Наступила такая тишина, что Брагину показалось — он оглох. А потом Марина выпрямилась и резко отстранилась:
— Что молчишь? — с вызовом поинтересовалась она. — Не ждал исповеди?
Олегу нестерпимо захотелось ее пожалеть: спрятать от всего мира, успокоить, сказать, что все будет хорошо, забрать часть боли, если получится.
— Как же досталось тебе, моя хорошая.
Нарочинская, наверное, ожидала любой реакции, но только не такой. Женщина часто заморгала и, чувствуя, как стремительно ее кроет, отвела взгляд.
— Маленькая моя, — Брагин погладил ее по щеке и привлек к себе снова, — успокойся, — на автомате произнес он, понимая, что это бесполезно.
Марина рыдала так, как еще ни разу в жизни не рыдала — громко, с редкими, но душераздирающими подвываниями, не успевая дышать из-за слез и не помня себя. Слишком долго все скрывала внутри. Не плакала, даже когда умер отец. Держалась, даже когда верная подруга подставляла плечо и ждала слез: при Марго почему-то так и не удалось пореветь, хотя Нарочинская верила ей как себе. И наедине тоже давно не получалось.
Олег ничего не мог. Оставалось прижимать женщину к себе, гладить по голове, плечам и спине и шептать несвязные утешающие слова, надеясь, что хоть что-то из этого сработает.
***
Нарочинская ревела почти полчаса. Брагин уже раздумывал, не поискать ли в квартире успокоительное, как Марина резко — будто по щелчку — успокоилась.
Но осознать, что полегчало, не успела, потому что стало невообразимо стыдно.
Господи, бедный Олег. Он точно не ожидал от нее такой истерики. Нарочинская сама не думала, что сорвется, рассказывая о родителях. И такие подробности она не собиралась выкладывать.
Брагин не обязан выслушивать ее стенания. Он вообще не должен был видеть ее в таком состоянии!
Мужчина не отпустил. Даже не дрогнул, когда Марина начала выбираться из его рук. И молчал.
Нарочинская поняла бессмысленность своих действий быстро, покусала губы и тихо сказала:
— Прости, — шмыгнула носом. — Я, кажется, годовую норму слез выдала. Или трехгодовую.
— Ничего страшного, — Олег вновь погладил ее по голове. — Если хочется плакать — надо.
Удивившись заключениям, совершенно неожиданным для Брагина, Марина подняла на него глаза. И от ее по-детски открытого растерянного взгляда Олега накрыло волной не совсем уместного умиления. Он невесомыми движениями вытер Нарочинской щеки и поцеловал ее в лоб.
— Я просто, — Марина попробовала оправдаться, но остановилась, понимая, что сказать ей нечего.
— Все в порядке, Марин.
Нарочинская замерла, внимательно рассматривая мужское лицо, а затем опустила взгляд Брагину на грудь:
— У тебя вся футболка промокла.
— Высохнет, — не увидел проблемы он, — я же горячий парень.
— Неприятно же так ходить, — почему-то сейчас это показалось очень важным.
— Что ты предлагаешь?
— Сними.
— А вдруг я замерзну? — якобы испугался Олег. Боялся, что очередные шуточки сделают хуже, но не умел по-другому.
Хуже не стало. Марина даже попыталась улыбнуться:
— А как же твоя горячесть?
Для Брагина это стало знаком, что Нарочинская приходит в себя:
— Ну вот, — наигранно огорчился он, — не получилось на обнимашки напроситься.
— Получилось, — Марина зажмурилась и уперлась лбом Олегу в плечо. — Только футболку сними.
Брагин очень не хотел отпускать женщину, поэтому футболку он стянул настолько быстро, что Нарочинская не успела ничего понять. А потом прижалась ухом и щекой к почти обжигающей груди — Олег всегда был теплым как печка, — и отключилась от всех переживаний.
А он вдыхал запах светлых кудряшек и чувствовал, что свернул бы все горы мира и сложил их в карман Маринке, если бы она попросила. И понес бы ее на руках, чтобы не было больше так тяжело.
Через несколько минут Нарочинская подняла голову и, ощущая на себе внимательный взор, достала из ящика стола детсадовское фото:
— Ты как-то спрашивал, какая я была маленькая, — показала фотографию Олегу, который тут же расплылся.
— Ой, какая заечка, — ласково произнес он, — совсем не изменилась.
— Да ладно.
— Правда, такая же хорошенькая, — Брагин уловил совершенно внезапное смущение и сам словно смутился. — Ну что ты, не знаешь разве, что красивая?..
Марина знала. Но сейчас как никогда захотелось отвести взгляд и одновременно с тем всмотреться в лицо напротив.
Они потерялись друг в друге, и Нарочинская первая потянулась к мужским губам. Брагин откликнулся мгновенно.
И в этих поцелуях не было страсти — только нежность, умиротворение и надежда.
***
Марина так тщательно умывалась, будто пыталась соскоблить и сбросить старую кожу. На самом же деле женщина гнала прочь желание, признаться в котором боялась даже самой себе.
— Марин, ты там в канализацию смылась, что ли? — не выдержал Брагин.
Пришлось признать, что вода все равно не помогает. Нарочинская выключила ее, вышла в коридор и сразу же угодила в объятия.
— Че такое? — заподозрил неладное Олег.
Марина делала вид, что ничего не происходит, и он не выдержал:
— Марин! — она дернулась от резкости, поэтому Брагин сменил интонацию. — Ну не молчи ты. Я же так не понимаю, — последнее предложение прозвучало жалко, и Олег досадливо сжал губы.
Нарочинская нервно сглотнула, опустила голову и через большую паузу спросила:
— Слушай… ты можешь остаться сегодня? Я что-то, — не договорила, понимая, что продолжать — значит, признаваться в еще большей слабости. А быть ранимой Марина не хотела.
Открываться вообще было страшно. И теперь, когда она вывалила на Брагина почти весь свой анамнез, страх сменился боязнью новой боли и подсознательным ее ожиданием.
Олег умудрился пробраться туда, куда Нарочинская давно уже никого не пускала. И от этого поколачивало.
Но Марине именно сейчас невыносимо захотелось человеческого тепла. От одного конкретного представителя человечества.
Мужчина глубоко выдохнул, разом сбросив все напряжение. Дурочка… и он тоже дурак, напридумывал всякого. А она просто боялась — забыла в бесконечных жизненных сражениях, что тоже имеет право на эмоции и помощь.
Брагин и не хотел уходить.
— Конечно, — с готовностью согласился он и, почувствовав, что Нарочинская вздрогнула, поцеловал ее в нос. — Мариш, все хорошо.
Она подняла на него свои невозможные глаза, и Олег увидел в них столько неозвученной тоски, что у него опять заныло сердце.
— Что такое?
Марина печально улыбнулась:
— Меня родители так называли, — и по интонации невозможно было понять, нравится Нарочинской это обращение или нет.
— Если хочешь, я не буду.
Брагин был таким внимательным, что Марине безумно захотелось поверить в хорошее.
— Наоборот.
***
Брагин проснулся от запаха кофе, встал, от души потянулся и вышел на кухню. Нарочинская стояла у стола и заканчивала нарезать салат. Она была такой домашней, что Олег непроизвольно залюбовался.
— Доброе утро, — улыбаясь, сказал он.
— Привет.
Брагин подошел ближе и приобнял Марину, но она отстранилась:
— Я тебе в ванной щетку зеленую оставила и полотенце синее. Бутерброды с колбасой и маслом могу сделать еще, ты, наверное, салатом не наешься.
Ее забота нравилась, но Олегу показалось, что здесь что-то неладно.
— Бутерброды — это хорошо, — протянул он и, поняв, что Нарочинская не собирается на него смотреть, забрал у нее нож, отложил тот на стол и поймал женщину за руки. — Чего ты?
Она вскинула голову:
— Ничего.
— Что я пропустил, пока спал? — нахмурился.
— Брагин, все в порядке, — убедительно ответила Марина.
Только Олег был уверен, что она врет. И одна версия такого поведения у него имелась. И версия эта ему совершенно не нравилась:
— Жалеешь, что рассказала? Да не скажу я никому, — сам не ожидал, что скатится в обиду. Но стало ужасно неприятно, как сжало и полоснуло где-то внутри.
Нарочинская вздрогнула, наткнулась на по-детски расстроенный взгляд и совсем смешалась. Это она собой плохо владеет или Брагин успел так ее изучить?
Хотя дело было не в том, что Марина считала, что Олег растреплет ее историю. Просто не привыкла изливать душу посторонним, поэтому после вчерашнего ощущала себя максимально не в своей тарелке. Брагин, конечно, посторонним уже не был, но они не так давно знакомы и… и Нарочинская поняла, что молчать не стоит.
— Мне неудобно, — повела плечом, — вывалила на тебя все. Ты не обязан, — далеко не полный ответ, но лучше, чем ничего.
— Не обязан, — согласился Брагин, чувствуя, что немного отпускает, — но хочу.
— Что? — не поняла Марина.
Олег ненадолго задумался, пытаясь найти более точную формулировку, но понял, что идея обречена на провал:
— Тебя. Все, что связано с тобой. — Нарочинская застыла, и он дополнил. — Марина, я не подарок, конечно, но и не мудак, который игнорирует проблемы близких людей.
Брови женщины поднялись так высоко, что почти слились с линией роста волос:
— Близких?
Брагин замялся, но переобуваться в воздухе не стал:
— А че ты, далекая, что ли? — погладил ее по руке. — Вон, я даже потрогать тебя могу, — по привычке попытался свести разговор к юмору, но наткнулся на серьезный-серьезный взгляд. — Мариш, все в порядке, ничего не изменилось.
Изменилось, конечно, но только к лучшему. Теперь Олег больше понимал Нарочинскую и сильнее восхищался ею.
Он видел, как Марина о чем-то сосредоточенно размышляет, но не знал, к каким выводам она придет. Впрочем, считал, что сделал все что мог.
Наконец, Нарочинская вынырнула из мыслей и кивнула на стол:
— Садись, кофе стынет.