Куроко бежал до самого дома и запирал дверь, едва не падая от усталости. Оказавшись в безопасности, он сполз на пол, оставшись лежать на спине, пытаясь отдышаться. Ему казалось: либо он сдохнет от нехватки кислорода, либо порвет легкие, пытаясь вдохнуть больше. Прошла целая вечность, прежде чем он перевернулся на бок и нащупал в кармане толстовки телефон.

Скрежет ключа в замке заставил перебравшегося на диван Куроко насторожиться, но в дом влетел встрепанный, запыхавшийся Кагами. Он наспех осмотрел ссадины на локте и коленях Куроко, обернулся к Аомине, твердо заявив:

— Мы уезжаем.

Аомине, которого успокоил уже тот факт, что с Куроко все в порядке, возмущенно прорычал:

— Погоди-ка. Ты не можешь прийти и сказать: «Мы уезжаем». Мы тут не для того.

— Ну да, мы тут чтобы получить доказательства. Но на видео Ханамия в кепке, ни один суд не признает это доказательством его виновности. Камеры на стоянке они отключили. А между тем Куроко тут сидит не потому, что мы его спасли, а вместо доказательств мы могли получить его труп. И оказались бы в дураках.

Аомине приблизился, положил руку на плечи Кагами, притиснул его к себе, заставляя отвернуться от Куроко, заговорил:

— Прекращай пороть горячку. В тебе сейчас не агент ФБР говорит. И если продолжишь в том же духе — я тебя ударю.

— Мы не можем здесь оставаться. Он знает, где мы. Знал, что вы выехали в магазин. И где вы находитесь в магазине.

— Ну, бывает. Учтем, — кивнул Аомине спокойно. — Не будем вывозить Куроко больше из дома. К слову, с него станется нашу машину с дороги сбить, когда мы рванем отсюда в неизвестном направлении. К тому же тут полиция недалеко, есть сигнализация, тревожная кнопка. А Ханамии придется сюда зайти, потому что часики его до суда тикают.

— Думаю, мне нужно переодеться. Ведь я в безопасности теперь, — поднялся с дивана Куроко. Он покачнулся от усталости, но на ногах устоял. Аомине с Кагами ждали, пока тот без спешки поднимался по лестнице в свою комнату, прежде чем продолжить спор.

— Это все Акаши и его игры на грани. Куроко уже могли на части резать, — прорычал Кагами.

— Если бы Куроко был просто свидетелем, ты реагировал бы спокойнее. Если не прекратишь истерику, попрошу тебя отстранить.

— Ну да. Попросишь. А свидетеля сегодня потерял не я.

— Нашел его тоже не ты. А я свои ошибки учел, и мне крышу не рвет от того, что у Куроко две царапины и колени содраны.

— Мы оба знаем, что могло быть хуже. И что Акаши только на руку, если вместо Куроко будет его труп.

— Ну да, как же. А свидетельствовать против Ханамии кто будет? Он на себе перед смертью выцарапает имя убийцы? Тоже так себе свидетельство.

— Тогда что же? Привязать к нему веревочку, выпускать гулять одного и дергать, как только за него схватится Ханамия.

Рядом кто-то откашлялся, заставив их вздрогнуть. Куроко, видимо незаметно спустившийся, но еще не переодевшийся, стоял снова у дивана.

— Я точно помню, что мы покупали алкоголь… Нам надо успокоиться, не так ли? По крайней мере сегодня нас никто убивать не собирается, да и… Мы же не собираемся напиваться.

Куроко не хотелось переодевшись пить снотворное и засыпать одному. Сейчас важнее было посидеть в их надежном обществе, за закрытой железной дверью, и, как получится: забыть, что ему грозит опасность, или поверить, что рядом с ними он все же под надежной защитой. Просто Аомине слегка отвлекся, а Ханамия успел этим воспользоваться.

Аомине же знал, что отвлекли его не случайно, и не мог поверить, что повелся так легко. И тоже рад был бы о своем промахе забыть.

— Короче, я думал, что все, конец ему. Акаши не простит. Подсунет задание из таких, знаете… где придется изображать шлюху или просто платье надеть, так бывало уже, я слышал, но тот, как ни странно, положил ему руку на плечо и ледяным тоном такой: «Чтобы это было в последний раз», — Аомине издал негромкий смешок, снова отпил из банки. Кагами, чувствующий себя вполне трезвым, констатировал, что это уже третья история о Кисе за вечер. На Аомине алкоголь тоже особо не действовал, только сделал его более разговорчивым. Впрочем, Кагами знал людей, которые не пьянели, но они позволяли себе чуть больше, притворяясь. Ему казалось, что сейчас был именно такой случай. Но Куроко слушал внимательно, обняв свои колени, и тянул пока только первую банку. 

«Ему нельзя будет снотворное после пива», — подумалось Кагами, но что делать с этой мыслью он пока не знал.

Они устроились на ковре в гостиной, перед диваном. За окном уже стемнело, но горел только торшер, потому что включить общий всем было лень. Кагами допивал вторую банку пива и думал о том, стоит ли позволять себе третью. Он даже пистолет оставил рядом, словно этим вечером кто-то мог выбить дверь в их дом, и пришлось бы отбиваться. Аомине, кажется, напротив, успокоился, во всяком случае огрызаться перестал.

— Вы ведь забыли спросить про моих друзей? — негромко уточнил Куроко, слегка повернувшись, потому что Кагами сидел за его спиной, прислонившись к дивану. Тот стушевался, проворчал:

— Не до того было.

Аомине засмеялся, вспомнив утро, но тут же умолк, снова отпив из банки. Куроко снова внимательно смотрел на него, отвернувшись от Кагами. В этом жесте не было обиды или пренебрежения, скорее Куроко просто неловко было смотреть на агента. Но Аомине, сидящий напротив, по его лицу это видел, а вот Кагами, кажется, огорчился, во всяком случае вторую банку допил залпом, открыл третью. 

«После третьей стоит его остановить. Кагами мужик крепкий, но я с ним никогда не пил».

— Зря я, наверное, не попрощался с ними. Просто… Я думал…

— Как в глаза им смотреть? — немного раздраженно подсказал Аомине, которому разговоры по душам не нравились. Он же не ныл, что Кисе, казалось, подружился с новым напарником.

— Не то чтобы… — Куроко, кажется, понял это и теперь искал слова, чтобы быстрее закрыть тему. — Не знал, каким должен показаться им… То начинал жалеть о том, что ранен так мало, в то время, как Киеши убили, то наоборот не хотел, чтобы они еще и за меня волновались.

Аомине был уверен, что в банке Куроко плескалось еще больше половины, так что вряд ли это алкоголь был причиной его разговорчивости. Сам тоже решил больше смешных случаев не рассказывать, да и вообще пора уже было заглянуть в твитер, хотя бы узнать, отдал Хайзаки телефон Кисе или нет. С одной стороны, Аомине хотелось, чтобы отдал, все-таки Кисе наверняка хранил там и смс, и фотографии какие-нибудь, возможно даже и Аомине. А с другой стороны, казалось, что проще купить новый, лишь бы Кисе не имел с Хайзаки никаких дел.

— Ну, теперь пусть Кагами поплачется нам из-за своей детской любви, и мы разойдемся по…

Аомине проглотил то, что пытался сказать дальше, и Куроко даже забеспокоился, будто за его спиной мог ждать заглянувший на огонек Ханамия с ящиком пива. И вздрогнул, когда его шеи коснулось теплое, влажное — язык. Кагами обнял его бережно, словно говорил: еще можешь сбежать. Но Куроко замер и, кажется, даже не дышал.

— Кагами, — угрожающе протянул Аомине, — заколебало. Завтра звоню Акаши и говорю, что ты тут вытворяешь. Если он после этого отзовет тебя и пришлет кого-то другого — сам будешь виноват.

Кагами, уже зная, что ничего не исправить, и правильнее будет именно так: доложить Акаши о том, что ситуация изменилась, отпустил Куроко, снова отполз к дивану, отхлебнув из новой банки. Куроко сидел, глядя в пол, будто его выкинуло из реальности на время, обернуться снова не решался.

Аомине к сожалению вдруг зачем-то представил себя на месте Кагами. Как ему не дают даже обнять Кисе, как не дают его защищать. И все же, Кагами сгоряча теперь мог все испортить. Это была охота: они ждали, когда Ханамия оступится и из охотника сам станет дичью. Даже Куроко ждал спокойно, а вот Кагами нервничал и ставил под угрозу всю операцию. Все не так плохо, ведь они смогут встретиться после того, как дело закроют, а это не через полгода, у Ханамии нет столько времени. Нет, Аомине твердо решил предупредить Акаши о происходящем, даже зная результат этого разговора.

Серебристая тойота Кисе и раньше иногда кашляла, и руки не доходили отогнать ее в ремонт, но сегодня машина и вовсе его подвела, отказавшись заводиться. Давно стемнело, Кисе устал за эту смену и больше всего сейчас хотел домой, там принять душ и лечь спать часов на двенадцать. Последние минут пятнадцать он изображал девушку-блондинку, пристально глядя под капот машины и пытаясь на взгляд определить, что же с ней случилось. Получалось, само собой, никак.

Когда за его спиной остановилась машина, судя по всему специально, Кисе обернулся радостно, ожидая увидеть там Касаматсу — своего нынешнего напарника, или кого-то из прежних друзей, но опираясь на дверцу рядом стоял Хайзаки, улыбаясь как всегда до омерзения самодовольно.

— Садись, подвезу, — позвал он.

— Все в порядке, я почти разобрался. Сам доеду, — отмахнулся Кисе дружелюбно, продолжая улыбаться в ответ. Хайзаки бросил свою машину посреди дороги, подошел ближе, подсветил фонарем, чтобы рассмотреть, что там, и констатировал:

— Не, в ближайшее время ты на ней никуда не доедешь. Давай, садись в машину, Рета, пока я добрый.

— Интересно, с чего тебе сегодня быть добрым… Нет. Все знают, что ты ничего не делаешь бескорыстно, а у меня сегодня как назло не так много денег. Я попрошу Касаматсу меня подвезти.

— Он уехал полчаса назад, — Хайзаки закрыл багажник, но уходить не спешил. — Садись, потом рассчитаемся. Или ты веришь в параною Дайки? Да ладно, он тебя ко всем ревнует. И к тачке твоей тоже наверняка ревнует. Давай так, я тебе верю, а ты завтра мне двадцать баксов принесешь. Или собираешься тут ночевать?

— Мы оба знаем, что в машину я к тебе не сяду. Даже если ты сам мне за это заплатишь, — Кисе теперь выглядел серьезным, сосредоточенным. Он думал над тем, не могли ли испортить машину специально, и является ли простым совпадением, что тут, на стоянке, к нему подъехал Хайзаки, которому внезапно сейчас нечем заняться.

— Ну раз ты зассал, то конечно, оставайся. А то, о Боже, озабоченный маньяк Хайзаки завезет тебя в пустынное место, надругается и выбросит. Как девочку, которая не умеет за себя постоять.

Кисе смолчал, но за действиями удаляющегося Хайзаки смотрел с подозрением. Нужно было вызвать такси, потому что ловить, если все подстроено, тоже было глупо. За телефоном Кисе полез уже после того, как машина Хайзаки выехала со стоянки, но, пошарив по карманам, к своей досаде мобильного не нашел. Ощущение захлопывающейся мышеловки усилилось. В дополнение к этому одна из выезжающих со стоянки машин снова остановилась за его спиной и, когда Кисе уже на всякий случай ощупывал пистолет в кобуре под мышкой, его окликнул Касаматсу:

— Что, угробил машину? Меньше надо было в зеркало смотреть, и чаще под капот. Садись уже.

— Касаматсу, вы просто мой спаситель!

— Вовсе не обязательно обниматься! Чтоб я еще раз остановился!

Кагами в этот раз шел пожелать Куроко спокойной ночи с тягостным чувством, что сам же себя подставил. Стоило взять себя в руки и не показывать своей привязанности хотя бы при Аомине, и тогда можно было и поменяться комнатами, и защищать Куроко до конца задания. А теперь обо всем узнает Акаши, и Кагами отстранят, и он будет так же, как Аомине, нервничать, не зная как там Куроко, получится ли у них уследить. Он пообещал себе поговорить с Аомине утром и убедить сохранить случившееся в тайне.

Куроко не читал, и не спал. Кагами показалось, что тот ждал его.

— Дежурное «спокойной ночи», — с улыбкой произнес Кагами, чувствуя приятное волнение от того, что Куроко к нему неравнодушен.

— Аомине сказал, что переночует в гостиной… То есть… Я попросил Аомине переночевать в гостиной. Останетесь?

Это звучало как приглашение, и Кагами, вдруг смутился, будто не он с четверть часа назад целовал Куроко, будто не он давал ему повод надеяться, и в то же время — Кагами не готов был уйти сейчас. Он был уверен, что Куроко понимает, что означает это приглашение, и что на полу никто из них сегодня спать не будет.

Он плотнее прикрыл за собой дверь, хотя и не запер, и, сглотнув, кивнул:

— Да, конечно.

Он понимал, что не должен этого делать, что достаточно сесть рядом с Куроко и поговорить прямо, произнести то, что всем и так понятно. 

«Ты мне нравишься, я нравлюсь тебе. Давай встретимся после того, как все это закончится. Давай попробуем узнать друг друга не в этих экстремальных условиях». 

Но теперь, когда его приглашали, когда ему доверяли, и в спокойном, тихом Куроко он наконец-то вызывал эмоции, что было сродни чуду, наверное. Кагами не мог похлопать его по плечу и сказать: «Ну, спокойной ночи». Сейчас он думал совсем не головой.

«Все потому, что уже год без секса. Потому и утром сорвался, и сейчас не уйти просто так. Зачем сопротивляться своим желаниям? Потому что это непрофессионально? Разве это может повредить делу? К тому же его нельзя оставлять в комнате одного».

— Ты уверен? — было последним вопросом Кагами перед той глубиной, в которую он собирался нырнуть. Куроко открыл рот, прохрипел что-то, похожее на: «Да», и для ясности кивнул, глядя прямо, в глаза.

Секундное желание броситься вперед, сбить его с ног, в кровать, порвать одежду нахлынуло удушающей волной. Кагами стиснул кулаки, сжал губы и подумал: «Нет, я не так этого хотел», и двинулся к Куроко медленно, неторопливо. Когда он подходил, Куроко с беспокойством посмотрел на выключатель у двери, но свет гасить Кагами не собирался. Встав рядом, он смотрел сверху вниз, вглядывался внимательно и в глазах играло что-то, пугающее и притягивающее одновременно. Куроко взялся за верхнюю пуговицу пижамной рубашки, словно хотел защититься. Но, почувствовав, что ему ничего не угрожает, и что Кагами ждет, не торопится, пуговицу отпустил, чтобы обнять, притянуть еще ближе, прижаться губами.

Куроко почему-то ждал агрессии, страсти и притих, когда сильные пальцы осторожно и без спешки одну за другой расстегивали пуговицы его пижамы, но затем, так же неторопливо, теплая ладонь коснулась под тканью, сжала сосок. Куроко громко вздохнул, закусил губу. А Кагами ощутил горячее, жаркое возбуждение, окатившее волной. Он забыл и про то, что не запер дверь, и про Аомине, и про то, что завтра его отлучат от задания, и про тревожные взгляды Куроко.

Его хотелось пить, и Кагами прижимался губами, покусывал светлую кожу, тянул губами мочку уха. Куроко вздыхал прерывисто, прижимался крепче и чуть слышно стонал.

Кожа, светлая, казавшаяся прохладной, обожгла теплом. Кагами коснулся языком пореза, прочертил влажную дорожку по красному припухшему следу. Он тянулся от ключиц вниз, уходил неровной линией под ребра. Кагами ощутил раскаленную злобу — сейчас казалось, что этот след на Куроко навсегда, и до белых пятен перед глазами хотелось руки Ханамии переломать. Только за то, что оставил свой знак на том, кто теперь принадлежал Кагами.

Куроко нервничал, но доверчиво прикрывал глаза, подставлялся под щекочущие поглаживания, ловил губами то ткань рубашки, то прядь волос, то открытую кожу шеи, и, заметив наконец это, Кагами снова потянулся за поцелуем. Прикусил нижнюю губу и скользнул в рот языком.

Куроко, отзывчивый и вздрагивающий, выгнулся под его прикосновениями, положил ладонь на шею, несильно потянул за волосы. От нехитрой ласки, казалось, кровь зашумела в ушах, и Кагами, не удержавшись, провел рукой по плоскому животу, обвел вокруг пупка и скользнул ладонью в трусы. Его член был твердым, влажным. Кагами двинул кулаком на пробу, растер смазку большим пальцем, чуть сжал у основания. Куроко снова вздрогнул, попытался разорвать поцелуй, застонал протестующе. 

Кагами пришел в эту комнату сразу после душа. Он не рассчитывал на то, что ему с порога предложат заняться сексом. Но, не зная, что дело так обернется, и чтобы не попытаться снова залезть к Куроко в штаны, он выпустил пар еще в душе, и теперь это помогало действовать без спешки. Но самоконтроль таял, новый виток возбуждения обернулся вокруг тела горящей пружиной, хотелось стащить с себя одежду, прижаться голым телом к коже Куроко, плотнее, насколько возможно. А потом провалиться, проникнуть в него, и тогда уже довериться инстинкту.

Куроко, ослабев от ласки, повалился на спину, и все же цеплялся за шею Кагами, не желая падать, и двигался навстречу, в его руку, уже не смущаясь, желая только разрядки. 

Кагами разорвал поцелуй, тронул влажные, покрасневшие губы Куроко пальцами, надавил. Тот широко раскрыл глаза, его черные зрачки растеклись по голубой радужке, казалось, чернота заволокла небо. Куроко громко сглотнул, облизнул губы, и кончик его языка мазнул по подушечкам пальцев. 

Кагами стиснул зубы, чтобы продержаться хоть еще немного, оттянуть, дать Куроко чуть больше времени, несильно надавил пальцами на губы. И тот все понял: обхватил губами до первой фаланги, втянул в рот глубже, мазнул между пальцами. 

По коже Кагами словно прошел электрический разряд, даже волоски на руках встали дыбом. В голове мутилось, хотелось только сильнее, больше, еще и еще. 

Он застонал отчаянно и громко, двинул бедрами, и член отозвался болью. Кагами вытащил пальцы, провел ими по голой груди, задевая соски и ниже. 

— Не могу больше, — прохрипел он и схватился за резинку трусов, сдернул их вместе со штанами. Из своей одежды выпутался еще быстрее. Куроко смотрел на него внимательно, пристально, и на щеках его играл едва заметный румянец.

Подумать только, а несколько дней назад Кагами думал, что тот не умеет проявлять эмоции. А теперь вот, сам развел ноги шире, приподнял бедра и облизывал губы так, словно хотел большего. 

Кагами, наконец, лег сверху, кожа к коже, снова прижался к губам, целуя долго и ласково. Потерся членом о Куроко, прикусил мочку уха и понял, что долго не выдержит. 

Ему хотелось продержаться еще немного, чтобы Куроко просил сам, пусть даже без слов, но тогда Кагами рисковал запачкать их обоих раньше времени, не хотелось отпускать Куроко так рано. Будто до сих пор его мог кто-то отнять.

Кагами перевернул Куроко на живот, подхватил под бедра, заставив приподняться. Он сам облизал пальцы, потер кольцо мышц, слегка надавил. Он гладил по кругу, второй рукой перекатывал яйца, и Куроко млел от этой ласки, постанывая. Его бедра подрагивали, на пояснице проступила испарина. Кагами зажмурился на секунду, пережидая острый укол возбуждения, и вставил палец до середины, пошевелил им, двинув на пробу.

Куроко тут же сжался, бедра его закаменели, лопатки натянули кожу не спине. Весь он был напряженный, казалось, можно пересчитать все позвонки и кости. 

Кагами огладил ягодицу, снова подтянулся выше, поцеловал плечо, прикусил над лопаткой. Он вел языком по позвоночнику вниз и чувствовал, как Куроко расслабляется, как постепенно становится свободнее и снова пошевелил пальцем. Кагами будто клялся, обещал, что все будет хорошо, что он не обидит, не причинит боли. 

Кагами лизнул шею, втиснул внутрь второй палец, раздвинул их, надавил на гладкие стенки. Каждый судорожный вдох, каждое движение Куроко било по нервам, заставляло стискивать себя у основания, чтобы не кончить просто так. От одного вида задницы Куроко, от того, как тесно было внутри него. 

Кагами понял, что Куроко хочется большего, когда тот шевельнул бедрами навстречу, сам насадился на пальцы, застонал отчаянно и жалобно, приподнял бедра, словно приглашая. У него не было сил больше ждать и готовить, Кагами смазал слюной член, приставил головку к расслабленному анусу, надавил и плавно качнулся, втискиваясь внутрь. Сгусток огня, копившийся в паху, плеснул в вены, растекся с кровью по телу, обжигая, мешая думать.

Кагами уже не понимал, отчего стонет Куроко: от боли или наслаждения. Он только стискивал пальцами его бедра, оглаживал спину и шептал глупости. Хриплый голос был чужим, непохожим на его, и Кагами застонал, когда Куроко сжался особенно сильно.

— Тише, — захрипел Кагами. — Я же так кончу.

Он просунул ладонь под бедра Куроко, начал дрочить, размазывая смазку. Куроко стискивал покрывало, пальцы его побелели, четко проступили костяшки. Светлые волосы прилипли к повлажневшему затылку, по шее катилась капелька пота.

Кагами втрахивал его в свой кулак и не мог остановиться, не мог остановиться ни на одну секунду, чтобы переждать, оттянуть оргазм еще чуть-чуть.

Он кончил первым, замер, с размаху войдя до самого основания, и рухнул на Куроко сверху, едва не придавив. Куроко застонал, сжался вокруг него, и на ладонь Кагами плеснула теплая вязкая сперма. 

Куроко прерывисто вздохнул, когда Кагами вытянулся рядом, тоже перевернулся на спину. Когда перед глазами перестали мелькать яркие мушки, Куроко вдруг понял, что внутри него осталось что-то теплое, вязкое, и куда больше, чем было слюны. Сперма стекала на скомканное одеяло, но большей частью все еще оставалась внутри, будто его пометили, и это было сильнее того следа, что оставил Ханамия, потому что это было изнутри.

Кагами лежал рядом на боку, пытаясь отдышаться и, кажется, тоже еще плохо соображал, и, когда заметил, что Куроко собирается что-то сказать, придвинулся резко, едва не ударившись лбом, и поцеловал. Будто этот поцелуй был прелюдией к чему-то еще более значительному.