Марина пила чай, посматривая на Михалеву, но не вслушиваясь в ее болтовню. Во-первых, ничего нового Лена сообщить не могла, потому что все сплетни выдала еще перед сменой. Во-вторых, Нарочинская пыталась продумать план.
Не хотелось, конечно, но обещала. В конце концов, ей самой станет легче, если Олег не будет психовать.
Она должна хотя бы попытаться. А в крайнем случае можно и правду сказать.
Улучив момент, нейрохирург ворвалась в словесный поток медсестры:
— Ленок, нам поговорить надо.
— А мы чем сейчас занимаемся? — искренне не поняла Михалева. На то, что в ординаторской вместо диалога уже минут десять звучал исключительно монолог, она не обратила внимания.
— Точнее меня попросили с тобой поговорить, — уточнила Марина.
Лена однозначно заинтересовалась — аж глаза заблестели:
— Кто? О чем?
Нарочинская просканировала ее взглядом — кажется, Михалева ни о чем не догадывалась, и пошла напролом:
— Что у тебя с Брагиным?
— Ниче, — Лена запнулась на полуслове и пошла на повышение тона, — а твое какое дело?!
И в ее голосе прозвучало столь неподдельное возмущение, что, будь Марина в другой ситуации, засомневалась бы в верности Олега.
— Ну, собственно, он меня и попросил с тобой поговорить, — Нарочинская сделала очередной глоток.
Глаза Михалевой увеличились настолько, что практически выпали из орбит:
— Тебяяя?! — неверяще протянула она. — Вы же друг друга терпеть не можете?!
— Представляешь, как я удивилась, — Марина отставила кружку, внутренне шикнув на собственные угрызения совести. — Прям прониклась возложенной на меня миссией.
Она не любила врать. Но еще больше не любила делиться личным с посторонними, даже если состояла с этими посторонними в приятельских отношениях. Особенно если учесть сложившуюся ситуацию…
Марина в красках представила, как Лена ее же и начнет обвинять, и совсем успокоилась. А в том, что медсестра решит выставить крайней именно ее, Нарочинская отчего-то не сомневалась.
В конце концов, она Михалевой ничего не обещала и ничем не обязана. В том числе отчитываться. А Брагин тем более.
— Какой миссией? — Лена запуталась и сбавила обороты.
Миндальничать Марина не умела, но и обижать Михалеву не хотела, поэтому постаралась подобрать слова:
— Настоятельно передать, что его смущает твое к нему внимание. Говорит, что уже не знает, как тебе это объяснить. Много раз пытался.
Лена резко ощетинилась:
— А ты не лезь, я сама как-нибудь разберусь, — она вскинула подбородок и пронзила Нарочинскую поразительно самоуверенным взглядом.
Кажется, дело оказалось тяжелее, чем Марина представляла.
Стало жаль Олега.
— Да я бы и не лезла, — нейрохирург пожала плечами, стараясь не выдать себя интонацией, — если бы Брагин не попросил. Он считает, что ты его для себя кем-то назначила и упорно двигаешься к этой цели, игнорируя то, что он в тебе совсем не заинтересован. Будто измором взять хочешь. Над тобой уже весь Склиф смеется.
Нарочинская, по правде говоря, и не надеялась, что такая прямолинейность, почти грубость, сработает, но с Михалевой слетела вся спесь.
— Марин, ну что я делаю не так? — Лена сникла и завела привычную волынку.
Нарочинская, не удержавшись, закатила глаза и мысленно ругнулась на себя за высокомерие.
«Как бы тебе бумерангом не прилетело».
Впрочем, работать с этими «вводными» Марина уже умела:
— Честно? Я считаю, что ты зациклилась. На Брагине мир не закончился и другие мужчины не перевелись. У нас даже в одном только отделении их сколько!
У Михалевой намокли глаза, и Нарочинская смягчилась:
— Послушай, ты — молодая, красивая, неглупая женщина. Почему ты так в себя не веришь-то, что навязываешься тем, кому не нужна?
Медсестра вздрогнула и, помолчав с минуту, еле слышно спросила:
— Красивая?
Тут изворачиваться не пришлось — с внешностью у Лены все было в порядке:
— Конечно. У тебя вон глаза какие большие, губы красивые тоже, фигура, — Марина не была сильна в комплиментах и перешла на язык фактов. — Готовишь вкусно, шить умеешь, вязать, специалист грамотный. В чем проблема?
— Да в том, что никому это не нужно! — Михалева снова повысила голос, но осеклась, увидев Гафурова, который на свою беду зашел в ординаторскую.
Саламчик мгновенно ощутил себя недоваренной остывшей пельмешкой, потерявшейся в кастрюле лапши:
— Здравствуйте, Марина Владимировна, Лена.
Нарочинская кивнула:
— Привет.
— Извините, — на всякий случай попросил Салам. Быстро достал вещи из шкафчика и, от греха подальше, вернулся в коридор. Решил, что бутерброды из автомата тоже очень вкусные и станут прекрасной альтернативой полноценному обеду.
— Не бывает так, — сказала Марина, когда за ним закрылась дверь. — Просто ты выбираешь не тех, Лен. И навязываешься, стараясь побыстрее выйти замуж, вот и результат.
Михалева надулась как мышь на крупу:
— Тебе хорошо говорить, на тебя все смотрят. И замужем ты была, — даже не пытаясь скрыть зависть, аргументировала она.
— Потому что я не пытаюсь никому понравиться, вообще об этом не думаю, — объяснила свою позицию Нарочинская. — А замужество… лучше бы его не было в моей жизни вовсе, вот честное слово.
В другой ситуации Лена обязательно бы попыталась узнать подробности, несмотря на то, что Марина всегда жестко пресекала разговоры на эту тему. Однако сейчас Михалевой было не до этого:
— И что мне делать?
Стало ее жалко. Только помочь было нечем:
— Не знаю. Для начала — отстань от Брагина. Глядишь, и другие коллеги начнут тебя иначе воспринимать, — Нарочинская устала больше, чем после восьмичасовой операции.
Оставалось надеяться, что это было не зря.
Олег Михайлович не знал, что сказала медсестре Марина Владимировна, а сама Нарочинская предпочитала отшучиваться. Брагин не настаивал. Главное, что Лена перестала его доставать.
Правда глазела периодически, но это было терпимо.
***
Таких говеных дней у Брагина не было со времен ординатуры.
Все три операции на смене выдались крайне неудачными: двух пациентов спасти не удалось, еще один остался калекой.
Вины Олега в произошедшем не было, но успокаивало это незначительно. Откровенно говоря — вообще не успокаивало. Брагину всегда было проще признать себя виноватым и понести ответственность, чем понимать, что все его хваленые навыки и умения оказались ни на что не годными.
Он должен был помочь. И не смог.
Чувствовать себя никчемным было отвратительно. Переживать за людей, жизнь которых закончилась на операционном столе, — совсем погано. А когда эти моменты пересекались, становилось невыносимо.
Олег редко позволял себе погружаться в кромешный негатив, потому что знал: если окажется там, выплывать будет долго. Но иногда эмоции брали верх и никакое самовнушение не работало.
Сейчас был именно такой случай.
Не хотелось ничего, даже напиться, закурить или лечь спать. И разговаривать ни с кем не хотелось. Как и быть одному.
Олег достал мобильный и нажал пару клавиш:
— Привет. Можно я приеду?
***
Марина открыла дверь быстро, словно сидела в прихожей и ждала. Встревоженно посмотрела на мрачного уставшего мужчину и осторожно потянула его за руку, чтобы не стоял на пороге.
Брагин далеко не прошел: рухнул на пуфик, утянув Нарочинскую к себе на колени.
Она не знала, что происходит и почему ему плохо, но догадалась, что говорить Олег сейчас не хочет. Или не может. Боялась, что произошло что-то непоправимое, но понимала, что лезть с вопросами — не лучшая идея.
Брагин всегда был внутренне закрытым человеком. Возможно, даже больше, чем сама Марина. Но, в отличие от нее, предпочитал носить маску бесконечного оптимиста.
Сколько сил на это уходило — Нарочинская даже предположить не могла.
И только он сам знал, что внутри происходит. Никого туда не пускал особо — не потому что набивал цену, а потому что просто не умел, поэтому Марина могла только предполагать.
Но какие-то вещи она, кажется, уже научилась считывать.
Нарочинская ни о чем не спрашивала — вообще не произнесла ни слова. Но когда ее руки легли на его плечи, а губы прикоснулись ко лбу, Олег с облегчением выдохнул.
Сколько так просидели — молча, в обнимку, не двигаясь, — не считали. Брагин, кажется, готов был находиться в этом положении вечно, но предательски затекла спина, и он зашевелился.
Марина встала, несмотря на нежелание Олега ее отпускать, жестом предложила ему снять обувь, стянула с гостя ветровку, после чего потянула его за собой.
Они подошли к подоконнику, и Брагин озадаченно заморгал:
— Предлагаешь спрыгнуть и не мучиться?
— Предлагаю залезть, — Нарочинская колонку черного юмора не поддержала, чем заинтересовала еще больше.
Олег непонимающе уставился на женщину:
— Зачем? — Она не ответила, и Брагин уточнил. — Я могу, но подоконник не сломается, а?
Марина едва заметно улыбнулась и раскрыла шторы, задвинутые со вчерашнего вечера:
— Вот и проверим.
— А че, ты квартиру и от таких случаев застраховала тоже? — хмыкнул Олег, но послушно забрался на подоконник с ногами. — Я бедный, с меня брать нечего.
Нарочинская залезла следом. Брагин проследил за направлением ее взгляда и понял.
Никогда раньше он не обращал внимания на вид из окон этой квартиры. Ну просто потому, что ее хозяйка интересовала Олега гораздо больше.
Открывшаяся картинка гипнотизировала: свет из окон, вывески, фары машин и горящие фонари переплетались в единую мозаику, которую хотелось разглядывать бесконечно. Это, вопреки сезону, возвращало в детство, когда маленький Олежка с нетерпением наряжал елку и ждал Нового года.
Новый год вообще был любимым праздником Брагина. До сих пор.
Олег улыбнулся и похлопал себя по коленям. Нарочинская, приняв предложение, растянула свои ноги по его ногам. Мужчина поймал ее стопы и начал массировать.
Было у Брагина ощущение, что сегодня Марина поделилась с ним чем-то ценным.
И от этого стало тепло-тепло.