— войцек, ты долбанутый, прости господи, — говорит он. — ты иди к мозгоправу проверься, у тебя какая-то ебучая биполярочка.

влад сидит на его столе, беспечно лыбится, жрет кислые лимонные леденцы из его запасов с неприятным, просто выбешивающим хрустом. разгрызает клыками, дробит на мелкие осколки, едва не расцарапывая губы. специально выводит из себя. издевается, зараза.

влад с расцарапанными губами — это, наверное, неплохо (красиво — нет, назад, отставить).

влад с расцарапанными губами помолчит. хотя бы.

а у яна, между прочим, нервы и какая-то особая страсть начальства к садизму над подчиненными, ему искренне хочется достать из кобуры старенький тт и ебануть себе в голову пару пуль. или вот владу хотя бы, он как раз рядом сидит так удачненько. переворошил все бумаги, как будто табор цыганский пробежался…

ян собирается с мыслями, ян вежливый добрый мальчик, он кормит бездомных котят остатками пирожков с мясом, пока этот войцек болтает что-то про каннибализм, он подсказывает бабусям дорогу до исаакиевского, пока влад орет, что бога нет. ян не будет стрелять, он вежливо улыбнется, отодвинет от загребущих рук, изукрашенных татуировками, свою коробочку с леденцами и уберет ее в ящик стола.

белый дракон с владовского запястья скалится на него. влад — тоже. заглядывает в глаза, щерится, как пес-волкодав, но как-то по-доброму.

— пошли домой.

ян достает ручку и что-то пишет в отчете. движение руки успокаивает, ручка привычно ложится между пальцев, поверх мозоли на среднем.

— я тебя убью. сгинь, демон.

— я тебя тоже. пошли домой.

ян не замечает, но пишет в отчете: как же меня это сука заебало. рвет бумажку чуть трясущимися руками, раздирает на мелкие клочки с отчаянным садизмом. он не помнит, когда ел последний раз, не помнит, когда спал, когда курил, когда хоть что-то чувствовал, кроме РАБОТЫ.

— где кара? — спрашивает он тоном «приебись к ней».

— где нас нет.

и так сразу не понятно, цитирует влад грибоедова или тот навязчивый рэпчик, который какой-то пацаненок в кпз врубил на полную громкость. зная этого типа, ожидать можно вообще что угодно.

— хочешь, я стихи почитаю?

ян молча мотает головой, что-то себе бормочет под нос. он хочет есть, спать, курить, хоть что-нибудь чувствовать, но на него смотрит темными глазами конец месяца, отчет и девушка с перерезанным горлом, которую сегодня ночью нашли в подворотне.

— будешь горланить есенина — выкину.

— любимая, — трагично возмущается влад, — меня вы не любили.

ян почти стукается головой об стол. об пол. обо что-нибудь.

— пошшел вон.

— неа.

и об это небрежное, снисходительное, все его протесты безнадежно разбиваются, потому что у яна нет сил сопротивляться. у него уже ничего нет.

— господи, иисус и христос, за что мне это, — с въедливым владовским цинизмом спрашивает он обсыпающийся потолок с крупными трещинами-червоточинами. — вы все там хотите, чтобы я взял пистолет и к виску приложил, да? так я…

— я не хочу. поэтому идем отсюда. куда-нибудь. на голодай к расстрелянным декабристам. я буду орать стихи, а ты слушать, ладно? пожалуйста.

ян впервые замечает, какие серьезные у влада глаза — и серые, как питерское небо.

— ладно, — сдается он, улыбается растерянно. — пожалуйста.

пожалуйста забери меня из этого ада