Мокрые светлые пряди падали на лоб, прилипали к вискам, подушка была влажной от пота. Рука вжимала голову в хлопковую ткань, и было жарко, просто невыносимо жарко. Все вокруг будто бы горело, несколько секунд — полнейший хаос, потеря сознания, пустота в мыслях, тотальный ахуй. По ощущениям — детский грипп с температурой сорок и горячечным бредом. По факту — Лёша сверху, Лёша внутри, полностью контролирует процесс. Сжимает ягодицы до боли, крепко хватает за волосы и просто пользуется. Так, как ему хочется.

Это заводило, просто пиздец. Хотелось отдаваться — в любом месте, в любое время, в любом состоянии. Кирилл представлял себе такого Лёшу всегда — во время охуенно сладких трипов, секса с другими, во время дрочки и даже во снах. Никаких табу, никаких запретов. Очередная нездоровая хуета — включаться в процесс, не тратя ни минуты на обсуждение деталей.

Так получилось в первый раз. И во второй. В третий, в десятый, в сороковой — они чувствовали друг друга, а слова — для здоровых отношений.

Шлепки казались оглушительно громкими и полностью заполняли пространство вокруг. Макаров держал Кира за талию, входя то резко и глубоко, то медленно, слишком медленно, пытая и издеваясь. Стоны вырывались сквозь зубы, кусающие подушку, и каждый тихий скулёж провоцировал больше резкости, грубости, сладкой боли на грани насилия.

Кирилла от этого вело. Не было раньше людей, которым было бы позволено что-то такое. Перед которыми Гречкин бы с готовностью раздвигал ноги, пихал подушку под живот или поясницу и хныкал, прося быстрее-жёстче-ты-сука-издеваешься. Вело от контроля, от властности, от уверенных рук и (только поначалу) совсем неуверенных движений.

Макаров прижался грудью к его спине, толкаясь ещё глубже. Горячие тела липли друг к другу, член уже ныл от боли, руки чесались прикоснуться, а нельзя. Он же…

— Хороший мальчик, — прошептал Лёша прямо на ухо, кусая мочку, и приподнялся, снова набирая темп.

В сексе роли будто бы менялись. Макаров позволял себе отпустить, наконец, поводок, отдаться ощущениям и низменным развлечениям. Поначалу это было всего лишь желанием мести, и только потом превратилось в искреннюю жажду этих стонов, этого тела. Потребность дышать в унисон. Зависимость и потеря равновесия.

Кир же искренне наслаждался. Ему нравилось, когда берут грубо, бесцеремонно, не советуясь и не обсуждая. Отбеливание вины пережило трансформацию в пробирающее до самых костей удовольствие. Каждый толчок прошибал от мозгов до кончиков пальцев на ногах. Гречкин кусал подушки, сжимал в кулаках одеяло, подавался навстречу и ловил ртом воздух, будто пытался надышаться перед смертью.

— Синий! Синий, бля, синий, — задыхаясь, истерично прошептал Кирилл, кусая губы и жмурясь. Рука в волосах исчезла меньше чем за секунду. Член выскользнул с влажным звуком, проехался по ягодице, и Лёша уже сидел у изголовья кровати, пытаясь заглянуть Гречкину в глаза. Стоп-слово — единственное, что, сука, было оговорено.

— Что случилось? Порядок?

Вместо ответа Кирилл подскочил с места и понёсся в ванну, не успевая даже закрыть за собой дверь. Характерный кашель. Рвота в прозрачную воду унитаза. Истеричные вздохи и хрип. Такое периодически случалось. Не очень часто, но время от времени — первый раз он вообще наблевал рядом с кроватью, но тогда дело было после марафона и всего лишь на следующий день после долгих отходов. Никто не удивился. После — стало происходить время от времени — то ли проблемы с желудком, то ли последствия длительного употребления. Организм не слишком хорошо реагировал на физические и эмоциональные перегрузки, а такой секс — то ещё развлечение.

Макаров прошлепал босыми ногами на кухню и подставил стакан под струю чистой воды из фильтра. Кирилл сидел на полу около унитаза. Глаза слезились, волосы — как будто окунули головой в унитаз, ключицы покрыты засосами и укусами. На талии несколько небольших синячков от пальцев. Член уже упал, острые коленки покраснели от сидения на холодном кафеле, но выглядел он все равно хорошо — такой дешёвый героиновый шик. И тупая улыбка на белых зубах.

— Порядок, — Гречкин показал «окей» пальцами и убрал волосы назад движением руки, — как же заебло! Только разошлись, бля, не каждый день так ебемся же.

— А юзать меньше надо было, — Лёша протянул в дрожащие руки стакан воды и оперся плечом на дверной косяк, смотря, как Кир жадно глотает холодную воду, — Может, и организм цел бы был.

— Да завали, — отмахнулся Кирилл, поднимаясь и сплевывая в раковину, — Ну кис!

Лёшик, кажется, смотрел с легким осуждением, но на самом деле волновался. Приятного в любом случае мало — и подранное горло, и потерянный ужин, и сорвавшийся охуенный секс. Имел полное право расстроиться.

— Пойдём валяться. Выдохнешь хоть, обрыган, — Макаров тихо рассмеялся и протянул руку. Ладонь в ладонь, холодные пальцы — в тёплую и все ещё слегка влажную от смазки руку.

Кирилл что-то недовольно проворчал и поднялся с пола, кинув на себя прощальный взгляд в зеркало. Ну, не так уж плохо. Даже модно — с покрасневшими белками, слёзной дорожкой на правой щеке и с синяками под глазами. Андерграунд. Тамблер-эстетика. Да любая подобная хуета.

А Лёша просто-напросто был человеком с сомнительным вкусом.

Особенно в людях.

И в машинах. В машинах — совсем пиздец.