Выдвигаются они почти сразу, переждав только полуденную жару и дав Арсению вернуться в терем за какими-то очень нужными ему вещами. Признаться, Антон ссыкует, что тот их кинет и не вернется, но предпочитает этого не показывать. Помните же, что он царский сын и демонстрировать свою ссыкливость ему взападло? То-то же. Да и вроде как их план особо не пострадает, если Попов с ними не поедет, только вот хочется царевичу, чтобы этот весь из себя Прекрасный с ними отправился. Тянет к нему, как раньше ни к кому не тянуло.

Егор понимающе улыбается, глядя на его метания, пытается как-то приободрить шепотом, чтобы не мешать дремлющему оборотню, но в конце концов возвращается к сбору их немногочисленных пожитков. А Антон остается думать, думать и думать. Да что тут думать, тут делать надо! Только вот что делать, кроме как продолжать следовать плану и безбожно залипать на Арсения, пока не понятно. Но ничего, он же Антон-царевич, а не Антон-дурак, так что разберется.

А сам Арсений возвращается очень даже быстро и в прекрасном настроении. Приносит с собой дорожную сумку, набитую битком, мол, там все только самое нужно, улыбается очаровательно, шутливо подпинывает «Серёженьку-пироженьку» собираться быстрее и кажется, что он с ними был с самого начала. Антону, кстати, тоже достается. Арс его то по плечу потреплет, привлекая внимание, то предложит челку отросшую заколоть заколочкой, то еще что. Энергии в нем хоть отбавляй, и Шастун сам по себе заряжается этим энтузиазмом и предвкушением «путешествия». Только бы из города выехать без проблем.

Так и получается, к слову. Арсений уносится куда-то в сторону крепостной стены, говоря, что там есть возможность пролезть незамеченным и вообще «Шаст, я так не раз сваливал и пока еще не спалили». Антону же с парнями остается покинуть город через главные ворота, как и приезжали. Стражникам на троих пеших путешественников плевать совершенно, так что они спокойно сворачивают с главной дороги метров через сто и ждут, пока к ним присоединится Попов. Тот задерживается буквально на двадцать минут, десять из которых Антон пассивно-агрессивно нервничает, вдруг что случилось.

— Да там ситуация такая случилась! — эмоционально рассказывает Арсений, пока они идут в сторону леса. Сережа пока обращаться не хочет, все-таки надо дать спине отдохнуть, — Я у стены иду, вижу, один из стражников, Лёха, в отдалении стоит. Ну я в кусты спрятался, на карачики присел, а там просвет у кустов снизу есть. Я в просвет смотрю, а там Лёха на карачиках сидит, тоже в просвет смотрит и говорит: «Ты че? Ебанутый? Че ты там делаешь?».

— А ты что? — с неподдельным интересом спрашивает Антон.

— Сказал, что прогуляться хочу, в деревне неподалеку у старосты день рождения, все зазывал прийти. Вот и пришлось тайком лезть, чтобы отец не прознал, — тот пожимает плечами, будто дело само собой разумеющееся, — Я Щербакова давно знаю, он не сдаст, и так все мои отлучки прикрывает.

— Ну, повезло, так повезло, — заключает Егор, разминая шею, — Что мы, кстати, опять в лесу место под ночевку половину вечера искать будем? Если да, то поторопимся может?

— А зачем искать? Матвиеныч, давай к Славе заглянем! — лицо у Серёжи после этого, как у волка, который сначала терпит терпит, а потом еще терпит, — Я его не видел, с тех пор, как он в чащу свалил.

— Да заглянем, если получится. Он там устроился хорошо, как я знаю, смородину собирает, крыжовник там. Птица у него завелась, Чык-Чырык назвал, надо же как-то звать, а то прилетела и улетать обратно ни в какую не хочет.

Арсений от этой новости улыбается еще шире, хотя, казалось бы, куда еще? Антону его энтузиазм даже понятен. Он, когда впервые самостоятельно отправился куда-то дальше стен города, в таком же восторге был, если не сильнее. Все-таки нельзя так человека ограничивать в передвижениях, особенного такого.

Антон исподволь наблюдает, как Арс подставляет лицо заходящему солнцу, которое мягко золотит его кожу, как зажимает стебелек травы между тонкими губами, как озирается вокруг, пытаясь разглядеть как можно больше в мире. И царевичу хочется ему этот самый мир весь подарить, мол, смотри — это все твое, никто не отнимет. Даже как-то уже не важно, что Арсений красивый внешне. Они знакомы всего ничего, но уже сейчас Шастун видит, насколько он прекрасен изнутри. Шутит какие-то локальные шутки с Серёжей, расспрашивает у Егора про Эда и про то, как они планируют жить, когда с Белым разберутся, а Антон только слушает все это и ему кажется, что теперь все правильно. Дима, когда рассказывал о знакомстве с Катей, тоже что-то такое говорил, но он тогда не понимал, а теперь вот понимает и принимает. Хочется только, чтобы это не заканчивалось и чтобы взаимно было.

***

Вечером Антон снова ловит себя на мысли о том, как же органично Арсений в их компанию вписывается, хотя днем думал об этом же. На привале, который они организовали, когда поняли, что к Славе до ночи не успевают, тот помогает раскладывать вещи, обустраивать будущие места для сна и даже собирает хворост. Хочется очень почему-то съязвить о том, что не пристало царскому сыну такой работой заниматься, но: а) Антон и сам царский сын; б) портить отношения не хочется, хочется же внимания. Не то, чтобы Шаст верит в любовь там с первого взгляда или еще что, но вот этот вот Арсений симпатичен ему уж точно. Будь у него косичка, Антон бы точно за нее дергал, как в младшей школе, а так просто ведет себя, как мужик, наевшийся дрожжей. Ходит, бродит, вздыхает.

— Антош, ты чего? За день десять тысяч шагов не находил и теперь добиваешь? — а вот объект его вздохов и пристальных взглядов подает голос. Да еще и называет его не полным именем, не сокращением от фамилии, а Антошей. От этого что-то замирает в груди.

— Да типа того, — голос от непродолжительного молчания все-таки охрип и Антон прокашливается под внимательным взглядом Арса. Он почти ловит этот взгляд, но Арсений снова возвращает свое внимание к будущему кострищу, снимая дерн с травой вокруг него острым ножом. Откуда у царевича, которого, по словам других, из терема особо не выпускали, такие умения, Шастун может только догадываться. Еще можно просто спросить словами через рот, но это слишком просто, простые пути они неинтересные, а вот загадочно молчать и смотреть — это вообще другое. У Антона вообще тактика для знакомств старая и проверенная, он просто ходит вокруг да около и смотрит. Потому что при разговоре у него в голове только мартышка с тарелками.

Молчание затягивается, Арсений все продолжает ковырять землю ножом и Шастун решает отойти к ручью, чтобы набрать воды.

— Ща вернусь, — бросает, без особой надежды на ответ, и поднимает флягу с земли.

— Я подожду, — летит ему уже в спину, но Антон слышит и улыбается. Приятно. Может, тактика работает.

У ручья уже умывается, отфыркиваясь от холодной воды, Сережа. Ему завтра под вечер предстоит Арсения у Белого изображать, так что настраивается на это он уже сейчас. Шаст останавливается рядом, присаживается на корточки и начинает набирать воду в флягу.

— Антох, ты бы это, — начинает Серый, вытирая лицо рукавом рубахи, — Поговорил бы с ним или что. Нормальные люди вообще-то так делают.

— А что я ему скажу? — тяжелый вздох, — Он весь из себя такой идеальный, даже ведет себя не как цаца, а как нормальный пацан, а я все равно стремаюсь почему-то.

— Да давай, не ссы, — ему прилетает хлопок по плечу — Сереже даже тянуться не надо, чтобы это сделать, — Уверенно подошел, неуверенно отошел и все дела. Пять минут позора, а потом защебечете как миленькие.

— Нет, Серый, реально, с чего начать вообще? Подойду, рот открою, а что говорить-то? Хуй? — отчаяние у Антона в голосе неподдельное и оборотень тоже вздыхает.

— Да от тебя никто ничего сверхъестественного не требует же, да и сам хочешь, чтобы он на тебя внимание обратил. Спроси, что ему нравится, о себе расскажи. Он же тебя не узнает, если молчать и смотреть будешь, — оборотень сейчас выглядит в глазах Шаста, как какой-то гуру отношений, хотя вещи говорит простые и понятные, — А будешь молчать, так он в итоге обратно к отцу вернется и все. Будешь дальше один сычевать.

Перспектива такая Антону не нравится вообще. Видимо, действительно Серёжа прав, к тому же он Арсения знает явно дольше, чем те несколько часов, которые провел с ним он сам. Да и в самом деле, не убьют же его, если он вдруг перестанет морозиться и скажет уже что-нибудь словами нормально. Ну, надеется, что не убьют. Благодарит оборотня, который на это только закатывает глаза, закручивает крышку фляги и поднимается на ноги.

— Слушай, — он подходит обратно к Арсу, который уже закончил с подготовкой и теперь складывает хворост пирамидкой, — А где ты этому научился?

— Чему? — улыбается, зараза, будто вопроса не понимает, — Нож держать? Хворост собирать?

— Ну да, и складывать его еще так аккуратно, — а в голове только «Так смотреть, что у меня в голове теперь только ты», — Серёжа говорил, что ты не особо вне терема бывал.

— Как изящно ты сказал: «Сидел взаперти», — улыбка Арсения становится еще шире, а ловки руки уже достают из дорожной сумки огниво, — Во-первых, мне было интересно. Книжки всякие умные читал, со стражниками не только общался, но и учился у них, когда учили, ну и вот.

— А во-вторых?

— А во-вторых, всегда думал, что смогу кого-нибудь этим впечатлить, — в отличие от прошлого раза, Арс подмигивает уже совершенно точно Шасту и тот даже теряется как-то. Опять. В своих мыслях. Там панически проносится строка «он что, флиртует со мной?!» и это как-то надо осознать. Так далеко он не заходил, конечно, — Судя по твоему лицу мое желание исполнилось.

— А-а-а… ну я… это… — тянет Антон, не зная, как на все это реагировать, а Попов заливисто хохочет, цепляясь за его плечо.

— Такой многословный, я не могу, мне теперь нужно будет болтать за двоих? — вот же флиртун особо опасный!

— Он будет есть за двоих, а ты болтать за двоих, идеальный тандем, — мимо проходит Егор, который только что вернулся с импровизированной разведки, — Если выйдем завтра утром после росы, то к вечеру как раз успеем к Белому и днем даже привал сделаем. Так что давайте, не засиживайтесь особо. Поужинаем и спать.

Командующий Егор — это что-то новенькое, но Антон его понять может. Так или иначе, от успеха их завтрашней авантюры решится его судьба, так что лучше не нервировать человека почем зря. Он пожимает плечами, глядя на Арса, мол, сам понимаешь, лучше не спорить, и достает из многострадальной седельной сумки скатерть самобранку.

Ужинают они как-то спешно и почти не разговаривают. Нервозность передается от Булаткина всем в их маленьком отряде, и Антон с тоской понимает, что сегодня точно не уснет, несмотря на усталость, зато хоть делом полезным займется. Серому точно надо отдохнуть, да и парням тоже, а сам он, если что, завтра в пути подремать сможет. Так что Шаст идет споласкивать посуду в ручье, а потом ставит защитный контур, кряхтя и матерясь. Кряхтя, потому что надо почти весь периметр их импровизированного лагеря очертить, а мат уже идет как возможность морального облегчения. Да и кажется, что зачарованный браслет после «твою мать» сработает лучше.

— Что ты такое делаешь? — интересуется Арсений, подходя к раскорячившемуся между деревом и кустом Антону. Тот только недовольно пыхтит, замыкает наконец контур и бормочет что-то на своем волшебном, перемежая это с подробным адресом, по которому следует пройти создателю защитного контура и придворному чародею, зачаровавшему бусины в браслете. Если по первости царевич еще как-то стеснялся при Попове так выражаться, то сейчас вообще об этом и думать забыл — сил чары сожрали не то, чтобы очень много, но вот необходимость ползать по всем кустам и демонстрировать чудеса отсутствия растяжки — очень даже.

— Защитный контур. Вам всем отдохнуть надо, перед завтрашним днем, а так спокойнее будет, да и я подежурю, — Антон выпрямляется и отряхивает руки от налипшей земли, а потом повышает голос, чтобы Егор с Серёжей тоже услышали, — Если надо отойти будет, то я вон тот куст тоже огородил, но дальше лучше не отходить. Так, ща еще секунду, смотрите, где линия проходит и запоминайте.

Под пристальным взглядом Арса он расстегивает браслет, снимает с него одну из бусин с руной и со щелчком давит между пальцев. Линия вокруг их стоянки вспыхивает ярко-голубым светом, а потом гаснет, рассыпаясь искрами. У Арсения в глазах эти искры падающими звездами отражаются и Антон безбожно залипает и на них, и на отражение чистого незамутненного восторга в глазах царевича.

— Ты маг? — выдыхает Арс, неосознанно, наверное, хватая Шастуна за руку, а тот ее отнимать и не собирается, только паникует, что сейчас от волнения ладонь вспотеет.

— Да так, по мелочи, без усилителей по типу колец и браслетов мало что могу, — пожимает плечами, пока Арсений с любопытством рассматривает эти самые кольца и браслеты на руках царевича. На некоторых бусинах в браслетах, как на раздавленной, высечены различные руны, на камнях в кольцах тоже различная гравировка и у Антона раньше уходил целая вечность, чтобы запомнить что и для чего применяется. А сейчас ничего, пообвыкся, — Все, давайте спать уже, утром подниму вас.

— Ты собираешься всю ночь один дежурить? — надо же, еще и брови возмущенно поднимает, и руку отпускает, и вообще недовольный такой стоит, — Через четыре часа меня разбудишь, я сменю.

— А потом я подежурю, — встревает Егор со своим безапелляционным тоном, — Не дело это.

— Хорошо-хорошо, — Антон вскидывает руки, мол, сдаюсь на вашу милость, и идет устраиваться у догорающего костра. Ему надо подумать, а делается это лучше всего в тишине и в компании себя и себя.

Еще около получаса над их лагерем слышатся тихие разговоры и шутейки Арсения, но со временем и они стихают, заменяясь стрекотом сверчков, тихим сопением Егора и легким похрапыванием Серёжи. Арс же спит беспокойно, то и дело ворочается на еловых лапах, бормочет себе что-то под нос и затихает только тогда, когда Антон садится рядом и прислоняется своим боком к его спине. Может замерз, а может и правда слишком тактильный, Шаст пока не знает, но укрывает царевича плотнее его же дорожным плащом и вытягивает ноги, щурясь на краснеющие угли костра. Жар от них уже ослабел и Антон подкидывает немного хвороста, чтобы не затух совсем.

В голове роятся мысли о том, как завтра вести себя с Белым, как освобождать Эда, как добираться до Макара, если вдруг их афера вскроется, но нормально думать Шастун может только об одном. Этот один сейчас доверчиво прижимается к его боку теплым животом, сопит, будто ёжик, и вообще приковывает все возможное внимание. Антон совершенно беззастенчиво любуется длинными сильными пальцами, выпирающей косточкой на запястье, проступающими венами и понимает, что хочет эти самые руки взять и не отпускать. Да и как можно отпустить, когда за бесспорно привлекательной внешностью оказывается многогранный человек с каким-то самобытным чувством юмора, который готов не только восхищать, но и восхищаться сам? В памяти снова всплывает тот самый взгляд Арсения, когда он смотрел на Антона, как на самое настоящее чудо, и ему, Антону, хочется, чтобы на него так смотрели всегда. И чтобы это всегда был именно Арс.

Существует или нет эта самая любовь с первого взгляда — Шастуну точно неизвестно, но его тянет, будто канатами, к этому человеку. Привязывает, припаивает, приковывает. Так же приковывает, как взгляд со временем прикипает к полуоткрытым во сне тонким губам, которые так и хочется ощутить на своих и на своей коже. Антон краснеет, слишком подробно представляя подобную картину, и с трудом переводит взгляд то на костер, то на шумящие под ночным ветерком кроны деревьев. Постепенно занимается заря и это значит, что нужно будить Арсения, чтобы тот сменил его на посту. Но тот так сладко спит, что Антону его будить видится самым страшным грехом. Потому он продолжает сидеть, игнорируя то, как затекают ноги и спина, только бы не разбудить.

Через какое-то время просыпается Егор, трет заспанные глаза руками и пересекается взглядом с Антоном. Хмурится недовольно, мол, почему еще не спишь, но переводит взгляд на второго царевича и понимающе кивает. От этого понимания хочется завыть, если честно, ведь Егор тоже влюблен или даже любит. И тоже молчит об этом.

Но выть нельзя — проснется Арсений, так что Шаст только криво усмехается и ворошит уже прогоревшие угли палкой. Разжигать костер снова не имеет смысла, а уходить на свой лежак спать слишком холодно. Он надеется только на то, что по утру его за такую наглость не побьют ссаными тряпками, ведь их еще нужно где-то найти, и ложится рядом с Поповым, укрываясь своим плащом. Арсений рядом снова начинает возиться в полусне и Антон замирает, боясь что разбудил, но тот только устраивается поудобнее, обнимает его за руку и практически утыкается носом в шею, опаляя тонкую кожу размеренным дыханием. Антону очень плохо и очень хорошо одновременно от всего этого, сердце в груди гулко бьется и мгновение хочется растянуть до бесконечности. Всю жизнь бы так пролежать на еловых лапах с этим человеком, но уставшее тело требует хотя бы немного сна и Шастун вскоре засыпает, продолжая слушать чужое дыхание.

***

Утро начинается с тихого смеха над головой и с того, что «подушка» трясется. Антон пытается разлепить глаза, хотя бы один, чтобы понять, что происходит и почему вдруг тряска. Но когда открывает правый глаз, еле подавляет желание зажмуриться снова, потому что видимость у него ограничена рубахой… Арсения. Это что такое получается? Он утыкается носом в мягкую ткань, от которой пахнет какими-то травами и самим Арсом, практически лежит на его груди в кольце теплых рук и не совсем понимает, как из этой ситуации выкручиваться. Притвориться, что это в порядке вещей? Сделать вид, что он просто замерз и пришел греться таким образом? Голова не соображает вообще и лучшее решение, наверное, прикинуться, что он продолжает спать.

— Ты очень громко думаешь, — шепчет где-то над ухом Арсений, от чего Антон краснеет и снова чувствует под ухом вибрацию смеха, — Я был бы рад греть тебя дальше, но нам пора выдвигаться. Вставай, соня.

Откровенно говоря, подниматься совсем не хочется, да и не проснувшийся Антонов мозг не понимает зачем. Ему тут тепло, хорошо, его обнимают и прижимают к себе, лапы еловые почти не колют сквозь одежду и для чего дергаться? Он в полусонном состоянии бубнит себе что-то под нос, тычется этим самым носом в шею Арса, пытаясь урвать еще пару минут, но в ответ на это происходит то, от чего Шаст сразу просыпается. Арсений мягко чмокает его в лоб и проходится пальцами по ребрам, щекоча. Как уж тут не проснуться от такого? Вот и Антон не знает, чуть ли не подскакивая на месте. Даже глаза как-то сразу открываются.

— Тихо-тихо, — Арс еле успевает разомкнуть руки и смеется над такой реакцией, пока у Антона глаза, как у котенка, который так и не понял, куда какать. Это в смысле как? Это типа что? Они обнимались? Он его поцеловал в лоб?

— Так, ёбик, вставай давай, — мимо идущий Серёжа почти неощутимо пинает его по ноге носком сапога, — Потом пообжимаетесь, вам еще ехать вместе.

— Вот-вот, успеете еще, а нам надо к вечеру добраться, Серого переодеть и потренировать, так что не рассиживайтесь, — Егор, булка серьезная, тоже ходит весь такой деловой по лагерю, уже почти все собравший и собравшийся тоже. Только Антон с Арсением продолжают валяться.

— А чего вы это… меня раньше не подняли? — голос у Шаста охрипший со сна и с утреннего состояния охуевания, но он и не думает обижаться ни на «ёбика» от Матвиенко, ни на моральные подпинывания Егора.

— Потому что тебе тоже надо было поспать, — ответ он получает от Арсения, который наконец поднимается и с удовольствием потягивается. Антон успевает заметить полоску оголенной кожи на животе из-за задравшейся рубашки и отводит взгляд, пока его не спалили. Хотя куда уж больше. Попов же это замечает и совершенно по-лисьи улыбается.

— Кто последний до ручья, тот лох, — сверкает белыми зубами, осаливает Антона по плечу и несется к воде.

— Лох? Арс, тебе сколько лет? — тут уже не до смущения. Шастун тоже подрывается, складывает окольцованные пальцы в пасс, разрушающий защитный контур, и несется следом за Арсением, потому что лохом все равно быть не хочется. Даже если это обзывательство для пятилеток.

***

В дороге они почти не разговаривают. Антон до и дело соскальзывает в дрёму, но боится, что тогда свалится со спины Серёжи. По итогу это совсем задалбывает Арсения и тот просит остановку. Матвиенко только недовольно косится, но останавливается, давая парням спешиться. На волчьей морде буквально отображается «если бы вы знали, насколько мне похуй, вы бы заплакали», но ему не похуй.

— Ну вот и стоило твое ночное бдение того, что ты сейчас носом клюёшь? — ворчливо интересуется парень, пока Антон отчаянно зевает и трет лицо, пытаясь всеми способами проснуться.

— Ты же выспался, — отвечает так, будто это само собой разумеющееся, а Арс вместо того, чтобы продолжить ворчать, как, наверное, планировал, расплывается в смущенной улыбке. То-то же, не все ему Антона смущать. Только этот секундный триумф практически сразу пропадает, стоит Попову открыть рот:

— Садись тогда вперед нормально, попробуй подремать, а я тебя подержу, — если до этого Арс ехал спереди и Антон то и дело вырубался, утыкаясь лбом ему в плечо, то теперь он вдруг представляет себе это со стороны. Сил у организма на то, чтобы снова краснеть, почти не остается и он только согласно кивает, сдерживая очередной зевок. Арсений же удовлетворенно улыбается и заскакивает обратно на спину волчары, царевичу же только и остается, что устроиться впереди. Он пытается сесть так, чтобы между ними было хоть какое-то расстояние, но получается не очень.

— Я тебя подержу, не бойся, не упадешь, — говорит почти на грани слышимости, а у Антона от недосыпа и усталости только желание расслабиться в этих объятьях, совсем как утром, и уснуть, что он себе и позволяет. Сквозь дрему ощущает, как на талии сжимаются теплые ладони, не давая сползти вниз и под размеренный шаг Серого проваливается в сон.

Изредка он приоткрывает глаза, чтобы понять, где они находятся или когда кажется, что он вот-вот свалится, но Арсений, как и обещал, держит крепко. Ему почему-то хочется верить. И в то, что не даст упасть, и что не оставит, и вообще. И окончательно Антон просыпается только после полудня, когда они уже выходят из леса и остается только дорога полем. Тут уже нужно остановиться и согласовать какой-никакой план, но оказывается, что уже все решили и без Шаста.

— Да тут в пригороде мой друг живет, — поясняет Арсений, помогая Антону спешиться, чтобы размять затекшие ноги и спину. Тот возмутительно бодрый, будто и не провел почти весь день верхом, а царевич наоборот чувствует себя помятой половой тряпкой. Спасибо, что не обоссанной, а то могло бы быть и так, — Я у него останусь, пока вы втроем пойдете Серёгу на коня менять.

— А ты уверен, что?.. — Антон даже не успевает договорить, как Попов запечатывает ему рот ладонью.

— Ла-ла-ла, ничего не слышу! Я уже заебался объяснять этим двоим, что Вадим меня точно никому не сдаст, так что просто верьте мне, — даже не понятно, что шокирует больше: солоноватая от пота ладонь, или то, что Арс матерится, но Шаст все равно несколько секунд стоит и глазами хлопает. А потом, не придумав ничего лучше, чтобы вернуть возможность говорить, слюняво лижет эту самую ладонь. Арсений вздрагивает, будто его током прошибло, и ошарашенно смотрит на него потемневшим взглядом, но потом будто с опозданием вспоминает, как должен был бы отреагировать и отдергивает руку, демонстративно обтирая ее о штаны, — Твой бы язык, да в благих целях…

— Это в каких-таких целях? — провокационно интересуется довольный своей выходкой Антон. Не все же Арсению с ним заигрывать, в это можно и вдвоем играть. Лишь бы без свидетелей, а то Серёжа с Егором молчат ошарашенно уже целую минуту, переводя взгляд с одного на другого и обратно.

— Вы еще потрахайтесь тут, — отмирает Матвиенко и уходит в сторону, под хохот Егора. Тот тоже им подмигивает и удалятся за Серёжей. Тут и ручей недалеко, нужно водички набрать, пока эти двое решают, как еще можно использовать язык Антона.

— Я… вообще-то… имел в виду дипломатию, — выкручивается Арсений, хотя тут кому угодно понятно, что он скорее подразумевал углубленные лингвистические исследования. Потому Антон заливисто смеется и спустя пару секунд к нему присоединяется и сам Арс, потому что ситуация вышло комично-эротичная.

— Так, ладно, — посмеялись и хватит, — Что там за Вадим и что за план?

— Вадик, родственник дальний, раньше у нас при дворе жил, но потом решил переехать, чтобы все не думали, что он всего добился только из-за родства. В гости давно звал, да и вообще он за любой кипиш, кроме голодовки и сухого закона, — кажется, у Арсения и через море какие-нибудь друзья найдутся, о которых он будет отзываться с неизменной теплотой. Антону тоже хочется стать таким другом, но, наверное, даже больше, чем просто другом, — Я у него просто посижу, пока вы там свою аферу проворачиваете, а потом меня заберете и к Макару же, да?

— Ну, тебе же не обязательно с нами туда отправляться, — только и может сказать Антон, который искренне не понимает, зачем это Арсению, кроме простого любопытства, — Мы тебя потом можем обратно прово…

— Антон, — перебивает резко и на полуслове, у Шаста даже как-то внутри все переворачивается от такого серьезного тона, — Ты не хочешь, чтобы я дальше был с вами?

Боже, нет. Это уже совсем точно не то, чего он хочет.

— Нет, Арс, — на выдохе это получается совсем как-то жалобно, — Я хочу, чтобы ты дальше был с нами.

А еще лучше, чтобы конкретно с ним

— Ну вот и все тогда. Мне Егор, пока ты спал, все уши прожужжал драниками Макара, — тут Арсений заминается, а потом продолжает, — Я же могу его так называть, да? Ну и про пиво и пиццу соловьем разливался, и не важно, что Жар-Птица.

— Можешь, конечно, — бормочет Антон, все еще не до конца осознающий, что посещением Белого вся эта история не закончится и у них будет еще несколько дней вместе, — Пиво у него и правда зачётное.

— Замечательно! А еще я хочу посмотреть на золотые яблоки, которые у твоего отца в саду растут, Булка их так описывал, что я чуть тебя не уронил, — ну все, пиздец котёнку. Что тут еще-то сказать, если Арс только что прямым текстом заявил, что хочет у Антона при дворе в гостях побывать. Это же… это же оно самое, если не другое то самое!

Наверное, у Шастуна такое лицо комичное от осознания всего этого выходит, что Арсений чуть ли не со смеху покатывается, цепляясь за его плечи, чтобы не упасть. И снова на ухо шепчет, кинк у него что ли на это, от чего кожа на шее мурашками покрывается, — Ты так просто от меня не отделаешься.

Антон и не хочет.