— Можно, мы расстанемся?

Уён умоляюще смотрит — глаза в глаза, руку чужую сжимает, и вообще не верится, что у них отношения уже несколько лет длятся. Привычка, хотя в груди тлеет совсем иной образ. Цепляться за то, что никогда и не было сильным чувством, просто чтобы иметь опору — это так эгоистично, но необходимо. А теперь что?

Молчание выходит затянутым, и приходится откашляться, чтобы вернуться в реальность.

— Тебе нравится кто-то? Или… я надоел?

Уён мотает головой — слишком резко, кажется, ещё чуть — и отвалится.

— Ты не надоел, нет, просто я других отношений хочу, — начинает тараторить, сильнее сжимая пальцы. — С другим человеком. Ты знаешь его, это Сан. Мы ещё не встречаемся, но я бы очень хотел. Отпусти меня, а?

— Сан? Стоп! Стоп, подожди! Ты о моём брате сейчас, что ли?

Несмелый кивок. Несколько минут на осознание. Ноги слабеют, нужно искать опору, нужно хоть как-то в себя прийти. А ничего нет, даже внутри — пустота.

— Вы с ним говорили? — едва слышно.

Уён опять машет головой, отрицая.

— Я после с ним поговорить хочу. Пожалуйста.

Так глубоко, а на деле на мели бултыхаться, захлёбываясь водой вперемешку с тиной. Выблевать бы, но в лёгкие проросло, только с ними выдирать.

— Да иди уже! — раздражённо, и когда руку отпускают, остаётся только упасть на колени.

Потому что держаться больше не за что.

***

Глаза различают свет, цвета и смутные очертания. Этого безумно мало для того, кто полтора года назад видел всё прекрасно даже без очков или линз. Но одна ссора, случайное знакомство и отчаяние в висках пульсацией — и вот всё, что имеем.

За спиною ангел, который тогда волновался, который отправился на поиски. Который не дал утонуть, а вытащил к солнцу. Упорно, стиснув зубы, вырывая ножницы из руки и закрывая окна. Слушал чужие истерики и всегда был здесь, рядом, за правым плечом.

Пахнет тушёной курочкой, и это такое обыденное — приятное и уютное, что на край света не желается совсем. Стук полной тарелки о столешницу. Отъезжающие ножки стула — по слуху дисгармонией. Светлое пятно силуэтом человека на расстоянии вытянутой руки.

Забота не потому, что навязали — сам навязался, захотел стать опорой. Джун прогонял, орал, но никто не слушал. И теперь без него никуда, а у Минги и Сана свои жизни, в которые не хочется лишним.

— Чонхо в больницу попал, переутомился.

Хонджун замирает, смотрит на белое — удивлённо.

— Но неделю назад всё было в порядке?

Белое приходит в движение, и можно догадаться, что Сонхва пожимает плечами:

— Не знаю. Он и тогда отстранённый был, всё в телефоне по работе зависал. Ну, вот и… Ешь, потом гулять пойдём, как раз в гости заглянем.

— Он дома?

— Да, там Юнхо ночью хлопотал.

Вздох. Есть уже не особо хочется на фоне таких новостей, но он знает, что хотя бы половину осилить необходимо. Потому что нужны силы, а вечером вновь займётся музыкой: новость о том, что нужен, что теперь будет работать и деньги получать, как преодоление очередного рубежа — и это сейчас необходимо, как дыхание.

Хонджун знает, что Сонхва не теряет надежды, что ищет врачей, но только Джун понимает, что бесполезно. Сам виноват, а разгребать теперь всем. Зато есть, куда стремиться, к кому лететь.

— Хорошо, — кивок.

Завтрак в молчании. Целую порцию съесть не получается, да Сонхва и не настаивает. Убирает со стола, пока Хонджун возвращается в комнату, чтобы переодеться.

***

— Он нравится тебе?

Сан молчит, только взгляд тупит под ноги. Его можно понять: складывается ощущение, будто специально парня у брата увёл. Но злости на него нет, а потому шаг — и заключает в объятия, щекой прижимаясь к щеке.

— Я хочу, чтобы у тебя всё хорошо было.

Ладони на спине — как в детстве.

— У меня хорошо, хён. А ты?

Землю под ногами тоже можно считать опорой, а там разберутся. Может, это даже не навечно, может, и появится кто-то. А пока усилия прикладывать и двигаться вперёд.

— И у меня всё хорошо, Санни. Так он тебе нравится?

— Не знаю, — после недолгого молчания, не разжимая объятий. — Не могу сказать сразу, вот так. Мне время нужно. Но он хороший, хотя и бросил тебя.

— Не бросал он меня. Просто надо так было, да и отношения… они в тупик все вышли, понимаешь?

— Ты о чувствах говоришь?

— И о них тоже.

Отстраняется от Сана, треплет по голове. Тот всё ещё беспокоится, но со временем и это пройдёт.

***

В кухне светло, Ёсан лимонным с зелёным мельтешит, заваривая кофе, выставляя сладости на стол, а потом плюхается на диванчик рядом с Хонджуном и берёт его руку в свою. Приходится подавить в себе желание зажаться и спрятаться от чужой тактильности, да тот вскоре и сам понимает, что переборщил, а потому оставляет в покое.

В соседней комнате спит пиздецки вымотавшийся и принявший недавно лекарства Чонхо — робот без батареек на чистом упрямстве, которое пусть и двигатель, но временный.

— Сил ему на работу не жалко, меня тоже вот нихуя не жалко. Конечно, чего такого меня, старого и брюзжащего, жалеть, — бормотание под нос.

— У вас разница в пять лет, так что не драматизируй. Тебе и тридцатки нет, а ноешь, как старый дед.

— Ой, это вы с Джуней ровесники, вам-то нормально, а я!

— А ты?

— А помолчи!

Но молчат оба.

Кофе, печенье. И мотыльки, выбирающие свет.