Когда Карли выходит из кафе, на улице уже темно. Она ёжится, плотнее запахивает кардиган и оглядывается, размышляя — пойти домой коротким маршрутом или оттянуть возвращение путём прогулки через парк. Общая слабость настаивает, что нужно как следует отдохнуть, поэтому короткая дорога приоритетнее, однако кипящим в голове мыслям требуется свежесть. Так что Карли, посомневавшись, всё-таки переходит дорогу и сворачивает на перекрёстке по направлению к воротам парка. Нужно проветриться, чтобы не удариться в банальную истерику.

Остановившись у высокой калитки, Карли оборачивается. По спине соскальзывает неприятный холодок, но позади никого нет — лишь ветер аккуратно перебирает листья деревьев и шуршит небольшими кустами. Карли сглатывает, на минуту усомнившись в своём решении, затем шёпотом ругает себя и всё-таки заходит в парк, надеясь, что это ощущение скоро пройдёт. Её обступает темнота, заставляя покрываться колючими мурашками, но пока ещё тусклые фонари с каждой секундой светят всё ярче, так что когда Карли набредает на нужную тропинку, путь оказывается достаточно освещён, чтобы не требовалось контролировать каждый шаг.

Карли медленно бредёт по дороге, в задумчивости кусая губы. Её по-прежнему беспокоит исчезнувшее сообщение, но после посещения кафе это ощущение в полной мере заменяет неприятное предчувствие касательно брата. Он и раньше никогда не вёл себя предсказуемо, предпочитая выкидывать такие трюки, что за некоторые родителям наверняка до самой старости будет стыдно, однако происходящее теперь бьёт все рекорды. Это не похоже ни на одну из его «шалостей», от которых волосы на голове не только мамы, но и сестры стремительно покрываются сединой. Это что-то куда более беспощадное и жёсткое, и Карли всей душой надеется, что ошибается в своих предположениях. Ник говорил, что он тот ещё говнюк, но никогда не станет доводить сестру до припадка. Тогда почему он пошёл в кафе и не рассказал ей об этом?

«Потому что ты не спрашивала», — раздаётся в ушах родной насмешливый голос.

Карли зажмуривается, прогоняя вспыхнувший перед глазами образ ехидно поджимающего губы брата. Он любит выворачивать любую ситуацию так, что виноватыми становятся все, кроме него. И этот случай тоже явно не станет исключением.

— Что же, чёрт возьми, творится? — вслух вздыхает Карли и останавливается.

Остывающий воздух медленно охлаждает разгорячённую голову, но ей этого мало. Хочется нырнуть в ванну с колотым льдом, чтобы озноб вытряхнул лишние бесполезные размышления. Карли хмыкает, подумав, что это вполне осуществимо, если задаться целью. Тем более что дом уже близко, там можно спрятаться от любых досаждающих мыслей.

Приободрившись, Карли делает шаг вперёд, но буквально сразу же замирает, услышав раздавшийся неподалёку от тропинки шум. Она настороженно смотрит в сторону густых зарослей, откуда, как ей кажется, доносится невнятный звук, и изо всех сил напрягает слух. Налетевший порыв ветра с тихим воем путается в ветках, бьётся там, шурша листьями, Карли слегка расслабляется, мысленно обозвав себя трусихой. Но когда она снова возобновляет движение, с нервной иронией сетуя на вспотевшие ладони, ноги буквально каменеют от страха — из тех же кустов внезапно слышится глухое низкое рычание. Холодея, Карли с трудом поворачивает голову и круглыми от ужаса глазами вглядывается в темноту. Рычание на миг обрывается, сменяясь тихим лязгом зубастых челюстей, затем раздаётся вновь, уже ближе и громче.

— Тише, мальчик, — долетает до Карли вместе с очередным вялым порывом ветра, — она своё получит.

Колени подгибаются, Карли почти падает. Тело начинает бить крупная дрожь, голос пропадает, так что даже закричать и позвать на помощь не получится.

Рычание захлёбывается, сменившись обиженным поскуливанием, кусты заметно дёргаются, словно за ними прячется кто-то большой и явно опасный.

Карли с трудом отрывает ногу от земли и делает шаг назад, затем ещё и ещё. Оцепенение постепенно спадает, и Карли почти поздравляет себя с маленькой победой, когда шелестящую тишину внезапно прорезает громкий мужской голос:

— Фас!

Сердце пропускает удар. Словно в замедленной съёмке, Карли видит, как кусты раздвигаются, открывая взгляду два хищных светящихся глаза, после чего картинка смазывается. Карли понимает, что бежит, только когда щёку обжигает встретившаяся на пути хлёсткая ветка. Лёгкие горят, ноги подгибаются и трясутся, но остановиться и перевести дух она не может. Карли панически боится замедлиться — кажется, будто в затылок дышит сама смерть, и стоит только дать слабину — она настигнет её, вонзит широкий нож между лопаток. Поэтому скорость — единственное, что может спасти и Карли выжимает из себя всё, задыхаясь от страха и нехватки кислорода.

Выпрыгнув за ворота парка, Карли едва не падает от усталости и пережитого ужаса. Помогает то, что она, окончательно обессилев, цепляется за попавшийся возле перекрёстка фонарный столб. В горле вертится раскалённая кочерга, низ живота сводит судорога, но Карли не в состоянии не то что бежать — она даже шевелится с трудом. Остаётся только зажмуриться и молиться, чтобы смерть была быстрой. Возможно, в этот момент на её спину прыгает разъярённая дикая псина, чтобы вцепиться длинными острыми зубами в хребет, но сейчас Карли готова сама ей отдаться, сил уже нет. Нет и всё.

Сердце гулко ухает в груди, разносясь гудением по всему телу, вспотевшие ладони скользят по поверхности столба, но пронизывающая каждую клеточку боль от укуса всё никак не появляется.

Ни через минуту, ни через ещё несколько.

Карли вытирает дрожащей рукой испарину со лба и, наконец, оборачивается. Позади никого нет: неисправный фонарь неровно мигает, урывками высвечивая пустую аллею, ворота тихо поскрипывают в такт порывам ветра. Тишина почти оглушает, хотя Карли готова поклясться, что в ушах до сих пор висит собачий рык, смешанный с издевательским хохотом.

Содрогнувшись, она выдыхает, стараясь успокоиться, после чего распрямляется и выпускает из рук столб, надеясь, что больше полагаться на его помощь не придётся. Поморщившись от коснувшейся вспотевшей кожи прохлады, Карли ведёт плечами, поудобнее перехватывает ремешок сумки и перебегает дорогу, радуясь, что до дома остаётся рукой подать.

Быстрым шагом преодолев путь до поворота, она останавливается на мгновение, борясь с собой, но затем всё-таки оглядывается. И опять ощущает, как тело наполняется слабостью. Свет неисправного фонаря дважды мигает, демонстрируя по-прежнему пустую аллею, а на третий раз выхватывает из тени два силуэта: худощавый мужской и мощный собачий. И хоть оба силуэта стоят неподвижно, у Карли всё равно пересыхает во рту. Не отдавая себе отчёта, она снова срывается на бег, стремясь как можно скорее очутиться дома.

***

Захлопнув дверь и поспешно щёлкнув замком, Карли замирает, гулко стучащее сердце эхом отдаётся в ушах. Страх до сих пор клокочет внутри, заставляя ёжиться и судорожно оглядываться, но когда вокруг оказываются родные стены, а в нос забивается привычный запах, пережитый ужас начинает бледнеть. В сознании, которое до сих пор глушила животная паника, одно за другим всплывают рациональные объяснения: все слуховые галлюцинации — это ветер, а зрительные — игра света и тени. Карли ведь впечатлительная особа, а за счёт ухудшившегося из-за стрессов зрения можно себе не только маньяка, но и Бугимена нафантазировать. Это такая смехотворная чушь, что нарочно не придумаешь.

Карли усмехается, в который раз за вечер обозвав себя трусихой, и, наконец, обращает внимание, что нигде в квартире не горит свет. Это значит, что Ник либо отсутствует, либо спит. Последнее кажется слишком неправдоподобным, учитывая время, но Карли всё равно первым делом отправляется в его комнату, чтобы проверить наверняка. Несмотря на аутотренинги, её всё равно немного потряхивает, присутствие кого-то родного поблизости поможет быстрее прийти в себя. И так как выбора как такового нет, ей нужен Ник, каким бы он ни был засранцем.

Постучав ради приличия, Карли распахивает дверь в комнату брата и щёлкает выключателем. Ударивший по глазам свет заставляет её сощурить заслезившиеся глаза. Моргнув несколько раз, она поворачивается к кровати в надежде увидеть там мирно сопящего Ника и обречённо стонет, потому что ворох из подушек, одеяла и покрывала представляет собой весьма прискорбное зрелище. Ник не утруждает себя наведением порядка даже в собственной спальне, не говоря уже об остальной квартире, так что Карли старается реже заходить к нему. «Чистота — залог здоровья» — это мама вдалбливала им обоим в головы с детства. Поэтому когда она видит комнату Ника, складывается ощущение, что её брат — безнадёжно больной инвалид.

Шумно протопав к кровати, Карли с раздражением сдёргивает комок из спальных принадлежностей и в изумлении отшатывается, потому что под ним внезапно обнаруживается кто-то. Вернее, под ним обнаруживаются сразу два человека. К счастью, пока спящих.

— Ник! — возмущённо выкрикивает Карли, вложив в голос сразу несколько вопросов, вроде «какого чёрта ты себе позволяешь?!» и «да когда же ты перестанешь, наконец, выводить меня из себя?!».

Ник, поморщившись, с трудом разлепляет глаза.

— Блин, — хрипло выдавливает он, — выруби свет.

Обнимающая его со спины девушка что-то согласно бурчит. Карли не может разглядеть её лица и очень этому радуется. Зато она прекрасно видит, что и она, и Ник без одежды. Настроение падает ниже самой худшей отметки.

— Через пять минут на кухне, — почти выплёвывает Карли. Сердито хлопнув ладонью по выключателю, она пулей вылетает из спальни брата.

Усевшись за стол, Карли обхватывает голову руками и рычит от усталости и злости. Недавняя паника после прогулки по парку трансформируется в тонкую нить недоумения — вроде той, когда перед сном видишь монстра в шкафу, а утром пребываешь в полной уверенности, что тебе показалось. Карли до краёв наполняется раздражением из-за поведения Ника, поэтому на глупые страхи не остаётся места, и, как ни прискорбно это признавать, именно такая реакция ей сейчас чертовски необходима. Но благодарить его она точно не собирается.

Ник заходит в кухню спустя минут пятнадцать. Судя по предшествующему его появлению хлопку двери, посторонней особы в квартире больше нет, что не может не радовать. Карли бросает на него сердитый взгляд и с мрачным удовольствием отмечает, что он всё-таки озаботился тем, чтобы натянуть клетчатые пижамные штаны. Видимо, её злость была слишком очевидной, чтобы игнорировать её и дальше.

— Ну, — Ник плюхается на стул напротив и от души зевает, прикрыв кулаком рот, — и где пожар?

У Карли пропадает дар речи.

— Вообще-то мы договорились, что ты не станешь приводить сюда своих… свои увлечения, — звенящим от гнева голосом говорит она.

— Увлечения? — Ник смеётся, в удивлении распахнув глаза. — Странно, я был уверен, что ты назовёшь Дейзи шлюхой. Хорошее воспитание творит чудеса.

— Вот именно, — цедит Карли. — Жаль, что ты им никогда не пользуешься.

Ник расслабленно поднимает руки, делая вид, что сдаётся.

— Спрячь жало, сестрёнка, лежачих не бьют.

Усмехается он при этом так самодовольно, что хочется кинуть в него чем-нибудь тяжёлым. Это становится последней каплей — у Карли окончательно сдают нервы. Она с рыком бьёт кулаком по столешнице и блестящими от подступающих слёз глазами смотрит на разом растерявшего игривое настроение брата.

— Да твою же мать, Ник! Сколько можно?! Сколько можно давить всё хорошее, что было между нами когда-то?!

Ник поджимает губы, внимательно следя за её действиями, но не шевелится. Видно, как напрягаются его плечи и шея, как на скулах проступают желваки. Он сейчас до чудовищного похож на готового к прыжку настороженного пса, и у Карли мороз по коже идёт от этой ассоциации. Приключение в парке всё ещё ворочается внутри, напоминая о себе тошнотой и слабостью.

— Ты ведёшь себя как сволочь, причём не только по отношению к окружающим! В первую очередь ты ранишь меня своими скотскими привычками! А это, знаешь ли, неприятно!

По рукам Ника проходит заметная взгляду дрожь. Карли видит, как он с силой вцепляется пальцами в седушку стула, однако почему-то не пытается оправдаться, отшутиться или сделать вид, будто он не при чём, как обычно. Вместо этого он молча сверлит Карли взглядом, словно ожидая чего-то. Даже, кажется, не моргает.

Карли вздыхает, поджав губы. Щёки обжигают первые слёзы, но она смахивает их, рассердившись на себя за слабость. Переживания истощают её, самообладание даёт сбой.

— Тебе нечего мне сказать?

Ник, наконец, размыкает губы и быстро облизывает их. Его голос скрипит как заржавевшая пружина, когда он произносит:

— Знал бы я ещё, что тебе действительно можно сказать, чтобы не обидеть.

Карли вскидывается.

— Ник… — Она осекается, давясь бессилием, и опускает голову. — Чёрт, это ведь бесполезно, да?

Надтреснуто засмеявшись, она снова стирает скопившиеся в уголках глаз слёзы.

Ник поднимается и, обогнув стол, становится рядом. Его руки касаются вздрагивающих плеч, но Карли сбрасывает их, опять ощутив прилив раздражения. Она тоже встаёт и вызывающе смотрит Нику в глаза.

— Ты ни во что не ставишь моё мнение, насмехаешься надо мной, сводишь на нет все усилия. Я прошу не позорить меня перед директором колледжа — и ты заигрываешь с его секретаршей; я прошу не водить в дом женщин — и ты тут же притаскиваешь кого-то, причём не скрываешься и не испытываешь угрызений совести! Да кто ты, чёрт тебя дери?! И куда ты дел моего брата?!

— Карли, — тихо зовёт Ник, но Карли отпихивает его. Терпению приходит конец. Его махровый эгоизм доводит до ручки, до белого каления, до точки невозврата. Карли чувствует, что не выдерживает и всё равно до жгучей тошноты нуждается в его присутствии. Это странный, несуразный парадокс, из-за которого хочется расхохотаться, но она слишком устала и слишком напугана. С неё достаточно.

Карли шагает в сторону, чтобы обойти Ника и отправиться в свою комнату, где можно будет всласть выплакаться. Однако тот неожиданно преграждает дорогу. Карли хмурится и делает шаг в другую сторону, но Ник и тут становится так, что ей не пройти.

— Отойди, — сдавленно просит она, ощущая себя на грани истерики.

Ник качает головой. Он хватает её за руку, дёргает на себя, Карли, протаранив лбом его грудь, изумлённо выдыхает. Нос щекочут родные тёплые запахи, и она, не выдержав, всхлипывает, чувствуя себя одинокой как никогда. Ник не понимает её, не поддерживает. Он спас её в Эмброузе, выдернув из пасти смерти, но с тех пор прошло полгода, за которые он умудрился отдалиться так, что Карли не может до него дотянуться, как ни старается. Это выбивает из колеи сильнее, чем что бы то ни было. Ник нужен ей как воздух, но он почему-то не хочет это принимать.

— Я больше не могу, — скулит Карли, пытаясь высвободиться из его пальцев. — Уйди, отстань от меня! У тебя есть Дейзи и целая армия других женщин, так почему бы тебе не сделать нам двоим одолжение и не начать доставать кого-нибудь из них?

Она тянется, чтобы закрыть покрасневшие глаза ладонью, спрятать слёзы, но Ник внезапно резко убирает её руку и наклоняется так, что губы обдаёт его дыханием, в котором причудливо смешиваются запахи табака и чужих духов. Карли испуганно моргает. Ей хочется спросить, какого чёрта он задумал, но слова растворяются, превращаясь в расплывчатые отголоски и мычание, когда последнее расстояние превращается в ничто, смешав воздух и мысли.

Жёсткая щетина больно царапает кожу, губы саднит от не самого нежного поцелуя, но удивление так велико, что Карли не обращает на это внимания. Она замирает, ощущая, как сердце медленно покрывается кровоточащими трещинами, и не шевелится до тех пор, пока Ник, выдохнув, не отстраняется. Он снова заглядывает в её глаза, надеясь, наверное, увидеть там хоть какой-то отклик на свои действия, а потом делает то, чего никогда себе раньше не позволял, — отводит взгляд.

Отпустив руку Карли, Ник делает шаг назад, разворачивается и спешно уходит, а спустя несколько мгновений повисшую тишину взрывает звучный хлопок входной двери. Это выводит Карли из сомнамбулического состояния, и она, наконец, делает глубокий вдох. В груди просыпается тянущая нудная боль, в ногах вновь появляется слабость. Карли прислоняется бедром к стулу, прижимает ладонь к горящим после поцелуя губам. Осознание душной волной накрывает голову, заставляя покачнуться. Ощупывая дрожащими ледяными пальцами кожу, Карли обессилено садится и, закрыв лицо руками, всё-таки плачет.

***

Карли открывает глаза, когда первый солнечный луч проскальзывает в комнату сквозь щель в шторах. Сев на кровати, она вяло почёсывает шею и поворачивается к будильнику, который показывает четыре утра. Самое время лечь обратно, завернуться плотнее в одеяло и продолжить прерванный сон, однако после нескольких часов бесплодных попыток насладиться им Карли думает, что продолжать вертеться на простыни бессмысленно. Поэтому она поднимается и, игнорируя дрожащие от недосыпа ноги, идёт умываться.

Путь в ванную лежит мимо спальни Ника, поэтому когда плотно прикрытая дверь оказывается перед глазами, Карли невольно замедляется, а потом и вовсе останавливается. Хочется вломиться в комнату, растолкать брата и устроить ему взбучку, но картинки произошедшего вспыхивают в памяти ослепительно ярким пятном и всколыхнувшаяся в желудке липкая тошнота заставляет её отказаться от этой идеи. Прикрыв глаза ладонью, Карли думает, что лучше повременить с душевными семейными разборками.

Смыв с себя бессонницу и усталость, Карли заходит на кухню и, плюхнувшись на стул, заваривает кофе, который по вкусу напоминает прокисшую наждачную бумагу. Обычно она добавляет сливки и сахар, но сейчас кажется, что если в кофе будет что-то постороннее, её вырвет.

Карли берёт в руки журнал и без особого интереса листает его, невидящим взглядом скользя по ярким картинкам. Наткнувшись на рекламу помады, она невольно облизывает губы и морщится, ощутив неприятное пощипывание. Трещинка. На нижней губе. В голове неудержимым вихрем проносится воспоминание о царапающейся щетине, запахе табака и шершавых губах, затем появляется образ Ника, который смотрит на неё испытующе и серьёзно. В его глазах столько вымученного ожидания, что в груди всё замирает.

Карли вздрагивает, едва не выронив кружку. Виски пронзает боль, на языке появляется кислый привкус.

Ник поцеловал её.

Не в щёку, не в лоб, не в макушку, а в губы.

Он не пытался протолкнуть язык ей в рот или сделать ещё что похуже, но у тело всё равно наполняется густым жаром от одних воспоминаний.

Чувствуя дыхание, ощущая взволнованно вибрирующее под ладонью сердце, она уже тогда поняла, что Ник вкладывает в этот поцелуй столько личного, что на щеках и сейчас расцветает румянец. Карли целовали мужчины, её целовал Уэйд, однако никто никогда не придавал простому касанию такие оттенки. Её будто окунули в живой огонь, оставивший так много ожогов, что она до сих пор удивляется, почему выжила.

Карли в смущении трясёт головой.

Ник — её брат, а значит, он наверняка не имел в виду ничего такого. Это, скорее всего, жест поддержки, ведь Карли накрыла истерика. Может, своего рода, шоковая терапия…

«Наивная трусиха», — издевательски шепчет внутренний голос.

Карли сердито хмурится.

А не проще ли пойти к Нику и спросить напрямую, вместо того чтобы мучиться предположениями? Да, лучше так и поступить, а то ещё пара часов — и Карли съест саму себя сомнениями.

Дверь в спальню Ника оказывается не заперта. Карли осторожно стучит и, не дождавшись ответа, заглядывает. Постель по-прежнему в непотребном виде, только теперь к покрывалу, одеялу и подушкам прибавляются ещё и пижамные штаны, в которых Ник вчера ходил по квартире.

— Ник? — зовёт Карли, переступив порог.

Ответом ей служит тишина. Карли закрывает за собой дверь и на цыпочках крадётся к кровати. Замерев в нерешительности возле вороха спальных принадлежностей, она несколько мгновений мнётся, а затем всё-таки сдёргивает одеяло. Под ним, вопреки ожиданиям, обнаруживается только смятая простынь. Карли разочарованно выдыхает и присаживается, пытаясь припомнить — возвращался ли Ник ночевать. Кажется, дверь так ни разу и не хлопнула, хотя погружённая в бессонное забвение Карли не сильно и прислушивалась. Выходит, его не было. Всю ночь. И до сих пор нет.

Повернувшись к подушке, на которой до сих пор виднеется примятый след от головы, Карли медленно моргает. Рот разрывает зевота, тело наполняет чудовищная усталость. Решив, что пять минут погоды не сделают, она скидывает тапочки, забирается в кровать и, подтянув колени к груди, со стоном накрывается одеялом. Устроенный бардак внезапно кажется не таким уж чудовищным, и Карли невольно улыбается, удивишись, насколько уютнее спать так.

Обняв подушку, Карли утыкается в неё носом и, вдохнув, ёжится от удовольствия. Ей с детства нравится запах Ника, он дарит ощущение защищённости. Но с тех пор, как им стукнуло по пятнадцать, Ник оброс критикой со стороны родителей и, вместо того чтобы попытаться всё исправить, с головой погряз в новом амплуа.

Улыбка сползает с губ Карли. Она хмурится, вспоминая о неприятностях, что Ник нажил на свою бедовую голову, и поворачивается, устраиваясь удобнее. Как ни прискорбно это признавать, но стоило им переступить порог детства и ощутить себя подростками, всё пошло наперекосяк.

А вчера наступил апогей…

Карли прикусывает губу, сильнее сжимается под одеялом, стараясь раствориться во временном ощущении умиротворения. Хочется верить, что всё так или иначе вернётся на круги своя, но с каждым днём оптимизм угасает, превращаясь в уверенность, что дальше будет только хуже. Ник когда-нибудь исчезнет из её жизни, забрав с собой то, что она так не хотела отпускать.

Сон наплывает медленно, почти лениво, растекаясь тяжестью на веках, так что моргать становится всё сложнее. Карли стискивает в пальцах пушистое одеяло, старается смотреть в окно, борясь с уносящей её дремотой, но бессонная ночь и переживания не оставляют сознанию ни малейшего шанса. Уже проваливаясь в сон, Карли замечает за окном силуэт: худощавый мужчина стоит по ту сторону стекла, прижав к нему ладони. У него узкие костлявые плечи и неожиданно большие кисти рук с длинными пальцами. Лица его Карли не видит, потому что его закрывает замусоленная кепка с широким козырьком, однако от растянутых в улыбке губ, между которыми виднеются пожелтевшие зубы, бросает в дрожь.

«Ты своё получишь, сука», — беззвучно шепчет мужчина.

А затем становится темно.