холодно

в питере холодно и жутко, небо рыдает несколько дней подряд, как безутешная мать, оплакивающая своих пропащих детей, небо полосует запрокинутое к нему лицо гневными пощечинами, заталкивает жалобный вой обратно в глотку, поит ледяной дождевой водой.

небо ненавидит своих потерянных детей.

в питере, в этом ебаном болоте, холодно, в камере еще холоднее. влад жмется в угол кпз, под боком — какой-то пьяный подросток. в ничто парниша, ни слова связать не может, совершенно нихуя. со странной брезгливостью влад думает: я, наверное, сейчас не лучше. у меня такие же болезненно-блестящие глаза с расширенными зрачками, лохматая башка, голос отвратительно-хрипатый. как будто в зеркало смотришься.

влад думает: зеркало — разбить, как и любое стекло. разбить, как он бил витрины магазинов. с диким полусчастливым криком, с острым чувством свободы и вседозволенности, которое обрывается, когда тебя пихают мордой в грязную стену и крутят руки.

за окном душная весенняя ночь, на улицах лужи, в лужах осколки, на осколках его кровь. не вся, конечно, но много, но руки еще жжет от мелких порезов, он увлеченно выбирает из-под кожи маленькую крошку стекла, забрызгивая каплями пол.

влад думает, что грязнее тут не станет.

влад, если честно, думает, что мертвым быть лучше. легче.

боже дай мне сил. пожалуйста, еще немного, мне бы только день этот проклятый пережить, не сорваться.

сломать, разбить, уничтожить что-нибудь. разнести витрину, за которой стоят манекены в дешевом шмотье, выдаваемом за что-то дизайнерское. надраться с карой вместе — так неет, кара нашла себе какую-то девчонку, к которой липнет двадцать четыре на семь, которой таскает букетики в шуршащих обертках, любовь у них, блядь. у влада только решетка перед глазами и грязная стена, а на противоположном конце лавки, наконец вырубившись, дремлет бухой в стельку пацан. романтика.

он со стоном облокачивается на стену, рычит сквозь зубы. без слов — просто как дикий зверь. у него нет уже сил, из года в год одно и то же, и вискарь не вштыривает — похоже, и правда пора переходить на водку и спиться…

поднимая голову, он видит яна и какого-то мелкого полицейского из новеньких. ян широким жестом распахивает дверь, шагает к нему, злой и взъерошенный, и влад вдруг каким-то образом оказывается на ногах — точнее, не совсем на ногах, ноги-то не держат.

— прости, гражданин начальник, я совсем в ничто, — слабо бормочет влад.

в питере холодно до дрожи. он утыкается носом яну в плечо, как слепой щенок; от яна пахнет горько — дешевым кофе и табаком. влад устало подставляется под задумчивые движения пальцев, приглаживающих ему мокрые, еще не высохшие после дождя волосы.

небо ненавидит потерянного влада, все ненавидят, только вот товарищ милиционер хоть как-то его спасает. или хотя бы пытается спасти.

— у агнешки годовщина, — шепчет он едва слышно, потому что как же, едрить твою налево, стыдно, что аж смотреть яну в глаза не хочется. пьянь подзаборная, идиот, позорище. хрипло и устало он вздыхает, не говорит больше ничего, закрывает глаза.

ударь меня, задуши, застрели. я больше так не могу — каждый год не могу.

он не ходил на кладбище, иначе рухнул бы прямо там, в размытую дождем грязь, рядом с надгробием из черного мрамора, с которого улыбается на фото его сестра. странная история. жила-была девочка, которую прирезали какие-то религиозные фанатики в качестве жертвы своему ебаному богу, который сейчас прячется от влада за серой ватой обложивших небо облаков.

мелкий парнишка носится рядом, орет что-то. товарищ лейтенант, не надо, товарищ лейтенант, ну проблемы же будут, ну нахера вам эти придурки, они никому не сдались же.

влад сначала не слышит, что ян отвечает. чувствует, как товарищ милиционер напряженно замирает.

— конкретно этот придурок еще пригодится, — вдруг получается разобрать отчетливо. — влад, алло, ты выключаешься, что ли?

ян настойчиво трясет его за плечо, пока влад безотрывно и слепо смотрит в пол, стоит сгорбившись. ян говорит кому-то: дим, метнись к огневу, пусть бумажки оформят, дело примнут, я компенсацию заплачу за эти стекла, да е-мое, никого же он не убил, правда?

от яна ощутимо разит живым теплом.