Марьяна, сидя на кушетке, пытается остановить внутреннюю панику, тревогу, что едким цветком разрастается где-то в середине груди и грозит заполонить собой всё, без остатка. Дышать приходится заставлять себя самой, унимать тремор в руках — сцеплением их вокруг коленок, вот только мелкая дрожь бьет её уже всю, и остановить ту как ни крути не получится.

Только переждать.

Но ждать, ей Богу, придётся долго.

Потому что увиденное до сих пор не отпускает, кажется до ужаса фантастичным и чем-то совершенно неправильным. Предполагалось, что хуже перенëсшего на необитаемый остров ПАЗа и двух адских лет выживания уже было не придумать, однако вселенная в который раз решила посмеяться ей прямо в лицо. С издевательскими словами: «Это другой мир, детка! Живи теперь с этим и радуйся!».

Вот только жить уже не хотелось. Всё рухнуло в тот миг, когда пришло осознание, что горящих птиц-переростков, аномально высоких людей, живых недофурри и чего-то, что напоминало собой смесь человека и рыбы, в нормальном мире, на той Земле, где она жила до этого, просто не существует.

Она хлопнулась в обморок, зарёванная и измазанная в грязи, посреди скопления неизвестных ей недолюдей, что говорили на непонятном, своём собственном языке и косо на неё смотрели. Последнее, что Марьяна помнит, это как прошибло левую руку нестерпимой болью: её, кажется, попытался схватить мужик, что до этого рассекал пространство в лесу в виде горящей полуптицы.

А дальше — темнота. Которая, впрочем, не продлилась долго.

Её разбудила строго вида женщина, без объяснений всучив в руки буквально силком чашку с каким-то мутным настоем и сделав резкий невидимый жест «до дна». Марьяна сама не поняла тогда, как со страху и спросонья, поначалу кивнула, а затем залпом выпила под чужим присмотром что-то, напоминающее собой вкусом зелёный чай, под конец подавившись.

Женщина без лишних слов удалилась, пока Марьяна пыталась тщетно откашляться, напоследок мазнув по ней внимательным взглядом — только и было слышно как за очевидно запертой с того момента дверью утихал удаляющийся цокот каблуков.

— Пиздец, — выдыхает Марьяна забившись в угол на скрипучей кушетке. — Боже, за что это мне? — глухо вопрошает она, и у неё противно булькает голос. Но слëзы так и не начинают течь. Выплакала.

Она глубоко судорожно вдыхает, запрокидывая голову назад, и упирается макушкой в деревянную стенку. Зажмуривает глаза.

«Пираты», — отзывается глухо в мозгу через пару минут попыток в концентрацию.

Она на борту у пиратов.

Марьяна истерично хмыкает.

На борту у пиратов-монстров. Прямо в лапах людей, которые вооружены чуть ли не до зубов. Лично ей замеченные сабли, мечи, топоры и пистолеты в обоймах в памяти блестели на знойном пекле и заставляли трястись поджилки. Да и не то чтобы от вида недомутантов у неё была уверенная походка... Ни капельки, вот совсем нет.

А она надеялась на помощь.

Дура. Вот кто она, и не больше.

Открыв глаза, Марьяна утыкается пустым взглядом в низкий потолок. Тот кардинально отличается от крыши Томаса, открытого неба и каменного пласта над головой. Светлый, деревянный, чистый. Самое то для медотсека, в котором её сейчас заперли. Кстати о нём. Аверина отлепляет голову от стенки и оглядывает его ещё раз.

Комната пять на пять, заставленная на вид фанерными шкафчиками, широким столом, тумбой рядом с её кушеткой, незашторенным пологом и ещё одним столом, на этот раз жестяным, но поменьше. Это не считая того, что всё вышеперечисленное было заставлено кучей разноцветных тюбиков, баночек, флакончиков и коробок. Только цветок, чем-то напоминающий фикус, ютился рядом с иллюминатором, которых в кабинете (наверное, это был он) имелось целых два. Из них лился яркий дневной свет, в чьих лучах блестела клубящаяся в воздухе пыль, которая вопреки общей стерильности всё же присутствовала.

Всё-таки в той бурде определённо было подмешано успокоительное, — отрешëнно думает Аверина, в упор разглядывая свои ладони.

Те не тряслись. Даже не подрагивали.

Чудеса.

— Дядь. А Рен-ТВ всё же оказались правы. Другие миры существуют — факт.

Марьяна даже умудряется смеяться. Вот только смех выходит полу истеричным и каким-то, ну, совсем не весёлым.

***

Марко обессиленно трет переносицу двумя пальцами, не смотря исподтишка на зашуганную девчонку, вжавшуюся в угол стенки. Та с момента его появления здесь не сводила напряжённого взгляда, боялась лишний раз вдохнуть и не понимала ни слова того, что Марко ей говорил.

Даже безобидная попытка узнать о её самочувствии потерпела оглушительный крах и понесла за собой лишь длительное молчание. Что тут говорить о более насущных вопросах: как она оказалась на необитаемом острове посреди Нового мира, чем она там занималась, кто она и откуда родом. На каждое новое слово Феникса девчонка реагировала болезненно, будто всемирный язык являлся для неё чем-либо запретным. Марко и смог спустя пару минут вкрадчивых повторяющихся вопросов лишь выдавить из неё связку непонятных звуков, что невозможно резали его привычных слух. «Yaneponimayu» — он даже умудрился их запомнить.

Не то что бы незнание всемирного было чем-то настолько редким в их мире, но обычно подобное встречалось лишь на островах с сохранившими своё наречие старыми племенами или в изолированных от внешнего мира мелких странах, которых, по официальным данным, всего и насчитывалось от силы десяток, максимум, два. Здесь было бы и понятно и наличие автомобиля, и подобная реакция на пиратов, особенно на их команду, но отсутствие базового уровня языка — та ещё загадка и загвоздка.

— Ладно, попробуем по-другому, — в итоге выдыхает Марко, отнимая от лица ладонь. От резкого звука голоса после продолжительной тишины девчонка умудряется вздрогнуть. — Я — Марко, — он медленно указывает рукой на себя, рассчитывая на чужое желание сотрудничать и общую сообразительность. Потому что на одичавшую сидящая напротив него не походила.

Та спустя долгие секунды сомнения откликается глухим, осипшим голосом:

—Maryana.

Чужое имя в напряжении повисает в воздухе, и Марко даже не уверен, что сможет правильно его произнести.

А после понимания того, что он не в силах вот так с ходу бессловно оформить интересующие его вопросы, Феникс осознаёт, что последующий диалог выдастся долгим, выматывающим и непродуктивным.

Новоявленная Маряна тем временем смотрит на него так, будто бы тоже размышляет об этом.

«За что мне это?»

Пират уже готовится к вынужденной пантомиме и немому концерту.

Девчонка же продолжает на него хмуро поглядывать, пережëвываяя губу и заламывая пальцы.

***

Про найденную в лесу старпомом девушку на борту не слышал разве что глухой, однако мало кто из команды был по-настоящему заинтересован или удивлён сложившимся обстоятельством.

Ей Богу, за годы плаванья под началом одного из сильнейших людей в мире немногое со временем способно по-настоящему удивить. Именно поэтому большинство пиратов окромя лёгкого любопытства по отношению к неговорящей на общем языке не испытывали. Хотя среди кучки зелёных юнцов даже ходил мелкий слух про то, что та могла владеть даже наречием утерянного столетия. Но в свою очередь более скептично настроенные товарищи любили тех безвозмездно спускать с небес на землю.

— Так что там с девчонкой, Марко? Удалось что-нибудь выяснить? — рядом с Изо на свободное место присаживается Фелиция с тарелкой ещё горячего гарнира с рисом.

Одна из главных медсестёр на Моби Дике кивком приветствует всех остальных и только после приподнимает в небрежном удивлении бровь:

— Что с ним?

— Бессонная, пропитая ночь и три часа изматывающего диалога с нулевыми результатами, — словно рапорт зачитывает Изо, потянувшись за рядом стоящей солонкой. — Марко лучше не трогать, он отсыпается.

— В столовой?

— Пока не видит Татч, — кивает комдив под глухой смешок Висты.

— Очень смешно, — наконец голос подаёт старпом. Он коротко зевает в кулак и устало откидывается на спинку стула. У Марко помятый вид, взъерошенные волосы и выразительный взгляд. — Я лишь прикрыл глаза.

— Запущенный случай. Всё настолько плохо?

— Как знать. Либо Марко нашел иноморца, либо спятившую на необитаемом острове дикарку.

— Иноморца? — недоверчиво Фелиция оглядывается на Изо. — Я думала, что они выдумки.

Тем временем Виста разводит руками:

— Мы тоже.

А со стороны Марко раздаётся усталый и шумный вздох.

— Однако, при виде карты и кое-как переведённого вопроса «откуда ты?» она чуть ли не впала в очередную истерику. А от её «Rosiya» толку не прибавилось. Если она и вправду не отсюда, то это вполне объясняет её незнание языка, через чур слабую волю и реакцию на происходящее.

— «Морские любимцы и короли королей» — так что-ли выходит? А мне казалось, что новый мир меня давно перестал удивлять... — несколько потерянно произносит Фелиция, устремляя свой взгляд в невидимую точку в воздухе. Теперь она понимает почему за комдивским столом в этот раз было напорядок тише обычного — услышанное требовалось, как минимум переварить, как максимум, хотя бы проанализировать.

— Возможно, — Марко окончательно приходит в себя. — Хотя больше мы узнаем только утром. Созвонимся с Фоссой — у него в подчинении был фруктовик-переводчик.

На том и порешили.

***

Марьяне снятся люди-дымки и люди-воспоминания. Её семья: мама, папа и сестра Таня, лучший друг и любимый дядя. Обычно они появляются в них мимолётом: улыбками, привычными жестами и голосами. И не знаешь, что больнее: наблюдать за ними вблизи, говорить с ними, как то было когда-то, или по просыпанию судорожно собирать урывками эфемерные частицы тёплого, родного и отныне ненастоящего.

Порой ей казалось, что лучше бы такие сны и вовсе прекратились.

Вот как сейчас.

Марьяна угрюмо проводит тыльной стороной ладони по глазам, растирая сухую хожу. Она проснулась от маминого будто наяву «вставай, не то — опоздаешь» и по началу даже не поняла, почему под подушкой не лежит телефон, а мама на невнятное обещание «ещё пять минут» продолжает молчать.

Однако реальность по мозгам ударила точно и быстро — не будет никакой больше мамы, школы, которую она даже не успела толком закончить и надежды на возвращение домой. Вместо них — новый средневековый мир с монстрами, практически полностью затопленная планета и непонятный местный язык.

«Владимиру ещё повезло».

А ей — нет.

Марьяна отстранённо думает, что она бы на самом деле была не против, если прямо сейчас на неё провалился деревянный потолок. По крайней мере, это была бы мгновенная смерть, потому что снова видеться с кем-то похожим на того Марко ей не хочется. Но видимо придётся — ведь просто так её не оставят. Не тогда, когда с ней проговорили уйму времени, узнав только её имя, возраст, молча понаблюдали за приступом внезапно накрывшей паники и под конец вырубили от греха подальше чем-то, от чего чуть не лопнуло сердце.

«Монстры какие-то...»

Под через чур свободной сорочкой с чужого плеча Марьяна нащупывает резной миниатюрный крестик и слегка сжимает его.

Она никогда не была особо верующей, в церковь ходила в последний раз лет в четырнадцать и Пасху любила больше как ежегодную традицию, однако последний год она только и делает, что слёзно просит помощи, сцепив руки вместе, потому что не знает ни одной молитвы.

На помощь в самом деле Марьяна не надеется, но подобное — успокаивает. Мысли перестают беспрерывно и хаотично метаться, что дает несколько раз вздохнуть полной грудью.

Следующие пару часов она проводит, смотря в потолок кабинета, замечая как со временем все светлее становится в комнате. Даже встает с койки и подходит к иллюминатору, за стеклом которого красное солнце выглядывает из-за морской полоски горизонта. Для Марьяны подобное зрелище не ново, однако то здорово отвлекает от настойчивого чувства зарождающегося голода.

Двухдневная голодовка постепенно начинает давать знать о себе. И к сожалению, надежды на то, что её покормят — нет. Пираты есть пираты. Марьяна вообще удивлена тому, что её до сих пор не прикончили, не ограбили и не заперли где-нибудь в трюме.

***

Однако через ещё пару часов к ней заглядывает вчерашняя женщина с тарелкой и кружкой в руках. Только сейчас Марьяна замечает во что та была одета: в медицинский халатик и невысокие сапожки в розовый леопардовый принт. Наряд был до безумия странный и как-то неправильно сочетался с чужим безэмоциональным лицом и тяжёлым взглядом.

И когда Марьяна вдруг с ним сталкивается, то спешит отвести в сторону перепуганные глаза. Нашла же кого и где разглядывать.

Между тем медсестра ставит на табуретку поднос с едой, после чего подходит к каким-то шкафчикам. И через несколько секунд на койку Марьяны падает ровной стопочкой её же одежда. От удивления её взгляд тут же взметается на незнакомку, но та, ничего не дожидаясь, сразу покидает комнату. Вновь непродолжительный цокот каблуков и уже привычная тишина взаперти.

Со смешанными эмоциями Марьяна нерешительно берет в руки свою старую футболку, изрядно выцветшую, потрепанную дикими условиями выживания, но до сих пор выполнявшую свою функцию. И чистую. Не прополосканную второпях на мелководье, а наверняка застиранную с мылом — Марьяна, поднеся футболку к лицу, даже слышит от неё еле заметный травяной аромат.

Казалось бы мелочь, но глаза тем временем предательски намокают.

К тому же вспоминается и тарелка горячего стоящая на стуле. Пахнет от той — не передать словами как — отчего Марьяна раздумывает недолго, голодный желудок всё решает за неё сам. Жидкий овощной суп с парой мелких кусочков мяса какой-то птицы исчезает за считанные секунды. Вот полная тарелка бульона, а следом — пустота в ней и лёгкая приятная сытость осевшая на дне живота.

— Боги...

Марьяна не замечает того момента, когда по щекам крупным бисером начинает скатываться вода.

Она прерывисто вздыхает, закидывая голову наверх, пытается прекратить вольность собственного организма, но ничего не получается. Слëзы всё продолжают очертивать ровные дорожки на коже. Мозг всё не мог решить как ему относиться к тому, что, казалось бы, проявление столь обычных человеческих вещей смогло довести её до такого состояния.

Как бы ей ещё не рехнуться сильнее с такими-то перепадами настроения.

Оставшийся, как после оказалось, ягодный морс Марьяна допивала, бесконечно шмыгая носом и растирая покрасневшие глаза.

***

К ней приходили еще три раза: приносили еду, забирали посуду, отводили под надзором в уборную, что была прямо за поворотом, даже поверхностно осмотрели в последний, поэтому Марьяна успела себя утешить тем, что убивать в ближайшее время её не планируют, иначе бы с ней так не тетешкались.

— Даже руку вылечили...

Марьяна, разглядывая своё предплечье, плохо верила в то, что после хвата того мужика на нём ничего не осталось. Но глаза ей не врали, как и организм в целом. Да и воспоминание о произошедшем всплыло лишь после того, как медсестра совершенно молча попросила показать ей руку.

О волшебном исцелении конечности Марьяна старалась не думать, сославшись на более сильные препараты на фоне той чертовщины, что с ней происходила в течение пары лет.

Делать в закрытом кабинете было сугубо нечего, а чтобы рыскать по чужим шкафам и левым баночкам она не настолько осмелела. Поэтому Марьяна проводила свободное время в собственных раздумьях, изредка прерываясь на поверхностный сон. Размышляла она о многом: вспоминала своё покойное прошлое и думала о том, что ждет её дальше, но каждый раз совершенно терялась в догадках. Вариантов развилок было несчётное количество, но большинство почему-то кончались на грустной ноте, будто бы её играла вечно расстроенная клавиша пианино.

Впрочем, она бы поглядела на человека, что попробовал на её месте остаться оптимистом...

— Дядь, я этого даже врагу не пожелаю.

«Говорить в пустоту было на самом деле приятней, чем не говорить вовсе», — именно это повторяла про себя Марьяна множество и множество раз, пытаясь внушить себе, что это — её спасение от душившего со всех сторон одиночества.

И говоря на чистоту, она будет готова повторять это и дальше, если понадобится.

— Может вконец обнаглеть и попросить помыться?.. Пусть это и будет моя последняя дерзость, зато умру чистой.

Как оказалось, смеяться с собственных недошуток стало её привычкой. И потребностью.

***

В конце дня Марьяна кое как узнаёт, что завтра её ждет важный разговор и лучше к нему подготовиться.

И нужно ли говорить о том, что ночь проходит так, будто бы она вечность спит на иголках?