– Хорошо, Чуя, давай ещё раз, – Дазай сидит, сгорбившись, на диване и смотрит на распластавшегося подле него Накахару, – как ты вчера умер?

– Отъебись, – юноша прикрывает глаза тыльной стороной ладони, не в силах выдержать на себе взгляд тёмных глаз, и слабо пинает детектива пяткой по бедру.

– Чуя? – отставать Осаму не намерен. Он не понимает, что могло произойти, когда буквально «час назад» Накахара ушёл в ванную комнату, намереваясь привести себя в порядок, а спустя минут пятнадцать Дазай уже очнулся в общажной квартире агентства на собственном футоне.

Хватило десяти минут, чтобы вновь оказаться в квартире напарника и лицезреть его измученное лицо.

– Я, – Чуя тянет, не желая признаваться, как сильно облажался, – поскользнулся.

– Поскользнулся? – с насмешкой переспрашивает детектив, изгибая правую бровь. Осаму уверен, что напарник не всё рассказал. – А дальше?

– Упал, – раздраженно, – вместе с феном… в ванну… с водой…

– Оу… – и правда глупая смерть, ничего не скажешь. – Почему я раньше не додумался до этого способа…

– Потому что это больно, – недовольно, вновь пиная пяткой чужое бедро. – И только попробуй что-нибудь сделать с собой теперь.

Осаму слабо улыбается. Аккуратно дотрагивается до ступней Чуи, нежно массируя, успокаивая и заверяя, что все попытки в прошлом. Тянется выше, вклинивается между ног рыжеволосого юноши и, не встретив сопротивления, подцепляет край футболки, оголяя низ живота. Склоняется, ласково целует край рванного шрама – очередной подарок от позапрошлого повтора. Хватается за резинку домашних шорт и приспускает их вместе с нижним бельём. Чуя послушно разводит ноги, сгибает правую в колене, позволяя рассмотреть проклятую метку, отчитывающую отведённые Накахаре дни.

– Четыре, – обреченный выдох. Осаму устало касается лбом чужого живота. Время неумолимо движется вперёд, безжалостно уничтожая любые попытки пережить каждый новый повтор. Бледные руки заботливо касаются темных волос, зарываются пальцами в непослушные кудри. Осаму расслабляется под нежными прикосновениями любимого человека, полностью укладываясь на его живот головой. Чуя, повозившись, шире раздвигает ноги и оплетает ими талию детектива, скрещивая лодыжки на пояснице шатена. Так гораздо удобнее. Не очень уютно, конечно, учитывая, что штаны с бельем на место так и не вернули, но не страшно. Можно потерпеть.

За прошедшие тринадцать дней с того момента, как обнаружили метку, они так и не продвинулись в поисках ответов на главный вопрос: как выжить в круговороте развернувшегося ада.

– Какой дальнейший план наших действий? – Чуя отстранённо смотрит в потолок, ненавязчиво массирует кожу головы Осаму.

– Тот же, что и раньше. Но, – детектив приподнимается, складывает свои ладони на животе юноши и опускается на них подбородком, – чутье подсказывает мне, что идти нам нужно вдвоем, – заглядывает в голубые глаза в надежде, что те обратят на него своё внимание. – Мы теряем много времени, когда пытаемся пересказать остальным текущую ситуацию. Да и… есть подозрение, что в доме Азимова ожидают нас вдвоём.

– Хочешь сказать, – переводит взгляд на Дазая, – очередная ловушка?

– Скорее всего, – кивок, – в любом случае, играть по их правилам мы не собираемся. Надо перехитрить и обернуть игру в свою пользу до того, как, – запинается, не в силах заставить себя произнести ненавистную фразу, – как твой счетчик обнулится.

– Азимов не смог, – звучит обреченно.

Осаму недовольно хмурится. Приподнимается, упираясь локтями в мягкую обивку дивана по обе стороны от тела Чуи, и подтягивает себя выше, полностью укладываясь на мафиози сверху.

– Во-первых, Азимов был один, – Накахара машинально напрягается, обхватывает дрожащими от тяжести руками широкие плечи. – Во-вторых, – детектив поочередно переставляет руки, одной опираясь в диван рядом с грудью юноши, второй мягко касается бледной щеки, – разве, – не позволяет отвести от себя взгляда, предотвращая жалкую попытку побега и склоняется ниже, – есть что-то, с чем нам с тобой не по силе справиться?

Острое колено упирается в чужой пах. Чуя жмурится от столь двусмысленной позы, краем сознания отмечая, что надо бы натянуть штаны обратно, да тяжелое тело детектива не сдвинуть с места.

– Мы не всесильны, – кряхтит. Какой же он, сука, тяжелый. – Проигрыши случались и у нас…

– Что за пессимизм я слышу, Чуя? – наигранное непонимание. – Где боевой настрой моего дорогого напарника? Где стремление надрать задницу своему врагу?

Вымученный смех слетает с губ с тихим стоном:

– Исчезает вместе с жизнью…

– Не говори так, – Чуя чувствует, как мелко вздрагивает чужая ладонь на его щеке, – я непременно спасу тебя и не позволю умереть. Поэтому …

– Если я выживу, – слабо улыбается уголком губ, накрывая ладонь Осаму своей, – пообещай ценить и свою жизнь.

– Я…

– Пообещай, Осаму, – с нажимом, – я буду бороться за себя только в этом случае, иначе…

– Обещаю, – без доли сомнений, – обещаю, что не покину тебя, какое бы препятствие не встретилось на нашем пути…

Ладонь плавно скользит с плеча на бинтованную шею, тянет на себя, сокращая расстояние.

– Верю, – шепот в самые губы, тонущий в нежном поцелуе.

Эти мгновения хочется продлить как можно дольше, но увы, маятник смертоносной способности не оставляет иного выбора, кроме как двигаться вперёд. Осаму уверен, у них ещё будет возможность, чтобы наверстать упущенное время на взаимную близость. Он нехотя отстраняется, поднимается с юноши и протягивает ему руку, помогая встать следом. Чуя садится, наспех натягивает штаны с бельем и шлепает босыми ногами в ванную комнату, ведь «растрепанным из дома не выйдет».

– Ну уж нет, – Дазай хвостиком следует за мафиози, – теперь без присмотра я тебя не оставлю!

Осаму сидит на краю ванны, пристально наблюдая за махинациями юноши, пока тот умывается и приводит в порядок свои спутанные волосы. Все движения медленные, вялые. Долго стоять на ногах тяжело, отчего Чуе приходиться всё время придерживаться рукой за раковину.

– Давай помогу, – Дазай выхватывает расчёску, неожиданно оказавшись за спиной. Перехватывает свободной рукой поперек живота и утягивает вслед за собой, присаживаясь обратно на край ванны, а Чую усаживает на свои колени.

– Я бы и сам смог, – тихо бурчит, но, вопреки словам, не пытается вырываться или противиться. Ему приятно, да и Осаму, кажется, в какой-то степени получает удовольствие от столь незамысловатой близости.

Уже в комнате, пока Чуя роется в шкафу, выискивая на полках нужную одежду, Осаму не может оторвать глаз от обнаженной спины юноши, украшенной блекло-красными узорами Порчи. Даже способность сейчас играет против своего носителя.

– Тебе стоит пока отказаться от Смутной печали, – вспоминая последнее пробуждение Арахабаки, произносит Дазая. – Малейшее проявление силы негативно влияет на твоё состояние в целом.

Чуя и сам понимает. А ещё до ужаса боится, что в итоге утянет Дазая вслед за собой. Лишь от одной мысли об этом дыхание перехватывает, сердце болезненно сжимается, а сознание поглощает очередная вспышка головной боли. Само существование для него теперь сродни аду на земле, но он не намерен сдаваться. Чуя всегда боролся до последнего, даже когда был совершенно один. А сейчас, когда его чувства к Осаму оказались взаимными, он и вовсе не согласен на поражение. Он пройдёт через все круги уготованного ему ада, выползет со дна самой прейсподнии, одолеет дьявола, если потребуется, но обязательно выживет.

– Знаешь, – юноша недовольно смотрит на Осаму. Глаз нервно дергается, рука пытается закрыть дверь, да только чужая ладонь крепко держится за косяк, не позволяя скрыться от пристального внимания, – здесь я и сам справиться могу.

– В прошлый раз ты говорил тоже самое, а в итоге?..

– Осаму, – нервы ни к черту. Мафиози стоически стискивает зубы, почти шепча, – в туалет я пойду один!

Дверь захлопывается перед самым носом детектива. Нет, так дело не пойдет. Осаму хитро щурится, приподнимает руку и извлекает из бинтовых повязок на запястье припрятанную отмычку. Зря Чуя думает, что сможет ускользнуть от своего приставучего напарника. Гаденько хихикая, Осаму мастерски колдует над дверью. Тихий щелчок, на лице расцветает победная ухмылка и, с предвкушением распахнув дверь, Дазай получает по лицу рулоном туалетной бумаги. Ибо нефиг нарушать личное пространство!

– Я предупреждал!

Но куда уж там…

В итоге Осаму сидит спиной к раскрытой настежь двери, пока Чуя, тихо матерясь, занимается своими делами в уборной.

***

Все рабочие телефоны разобраны по частям и оставлены дома. Им не нужны лишние свидетели, будь то друг или враг. Взяты личные, запасные, чьи номера известны лишь им двоим. Они не раз в прошлом прибегали к подобному средству связи друг с другом, и сейчас возвращение к старым привычкам кажется им наиболее выгодным.

– Сегодня за рулём буду я!

Чуя не согласен. Чуя долго и упорно спорит с Дазаем, что ни за что на свете не позволит убийце своей первой и горячо-любимой спортивной малышки сесть за руль своего нового автомобиля.

– Напоминаю, слизень, – карие глаза становятся темнее. Осаму перехватывает запястья напарника, несильно сжимая, прекращая продолжительный монолог ругани, – сейчас ты далеко не самый лучший водитель: заторможённая реакция, постоянные головные боли, лёгкая мишень для любого вида неприятностей. Попасть в аварию и закончить повтор раньше, чем мы доберемся до нужного места, для тебя раз плюнуть.

Сложно уступать в том, с чем так упорно стараешься бороться. Осаму прав, Чуя понимает, и всё равно испытывает жгучее раздражение и чуточку обиды. Всегда сильный, несокрушимый, стремящийся вперед, на передовую, сейчас вынужден позорно прятаться за спиной напарника, являясь самым слабым звеном их несокрушимого дуэта.

– Труп Азимова обнаружили в его загородном доме, – напоминает Осаму, когда они едут по трассе, воспроизводя в памяти заученную информацию, что каждый раз предоставлял агентству Куникида. – И я больше, чем уверен, что решающий удар заключительного повтора Буля нанес сам. Более того, – поворот руля, – перед убийством между преступником и жертвой состоялся разговор, в ходе которого Буля раскрыл всю сущность своей способности.

– Откуда ты?..

– Кровавая надпись рядом с трупом, – приподнимает руку, рисуя в воздухе пальцем оставленные на месте преступления иероглифы. – Если бы Азимов знал название способности ранее, он бы оставил упоминание об этом в блокноте.

– Название всё равно ничего нам не даёт, – бурчит Чуя. – Способность Були не была зарегистрирована информационным отделом, следовательно, в базе данных нет никаких упоминаний о ней. Ни сильных, ни слабых сторон. Ни способа противодействовать ей.

– Если база данных Министерства, Портовой Мафии и Детективного Агентства обделена данной информацией, это не значит, что её нет в ином месте.

– Ты о чем? – рыжая бровь вопросительно приподнимается.

– Да так, – неоднозначно пожимает плечами, – есть у меня одно предположение. Вот только одного не могу понять, – хмурится, – почему они решили избавиться от тебя. Нет, не так, – встряхивает головой, сам себя исправляя, – именно понимание его цели напрягает меня больше всего. Если я прав, то…

Руки сильнее сжимают руль, до побеления костяшек. Если самый главный страх Осаму сбудется, он никогда себе не простит.

– То?.. – Чуя пронзительно смотрит на парня, ожидая ответа, но Дазай молчит. – Осаму? – очередная попытка. Бледная ладонь касается напряженной забинтованной руки, и детектив будто просыпается. Вздрагивает, пару раз моргает и переводит на напарника рассеянный взгляд. Он не хочет признаваться в своих мыслях. Не сейчас. Всё ещё надеется, что ошибается. Нет, он совершенно точно ошибается. Никто не может знать о слабости. Никто. Даже сам Чуя.

– Мне не даёт покоя место предполагаемого убежища группы Були, – резко переводит тему, да так, что Накахара почти не замечает подвоха. Почти. Обязательно бы заметил, если бы не тёмные пятна перед глазами от периодических вспышек головной боли. – Храм Арахабаки. Место выбрано не случайно.

– Храм бесполезен. Название единственное, – трёт виски, жмурясь, – что связывает ту рухлядь с божеством разрушения.

– Древнее поверье гласит: если божество лишается храма и своих последователей, то оно погибает мучительной смертью от осознания своего никчёмного существования.

– Ты серьёзно веришь в эту муть? – усмехается, устало опускает руку и облокачивается головой на спинку сидения, прикрывая глаза. – Богов не существует. А если и существуют, то им глубоко плевать на нас и наше к ним отношение.

– Но ты ведь бог.

– Я не бог, – кривится, – а его сосуд.

– Умрёшь ты, – сглатывает подступивший к горлу ком. Как же он ненавидит это слово по отношению к Чуе, – умрёт и он. Иными словами, ты и есть своеобразный «храм» для Арахабаки.

– Знаешь, я… не раз задумывался прежде… С моей смертью, какова вероятность того, что Арахабаки последует в ад вместе со мной, а не получит полную свободу своим действиям, продолжив бесчинствовать в мире живых. Мы не можем знать наверняка, пока не увидим воочию и не убедимся на собственном опыте. Вот только, – горько смеётся, стискивая пальцами собственную штанину, – увы, мне не суждено узнать, ведь в любом из названных исходов моя душа перестанет принадлежать этому миру.

– Другим узнать ответ тоже не позволю, – резко, даже грубо, произносит Дазай. – В ближайшие десятки лет ты не умрёшь, а будучи дряхлым стариком, лет так в сто пятьдесят, уже не так важно будет, что станет с миром после нашего ухода.

– Сто пятьдесят? – смешок. – Не слабо загнул, – улыбается, – самоубийца со стажем.

– Я бы предпочел «целую вечность», – парирует, довольно скалясь в ответ, – да только возможности человеческого организма не одаривают столь щедро количеством жизненных лет.

– Вот только попробуй сдохнуть раньше озвученных ста пятидесяти, скумбрия!

– Только попробуй уйти вперёд меня, слизняк!

Машина останавливается, глохнет мотор. Осаму ловко отстегивает ремень безопасности и разворачивается в сторону Чуи, хватается ладонью за его сиденье и почти нависает сверху, задерживаясь в паре сантиметрах от бледного, осунувшегося лица.

– Готов жить до ста пятидесяти, и даже дольше, пока мой личный бог остается подле меня. Смекаешь, – обворожительная улыбка, от которой невозможно отвести взгляда, – к чему я?

– Идиот, – шёпот на грани слышимости. Испещренной алыми печатями ладонью касается чужой щеки, скользя вверх, зарывается кончиками пальцев в тёмные пряди, давит на затылок, сокращая расстояние, чтобы коснуться губами любимы губ.

– Нам пора, – шепчет Осаму, нехотя отстраняясь. Они на месте, медлить нельзя.

Не теряя больше времени, парни проникают в жилище Айзека Азимова. Небольшой двухэтажный дом. Ухоженный, с приятной обстановкой внутри, но веющий одиночеством. В этом доме убитый мужчина жил один. И зачем, спрашивается, одиночке столько комнат. Дорогая мебель, со вкусом расставленная, но редко используемая. Никаких лишний потертостей, никаких складок или пятен на диване и креслах в гостиной. Нетронутая посуда в столовой. Полупустой холодильник и шкафчики кухонного гарнитура.

Осаму и Чуя внимательно осматривают каждую комнату на первом этаже. Везде пусто.

– Труп нашли в его кабинете на втором этаже, – детектив кивком указывает в сторону лестницы. – Забрали тело сегодня утром, какие-то улики должны были остаться.

– Следы крови, например, – буднично бросает Накахара, разглядев на ступенях кровавые отпечатки от обуви. – Интересно, убийца недальновидно наследил, или судмедэксперты вляпались?

– Хороший вопрос, – Осаму приседает на корточки перед кровавым отпечатком, разглядывая слепок. – Точно не Буля, – выносит вердикт спустя пару минут, – отпечаток нечеткий, оставивший его мужчина худого телосложения, а Буля, как нам известно, является представителем пышнотелой фигуры. 

– Братья Гримм худые, – как бы невзначай упоминает Чуя и поднимается наверх.

Спохватившись, Осаму спешит за ним:

– Не уходи один, – придерживает юношу за руку, – чем дольше ты остаёшься живым, тем больше сможем узнать.

– Разделившись, могли бы узнать всё гораздо быстрее, – переплетает с Осаму пальцы, не пытаясь вырвать руку.

– Исключено, – стискивает сильнее, – только вместе.

Второй этаж составляют комната и кабинет. Причем комната настолько необжитая, что возникают сомнения, пользовался ли хозяин дома вообще этим местом. Вряд ли, предполагает Дазай, когда они с Чуей осматривают внутреннее убранство, такой трудоголик, как Азимов, живёт одной работой, ночуя если не в офисе, то в личном кабинете. Туда напарники и держат путь, покинув пустующую комнату, куда теперь не скоро ступит нога живого человека.

Первое, что бросается в глаза в кабинете убитого – большой экран телевизора, расположенного в центре комнаты на журнальном столике. Только потом взгляд падает на кровавую лужу возле рабочего стола.

– Осторожно, – Осаму не отходит от Чуи ни на шаг, стараясь прятать его от возможной опасности, – здесь могут быть ло-

Слышится щелчок. Экран телевизора загорается блеклым светом, мелкой рябью загружая оставленное на нём видео.

– …вушки…

– Что за херня? – Чуя настороженно выглядывает из-за плеча Осаму, готовый в любой момент рвануть вперед. Прятаться за спиной детектива и использовать его как щит мафиози не намерен.

– Послание.

И правда. Прогрузившись, на экране всплывает противная физиономия Пьера Були. Овальное лицо, густые тёмные брови, что совсем не гармонируют с сияющей залысиной. Зато отросшие на висках бакенбарды с лихвой компенсируют отсутствие волос на макушке.

– Спешу вас поздравить, несравненный двойной чёрный, – радостно начинает вещать мужчина с экрана, гаденько щуря круглые, словно крысиные, глазёнки. – Вы успешно подбираетесь к завершению нашей с вами маленькой игры. И сейчас, прожив внутри моей способности бесчисленное количество дней, вам наверняка не терпится узнать, отчего же я столь любезно решил обратить на вас своё внимание. Всё до безобразия просто, – смеётся, – ты ведь и сам уже догадался обо всём, я прав, Дазай? – выдерживает паузу. – Конечно прав, – самодовольно тянет мужчина, – такой гений, как ты, не может упустить главную деталь моего плана. То, что изначально казалось моей целью, лишь приманка, чтобы в конечном итоге уничтожить более серьезную угрозу: беспощадного портового пса, – Осаму стискивает зубы, сильнее сжимает в руке ладонь Накахары и мысленно расправляется с Булей самым изощренным способом, какой только можно придумать. А Пьер, меж тем, продолжает. – Ты ломаешься каждый раз, как умирает он. И скоро этот ад убьёт не только твоего драгоценного напарника, но и тебя самого. Так предсказал сам дьявол…

Осаму трясёт, в темных глазах полыхает неконтролируемая ярость на человека, посмевшего использовать против него самый главный страх. Страх стать причиной гибели напарника…

– Он не скоро придёт в себя, Дазай, – тактично замечает Мори, сверяя записи в медицинской карте Чуи с показателями на подключенных к бессознательному подростку приборов, – не стоит сидеть здесь и ждать. Тебе и самому не мешало бы отоспаться и привести себя в порядок.

Дазай молчит. Лишь отрицательно качает головой на слова босса и упрямо сидит возле постели полуживого напарника, который чудом продолжает дышать. Правда и тут в помощь идёт кислородная маска. Снимешь – сразу же умрёт. После Порчи требуется время, чтобы поврежденные внутренние органы смогли полностью восстановиться.

– Прости, – хрипло шепчет подросток после ухода босса и врачей, – я опоздал, – аккуратно берёт в руки чужую ладонь, склоняет голову, утыкаясь лицом в израненное запястье. – опоздал, – голос срывается, щеки впервые обжигает солёной влагой. Остановить поток бессвязной речи ему не под силу. Он так и засыпает, спрятав лицо в чужих руках, измотанный тяжелым днём, смертельно-опасным заданием и беспокойством за рыжее недоразумение, что посмело прикрыть Осаму собой. 

Три дня проходят, как в бреду. Осаму днями и ночами дежурит у постели Накахары, а тот и не думает открывать глаза. Словно спит, а на деле – глубокая кома, вызванная многочисленными повреждениями.

– Дурак ты, слизень, –  Осаму сидит на краю постели, отпихнув ногой неудобный стул подальше, – зачем было прикрывать того, кто всё равно ищет смерти, – касается ладонью бледной щеки, нежно оглаживая прохладную кожу, – забрал у меня такую возможность, – аккуратно скользит выше, убирает пряди рыжих волос, открывая лоб, – слышишь, Чуя? – склоняется, пытается заглянуть в закрытые глаза, гипнотизируя, но те по-прежнему закрыты. Дазай и сам закрывает глаза, невесомо касается лбом чужого лба и шепчет одними губами. – На твоём месте сейчас должен быть я…

Ответом служит размеренный писк кардиомонитора, с плавной линией жизни, принадлежащей Чуе.

Минует первая неделя. Улучшений нет. Осаму окончательно прописался в больничной палате, игнорируя всё остальное.

– Чуя, если ты сейчас же не очнёшься, я сброшу твой байк с обрыва!

На умиротворённом лице не дрогнул ни один мускул.

– А ещё сожгу твою шляпу!

Тишина.

– Перекрашу твои волосы в зелёный, – на грани отчаянья. Он боится, что Чуя больше никогда не очнётся.

– Регенерация Арахабаки восстановила почти все внутренние повреждения, – задумчиво произносит Мори спустя месяц, рассматривая результаты последних анализов, – странно, что он всё ещё не приходит в себя. Если только, – Осаму поднимает потухший взгляд на босса, – его сознание блокируется барьером собственной способности. Состояние анабиоза, в котором он находился до того, как его нашел Рандо.

– И как его оттуда вытащить?

Мори пожимает плечами:

– Займусь изучением исследований по делу Арахабаки, – направляется к выходу из кабинета, размахивая в воздухе медицинской книжкой, – терять столь ценный экземпляр я не собираюсь, так что по мере своих сил постараюсь вернуть его к жизни.

– Эй, Чуя, – Осаму лежит рядом, свернувшись калачиком в ногах, и кончиками пальцев повторяет узоры голубоватых переплетений вен на тонких запястьях. Он не надеется, что напарник услышит его, просто молчать уже нет сил. – Если когда-нибудь твоя жизнь оборвётся по моей вине, я тот же час последую за тобой, напоследок уничтожив всех, кто будет к этому причастен.

В ту ночь Дазай так и не заметил, как слабо дрогнули веки напарника. Чуя слышал каждое слово, но предпочел сохранить это в секрете, «очнувшись» лишь к утру, тайно наслаждаясь мнимой близостью дорогого сердцу человека.

Воспоминания давно прошедших дней проносятся перед глазами, как старая лента из кинофильма. Полтора месяца, проведённые возле постели напарника, прочно въелись в память, и ещё долго преследовали Осаму в кошмарах, вплоть до смерти Одасаку. Тогда казалось, что нет ничего страшнее, чем ожидание пробуждения Накахары. Но нет. Сейчас гораздо труднее даётся каждый новый день, словно горло сдавливают фантомные ладони, перекрывая доступ необходимого для жизни кислорода. Повезет освободиться или нет? Какой исход примет эта дьявольская игра?

Дьявольская… Что там этот тип говорил про дьявола?..

Подумать о новой зацепке детектив не успевает. Не проходит и минуты, как звучит новый щелчок. Сориентировавшись, Осаму хватает растерявшегося напарника на руки и бежит к окну, в последний момент выпрыгивая наружу. Оглушающий взрыв разносит дом, ударной волной отбрасывая летящих на землю парней дальше от эпицентра.

Хруст костей – приземление не из удачных. Закрывая собой Чую, Осаму забыл сгруппироваться сам, за что и поплатился. Нога пульсирует острой болью, которую так сильно ненавидит детектив. Убедившись в целостности напарника, парень выпускает его из объятий и переворачивается на бок, упираясь лбом в землю и стискивая зубы. Сдерживается от крика, бьёт кулаком о землю, постепенно привыкая к болезненной пульсации.

Вдох. Выдох.

Чуя сидит рядом, растирая виски, и старается сообразить, что вообще произошло. В ушах звенит, голова кружится, перед глазами пляшут чёрные пятна – полная дезориентация в пространстве. Болезненный стон напарника отрезвляет не сразу. Но как только способность мыслить возвращается, Накахара ползком бросается к свернувшемуся от боли Дазаю.

– Не стоит переживать, слизень, – отшучивается Осаму, пытаясь принять сидячее положение, что, без помощи Чуи, выходит весьма затруднительно. – Небольшой ушиб, скоро само пройдёт.

– Небольшой ушиб? Издеваешься? – юноша держит напарника за плечи, не позволяя завалиться на землю. Собственное тело трясет от слабости и частичного оглушения, не говоря уже о крайне херовом положении дел в целом. – Да твоя нога вывернута в другую сторону!

– Пф… всего-то, – смеяться тяжело, когда всё тело рвёт на части от боли, – кричишь так, – наиграно фыркает детектив, – будто мне ногу вовсе оторвало.

– Не шути так, дурень, – утыкается носом в изгиб забинтованной шеи, прикрывая глаза. Они ещё живы, день продолжается, несмотря на то, что за спинами полыхает алым пламенем дом прежней жертвы Бесконечной ночи.

Живы…

Вот только надолго ли?..

– Они уже здесь, – Осаму несильно хлопает юношу по плечу.

Чуя кивает, но не спешит отстраняться. Прислушивается к внешним звукам, мысленно считая количество врагов по шелесту под чужими ногами. Двое. Неужто сами братья Гримм высунулись из своего логова?

– Чуя? – Дазай заведомо блокирует Смутную печаль. – Помнишь? Нельзя применять способность.

– Не переживай, – отстраняется, слабо улыбаясь, – я помню об обещании.

Помнить и сдержать – не одно и тоже. Осаму не произносит мысли вслух, просто не выпускает из рук своего напарника, ни на секунду не прерывая телесный контакт. Верит, но перестраховывается, потому что сам легко может схитрить и пойти в обход своим же словам.

А враг, тем временем, останавливается против израненных парней. Двое мужчин. Высоких, темноволосых, в чёрных фраках и цилиндрах.

– Это и есть знаменитый дуэт непобедимых напарников, – язвительно усмехается один из них, высокомерно оглядывая разбитых противников. – Смех, да и только.

– Просто нам повезло встретить их сейчас, а не в момент полной боеспособности, – второй мужчина выглядит куда более спокойнее своего брата. Сдержаннее, правильнее, взрослее. – Будь они в своём первоначальном состоянии, мы бы и минуты рядом с ними не продержались.

– Ты слишком переоцениваешь их.

– Отнюдь, – качает головой, – прекрасно осознаю возможности каждого из нас. И поверь, в честном бою нам не видать победы.

– Вильгельм и Якоб Гримм, я полагаю? – в отличии от того же Чуи, насмешки в свою сторону Осаму терпит спокойно. До поры до времени. Просто, когда придёт время и роли в игре Були поменяются, он с лихвой оторвётся на всех, кто посмел почувствовать превосходство, будучи уверенными в безоговорочной победе. А зря. На себя Дазаю плевать давно, ошибкой Були было втягивать в «игру» Чую, и этого он простить уже не сможет. – Надо же, жалкие крысы решили в кой-то веки показать свой поганый лик, выйдя на свет божий. Как благородно с их стороны.

– Побитой псине, – шаг вперед, – слова не давали, – резкий пинок по вывернутой ноге детектива, и оглушающий крик боли разносится на всю округу. Осаму машинально хватается за ногу, чувствуя под штаниной выпирающий осколок собственной кости.

То, как быстро окрашивается алым край светлой штанины замечает и Чуя.

Вот же сволочь!

Накахара не может сдержать свой гнев.

– Сука, – медленно, качаясь из стороны в сторону, мафиози поднимается на ноги, выскальзывая из зоны действия аннулирующий способности. – Убью.

– Чуя, нет!

Красный свет окутывает тело мафиози, подчиняя его власти саму гравитацию. Плевать на собственную жизнь, они уже проиграли и этот повтор им не пережить, а мучить Осаму дальше он не позволит.

Дазай тянется к ноге напарника в попытке коснуться хотя бы голени, но тот в последний момент уворачивается. Детектив, промахнувшись, судорожно сжимает пальцами рыхлую землю: Порча снова забирает у него Чую.

– У нас в запасе ещё есть время, – до слуха, сквозь завывающий ветер, долетает тихий голос, – я верю, что ты найдешь выход, Осаму, ведь мы пообещали… пообещали дожить до ста пятидесяти лет…

По мере того, как сознание проваливается в привычную пустоту, в голове детектива рождается очередной план. Чуя больше не умрёт. Осаму обязательно проверит свою теорию. Раз «так предсказал сам дьявол», то Неполноценный человек с самого начала был частью плана, а значит…

Осаму открывает глаза, подрывается на футоне и с предвкушением смотрит на содрогающиеся в ожидании руки:

– У меня есть шанс спасти Чую…