— Марина, хватит так на меня смотреть, я же подавлюсь.
Нарочинская улыбнулась. В который раз за день?
— Да ну тебя. Я просто поверить не могу.
— Я, если честно, тоже, — Тимофей тоже улыбнулся.
Это правда было удивительно: они не виделись больше шести лет, за которые общение, по понятным причинам, практически сошло на нет. И тут — надо же — оказались коллегами.
Словно в Москве других больниц не существует.
— Рада тебя видеть.
— Взаимно, — Голицын кивнул, — как ты?
— Да как, — Марина начала есть, — о папе ты знаешь, а больше ничего.
Тимофей недоверчиво сощурился:
— Совсем?
Нарочинская замерла и, помедлив, нехотя поведала:
— Ну, я была главврачом. Здесь же, полтора года. Оказалась невнимательна, чем кое-кто воспользовался. Поэтому теперь я снова просто хирург, как и раньше. В отделение только другое перешла, раньше на твоем месте работала.
— Ну ты даешь! — восхитился мужчина, не пытаясь, впрочем, вытребовать подробности. Он всегда был деликатным, и Марина его за это особенно ценила. — Главврач — это сильно.
Нарочинская поморщилась:
— Ой, неужели ты думаешь, что за трудовые достижения предложили? Предупреждала Вера Георгиевна, что не потяну. Она в Склифе главным была, потом на повышение ушла в Министерство. Понимала, что меня ждет.
Голицын выразительно сощурился:
— Слушай, ты знаешь мое мнение о Зиме, оно не сильно изменилось. — Да, с Зименской у него всегда были непростые отношения, и Марина прекрасно об этом помнила. — Не так важно, почему именно предложили. Главное, что это был шанс, ты им воспользовалась и приобрела огромный опыт. А если бы не справлялась, ты бы и месяца не продержалась. Полтора года — это немало.
— Но и немного, — Марина повела плечом.
— Так тебе и лет всего ничего.
Нарочинская снова улыбнулась — друг всегда умел поддержать:
— Ну, давно не восемнадцать.
— И это хорошо, потому что в восемнадцать ты была невыносима, — вопреки вежливости, Тимофей всегда говорил то, что думал.
В этом они были похожи. Как и во многом другом.
Марина в долгу не осталась:
— Ты вообще-то тоже.
— Могу представить, — он хмыкнул.
Женщина стала серьезнее:
— Сам как?
Голицын стер улыбку с лица. И глаза его остались грустными. Такими, какими Нарочинская их и запомнила. Тогда, много лет назад.
— Родители недавно умерли: сначала мама — сердце, через пару месяцев папа. Просто уснул и не проснулся. Он сильно ее любил.
Марина вздрогнула и часто заморгала: слишком это было страшно. Особенно если знать ситуацию, в которой жил сам Тимофей. Тогда они чудом с ума не сошли, а больно было до сих пор. И навсегда. А теперь еще и родители…
Она накрыла ладонь мужчины своей и легонько сжала:
— Мне очень жаль.
— Мне тоже, — он кивнул, сжав тонкие пальцы в ответ.
— Ты не виноват, Тим.
— Я знаю.
Помолчали, читая друг друга по глазам, как в старые времена (хоть здесь ничего не изменилось), а потом Голицын продолжил:
— В Новосибирске меня больше ничего не держало. Если тут приживусь, — продам обе квартиры — свою и родительскую, и возьму ипотеку.
— Хороший план, — одобрила Нарочинская. — Уверена, что приживешься, у нас хорошие ребята. Больница хорошая. И Меркулова нормальная, кстати.
Тимофей перехватил взгляд подруги:
— Осуждаешь меня?
— За что? — непонимающе нахмурилась она.
Голицын снова пожал плечами:
— Все время сбегаю: из Петербурга, из Новосибирска.
Марина покачала головой:
— Я сама сбегаю постоянно, даже по менее значимым поводам, — уж кому-кому, а Тиме она могла это рассказать. И не только это.
— Постоянно? — Нарочинская кивнула, и мужчина поинтересовался. — Мне стоит набить кому-то личико?
От неожиданности Марина засмеялась: уже и забыла, что друг занимался боксом и единоборствами. Слишком сдержанным и интеллигентным он был всегда. Эти занятия с ним как будто не сочетались.
Правда Олег тоже много чем занимался. Да и мощнее он, чем Тимофей.
Не дай бог им начать выяснять отношения, особенно зная упрямство Голицына и вспыльчивость Брагина.
— Что ты хохочешь? — тоже улыбнулся Тимофей. — Я, между прочим, со спортом все еще дружу. И защитить тебя могу.
Этого еще не хватало.
Нарочинская прекратила улыбаться:
— Не от кого защищать. А если что, я и сама справлюсь.
— Даже не сомневаюсь.
— Я серьезно, — Марина стала строже, — не надо.
Мужчина только головой покачал: судя по тому, как настойчиво Маринка просила не лезть, объект ее «сбеганий» работал как минимум в Склифе. Как максимум — непосредственно в нейрохирурги. Ну, или в экстренной.
— Ну, что ты так смотришь? Можно подумать, в первый раз не везет, — Нарочинская усмехнулась. — Человек принес мне много проблем и сделал больно. Но он не специально, не со зла. Просто так получилось, — тут же попыталась оправдать Брагина она, хотя и понимала, что Голицын не знает, о ком речь. — А я, — задумалась, подбирая слова, и твердо закончила, — я сгорела, Тим. Но это не повод кого-то бить.
Тимофей наклонил голову вперед, показывая, что принял слова подруги к сведению. И дипломатично перевел тему.
***
Бурное общение Нарочинской и новенького не осталось без внимания — по больнице поползли слухи вполне определенного содержания.
Некоторые из них были банальными, некоторые — просто глупыми, а вот некоторые — совершенно мерзкими. Покровская старалась все игнорировать, но не могла: слишком чувствительной была к подобным вещам. А еще переживала за Марину. Еще совсем недавно Нарочинская сходила с ума от расставания с Брагиным и срывалась на окружающих, а теперь…
А теперь ничего непонятно. Вдруг часть сплетен окажется близка к реальности?..
Саша неплохо знала Марину и боялась, что если та начнет встречаться с Тимофеем, это может плохо кончиться. Как минимум потому, что к Олегу Нарочинская до сих пор не остыла.
В какой-то момент Покровская все же не выдержала и осторожно уточнила, какой, собственно, анамнез у подруги и Голицына.
Марина в восторге от любопытства не была, но пресекать не стала — боялась опять обидеть Сашу. А отталкивать Покровскую она не хотела:
— Мы знакомы с пятнадцати лет. Сначала учились в лицее при Академии, потом в одной группе. Профиль один, опять же, — Нарочинская пожала плечами.
Покровская удивилась:
— А почему ты не знала, что он в Склиф пришел работать?
— Последние годы мало общались, жизнь раскидала, — Марина заметила изменения в Сашиной мимике. — Что?
— Знаешь, какие о вас сплетни ходят? — Покровская сама не заметила, как перешла на полушепот.
— Догадываюсь, — Нарочинская хмыкнула. — Сань, они всегда были, с тех самых пятнадцати.
Подруга мялась в нерешительности, и Марина расставила точки на ё:
— Не было у нас ничего никогда. Да и не смогла бы я быть с мужчиной, который красивее меня, — она фыркнула.
Тимофей действительно был канонически красивым. Гармонично слаженный, с большими выразительными глазами, роскошной шевелюрой и правильными чертами лица, — он мог служить живым воплощением древнегреческих статуй. Из образа красавчика выбивались только шрамы на щеке и над бровью — тонкие, но длинные и глубокие, явно от пореза чем-то острым. Впрочем, впечатление они не портили, хотя и привлекали внимание.
С Голицыным уже пытались общаться некоторые сотрудницы института Склифосовского, но мужчина реагировал на них приблизительно никак.
И все это накладывалось на постоянное общение с Нарочинской. Картинка вырисовывалась соответствующая.
— Я серьезно, Марин, — Саша неловко улыбнулась.
— Да я тоже, — усмехнулась Нарочинская. — Не во внешности дело, конечно. Но никаких поползновений с обеих сторон, правда. Мы просто друзья.
***
Марина подошла к лифтам и увидела Меркулову:
— Добрый день.
— День добрый, — вернула Диана.
Двери лифта открылись и продемонстрировали женщинам любопытнейшую сценку: Лазарев обнимал Покровскую. А та, в свою очередь, не то чтобы сопротивлялась.
Марина от неожиданности зависла. Меркулова же демонстративно закашлялась.
Саша обнаружила свидетелей первой и оттолкнула Костю. Он быстро оглянулся и отпрыгнул от Покровской как сайгак, сделав вид, что все это время разглядывал объявление на стенке. Саша же окончательно смутилась и быстро вышла из лифта, заспешив по коридору. Все произошло за секунды.
— Драсьте, Диана Валентиновна. О, Марина Владимировна, — постарался переключить внимание Лазарев. — Как там Олег Михайлович? — парень пригладил взъерошенные волосы.
Да, когда Брагин понял, что операция прошла успешно, он не стал скрывать от друзей причины больничного.
Другую тему Нарочинская с легкостью поддержала бы, чтобы не смущать ребят. Но все, что было связано с Олегом, слишком болело:
— Позвони ему да спроси. Или в гости зайди.
— К кому? — с жирным намеком поинтересовался Костя, продолжая перекрывать вход в лифт и игнорируя брови Дианы Валентиновны, выразительно взлетевшие к линии роста волос.
— К Брагину, к кому еще, — как ни в чем не бывало отозвалась Нарочинская и мысленно похвалила себя за выдержку.
После операции Олег неделю жил у нее и только недавно съехал. Это далось тяжело, но Марина понимала, что иначе никак. Проблемой было еще и то, что она не знала — Лазарев ляпнул, потому что ляпнул, или потому, что о чем-то в курсе?.. Если узнал Костя, значит, скоро узнает половина больницы. И вот это уже проблема.
Нарочинскую в принципе раздражало внимание, прикованное к ее персоне. К сожалению, с ее фамилией и профессией выбирать не приходилось. А уж когда Брагин к ней переехал, стало совсем сложно.
Марина это не демонстрировала, поэтому никто не знал, кроме Олега. Но лица любопытствующим откусить очень хотелось.
— Константин Германович, — прохладно вступила Меркулова. — Быть может, вы нас пропустите все-таки?
Лазарев спохватился и вышел. Женщины, наконец, попали в кабину.
Им оказалось на один этаж, и Нарочинская боялась, что Диана начнет ее расспрашивать.
Но заведующая молчала, думая о чем-то своем.