Чифую критично осматривает себя в зеркальце, подмечая то, что волосы и вправду слишком сильно отрасли, демонстрируя всем и вся его отросшие корни.

Как-то за время его неутолимой тоски и горя из-за утраты близкого человека, у него не было особого желания заботиться о своём внешнем виде.

А теперь, не то, чтобы это особое желание появилось, но положение обязывало.

Ему было необходимо встретиться с Ханемией. А тот, пускай и вызывал у Мацуно весьма негативные чувства, так или иначе оставался его вторым Боссом, после Кейске. Ну, так, на словах.

А на деле…

Чифую устало выдыхает, проведя тонкими пальцами по копне собственных волос и решает, что до ближайшей парикмахерское его вряд ли словят убийцы Бонтена. Учитывая то, что буквально на днях к нему заглядывал Ханма — у него есть в запасе пара-тройка суток, прежде чем за ним начнётся настоящая охота.

В их организации был негласный устав, основанный на рейтинге киллеров.

Когда группировка из подростковой-байкерской начала разрастаться во что-то более значимое и более преступное, именно тогда и появились те, кто занимался зачисткой.

Поначалу об этом никто даже упоминать не хотел, закрывая глаза на то, что вот вчера были те, кто перешёл Бонтену дорогу, начав откровенно конкурировать и ставить палки в колёса.

А сегодня всё — в их главном штабе полнейший разгром, а в живых остались лишь те, кому повезло не присутствовать на очередном собрании конкурирующей группировки.

Теперь же о резервном списке личных убийц Бонтена не знал только ленивый.

Или тот, кто был далёк от сути их организации.

Или же ленивый и далёкий — такое тоже имело место быть. Потому что даже за пределами их группировки, люди буквально слагали легенды по поводу этого сакрального списка рейтингов, в который мог попасть любой участник организации, имея на своём счету достаточное количество убийств на заказ.

Так вот, негласным правилом являлось то, что никто не может послать на одного и того же «клиента» сразу нескольких киллеров.

Особенно если на данную зачистку уже был направлен кто-то из верхушки рейтинга.

А Ханма был стабильно на третьем месте.

Он исполнял наводки не только внутри группировки, но и брал сторонние заказы, организованные через Тетту или же Коконоя. И раз уж к нему не отправили сразу головореза, как только Шуджи Ханма покинул его дом, то вероятнее всего тому удалось уболтать Кисаки дать ему отсрочку. Иначе бы, к чёрту рейтинг и негласное правило — его бы ещё вчера убрали.

Либо Ханма не сообщил Тетте, что милостиво сохранил жизнь своей жертве. Что тоже имело место быть, однако зная паранойю Кисаки, Чифую был уверен — Шуджи всё же нашёл рычаги давления, уговорив своего босса дать Мацуно немного времени. Потому что никто к нему за минувшее время не приходил на проверку и ликвидацию его хладного трупа. А просто так, поверить на слова своего подчинённого — это совершенно не про Тетту Кисаки.

«Значит, действительно буду должен», — с натянутой усмешкой, думает Чифую, собираясь выйти на улицу.

Адреналин знатно щекотал нервы, но всё же ему необходимо привести себя в порядок. Да и немного изменить имидж, если он хочет пожить чуть дольше.

Чифую мысленно возвращается к предстоящей встрече с Казуторой Ханемией, о которой они договорились сегодня с утра. И его начинает немного мутить.

С Казуторой у него всегда были весьма странные взаимоотношения, специфичные.

Начнём с того, что их и не было в принципе.

Да, смотря на прошлое, Чифую понимал, что это довольно подозрительно, что два самых близких человека Кейске Баджи, коими являлись они с Ханемией, никаким образом не поддерживают хотя бы призрачную связь.

Да даже и не пытались играть на публику, что имеют хотя бы около приятельские взаимоотношения.

Если напрячь память, то Чифую становится очевидно, что они с Казуторой даже толком не пересекались.

Несмотря на их близость с общим дорогим человеком, как и общую группировку, где нет-нет, но каждый имеет какие-то дела с другими членами Бонтена.

Но вот так незадача, Чифую видел Ханемию лишь на общих собраниях, где собирались верха, а его притаскивал Баджи, как своего ближайшего помощника и правую руку по управлению частью Северного подразделения.

А еще так, пару раз, после собраний Ханемия подходил к Баджи, поговорить.

А его либо вовсе не замечали, будто бы он пустое место, либо Баджи сразу же отправлял его по каким-то мелким поручениям. Хотя, чаще, всё же второе.

Словно бы Баджи ограждал их друг от друга, не давая и словом перекинуться.

Да и поначалу Чифую был даже рад такой перспективе.

Несмотря на то, что Баджи и Казутора делили поровну управление Северным подразделением Бонтена, ему не приходилось иметь никаких дел со своим вторым боссом.

Ему ни разу даже заданий никаких не приходило от «второго босса», хотя тот мог бы совершенно спокойно загрузить его самыми странными и глупыми заданиями в мире. И оставался бы при своём праве. Но не было ничего подобного.

И Чифую действительно был этим доволен. Относительно.

В памяти, даже спустя двенадцать лет, были свежи воспоминания о том, как Казутора Ханемия, пробиваясь сквозь дерущуюся толпу, бьёт Кейске ножом в спину, неся при этом несусветный бред умалишённого.

То, что Баджи выжил в тот раз — счастливый случай. Просто кто-то быстро сориентировался и позвонил в скорую, не давая Кейске истечь кровью, когда Казутора в страхе потянул нож на себя, вырывая сталь из пораженного бока друга.

То, что Баджи ничуть не изменил своего отношения к Казуторе, очень долго злило и обижало Мацуно. Но в итоге он смирился, ведь Баджи не принуждал его относиться к своему неудавшемуся убийце так же тепло и трепетно, как и он.

Да и в принципе, они толком не упоминали Ханемию при своих разговорах. Даже тогда, когда это касалось общих дел.

Чифую мог делать вид, что ему всё приснилось и никакого Казуторы Ханемии вовсе и не существует. До очередного собрания, где этот панк сидел в нескольких метрах от него. Поблескивая и раздражающе звеня своей извечной сережкой-колокольчиком.

А теперь судьба в лице Шуджи Ханмы буквально пихает его в сторону того, чье существование игнорировалось самим Мацуно, на грани тихой ненависти, многие годы.

Была ли это ревность? Чифую думал об этом, когда его возраст перешагнул за второй десяток.

Он был влюблён в Кейске, когда ему было четырнадцать. Это ощущалось диким и необузданным потоком бушующих гормон. Кейске казался ему самым правильным на всем белом свете, самым потрясающим, самым великолепным.

Когда было семнадцать он был буквально помешан на своём объекте страсти и был готов прыгнуть в горящее здание или же с крыши многоэтажки, если так велел бы Баджи. Если Баджи решил бы, что так необходимо. Чифую даже спрашивать не стал бы, лишь качнул бы обесцвеченной головой в знак согласия, да и сделал бы шаг вперёд — к неминуемой смерти.

И когда ему исполнилось двадцать четыре, он спокойно смог проанализировать свои чувства. Смог принять. Принять то, что ему могут нравиться парни, а точнее — один конкретный парень, а теперь уже мужчина, вызывающий у него со времён средней школы восторг и трепет внутри. Даже смог отпустить эти чувства после того, как понял, что он со своей влюблённостью — нафиг не сдался.

Но ревновал ли он Кейске к Казуторе?

Да, наверное.

Особенно в юном возрасте после того, как Кейске так легко и просто простил этого человека, клыкасто улыбаясь на больничной койке и успокаивая рыдающего навзрыд Ханемию.

Мацуно до сих пор помнит то щемяще-колющее чувство внутри, когда застал своего капитана, обнимающего поперёк тонких плеч Казутору, успокаивая. Он тогда даже не зашёл в палату к Баджи, оставив тех двоих наедине.

Даже отогнал нагрянувших парней из свастонов, отвлекая всё внимание на себя, пока внутри развернулся настоящий шторм из клокочущей обиды и боли. Ему тоже нужно было успокоение, но он не смел его просить, стараясь сохранить чужую анонимность, деликатно переведя весь пыл пришедших на собственную персону.

Однако его неприязнь после осознание своих насильно погашенных чувств никак не была связана с ревностью.

От Казуторы у него кожа прерывалась гусиной сыпью.

От одного взора янтарных глаз, направленных в его сторону, ему хотелось сорваться с места и убежать, даже будучи взрослым мужчиной, работающим не с самыми приятными личностями.

Он боялся Казутору Ханемию.

Даже перед Ханмой или Кисаки он не испытывал такого неприятного, внутреннего трепета, когда они были в оппозиции по отношению друг к другу.

Да даже Майки… Он не опасался настолько, как опасался человека со знаком тигра на шее.

И теперь, спустя столько лет игнорирования факта существования этой личности, ему придётся прийти прямиком к нему, позорно прося помощи и поддержки.

Чувство гордости опасно взыграло и утром он едва не скомкал салфетку и чуть было не кинул в сторону урны вместо того, чтобы набрать «новый номер Казуторы», который так любезно предоставил ему Ханма.

Интересно, долго бы смеялся Жнец, если бы узнал о том, что у Мацуно и «старого» номера Ханемии не было? Чифую старается об этом не думать, как и о том, как именно пройдёт их встреча со «вторым боссом», а ныне единственным.

Единственным. Даже мысленно это звучит отвратительно и Чифую морщится словно от зубной боли, плотно прикрывая за собой дверь собственной квартиры, которую после прихода Ханмы он всё же соблаговолил убрать.

***

Казуторе было неспокойно.

Его, в принципе, сложно было назвать спокойным, даже сейчас после того, как его мать отправила его на принудительную психотерапию, когда ему было всего четырнадцать. Тем более после того, как с ним так поступили.

Глупая женщина.

Разве она не знала, что психотерапия и таблетки никак не помогут, если дома будет происходить всё по тому же, накатанному сценарию?

Всё те же крики, всё те же ссоры. Всё та же разбитая посуда и плачущая женщина, которую только что избил разгневанный по непонятному поводу муж.

И всё тот же Тора, который уже словно бы по старой привычке, вставал между ними, а не потому, что ему хотелось защитить мать.

Холодный-холодный дом. Холодный-холодный коридор. Холодная улыбка. Холодная-холодная семья.

Посмотрел бы сейчас на неё Казутора, наверное, ещё рассмеялся бы в худое, слишком похожее на его собственное, лицо.

Только, кажется, он даже при желании не смог бы этого сделать. Он не брался утверждать, но кажется, она давно кормит червей. И, возможно — только возможно, — он причастен к данной вероятности.

Вот если бы Кейске был здесь, он бы знал наверняка. Он бы с уверенностью сказал, так это или нет. Ох, Кейске, Кейске…

— Что мне делать, Кей? — заговорчески спрашивает Казутора, почти шепча, смотря немигающим взором на фотографию, которую он прицепил на край зеркала, за неделю до трагической гибели Баджи. Помнится Кейске, заметивший это, назвал тогда его сентиментальным идиотом. Они тогда даже поссорились из-за этой дурацкой фотографии, правда потом долго-долго и бурно мирились. Как бывало обычно, после их споров. Казутора ещё тогда, нежась в объятиях Баджи, пообещал, что снимет фотографию. Даже сдержал обещание, только всё равно, после того как тело Кейске отправилось на кремацию — повесил её назад. С ней было не так тошно от жизни, в которой он остался совсем один. С ней казалось, что сейчас живой и здоровый Кейске откроет дверь спальни, да вновь назовёт его сентиментальным придурком. — Твой мальчишка просится ко мне, хочет встретиться.

Серёжка, которую он отнял у Джунпика на своё одиннадцатилетие звенит, когда Казутора наклоняет голову на бок, слегка придвигаясь поближе к снимку, вглядываясь в хищную, клыкастую усмешку на любимом лице.

Он не просто так повесил на зеркало именно эту фотографию — его прошлый день рождения, где Кейске не сдерживал ни своих чувств, ни своих эмоций. И не изображал ничего.

Такие моменты были на вес золота, поэтому Казутора хранил эту глупую фотокарточку, словно бы она была его личным сокровищем. Хотя так и было. Ведь фото, где Кейске так искренне, так открыто улыбается — было всего пара штук, не более.

А тут ещё так подфартило, Кейске улыбается ему.

Из-за него.

Ради него.

Это осознание мёдом растекалось по израненному сердцу молодого мужчины, принося хоть какую-то толику покоя.

— Кей, слушай, мы же оба знаем, что твой мальчишка был влюблён в тебя, до безумия. — Продолжая шептать, Ханемия медленно проводит подушечками пальцев по изображению Баджи, который улыбался и обнимал его, перехватив под руками. Так нелепо, но искренне и чувственно. — Может быть, между вами всё же что-то было? Мне начинать ревновать, м?

Эта тема была одной из самых частых причин их ссор. Чифую Мацуно, собственной персоной. Наверное, парень даже не подозревал о том, что мог быть причиной чужих ссор.

Казутора задыхался от ревности и жажды свернуть чужую, тонкую, бледную шею, когда Мацуно постоянно ошивался поблизости Баджи. Точнее, ему хотелось так поступить тогда — перед тем, как его глупая мать отправила его на принудительное лечение. Перед тем, как он, почти обезумевший, кинулся на Кейске, протыкая его верным ножом, который он таскал с собой на постоянной основе, вернувшись из исправительной школы, считая, что его в очередной раз предали.

Потом, когда они все стали старше, Ханемия больше не хотел свернуть шею Мацуно. Так, слегка потыкать чем-то острым и холодным, не более. Да немного отравленным, чтобы отвязался от Кейске, от его Кейске.

Правда Кейске настаивал на том, что они с Мацуно не более чем просто коллеги. Друзья. И, эй, Тора, успокойся. Всё, что мне нужно — это ты рядом. Я всегда буду на твоей стороне. Мы пройдём весь ад вместе, слышишь? Даже если небеса свергнутся на землю, я буду рядом, я обещаю.

Казутора слышал, верил и кивал на эти громкие слова. Только где ты, Кейске? Оставил его, совсем одного, разбираться со всеми трудностями в одиночку. В том числе и с Мацуно, который внезапно решил объявиться, спустя столько времени.

Спустя столько времени, после смерти его драгоценного Кея.

Казутора, если говорить откровенно, винил в смерти Кейске именно Мацуно.

Он знал, что Кей не особо любил париться по поводу организации чего бы то ни было, даже если от этого зависела его жизнь, он скидывал всю ответственность на плечи своего через щур уж услужливого помощника. Будь это организация какой-то глупой вечеринки шишек Бонтена на их территории, или же встреча с очень ценным клиентом.

Всё проходило через руки этого треклятого Мацуно, который совался за Кейске везде и всюду, как настоящий хвостик. И радостно попискивал, когда взор кровавых глаз был направлен именно на него.

И то, что та встреча, которая обернулась перестрелкой с полицией, тоже была организованна Мацуно — Казутора даже не сомневался.

И ему казалось, до сих пор, даже спустя почти полгода, что именно из-за халатности мальчишки с высветленной шевелюрой, его Кей теперь на небесах.

Либо, что тоже могло быть — Мацуно предал их. Предал Баджи. И теперь щемится, как нашкодивший щенок, к Казуторе, скуля что-то о поддержке со стороны Лидера Северного подразделения Бонтена.

Интересно получается, где же ты был, Чифую, столько времени?

Где был, пока Казутора, убитый горем, пытался сохранить то, что они построили вместе с Кейске? Где же, где?

Казутора безумно смеётся, откидываясь на спинку кресла, перестав гипнотизировать взглядом фотографию. Если бы Кей, запечатлённый на ней, и мог бы ответить ему, то они наверняка бы поссорились в очередной раз. Только вот помириться им теперь, увы, уже не дано.

Он натягивает на худые, тонкие плечи мягкий кардиган с леопардовым принтом, решая, что организует Мацуно Чифую тёплый приём.

Настолько горячий, что тот до конца своих дней его не забудет.

Жаль, что конец этих самых дней маячит совсем близко, на горизонте.

Казутора с удовольствием бы продал душу любому дьяволу, лишь бы смог с упоением наблюдать за муками назойливого сопляка многие-многие годы.

Ему даже на небеса не нужно, он и так знает, что разочарует своего любимого Кейске.

А перенести недовольный, грустный взгляд тёмных глаз, он и после собственной кончины не сможет.

Когда Казутора поднимается с любимого кресла и покидает комнату, становится заметно, что край фотографии был варварски оторван, оставляя на изображение лишь улыбающегося Баджи, сжимающего в объятиях чужую талию.

А зеркало, на раме которого и держалась истерзанная фотография, было плотно прикрыто тёмной, плотной тканью, лишь бы ничего не попадало на его отражающую гладь.

Кого ещё винил Казутора Ханемия в смерти Кейске Баджи, так это себя. За то, что не был в тот роковой вечер рядом. За то, что не успел сказать тех сокровенных, наполненных нежностью слов, за которые Кейске совершенно точно назвал бы его идиотом. Самым сентиментальным идиотом в мире.

***

Новый штаб Северного подразделения находился в Адати, между станциями Тонери и Минумадай-Синсуйкоэн.

От района Синдзюку, в близи которого уже больше года и снимал квартирку Мацуно, было чуть больше часа езды.

Сначала, Чифую думал, что встреча будет проходить именно там, даже подумывал отправиться туда на своём личном автомобиле, ведь добираться на метро — тоже чревато последствиями.

Однако, когда он уже расплачивался за новую стрижку и покраску волос, ему позвонил Ханемия и перенёс встречу. Не только место, но и время их запланированной встречи.

Таким образом, Чифую должен был добраться за каких-то полчаса до Ватари-Ума, потому что этот экстравагантный придурок решил полюбоваться на произведения современного искусства. Да, почти что перед самым закрытием. И, о как кстати, что Чифую проживает поблизости.

Мацуно хотелось материться и пинать близстоящие мусорные баки, которые встречались на его пути, пока он старался преодолеть необходимое расстояние на своих двоих — спускаться в метро было бы глупой тратой времени, а доберись он до своей машины, наверняка бы встрял в какую-то пробку. Казутора Ханемия словно бы решил поиздеваться над ним, только своих причин, естественно, не сообщил.

Но, в конце концов, Чифую удаётся перебороть свой пыл, дав самому себе лёгкую оплеуху. Если он примчится на взводе к новому месту встречи, это ни коем образом не поможет ему в сложившейся ситуации. Ведь, если хорошенько задуматься, то Ханемия тоже мог считать, что Чифую предатель.

И у него не было никаких мотивов помогать Мацуно выпутаться из сложившейся передряги, как и скинуть позорное клеймо, вместе с парочкой головорезов на хвосте.

Напротив, Чифую буквально чувствовал, что Казутора будто бы повода ищет, чтобы натравить на него своих подчинённых, не оставив от Мацуно и мокрого места.

А интуиция у Чифую почти никогда не ошибалась, только если это не касалось конкретно Кейске Баджи, которому он всецело доверял на протяжение многих лет их знакомства. Чем, в своё время, откровенно пользовался старший, подшучивая над своим подчинённым, либо же бессовестно жульничая в карточных играх.

Так вот, интуиция Чифую буквально вопила, что довериться Казуторе — гиблое дело.

Лучше уж сразу намылить верёвку, завязать петлю и перекинуть её через свежеокрашенную голову.

Но он упорно продолжал работать ногами, то и дело бросая осоловелые взгляды на наручные часы, которые показывали, что до закрытия музея остаётся совсем мало времени.

Он опоздал.

Что было вполне естественно. Даже если бы он находился в собственной квартирке на момент звонка Ханемии — всё равно не успел бы добежать до закрытия.

Витражная дверь никак не реагировала на присутствие человека, а табличка рядом со входом насмешливо вторила своей соседке — «Мы уже закрыты, приходите завтра, к одиннадцати утра! Вот, что за болван, прибежал уже после закрытия?»; Мацуно очень захотелось выместить всю свою злость на злосчастной вывеске, а заодно наподдать нахальной, самооткрывающейся двери, которая оставалась всё также безучастной к его метаниям.

Оглядевшись по сторонам, Чифую тихо матерится себе под нос, понимая, что поблизости нет никого, кто напоминал бы ему людей Бонтена или же самого Ханемию конкретно.

Тишь да гладь, только редкие прохожие протискиваются мимо него вдоль узкой улочки, торопясь по собственным делам.

Справа находилась парочка забегаловок и семейный магазин, в котором не было смысла искать Ханемию. А слева, прямо под боком музея современного искусства стоял цветочный магазин.

И, что самое противное — что справа, что слева, поблизости не находилось привычной, тонированной машины, которая хотя бы примерно бы показала нахождение Казуторы Ханемии или же его охраны.

Чифую проверяет телефон и вновь матерится, только более внятно — ни одного пропущенного. Ни сообщения. Вообще ничего.

Да не остался же Ханемия в музее, в самом деле?

Он, конечно, весьма походит на экспонат очередного гения современного искусства, только вряд ли бы его оставили с собратьями, на целую ночь.

Да и к тому же, почему Чифую нигде не может найти охрану Казуторы?

Не один же он, в самом деле, решил заявиться на встречу с тем, кого вся их организация приписала в ряды отщепенцев и предателей.

Хотя, Чифую задумывается, зная Ханемию — предсказать его действия абсолютно невозможно.

Как и его решения.

Он решает побродить вдоль улицы, начиная оттуда, где было меньше всего людей — вдруг, завернув за угол цветочного магазина, носящего интригующее название «Фуга», он всё же наткнётся на тонированное авто, где его ожидает «второй босс», а заодно решает, что стоит позвонить Ханемие.

Единственный. Чифую сам, мысленно поправляет себя, одёргивает, но всё ещё морщится.

Единственный, это звучит слишком уж плохо. Слишком паршиво. Слишком… Просто слишком.

Но не пройдя и пары метров от магазина с цветами, он натыкается взором на знакомую спину, обтянутую в пижонский, слишком кричащий пиджак с животным принтом. А когда носитель этого преступления против моды оборачивается полубоком к открытому, витражному окну, Мацуно слегка передёргивает, когда его взгляд цепляется за раздражающую серёжку-колокольчик.

Казутора находился один, лишь в компании энотеры, гортензий и гвоздик, а также молоденькой девушки-консультанта, которая заливалась краской, восторженно смотря на молодого, статного мужчину, в образе которого присутствовал вызов и лёгкая небрежность.

Чифую тут же захотелось ворваться во внутрь магазина, пылая праведным гневом, да обматерить Ханемию на чём свет стоит. Зачем, ну зачем так внезапно переносить место и время встречи, вертя другой стороной так, как вздумается?

Хотя, на самом деле, Чифую понимал причины таких перемен. Ему не доверяли. Именно поэтому, вместо встречи в новом штабе, Ханемия назначил встречу на «его», Чифую, территории.

Ему ведь даже точного адреса не сказали, когда была назначена первая встреча — лишь размывчато сказали, что на станции Тонери его встретят.

Правда, всё же было странно, что даже при вполне естественном недоверии, Чифую так и не обнаружил поблизости ни одного телохранителя Казуторы или же охраны под прикрытием.

Улица, фактически, была пуста, так как вслед за музеем многие магазинчики начали закрываться, уступая место более дерзкому и яркому Синдзюку, чья слава гремит не только в ночной тиши.

Даже девушка, которая сейчас соловьём распевалась, скача вокруг Ханемии, откровенно поглядывала на настенные часы, словно бы намекая посетителю без слов, что они уже давно закрыты. Только Казутора словно бы и не замечал беглых взглядов со стороны консультанта, упорно выспрашивая у той что-то о цветах, которые разглядывал с явным интересом.

Чифую тяжело вздыхает, решая, что поскандалить со своим «боссом» он может и потом, а сейчас стоило бы спасти девушку от слишком уж назойливого посетителя, который явно не спешил с выбором, а попросту тянул время.

Когда он открывает прозрачную дверь, дзинькая дверным колокольчиком, лицо девушки выражает сразу же несколько эмоций — обречённость, что на её голову пришёл ещё один покупатель, удивление, что новый покупатель был ничуть не хуже стоящего рядом с ней. Одним словом — красавчик. А ещё натянутое радушие, которое было стандартной маской во всех направлениях сферы обслуживания.

— Добро пожаловать! Простите, мы уже почти закрываемся, но я буду рада обслужить вас! — Словно бы продекламировала заученную фразу консультант, встав в открытую позу.

Казутора, отчего-то, давится тихим смешком, даже не взглянув в сторону нового посетителя, а Мацуно лишь неспешно качает головой из стороны в сторону.

— Не стоит, я не задержусь. Ханемия-сан, мы пойдём?

От непривычно уважительного «сан», которое он использовал лишь по отношению к Баджи, у Чифую словно бы язык прилипает к нёбу, а во рту появляется неприятный привкус. Однако он ни одной мышцей на лице не повёл, не показал то, что ему претит обращаться подобным образом к своему «второму боссу». Единственному. Уже единственному. Запомни, Чифую.

Улыбка Казуторы в мгновение ока становится какой-то деревянной, искусственной, и он всё же оборачивается в сторону Мацуно, дав тому разглядеть себя поближе.

Казутора Ханемия, если рассуждать начистоту и без какой-либо предвзятости, был очень красив. У него были тонкие черты лица, нежные и какие-то вовсе «не мужественные». В меру припухлые губы, которые отлично передавали настроение и состояние своего хозяина. И огромные, необычного цвета глаза, под правым из которых красовалась тёмная родинка на светлой коже, которую словно бы и не брало токийское солнце. А ещё у него были длинные волосы, которые Ханемия собирал на причудливый манер и каждый раз по-новому, оставляя лишь передние, осветлённые пряди на воле. Нужно было быть полнейшим ханжой, чтобы отрицать очевидное — Ханемия выглядел словно бы сошедший со сцены айдол, а не один из лидеров преступной группировки. И вовсе неудивительно было, что рядом с ним девушки заливались краской и смущались, теряя способность ясно мыслить.

— Ты опоздал, — словно бы между прочим говорит Ханемия, наконец отводя от пришедшего Мацуно взор янтарно-медовых глаз. А потом, с какой-то ленцой в голосе, обращается вновь к девушке, которая консультировала его до появления Чифую. — Хана, дорогая, Вы очень интересно рассказываете о цветах. Я, пожалуй, непременно загляну к Вам в другое время. А сейчас, прошу прощения, мне необходимо Вас покинуть.

И галантно приподняв чужую ладонь, склоняется, оставляя невесомый поцелуй на тыльной стороне ладони девушки, у которой кажется от такого действия пар из ушей готов был повалить клубами.

— Ой… В самом деле? К-Казутора-сан, Вы слишком добры ко мне! Естественно, я буду очень рада, если Вы решите вновь посетить наш магазин! И…Ох, вот Ваш букет!

Приняв из рук девушки небольшой букетик странного сочетания цветов, Ханемия расплачивается за свой заказ и неспешно двигается в сторону ожидающего его в дверях Мацуно.

Чифую никогда особо не разбирался в цветах, но кажется одним из составляющих данного букета был ландыш.

При этом соседом этого простенького, на первый взгляд цветка, был какой-то пышный, яркий цветок, кричаще-розового цвета, похожий издалека на пион.

Казутора вовсе не смущался направленного на букет в своих руках взгляда, лишь прошествовал мимо замершего Мацуно, открыл дверь не дожидаясь, когда ему её откроют, как было бы правильней по статусу, покидая помещение магазина.

Чифую опомнился лишь тогда, когда за Казуторой закрылась дверь, озорно дзинькая дверным колокольчиком. Он спешно кланяется терпеливой девушке, извиняется за то, что они побеспокоили её в столь поздний час, а после спешит вслед за своим Боссом, с которым ему ещё предстоит наладить контакт.

Только когда за вторым молодым человеком закрывается дверь, консультант по имени Хана позволяет себе выдохнуть спокойно. Вот же, никто из коллег ей не поверит, что к ней под самое закрытие заглянули такие красавчики, которые словно бы сошли со страниц модного журнала, одетые в классические костюмы. Хана, даже после того, как мужчины покинули её поле зрения, ощущала какое-то странное чувство смущения, которое охватило её с ног до головы. А ещё, она заметила, что оба мужчины явно были не особо довольны компанией друг друга, только по какой-то причине заняли нейтральную позицию с показным безразличием и холодной учтивостью. Девушка лишь хмыкает себе под нос, пожимая коротко плечами — это, в принципе, ни коем образом её не касается. Только вспоминать об этих двух красавчиках она будет ещё долго, особенно когда рутина вновь втащит её в свой извечный поток.

Когда Чифую оказывается на улице, он не сразу находит Ханемию, который отошел от магазина цветов на достаточное расстояние и теперь бессовестно курил какие-то дорогие, тёмные сигареты.

— Если тебя увидят, то наверняка выпишут штраф, — без особой учтивости начинает Мацуно, но тут же прикусывает собственный язык. Забылся, он совершенно забыл о том, что перед ним стоит не просто какой-то знакомый или же рядовой член Бонтена, а никто иной как его прямой начальник. Казутора же будто бы не обращает на потерю субординации никакого внимания, выдыхая неровное колечко дыма, фыркает.

— Не волнуйся, Мацуно, Синдзюку находится под покровительством главенствующего штаба. Здесь ни один легавый и носа сунуть не посмеет.

Чифую знал об этом, как и то, что Синдзюку считалось нейтральной территорией, где никто не мог начать разборки или же напасть на кого бы то ни было. Именно по этой причине, в своё время, Кейске настоял на том, чтобы Мацуно перебрался в Синдзюку, поближе к нему. Они, конечно, не имели открытых конфликтов с другими группировками или же в рядах своих подразделений, но почему-то Баджи был уверен — так будет лучше. И, видимо, не ошибся в своих суждениях, как в воду глядел.

Да, правда, от зачисток того же Бонтена нейтральная территория мало спасёт — если бы Ханма решил исполнить приказ свыше, то никакие негласные правила и указы не сдержали бы его. Как и других убийц из Бонтена, которые придут за головой Мацуно.

В любых правилах есть исключения. И вот оно — это исключение. Если крышующая нейтральную территорию организация решает убрать из своих рядов «крысу» — нейтральная территория в миг превращается в полигон.

— Я тебя даже не узнал сначала, — внезапно чужая, прохладная ладонь ложится на голову Чифую, отчего тот невольно вздрагивает. Тонкие, длинные пальцы без стеснения перебирают чужие волосы, словно бы их хозяин желает рассмотреть в деталях изменения причёски своего подчинённого. — Решил покраситься в тёмный? Непривычно.

Чифую проглатывает колкое — «А с каких пор тебе, в принципе, что-то может быть привычным касательно меня?», — и тупит взор.

Ханемия, ещё немного повозившись рукой в волосах другого мужчины, наклоняет голову вбок, звучно звякая своей серёжкой, а после разочарованно вздыхая. Всё же, не такой реакции он ожидал.

В его памяти Чифую Мацуно — буйный подросток, который постоянно лезет на рожон. Крикливый, шумный, безрассудный. В этом, если быть откровенным, Чифую немного напоминал Кейске. Особенно подростка.

Такой же шумный, громкий, безрассудный.

Занимающий всё пространство собой, когда это было необходимо.

Яркий, пылкий, стремительный… В районе сердца нещадно закололо и Казутора отдёргивает руку от чужих волос, решив продолжить пагубное занятие и докурить начатую сигарету.

— Ты хотел поговорить, — вновь заговаривает Казутора, плотнее прижимая букет из ландышей и циннии к груди. Фольга с букета неприятно покалывает открытые ключицы, но мужчина словно и не замечает этого. Он лишь смотрит вперёд себя, давая совсем мало времени на ответ своему собеседнику. Он будто и не может долго находиться в тишине. Нужно, чтобы всё время были сторонние звуки, даже если этим звуком будет его собственный голос. — Я, если честно, удивлён, что ты решился выйти со мной на связь, Мацуно.

Чифую еле заметно поджимает губы, по сути, он и не решался. Ему просто не оставили выбора. Не потому, что так ему сказал Шуджи Ханма, а потому что он сам лишил себя других вариантов, заперевшись со своей утратой на долгие месяцы.

И если бы сложилось так, что ему бы не пришлось назначать встречу Казуторе Ханемии — он бы совершенно спокойно выбрал другой вариант. Даже если это, казалось бы, неправильно со стороны.

Да, Ханемия всё также являлся его непосредственным начальством. Однако, как быть, если за всё время существования Северного подразделения, они ни разу толком и не разговаривали. Ведь всегда был Баджи, который был своеобразным мостом между этими двумя. Был Баджи, который и являлся изначально боссом Чифую. Человеком, за которым Мацуно был готов пойти до самого конца. А не Казутора Ханемия, которого Чифую на дух не переносил и, казалось, это было вполне взаимно.

— В Бонтене завелась «крыса», — без лишних дифирамб и преклонения, решает перейти прямо к сути Чифую, отводя взор своих пронзительных, лазурных глаз куда-то на темнеющее небо. — Я… слишком долго горевал, потому что Баджи-сан всегда был для меня очень важен. Потеря его — словно бы потеря ближайшего родственника. Отца. Брата, которого у меня никогда не было. Поэтому я не заметил происходящего сразу, хотя даже в день, когда погиб Баджи-сан, у меня были подозрения, что кто-то сливает информацию полиции. Кто-то близкий. Возможно, из охраны. Возможно, кто-то из другого подразделения.

Он прерывается, тяжело вздыхая, прикрывая лазурные глаза, выражая всю свою степень усталости в этом простом действие.

Поэтому вовсе не замечает, как деревенеет взгляд желтых, янтарных глаз, которые в данный момент изучали его с неприкрытой ненавистью. Словно бы дикий тигр, притаившийся в засаде, готовый тут же броситься на свою жертву, как только представится такая возможность.

Однако, с каждым словом, произнесенным Чифую, хищный взор отмирал, становился не опасным, а растерянным. Удивлённым.

Казутора не чувствовал, что Мацуно врёт.

Не чувствовал и капли фальши в его словах, хотя за минувшие годы отлично разбирался в том, когда ему лгут — и никакого детектора лжи не нужно.

Казутора всегда мог найти двойное дно в словах собеседника. Однако, сейчас… Он не чувствовал обмана в словах Чифую Мацуно.

Ни в том, как именно мальчишка относился к его Кею.

Ни в том, что тот — так или иначе, — не причастен к тому, что Баджи погиб в тот роковой вечер.

Казутору, внезапно, охватила ярость. Он начал злиться. На себя. На весь мир, что отнял у него Кейске. На ту самую «крысу», которая решила цапнуть, да побольнее. На Чифую Мацуно, который какого-то чёрта лишь сейчас решил объявиться, давая новую информацию, которая полностью меняла картину.

Значит, это была не случайность.

Значит, его Кея намеренно подставили.

Значит, его драгоценного Кейске убили.

А этот придурок, его доверенный помощник, решил только сейчас сообщить ему эту новость? Болван! Бесхребетная тварь! Да он!..

— Ханемия-сан, Вы слушаете?

Казутора тут же отмирает, выпадая из собственных мыслей, кубарем катясь вперёд, пропуская добрую часть монолога Мацуно. Попросить, что ли, повторить? Да нет, не имеет смысла. По крайней мере сейчас, пока Тора пылал искренним гневом, а внутри расхаживал рычащий, обезумевший тигр, готовый вспороть своими когтями миловидное, смазливое личико напротив.

— Заткнись, — то ли советует, то ли приказывает Казутора непонимающему Чифую, который всё же слушается и замолкает. Тора медленно начинает ходить из стороны в сторону, отмеряя шагами небольшую территорию. Ему необходимо успокоиться. Успокоиться, потому что иначе он сорвётся и потеряет последнюю возможность отомстить за смерть любимого человека. Ведь единственный, на ком он бы мог сорвать свою злобу — его единственный шанс на ту самую, призрачную и почти прозрачную месть. Чифую Мацуно, собственной персоной. Та самая причина их частых ссор с Кейске. Знал бы Казутора, что всё так сложится — не поверил бы ни разу.

— Молчи, просто молчи, — словно самому себе шипит Ханемия, продолжая расхаживать взад-вперёд, прижимая несчастный букет поближе к сердцу.

— Я молчу, Ханемия-сан, — только внезапно понятливость Мацуно заканчивается и тот вновь подаёт голос, на что Казутора мигом реагирует, буквально подлетая к нему, нарушая личное пространство другого, и впирается немигающим взглядом.

— Что ж ты, блять, заткнуться-то не можешь? Блять, блять. Ты… Какой же ты мудак, Мацуно. Засунь свое «сан», знаешь куда?! Где же ты был, всё это время, где ты блять был…

Казутора запинается о собственные слова, теряется, а глаза ядовито щиплет. Букет, который был зажат между двумя мужчинами, уже явно выглядел ужасно, а ведь он хотел навестить могилу Кейске, как только закончил бы с этим треклятым Мацуно. Хотел, хотел увидеться, без лишних слов сказать вновь то, что не успел сказать раньше, когда Кейске действительно мог услышать. И назвать идиотом в ответ.

Его начинает потряхивать, со всей силы, словно бы накопившийся стресс, вместе с усталостью и болью, разом решили покинуть его чертоги разума, разрушая всё на своём пути, начиная с гордости самого Казуторы. Лицо Мацуно плывёт перед глазами, а Тора только и может повторять, словно заведённый: —«Блять, блять, блять, где же ты, блять, был?»

Но так и не получая ответа, повторял хрипящим шепотом, снова и снова, пока голос полностью не сорвался на нет.

Когда его дрожащих плеч касается что-то тёплое, мягкое, и такое необходимое прямо сейчас, Казутора не выдерживает и всхлипывает, позорно тыкаясь открытым лбом в чужое, такое внезапно надёжное плечо. Даже разница в росте не вызывает раздражения, лишь лёгкое неудобство, которое даже и не заметно из-за нарастающей истерики.

— Прости, Ханемия, — внезапно слышит Тора, тихий, успокаивающий голос, а чужие ладони почти невесомо поглаживают его озябшие, обтянутые тонкой тканью с тигриным принтом, плечи. — Мне правда стоило появиться раньше, я знаю. И мне жаль, что всё…

«Что всё» — это было отличное окончание фразы, которая и не требовало логического завершения.

Что всё, уже больше ничего не исправишь.

Что всё, время не повернуть вспять.

Что всё, Кейске Баджи больше никогда не появится на пороге его одинокой квартирки в районе Икэбукуро, принеся вместе с собой запах свежего кофе и первых лучей солнца.

Что всё, больше никогда не будет так, как раньше.

Что всё. Конец. Точка.

— Казутора, — хрипит Тора в ответ на слова Мацуно, постепенно успокаиваясь от мягких прикосновений. — Ненавижу эту показушную учтивость. И если бы ты не только за Кеем хвостиком носился, ничего не замечая вокруг, знал бы об этом наверняка.

Чифую лишь невесело улыбается, продолжая успокаивающе поглаживать своего босса по тонким, таким, как оказалось, хрупким плечам. Единственного. И пускай это даже мысленно всё ещё звучит омерзительно и неправильно, больше Чифую не морщится.