Аль-Хайтам знал, что не выиграет этот спарринг.

Он заметил мрачно горящие глаза Сайно еще в тот момент, когда ступил на запланированное место встречи недалеко от деревни Аару, и моментально понял, что на этот раз Сайно не даст ему спуску, не будет держать одолженную у духа силу под контролем, как старался в их прошлые спарринги.

Сайно что-то настолько сильно разозлило, что теперь он будет лишь напирать и напирать, остервенело бросаться в бой, заставляя Аль-Хайтама оставаться в глухой защите без возможности нанести ответный удар даже на секунду, чтобы в конечном итоге повалить его на песок, без какой-либо пощады прижимая округлый конец тяжелейшего посоха к лихорадочно бьющейся жилке на шее — весь купающийся в величии своей силы, весь светящийся давно забытыми людьми древними письменами, с заострившимся взглядом и голодом в алых глазах.

И Аль-Хайтам будет вынужден пытаться дышать, придавленный к земле чужим весом и яростью; скованный в тисках чужих бёдер, и рук, давящих на живот и грудь, не дающих пошевелиться, вырваться на свободу в тщетной попытке переломить бой в свою сторону, выйти ярко сверкающим в лучах палящего солнца победителем.

Аль-Хайтам знает, что этот бесполезный, безвыигрышный для него бой — лишь жестокая прелюдия к чему-то большему; в нынешнем состоянии Сайно — к чему-то, невероятно... потрясающему.

Аль-Хайтам никогда не скрывал своего маленького пунктика на силу — не перед Сайно, который легко мог дать ему это.

Поэтому, едва наткнувшись на мерцающий кроваво-красным взгляд и сузившиеся в недобром предвкушении зрачки, Аль-Хайтам лишь глубоко вздыхает... и улыбается.

***

Заострённые клыки безжалостно вгрызаются в обнажившуюся плоть, вспарывая кожу, и Аль-Хайтам сжимает зубы от прострелившей шею боли, шипит, судорожно вдыхая горячий сухой воздух, и безропотно откидывает голову назад, упираясь затылком в шуршащий под ухом песок, косится в сторону отлетевшего на метры вперед собственного меча и закрывает глаза.

Аль-Хайтам позволяет Сайно жарко дышать на полученный, неприятно покалывающий укус, слизывать текущую кровь горячим гладким языком — знает, что потом, едва схлынет боевой запал, Сайно с виноватым видом и поджатыми губами обработает все раны и кровавые укусы, и, едва они по возвращению войдут в Караван-Рибат, потащит к Тигнари, который затопит их сарказмом и неприличными шутками, но поспособствует быстрому заживлению особенно уродливых и кричащих об отношениях Генерала Махаматры и временного Великого Мудреца травм.

Сайно любит кусаться, а Аль-Хайтам — вжимать потом пальцы в эти укусы, чувствуя чистое, почти животное удовлетворение, вновь и вновь открывая раны, и редкая помощь Тигнари для них действительно бесценна.

Сайно сдвигается, и Аль-Хайтам отодвигает случайные мысли в сторону, открывает глаза, встречаясь с похотью и безудержным желанием в алом взгляде, слишком острым, слишком пристально его рассматривающем, отчего перехватывает дыхание и горячее возбуждение поднимается изнутри, обжигающей нервы волной прокатываясь по телу — Аль-Хайтам знает, прекрасно знает, как Сайно может растягивать удовольствие, мучить им, подобно сладкой пытке, минутами, часами не давая освободиться, кончить, и, лишь насладившись видом Аль-Хайтама, бьющегося в невыносимой сверхстимуляции, хрипло и тихо умоляющего о снисхождении, беспомощно выгибающегося в их постели среди смятых простыней — позволяет получить долгожданный оргазм, яркий и тяжело, набатом бьющий в голову, почти отключающий от мира и абсолютно, бесконечно... восхитительный.

Аль-Хайтам одновременно любит и ненавидит его за это, за неторопливо тянушиеся, словно липкая патока, ласки, за играющую на тонких губах нежную улыбку и за легкие, еле ощутимые, прикосновения.

Сейчас всего этого нет. Сейчас Сайно хочет только перевернуть его на живот, сорвать плотные, цепляющиеся за крепкие бёдра штаны, едва ли растянуть на два пальца сжатую узкую дырочку с трудом найденным среди вороха вещей маслом и без какого-либо момента покоя безжалостно втиснуться внутрь.

И Сайно делает. Переворачивает, с неожиданным терпением стаскивает штаны, почти не растягивает, по ощущениям будто всего лишь вливая в Аль-Хайтама весь бутылёк масла, и входит, крепко обхватывая живот.

Аль-Хайтам задыхается, Аль-Хайтам стонет и мычит, кусает губы и зажмуривает глаза, пока член внутри распирает и кажется невозможно огромным для неподготовленного достаточно отверстия — искры боли отзываются в животе и нижней части тела, и невероятно хочется свести ноги, уйти от проникновения, но Аль-Хайтам только опирается на предплечья, чтобы не глотать песок, и прогибается в спине, тяжело дыша.

Сайно не останавливается, не даёт даже малейшей передышки — он медленно вытягивается, несомненно, со всем своим неослабевающим вниманием наблюдая за сжимающимся покрасневшим отверстием, в котором гладко скользит блестящий и влажный от масла член; наблюдая за тем, как по мошонке, напряженным яичкам и члену Аль-Хайтама стекают теплые капли смазки, падая на золотистый горячий песок — а потом резко толкается обратно, прижимаясь ближе, шлепая яйцами по бледным ягодицам, вырывая из Аль-Хайтама громкий крик, потому что, конечно же, он вжимается в чёртову простату, и наклоняется, проходясь поцелуями-укусами по выгнутому красивой дугой позвоночнику.

Аль-Хайтаму кажется, будто он бредит. Воздух пустыни неимоверно душит, прижимающий его к обжигающему песку тяжелый и горячий вес Сайно запирает его в клетке, из которой невозможно выбраться, член внутри при каждом втором тяжёлом толчке упирается в простату и от собственной силы протаскивает Аль-Хайтама чуть вперед по земле — и Аль-Хайтам уже предчувствует пульсирующую боль стертых коленей, но сейчас ему слишком хорошо, чтобы думать об этом второй раз.

Аль-Хайтам отрывисто стонет и опускает голову, прижимаясь горячим лбом к ладоням, сжимает зубы, чуть смещаясь, раздвигая колени и раскрываясь сильнее, и прошлая боль первого проникновения кажется лишь блеклым сном, незначительным и несущественным, и в сознании удерживаются лишь неприлично громкие шлепки кожа о кожу, хлюпанье масла, ощущение Сайно вокруг и внутри него, и острые клыки, вцепившиеся в загривок.

Сайно без какого-либо внутреннего контроля атакует болью-удовольствием и Аль-Хайтама ведёт от этого так, что он сжимается, чувствуя подступающий оргазм, жмурится, зарывается пальцами в песок и кончает, с шипением вцепляясь зубами в собственное запятье, пока Сайно толкается в последний раз и выходит, с хриплым стоном окропляя давно грязный песок спермой.

Они тяжело дышат, и Сайно обхватывает второй рукой, ранее опирающийся на песок, бедро Аль-Хайтама, тянет на себя, усаживая на колени, и Аль-Хайтам позволяет, откидывает голову назад, опираясь на чужое плечо, бессмысленно смотрит в ярко голубое небо — ноги дрожат, по ягодицам и коленям Сайно течет разогревшееся масло, делая их обоих невероятно грязными, любимая кофта свисает с одного плеча, разорванная по шву, а сам Сайно виновато прижимается носом к виску, легкими поцелуями спускаясь по щеке к подбородку, и Аль-Хайтаму кажется, что он умирает...

...Ах. Кажется, он перегрелся.