером Морганом за эту последнюю неделю мне удалось увидеться — в известном смысле — только пару раз. Ни о каком сексе, разумеется, и речи не шло, учитель трахать меня даже напоследок наотрез отказался: видно, его впечатлило то запекшееся пятно на простынях.

      — Тогда в рот, — упёрся я. Мне не хотелось уезжать в Джорджию совсем уж ни с чем. Морган вскинул брови, но я встал перед ним на колени и широко раскрыл рот. Мужчина смерил меня насмешливым взглядом.

      — Хочешь, чтобы у тебя ни одной целой дырки не осталось? — поинтересовался он, грубовато беря меня за подбородок пальцами и вздёргивая моё лицо вверх. — Ох уж эти пасторские сынки…

      — А много вы, что ли, пасторских сынков знаете? — отрывисто сказал я, стараясь захватить его палец ртом. Это мне удалось, вернее, Морган сам сунул мне три пальца в рот и сделал несколько не слишком приличных движений по направлению к моей глотке. Я возбуждённо задышал, сося их, как если бы это были не пальцы, а член. Мужчина засмеялся, толкнул меня ладонью в лоб. Я, разгорячённый, даже не почувствовал этого.

      — Ну всё, отпусти, — велел Морган, пытаясь выдернуть пальцы. — Как я, по-твоему, должен ширинку расстёгивать? Или уже не хочешь «тогда в рот»?

      Думаю, выглядел я сейчас очень развратно: стоя перед ним на коленях, красный, с мокрым ртом, по подбородку стекала слюна… Он расстегнулся и, вытащив член из штанов, подразнил меня им, как собачку палочкой. Я дёргал лицо следом за ним, пытаясь схватить головку губами. Моргана это, кажется, забавляло, но он часто дышал и иногда тёр ствол в ладони, прежде чем поддразнить меня снова. У него уже был фантастический стояк, вены на стволе взбухли, головка налилась кровью. Я дышал ещё чаще него, так громко, как будто он меня не дразнил, а всё это время непрерывно трахал. Когда Морган наконец позволил мне поймать его, я впился в него пиявкой, жадно сося и заглатывая. Учитель легко вскрикнул, прихватил меня ладонями за затылок и стал направлять мои движения. Бёдра его ритмично двигались, твёрдый горячий ствол тёрся вдоль языка, головка тыкалась то в нёбо, то в щёку. Рот наполнился слюной, хлюпаньем, с подбородка продолжало капать на пол. Мужчина дёрнулся бёдрами в сторону, я выпустил его пенис изо рта, не сориентировавшись. Он обхватил ствол у основания, потыкал головкой в мои губы, не давая мне его заглотить. Я опять бросил на него умоляющий взгляд.

      — Высунь язык, — велел учитель.

      Я высунул, и он начал растирать головку об него, то поверх языка, то снизу, то обводя кругом, то прижимая к самому кончику языка так, что мне казалось, будто мой язык проникает прямо в неё. В рот и на лицо полетели белые брызги. Я зажмурился и, облизнувшись, наугад хватанул ртом. Головка оказалась у меня во рту, пульсирующая, горячая, мокрая… Я всосался в неё, рукой нащупал мошонку мужчины и ухватил её в горсть. Морган застонал сквозь зубы, ладонью заставил взять меня в рот глубже. Бёдра его опять начали вращаться, ствол заходил туда-сюда по языку, головка опять то и дело тыкалась в щёку, рот всё больше наполнялся вязкой влагой. Мужчина выдернул член из моего рта, накрыл головку ладонью, лаская её круговыми движениями. Тело его подрагивало, особенно низ живота.

      — Открой рот, — велел он и, когда я это сделал, с видимым удовольствием разглядывал мои испачканные дёсны и язык.

      Из углов моих губ подтекало, но я не решался облизнуться. Ему определённо нравилось смотреть на всё это. Мужчина прихватил пенис и прижал его к животу. Я сразу понял, чего он от меня хочет, и приник ртом к его мошонке, втягивая её в рот. Полностью не вышло: не вместилось, так что я сосал их по очереди, то левое, то правое. Морган сбивчиво дышал, дёргал меня иногда за волосы на затылке, чтобы я сосал их по очереди и не увлекался каким-то одним. Я чувствовал языком лёгкое покалывание торчащих из кожистой складки щетинок: Морган брил промежность, оставляя волосы лишь на лобке.

      У него там был едва заметный шрам от укуса, как раз в складке между двумя мешочками. Кто оставил его учителю? Доктор Форд? Или тот мальчишка-самоубийца? Я вцепился в складку зубами и потянул её. Может быть, оставить ещё один?

      — Сдурел, Мэтью? — охнул учитель, пытаясь оттолкнуть меня. — Если откусишь мне яйца, кто тебя тогда трахать будет?

      Но я упорствовал и сосал и кусал складку, пока не оставил на ней конкретный засос, только тогда успокоился.

      — Кто вас укусил? Доктор Форд? — спросил я, выпустив складку на мгновение. — Он вам этот шрам оставил?

      Морган ничего не ответил, стоял и тяжело дышал, пропустив пальцы в промежность. Я отпихнул его руку и впился зубами — не сильно — в обтягивающую левое яичко кожу.

      — Мэтью! — вскрикнул мужчина. — Прекрати!..

      Я наставил ему с дюжину засосов в разных местах: кожа была нежная, пятна и даже синяки появлялись моментально. Уверен, доктору «понравится», если он это увидит. Удостоверившись, что на мошонке живого места не осталось, я опять принялся по очереди сосать яички, на этот раз не используя зубы, только губы и язык. Морган переступил ногами, упёрся ладонями мне в затылок:

      — Всё, хватит, Мэтью… хватит, я сказал…

      Я неохотно отодвинулся, попытался схватить ртом уже его пенис, но Морган и этого не позволил. Он плюхнулся на кровать, вжимая обе руки в промежность, и повалился спиной на постель. Бёдра его всё ещё подрагивали. Я сидел на полу и пальцем вертел во рту, выгребая из пазух между дёснами и щекой сгустки спермы. Зевок пощипывало. Подняв глаза, я увидел, что Морган лежит и смотрит на меня.

      — Не до крови же я вас укусил, — буркнул я, разглядывая испачканный палец, потом сунул его в рот и обсосал, — так, засосы сплошные… Кто вам этот шрам оставил? Доктор Форд? Вы с ним тоже… так…

      — Нет, не Джек, — после паузы сказал Морган, и его глаза чуть заблестели чертовщинкой. Я внутренне выдохнул: когда так блестят, значит, настроение хорошее.

      — А кто?

      — Никто. Я сам. — И он засмеялся.

      Я недоверчиво взглянул на учителя. Конечно, он просто не хотел рассказывать. Про то, что самому себе можно отсасывать, я от Фишера слышал: если позвоночник гибкий, то можно исхитриться. Но как ни изгибайся — если ты не из цирка, конечно, — то до яиц не достанешь. Всё-таки, наверное, это доктор сделал!

      — Ладно, шутки в сторону, — сказал Морган, вставая с кровати и натягивая обратно штаны. — Если судить по тому, как ты серьёзно настроен, то переезжаете вы уже скоро.

      — Завтра, — убитым голосом ответил я. — Билеты уже куплены.

      — Вот как? — несколько растерялся он. Кажется, не ожидал, что это «уже скоро» наступит уже завтра. — Ты ведь помнишь, о чём мы договорились, Мэтью? Без глупостей.

      Нью-Хоуп в штате Джорджия превзошёл все мои ожидания. Я предполагал, что местечко окажется захолустным, но чтобы настолько…

      Население всего две с половиной тысячи человек, одна-единственная школа, фельдшерский пункт вместо больницы, генераторы вместо линий электропередач и мобильник не ловит: нет связи, исключительно стационарные телефоны (и то не у каждого), а таксофонов общественных вообще нет. Автобусы по городишку курсировали, но с таким запозданием, что быстрее было на своих двоих или на велосипеде, тут у каждого второго был велосипед, а междугородние вообще не ходили: нужно было для начала в другой город выбраться, в Вашингтон (который с Вашингтоном-столицей ничего общего, разумеется, не имел: официально он назывался Джордж-Вашингтон, но все его называли запросто Вашингтоном).

      Церковь, в которую назначили отца, тоже была затрапезная, но отец воодушевился: когда ещё представиться шанс прославиться, как миссионеру, вернувшему целый городишко в лоно католической церкви? В Нью-Хоуп, как я потом узнал, пасторы не задерживались: кто спивался, кто сбегал с прихожанками, кто пускался во все тяжкие, — видимо, городишко был под прицелом сатанинских сил, и демоны-искусители так и ждали, когда появится новый пастор, чтобы сбить его с пути истинного! Так говорил отец. Что же до меня, то я прекрасно понимал, почему другие пасторы, более вменяемые, рвали отсюда когти, едва представлялась возможность.

      Школа вообще была ужасная. Классы собирались как попало, мелюзга и постарше всем скопом. Учителей не хватало, поэтому они делили предметы между собой: биолог преподавал ещё и химию, математик — физику, историк — литературу. Школьной формы не было, ходили кто в чём придётся. Я пришёл в своей старой форме, на меня уставились и начали перешёптываться. Я сразу же понял, что не приживусь тут. А уж когда уроки начались… Учителя работали спустя рукава, а историк, на которого я возлагал большие надежды, вообще перепутал даты, когда рассказывал об отмене рабства. Я его поправил, а он пожал плечами и сказал, что годом раньше, годом позже — какая разница? Я вытаращил на него глаза и совершенно точно понял, что если придётся окончить школьный курс в Нью-Хоуп, то никуда я не поступлю, даже в тот пресловутый педагогический колледж в соседнем городке.

      — Слышь, ты не выпендривайся, — сказал мне после урока одноклассник, Стэнли Портер, — видали мы таких городских! Петух разряженный. У нас петухов не любят. Знаешь, что у нас с петухами делают?

      Я мрачно на него взглянул. Постоять я за себя мог, если нужно, но решил, что лучше всего прикинуться отмороженным на всю голову пасторским сынком и такую ему ахинею загнул, что у самого уши завяли! Портер попятился, разинул рот.

      — Не цепляйся ты к нему, — сказал другой, Том Нилман, — это же сын нашего нового пастора. Что делать будешь, если он папочке нажалуется?

      — А пусть не выпендривается, — угрюмо сказал Портер. — Если хочет с нами ладить, пусть не выпендривается.

      — Не собираюсь я с вами ладить, — сказал я резко. — Я скоро обратно уеду.

      — Ха! — фыркнул Нилман. — Отсюда только вперёд ногами. Из Нью-Хоуп ещё никто не уезжал.

      Видимо, сбегавшие то и дело пасторы не в счёт.

      Дни тянулись мучительно. Мне начало казаться, что я тупею. Уроки были однообразны, несодержательны, ничего нового я не узнавал, учителя часто допускали ошибки, но никто этого не замечал. Я старался держаться от всех подальше, и они ко мне не цеплялись уже: попробовали ещё пару раз, но проповеди цитировать я мог бесконечно и по любому поводу, так что они отстали, когда поняли, что ничего другого им от меня не добиться. Так они меня и звали «пасторским сынком».

Зато отец приобрёл бешеную популярность. По воскресеньям церковь ломилась от прихожан. Отец был в ударе и читал по пять проповедей кряду за службу. Запас у него был порядочный, хватило бы лет на полста!

      Мать организовала какое-то благотворительное общество и втянула туда два десятка прихожанок, они шили наволочки и скопом отправляли их по всей стране в детские дома и больницы, а ещё писали бесконечные петиции о запрете абортов и расклеивали агитки на столбах. В Нью-Хоуп абортария не было, но это их нисколько не смущало. «Шлея под зад попала», — как сказал мэр, уставший от их кипучей деятельности уже буквально через неделю, и ввёл штраф за расклейку объявлений где попало.

      Я выкроил пару долларов и послал несколько открыток Моргану — с нашим новым адресом (несколько — это чтобы если одна затеряется, то другая непременно дойдёт).

      Уж не знаю, наседали ли на отца местные демоны, но мои меня по полной программе осадили! Я дурел без секса. Я настолько привык получать плотские удовольствия, что теперь хотелось волком выть, так хотелось трахаться. То, что я дрочил, мало помогало, ведь по Моргану тосковал мой зад. Я дошёл до того, что трахал себя пальцами, но это ни в какое сравнение не шло с членом Моргана! Пробовать какие-то предметы — баллончик с освежителем воздуха, к примеру, или какой-нибудь овощ — я не решался: если застрянет, это будет катастрофа! А пальцы легко вытаскивались.

      Я даже сам себе отсасывал, представляя, что сосу не собственный член, а у Моргана. Даже не думал, что у меня такой гибкий позвоночник! Если бы меня родители в такой момент застали, думаю, отец тотчас бы вызвал экзорциста — изгонять из меня демонов, так я корячился и выгибался, чтобы член вошёл в рот полностью. Потом я сообразил, что можно одновременно себя и пальцами при этом трахать…

      А Морган всё не ехал. Уже четвёртый месяц пошёл, как мы переехали в Джорджию. Мысли у меня были не слишком хорошие на этот счёт: может, и не собирался он меня из этого захолустья вызволять? Отделался и трахается опять с доктором Фордом, как и раньше, ни к чему не обязывающий перепих. Потом я подумал, что, скорее всего, дело в работе: не может же он просто так взять и уехать, ему же уроки вести надо. Может, ждёт каникул? Но до них ещё целых два месяца!

      Потом всё только хуже стало.

      Физрук объявил, что будем играть в американский футбол, поделил класс на команды и выгнал на школьное поле. В толкотне за мяч мне кто-то заехал в зад не то коленом, не то локтем. У меня моментально встал.

      В раздевалке Портер толкнул меня спиной к шкафчику.

      — Слышь, ребята, а наш петушок разряженный на самом деле петухом оказался, — со смехом сказал он, обращаясь к остальным. — Что, нравится о парней тереться? Или смотреть, как мы переодеваемся? А?

      — Отстань, что привязался? — раздражённо сказал я.

      — Стэнли, хватит, в самом деле, — оборвал его Нилман.

      — Да у него встал! Держи его, я с него трусы стащу, пусть все увидят…

      Нилман участвовать в этом отказался, отступил на шаг, зато другие подтянулись. Выбора у меня особого не было, или драку завязать, или без трусов остаться (со стояком). Я чуть завёл руку в сторону, сжимая кулак.

      — А ну разойтись! — появился физрук, растолкал их. — Что тут происходит? Коллинз, в учительскую. Остальные — в класс! Живо!

      Я оделся под их угрюмыми, злобными взглядами, взял сумку и пошёл за физруком.

      — Кукареку, — свистящим шёпотом сказал мне вслед Портер.

      В учительскую меня физрук не повёл — в закуток возле спортзала.

      — Ну и что там произошло, Коллинз? — спросил он. — Что за история со стояком? Встал, когда в регби играли? Ты не переживай, с кем угодно могло случиться. Толкотня и всё такое.

      Я нахмурился. Тон мне его не нравился, чувствовалось в нём панибратство, которого между учениками и учителем быть не должно.

      — Посмеются и перестанут, не переживай, — продолжал физрук и похлопал меня по плечу, вернее, положил руку мне на плечо. — Ты, если что, сразу мне скажи. Я тебя в обиду не дам.

      То, как его пальцы сжимались, мне не понравилось. Как будто они готовы были в любой момент скользнуть к шее или на предплечье, ощупать, потрогать… Осознав это, я сбросил руку физрука и отшатнулся.

      — Ты что, Коллинз? — засмеялся физрук, но глаза его стали беспокойными.

      — Обойдусь без заступников, — сквозь зубы сказал я, пятясь к двери. — Петушков в другом месте ищите.

      — Да ты что, Коллинз? Ты всё не так понял, — воскликнул физрук, но я уже знал, что понял всё именно так. — Коллинз!

      Я пулей вылетел из закутка и помчался в класс.

      Следующий месяц был если не кошмарный, то ужасный. С буллингом мне ещё не приходилось сталкиваться. Я знал, что в маленьких городках геев забивали насмерть, читал в газетах о таких случаях. Меня не трогали — не били, я имею в виду. Вероятно, всё-таки побаивались, потому что я был из пасторской семьи. Но травить начали конкретно: выкидывали сумку в мусорный контейнер, исписали стол дрянными словами, плевали в еду на обеде… Учителя на это сквозь пальцы смотрели. Это всё с подачи Портера было и с молчаливого одобрения физрука. Я пытался проявить христианское смирение: вроде как из притчи, когда надо подставлять и другую щеку, если тебя ударят, — но к концу месяца с трудом уже мог со всем этим справляться.

      И тем хуже было, что Морган до сих пор не ехал.

      Я не выдержал.

      В тот день в школу я не пошёл. Я выждал момент и спрятался в грузовике, который должен был везти ящики с овощами в Вашингтон на продажу. Паспорт и немного денег у меня были с собой.

      Я сбежал из Нью-Хоуп.