Сан ненавидит зеркала: в отражении — урод, чудовище Франкенштейна, собранное из ошметков людской плоти. Кажется, можно даже нитки рассмотреть, какими наспех сшивали тело. Мерзко. Он весь мерзкий, нескладный. В таких не влюбляются, от них бегут.

У Сана в квартире нет зеркал, на что Уён в своей манере закатывает глаза, но молчит. А ночью, касаясь губами лица, шепчет, какой же Сан охуенно прекрасный. Лисьи глаза, трогательные ямочки, солнечная улыбка — пропа́сть от одного только взгляда на совершенство. Верить очень хочется, но в голове сверлит страх, что однажды в нём разглядят монстра.

О проблеме знают только Хонджун как старший, пусть и не родной, брат и Уён как любимый человек, без которого теперь сложно придумать жизнь собственную. Для остальных Санни — вечное солнышко с редкостью туч.

— Хочу в кинооо, — тянет Уён, водя ногтем по лопатке.

Середина дня, а они в постели, обнаженные, позабывшие про стыд. Под животом смятая влажная простынь.

Сан поворачивает голову, чтобы встретиться взглядами.

— Хочешь фильм посмотреть? Какой?

Щекотно. Приятно.

— Хочу отсосать тебе в темноте дальнего ряда под какой-нибудь детский мультфильм.

Доходит с запозданием.

— Что? Бля, ты точно нормальный?

— Ну, не хочешь под мультфильм, давай под комедию. Чтобы тупая, и её было неинтересно смотреть.

Тяжестью на бёдра. Поцелуи по позвонкам, ладони, оглаживающие плечи. В горле пересыхает от активности фантазии.

— Или под боевик.

Зубами за загривок — тело прогибается от волны мурашек по спине.

- Представляешь, на экране кровь, кишки, а я тебя ртом трахаю? М? М?

— Отлюбись!

Попытка согнать рукой нечестивца оказывается провальной: тот шлёпает ладонью по бедру и придавливает собой, ложась полностью.

— Отлюблю, — обещает, — прямо сейчас. А потом в кино? И мороженое?

Вообще Сан может скинуть наглеца, но не хочет. Наоборот, внизу живота наливается возбуждение.

— Ты что с мороженым делать собрался, придурок?

— Размазать по твоему члену и облизать! — радостно, сразу же прикусывая ухо.

До кино так и не доходят, оставляя на когда-нибудь потом: Уён до крови прикусывает язык во время секса, и вторую половину дня Сан утешает страдальца.

***

— Ты мне нравишься, давай встречаться?

Дождь стеной, а они оба случайно оказались под одним навесом небольшого магазинчика.

— Ты вообще-то в отношениях.

Сан скрещивает руки на груди, спиной прижимаясь к стене, потому что задница ткань зажевала, а поправлять бесполезно: промокшие штаны как назло возвращаются на исходную.

А ещё потому что со стекла витрины на него скалится монстр, и приступ провоцировать не стоит. Нелепый, уродливый, у которого даже светлые линии на левом запястье остались от желания дать выход ярости, если уже ничего не исправить.

Хонджун повторяет, что можно попробовать вылечить, но Сан боится, что кто-то ещё узнает про его слабость. А ещё — что всё же найдёт в нём того самого монстра.

Дрожь по коже, с волос капает, ещё немного — и насморк подхватит.

Уён тоже ёжится, придвигается ближе, касаясь плеча плечом.

— Я предложил разойтись, и он согласился. Так что?

Сан, наверное, не понимает, наверное, он остолоп, тугодум, если не может даже представить подобное. А оно прямо тут, прямо сейчас.

— Так ты его бросил?

Уён закатывает глаза, высовывая кончик языка. Прикольная привычка, но не теперь.

— Санни, Санниии… не бросал я никого. Так получилось.

***

Тени деревьев в свете ночных улиц рисунком на стенах и потолке. Под спиной теплота одеяла, на плече — прохлада ладони.

— Давай закажем мороженое? Прямо сейчас?

Уён, кажется, уже и забыл про больной язык: треплет, как обычно.

— В холодильнике сок, — вяло, потому что лень и устал.

Тишины бы. Минут на десять.

— Санниии… я хочу совместить приятное с приятным и сделать тебе римминг! А с мороженым будет вкуснее!

Подзатыльник как двигатель прогресса и способ решения проблем. Уён ойкает и послушно замолкает. Кто бы другой подумал, что тот забудет, но Сан знает, что засранец будет выжидать, когда противник даст слабину.

Ладонь накрывает чужие глаза.

— Завтра мы идём в кино. Только без мороженого.