Я стала замечать, что у меня мало настоящих фотографий. Такими ты называл те, где человек сам светится улыбкой без причины — ведь обычно, делая фото, от того, кто на нём будет изображён, подразумевается улыбка. Сколько их вынужденных? Гораздо больше, чем случайных фото — во время прогулок или просто за каким-нибудь разговором, от услышанной шутки или комплимента.

Мои детские фотографии ничтожно малы с настоящей улыбкой. Помню, когда меня снимали, а я этого не хотела, то любила закрывать лицо рукой или просто отворачиваться, либо же хмурилась, чувствуя себя каким-то объектом достопримечательности.

А потом в моду вошли так называемые «селфи», про них ещё говорили: фото самого себя, где зачастую было видно только лицо.

Я предпочитала всегда снимать что-то вокруг: небо (ты посмеивался над моей коллекцией: предгрозовое, утреннее, вечернее, с облаками и без, радужное после дождя), деревья, парки, аллеи, но никогда не любила снимать себя. Ты говорил, что я просто не люблю себя и стесняюсь, и был чертовски прав в этом, как и в том, что «себе треба любить, тоді й інші — не всі, канєшно, але полюблять тебе».

А я не могу припомнить ни одного человека из нашего окружения, кто знал бы тебя и не любил.

Ты не любил фотографии — ты предпочитал делать видео. Говорил, что они куда более живые, что включая и просматривая в дальнейшем можно снова окунуться в ту атмосферу. И записывал ты абсолютно всё — какую-то незначительную ситуацию на перемене, или то, как мы шли после учебного дня до остановки. В последний год у тебя появилась привычка записывать прощания — мимолётное объятие или рукопожатие. Ты говорил, что потом из этого можно будет сделать неплохой любительский фильм, где люди, мелькающие в видео, окажутся в главных ролях, а ты предстанешь режиссёром.

Помню, как ты мне показывал видео со мной, и я тебя умоляла стереть или никому больше не показывать, потому что я получалась всегда некрасивая, несобранная и какая-то не… не такая, в общем. А ты был другого мнения, говорил, что именно из внезапных съёмок получаются настоящие воспоминания, что люди, не позируя и не пытаясь казаться лучше, сохраняются в кадре настоящими, живыми.

Сейчас я жалею о том, что не попросила тебя скинуть мне хотя бы несколько тех видео, что не ценила их. Там ведь был и твой голос, и твой смех, и твоя улыбка — всё то, что я больше никогда не услышу и не увижу «вживую».

Помню, как сдавали ЗНО по математике и попали с тобой в одну школу. После экзамена я вышла на улицу, а ты уже был там и ждал остальных. Ты спросил меня:

— Ну як?

А я ответила:

— Шансов ноль, — конечно же, я имела ввиду свой гуманитарий, который терпеть не мог точные науки.

Тебе легко давались все предметы, ты усмехнулся и ответил:

— Запомни: шансів не буде тільки на кладовищі.

Математику, как ни странно, я сдала хорошо, а ты едва не на «отлично». 175 баллов — это был превосходный результат в сравнении с моими 119, но даже на них я не рассчитывала. И мне хватило этого, чтобы поступить потом в университет, а ты решил остаться в колледже и получить вышку по нашей специальности вёрстки и корректуры.

У тебя были планы и ты был уверен, что шансы для воплощения тоже будут.

А я даже не приехала на твои похороны, потому что просто их не было. Ты не оказался на кладбище, но все твои шансы и мечты канули в лету, и ничего не осталось.

Ничего — от тебя, для меня — кроме мимолётных вещиц и целой дюжины воспоминаний.