Солнце ласково обводило поместье Онешко лучами, застывая бликами на черепице и окнах, пробегаясь по уже нагревающейся после зимы земле. Веточки тянулись вербами к теплу, расплываясь где-то салатовой зеленью на макушках крон деревьев, трава только-только выглянула наружу, будто бы оглядываясь на опустевший сад усадьбы. Садовник постарался на славу, расчищая дорожки и беседку уходящего вглубь садика.

Весна, казалось, танцевала мазурку прямо посреди апреля.

Тёплый бриз приятно трепал отросшие каштановые волосы, играя с солнечными бликами на завивающихся концах. Граф накинул на плечи пальто, прогуливаясь по любимым дорожкам, расцветающим сразу же, едва капризное солнце выглянет из-за хмурых туч. Юлий растрепал вьющиеся волосы, отмечая, что уже давно пора стричься — когда он был несмышлёным мальчишкой, мать любила трепать его по голове, отмечая, что его тёмные, вечно выцветающие локоны напоминают ей отца во время его молодости. А парень вечно недоумевал, коим боком тут оказывался он.

Жилетка уже не сдавливала грудь так сильно, галстук не казался удавкой, а свободные полы рубашки теперь смутно напоминали юноше ночную сорочку, нежели повседневную одежду. Пальто приятно согревало, не позволяя замерзнуть на улице — весна весной, а апрель всегда был прохладным, поэтому Юлий вечно заболевал, хотя Руслан, воспитанный северными морозами, бегал в одной рубашке, покуда самому Онешко мать наказывала одеваться тепло. Вспоминая счастливое детство, господин с улыбкой погружался в него с головой, не замечая, как ноги сами привели к той самой некогда облюбленной дворянской свитой матушки беседке.

Однако, сейчас о ней вряд ли кто-то вспоминал, кроме садовника да витающего в ностальгии юного графа.

Беседка была простенькой, но весьма крепкой: белые колонны уходили вверх к голубым безоблачным небесам, а тонкие завитушки обвивали перила, плавно переходя на удобные деревянные сидения вдоль них. Парень действительно скучал по тем временам, когда он с друзьями играл под широкой крышей беседки, скрывающей детей от пекущего солнца. И, в целом, воспоминаний, связанных с этим местом, было много: игры, отец, что ещё не уезжал каждую неделю в столицу по делам. Столько связанно с этой старушкой, вечно обрастающей плющом летом, все не перечесть. Онешко похлопал по колонне ладонью, улыбаясь своим тёплым воспоминаниям, глядя на холодную круглую крышу постройки. Она всегда казалась графу высокой, пока тот не дорос до юношества.

Вдруг под скамьёй послышалось жалобное мяуканье.

Юлий усмехнулся, глядя в оба сверкающих в тени скамьи «фонаря». Кот аккуратно вышел из убежища, оглядываясь по сторонам, будто бы боясь попасться кому-то на глаза. Парень вытащил из кармана пальто свёрток, наблюдая за оживившимся зверьем, запрыгивающем на сидения около него. Голодный, мокрый от снега кот потерся о бедро человека, довольно мурлыкая.

 — Если б ты пришёл сразу после завтрака, то получил бы ещё и сметаны, — усмехнулся Юлий, открывая свёрток прямо на скамейке. — А так довольствуйся одними блинами.

Кот тут же принялся уплетать лакомство, наслаждаясь поглаживаниями юноши. Взять к себе его бы не разрешила матушка, а оставлять животных голодным было последним делом, ей богу. Пускай никто и не разделял такой любви к животному миру, Онешко продолжал подкармливать котов, в глубине души всегда мечтая о каком-нибудь зверье в поместье.

За спиной послышался внезапно громкий вздох, отчего граф вздрогнул.

 — Ваша матушка не одобрила бы такую трату пищи на бездомных голодранцев, — голос Ларина прозвучал хрипло, но, успокоившись, что это всего лишь гувернант, Онешко расслабился.

 — Моя матушка сейчас в столице разбирается с городским особняком, — выдохнул тот, оборачиваясь, не прекращая гладить кота. — И не пугай меня больше так.

 — И в мыслях не было, юный господин.

Дмитрий был в темном излюбленном пальто, очки слегка запотели, поэтому мужчина снял их, чтобы отчистить стекло от конденсата.

 — Кто ещё покормит Ра, если не я? Мать вечно наказывает кухарке выгонять его, садовник того и гляди хвост отрежет, перепутав с веткой, — фыркнул юноша, но лицо, признаться честно, уже не выдавало эмоций вроде неприязни или злости, что раньше были верным аргументом против занудного гувернанта.

 — Ра? — вопросительно приподнял бровь Ларин, надевая несменную оправу обратно на переносицу.

 — Да. Я так назвал кота в честь бога солнца.

Дмитрий подавил смешок, пожимая плечами, что вызвало у юноши легкое раздражение на уровне вызывающе-любопытного тона, словно мужчина предпочёл сдержаться от высказывания:

 — Если хочешь что-то сказать, то говори.

Тот улыбнулся шире, быстро пробегаясь языком по губам, слегка склонив голову.

 — Ну, если вы настаиваете, — он взглянул на Ра искоса сквозь линзы. — Называть кота в честь египетского божества, на мой взгляд, довольно вычурно. Да и мне нравятся больше собаки, кошек я не люблю. Фактически, — Ларин прищурился, поправляя очки, — я их на дух не переношу.

Кот облизывался, умывался после сытного обеда, прижав уши назад, будто бы даже и не желая ничего слышать от этого педантичного мужчины напротив. Юлий ухмыльнулся, смотря на гувернанта, пока ветер встрепал его чёлку, зачёсанную набок, делая отчего-то его вид хитрее. Парень прищурился в ответ, суя руки в карманы, а затем, глядя прямо в глаза, довольно мяукнул.

Ларин тяжело выдохнул, прикрыв веки, будто бы умаялся от утомительной беседы с нерадивым мальчишкой, а затем, снисходительно улыбнувшись, ответил с напускной строгостью:

 — Я бы на Вашем месте занимался чем-нибудь более полезным, например, читал, а не тратил столь редкий выходной впустую.

 — Ну, ты и не на моем месте.

Дмитрий ничего на это не ответил, лишь развернулся на каблуках и зашагал в сторону поместья. Наблюдая за отдаляющейся фигурой, Онешко, откинув голову на плечо, протянул: «Зануда». Он остался собой по-настоящему доволен.

***

Ноги несли в любимую отцовскую библиотеку: портреты и картины оставались позади, пока свет, не скрытый тяжелыми шторами, разливался по всему коридору. Сегодня было действительно солнечно, что было на самом деле огромной редкостью здесь — ни единого облачка, лишь бесконечная синь, уходящая к горизонту.

После обеда Юлий хотел почитать, погрузиться в мир, что отбросил тогда, в феврале.

Подумать только, Ларин находился в их доме вот уже как третий месяц! В это самому юноше верилось с трудом, однако после сказанных за фехтованием слов он правда отпустил мысли о том, как бы выгнать гувернанта из своего поместья. Это теперь казалось несусветной глупостью, капризом десятилетнего мальчишки, нехотевшего взрослеть никогда. Теперь становилось тяжелее от осознания груза ответственности на собственных плечах, но одновременно и легче от того, что он это понял. Будто эфемерная дымка детства окончательно спала. И хоть Юлий позволял себе и в дальнейшем подначки в сторону мужчины, он уже относился к нему совсем по-другому.

Библиотека всегда встречала своей духотой и едва различимым в воздухе запахом пыли. Юноша тихо прикрыл за собой дверь и улыбнулся себе под нос, чувствуя в душе забытое приятное волнение.

Ларин. Даже от его фамилии исходила какая-то картавость — то ли диалект, то ли дефект речи, хотя во второе верилось с трудом, ведь мужчина был слишком педантичен для этого. Он картавил, пускай после нескольких месяцев Онешко и привык, сейчас не обращая внимания. Однако, первое время юный граф постоянно ловил себя на одном и том же вопросе, всплывающем в голове: «Он картавит, потому что это дефект речи или потому что он иностранец?»

Где-то в марте Юлий остановился на втором варианте, дабы не тревожить себя более такими глупыми, неуместными вопросами.

Пальцы пробегались по темным тусклым корешкам, как будто вспоминали, какая структура обложек: твёрдая или мягкая, шершавая или гладкая, объемная или приплюснутая под давлением книг по бокам. Онешко, право, забыл, каково это — окунаться в эту атмосферу тишины и покоя.

Ларин был манерным до черта. Порой он раздражал юного господина одним своим тоном, хотя через месяц он научился сдерживаться, чтобы не обрекать себя на словесную стычку за уроком фехтования. Ларин был манерным и чертовски остроумным — возможно, даже слишком остроумным для Юлия. Ему было бы легче выдворить какого-нибудь простого гувернанта, неуверенного, как правило, в своих собственных действиях, будучи обыкновенной слугой.

Но Дмитрий был далеко не таким, о-о-о, не-ет, он за словом в карман не лез.

Всегда давал отпор в словесном поединке, острил в ответ, был уверен в себе настолько, насколько вообще было возможно. Онешко подозревал, что мужчина никогда и не был просто гувернантом, ибо эта манерность и педантичность граничила с дворянской вальяжностью слишком часто. Однако, зачем тогда дворянину быть чьей-то нянькой, выдерживать все выходки?

И ведь, зараза, даже матери ничего не сказал за все это время! Он столько раз мог возразить, пригрозить своим поучительным тоном жалобой матери… Мог, но не делал. Вполне вероятно, он сам понимал, что ему это не выгодно, и в случае чего юноша сам мог в ответ высказать госпоже Онешко, как порой забывался его гувернант, хотя Юлий уж точно не стал бы этого делать, даже если бы мужчина выбесил его до вздутых вен на лбу — Юлий ненавидел жаловаться, не в его уж характере это.

Так и получалось третий месяц: Ларин продолжал учить нерадивого мальчишку, а тот в свою очередь, парируя на колкости, относился впредь с каким-никаким уважением, приглушая в себе возникающие глупые вспышки эмоций, что могли бы помешать ему в будущем.

Книга привычно лежала в ладонях, кресло утягивало уютом, а звенящая тишина в помещении располагала чтению. Парень тут же увлёкся, предаваясь старой привычке забывать ход времени за любимым занятием. Так все и должно было быть, все на своих местах, да?

Только вот отчего-то спустя час спина затекла, глаза отвыкли от сумрака, отчего теперь все рябило от мелкого печатного шрифта. Размяв шею, граф попробовал вновь приступить к чтению, однако теперь почему-то сосредоточиться было куда труднее, требовались перерывы, иначе вместо прочитанного текста в голове оставалась одна каша. Странно было это признавать самому себе, но Юлий, кажется, отвык от привычной статичной размеренной жизни.

 — Господин! — раздался голос Лизы из коридора. Топот служанки окончательно отвлёк Онешко от чтения.

Девушка ворвалась в помещение, задыхаясь, видимо, от бега, тут же расплывшись в извинениях на выдохе. Граф наклонил голову набок, спрашивая, что случилось.

 — Там… гостиная… зала… госпожа… — начала была та, но затруднительное дыхание мешало закончить мысль до конца. — Прибыла госпожа…

Книга выпала из рук на стол. Юлий тут же вскочил с кресла, меняясь мгновенно в лице. Матушка вновь решила вернуться пораньше? Почему не предупредила? В этот раз он разбирал почту и письма от неё точно никак не было!

А что если случилось что-то серьезное? Что если она прибыла второпях, забыв совсем о предупреждении? Онешко терялся в догадках, что же могло случится с матушкой, ведь раньше воспитание не позволяло ей ни с того ни с сего прибывать домой без единой весточки. Она писала о том, как запущен их городской особняк теперь, и как много нужно, как говорится, faire des réparations*, после столь долгого отсутствия в столице. Юлий даже писал ей в ответ о своих успехах, о том, как прекрасно начинает цвести вишня в саду, даже и не предполагая, что может что-то случиться!

Парень сорвался с места, выбегая из библиотеки, оставляя запыхавшуюся служанку одну в комнате. Та беспокойно попыталась что-то крикнуть вдогонку о госпоже, но тот её уже не слышал, со всех ног торопясь в гостиную.

Казалось, по всей усадьбе слышался топот, потому как Юлий, право, нёсся сломя голову. Обычно Лиза сообщала о прибытии кого-либо крайне спокойно, а тут девушка буквально ворвалась в помещение, будучи крайне обеспокоенной. Он бы услышал, вероятно, от какого угодно слуги, если это действительно было что-то очень срочно, однако его побеспокоила именно Неред. Может, это касалось только его? Тогда причём тут «госпожа»?

Но что если это не матушка прибыла, а...

Едва он достиг парадной, коридоры сменились на просторную прихожую, слова все застряли в горле. По всем гардинам были развешаны разноцветные ленточки, от огромной хрустальной люстры в центре комнаты исходили шелковые лоскуты, перила утопали в бантах и прочих атрибутах не предвещающего празднества. Слуги, включая служанок и парочку лакеев, украшали лестницу, почти что не сговариваясь, а увидя господина радостно выдохнули.

Юлий замер в арке, подбирая слова. Какого дьявола здесь творится?!

 — Кто вам вообще…

Граф не успел договорить, недоумевающе округлив глаза, как сзади послышался звонкий девичий голос.

 — Юлик! — цепкие ручки обхватили грудь парня со спины в объятиях, прижимая к себе. — Я так соскучилась!

Этот голос он не спутал бы с другим никогда. Девушка радостно захихикала, обнимая Юлия со спины, положив голову на плечо, пока тот пытался прийти в себя. Ну, зато теперь все встало на место, и матушка в безопасности.

— Юля? — выдавил из себя юноша, выпутываясь из объятий, улыбаясь слегка натяжно, так как никак не ожидал увидеть её.

Лиза спешила сообщить господину, что госпожа Решетникова прибыла в их поместье и решила немного украсить дом, так как онешковские бордовые шторы в пол и темные стены ей не нравились ещё с детства.

Благо, матушки сейчас нет.

 — Я решила немного украсить поместье, оно выглядит ещё более мрачным, чем раньше, — протянула она, улыбаясь графу искренне, как всегда у неё получалось.

Юля всегда была неожиданностью для Онешко: иногда приятной, иногда далеко не очень. Решетникова не так уж часто посещала их, обычно они виделись на балах, устроенных отцом юноши, хотя в детстве их троица — Юлий, Руслан и Юля — всегда устраивали неприятности нянькам, бегающим по пятам детей. Теперь же, когда все выросли — формально, конечно, они все ещё оставались детьми — они редко виделись.

 — В этом не было нужды, — Юлий старался быть помягче, старался сдерживаться, ведь Решетникова действительно была редким гостем. — Наш дом всегда полон радости, думаю, стоит приказать, чтобы всё это убрали, пока матушка не вернулась.

Дворянка немного расстроилась, опустив взгляд в пол, отчего Онешко мгновенно почувствовал себя мерзавцем. Со вздохом он обернулся, глядя на то, как едва поспевавшая Лиза возилась со слугой Решетниковой, Танечкой. Они вместе завязывали банты на перилах, обвязывая их шёлковой белой ленточкой. Стараются ведь, да и Юля хотела как лучше.

 — Ладно, — буркнул Юлий, улыбаясь уголками губ, — пока её нет, пускай будет так.

Решетникова вновь просияла, обнимая парня, отчего её каштановые волосы защекотали ему нос. Пышное платье вновь обвило подолом ноги графа, и как бы ему не хотелось, девушку следовало приобнять в ответ. Однако, встал комом в горле вопрос, ведь как ни крути она прибыла без единой весточки. Уж не случилось ли чего?

 — К слову, Юля, а почему ты здесь?

 — Я хотела увидеть тебя, поэтому очень спешила, — дворянка смято ответила, улыбаясь.

 — А почему не сообщила о своём прибытии? — слегка наклонил голову граф, глядя на девушку внимательно.

 — Мне пришлось тайком сбежать…

 — Юля!

 — От тетушки ждать разрешения сто лет в обед, а мы не виделись с Рождества!

Парень отстранился со вздохом, глядя на Решетникову с укором. Единственным ее опекуном была строгая тетушка, жившая, признаться честно, очень далеко. Однако, это не мешало ей контролировать столь легкомысленную племянницу через сотни миль.

 — Ты понимаешь, что теперь мне достанется от неё? Она же волнуется! — воскликнул Онешко, нахмурившись. — А что, если б что-нибудь с тобой случилось по дороге? Что если кибитка бы перевернулась на мосту? Или на вас напали бы?

 — Этого всего же не произошло, верно? — та пожала плечами, чисто по-женски кокетливо прищуриваясь; улыбка не сходила с её лица. — Все хорошо, Юлик, я здесь.

Тот тяжело выдохнул, помассировав переносицу большим и указательным пальцами. Порой Решетникова поражала своим легкомыслием, ей богу.

Ларин, стоявший в арке все это время, наблюдал за этим маленьким спектаклем, едва сдерживая улыбку. Его ученик почти что не сдерживал эмоции, весь его напускной яд, видимо, адресовался в этом доме исключительно Дмитрию и никому более, судя по всему. Парень начал отчитывать загадочную «Юлию», говорить, что так поступать нельзя — а разве может быть что-то забавнее, чем беспризорник, говорящий о подобных вещах в негативном свете?

Неред, завязывающая объемный бант на столбе, обратилась к рядом стоящей, скорее всего, прислуге неизвестной недавно прибывшей леди, попросив ещё лент. Гувернант тихонько похлопал Лизу по плечу, привлекая внимание. Та обернулась, сдувая прядь со лба, спадающую из-под рюш.

 — Извините, но кто эта леди? Юный господин мне о ней не рассказывал, — сказал Ларин тихо, чтобы их не было слышно.

 — А, — вскинула брови девушка, переводя взгляд на парочку, в которой шумел в основном граф, — это Юлия Решеникова, невеста господина.

 — О-о-о, — удивлённо протянул мужчина, слегка выпятив подбородок на секунду, — не ожидал, право, госпожа Онешко ничего не говорила по этому поводу. Хотя для дворянина вполне естественно быть обручённым с женщиной дворянского происхождения.

Служанка пожала плечами на это и принялась за работу. Дмитрий вполне ожидал этого исхода, догадывался, но не был уверен до конца. Да и черты лица этой дамы были очень знакомы ему, только вот где он её видел? Не помнил, честно, не помнил. Но эту выразительную родинку под левым глазом и форму носа выбросить из головы не мог. Где же он её видел?

 — Впрочем, раз поместье почти украшено, почему бы нам не устроить бал позже? — послышался звонкий голос девушки, взявшей за руки юного господина. — Мы будем кружиться с тобой, разве это не чуде…

 — Боюсь, я буду занят, — поторопился Юлий, тут же вспряв. Судя по тому, как он тараторил, юноша не был в восторге от этой идеи и пылал желанием увильнуть от танца. Граф начал оглядываться в поисках путей отступления, а, как только взгляд наткнулся на стоящего у слуг Ларина, он воскликнул, — у меня занятия с моим гувернантом!

 — С каких пор у тебя появился гувернант? — медленно, недоумевающе спросила невеста.

 — С тех самых, как госпожа Онешко наняла меня усмирить пыл юного господина, — встрял в беседу и сам Дмитрий, видя, в какой панике, если можно было так сказать, прибывал юноша. — Мои извинения, леди… Юлия?

Он поклонился, отчего парень, казалось, облегченно выдохнул. Вот уж не думал Ларин, что Юлий когда-нибудь будет так рад его появлению.

 — Это Дмитрий Ларин, мой гувернант, — взглянул на него граф, неловко улыбаясь, добавив в конце как-то неуверенно, — с недавних пор.

 — Скоро у нас будут занятия, прошу простить, что занимаю время вашего жениха, — поспешил извиниться мужчина.

 — Ну, если это действительно ва-ажно, — недовольно поджала губки Решетникова, в конце концов смиряясь с занятостью Юлия. — Может быть, вечером…

 — Если господин не устанет, он обязательно примет участие в вашем торжестве, — заявил гувернант, у которого за весь разговор с лица не сходила лёгкая вежливая улыбка.

В этот раз он прикрыл его, однако впереди ещё целый день, чтобы узнать у господина причины отказа своей леди.

***

Музыкальный класс всегда был невероятно просторным — таким, чтоб когда играл на музыкальном инструменте по всей комнате гуляло эхо. Мягкая софа расположилась у окна, отчего солнечные лучи могли запросто поиграть в волосах располагавшегося на нем юного господина. Ларин водил смычок по струнам, играя что-то уже скорее по памяти, нежели намеренно следя за нотами. Юлий напряженно супился, в волнении кусая губы.

Уж за три месяца гувернант порядочно узнал его, чтобы понять, что юноша слишком погружен в свои мысли. Что его заставило отказаться от танца со своей невестой? Вопрос не из легких. Мужчина со вздохом отложил скрипку, глядя на душевные терзания своего господина, склонив голову немного вбок, прищурившись.

 — Полагаю, было бы проще, если бы вы согласились, а после воспользовались случаем и улизнули, — сказал Ларин спокойным голосом. — Да и врать леди — дело не бравое для джентльмена.

 — У меня нет времени на её девичьи игры, — Онешко воскликнул, не отводя взора со страницы лежащей в ладонях книги.

 — И тем не менее, заниматься Вы не желаете.

 — У меня выходной.

Вдохнув уже во второй раз, гувернант размеренно шагнул в сторону господина. Зачем же ему действительно отказываться от танца со своей невестой? Вариантов не много, вопрос насущ: либо он не любил танцы, либо терпеть не мог Юлию — но тогда юноша вёл бы себя куда более отрешенно до того, как Дмитрий влез в их разговор, — либо элементарно не умел танцевать. Что, к слову, тоже глупо, ведь с его-то праздным образом жизни не любить танцы с дамами на балах крайне странно. Ларин и сам не любил танцы с давних пор, однако отказывать дамам не приходилось. Гувернант решил, что самое время напирать на парня, дабы добиться от него внятного ответа.

 — И все же вас на танец пригласила леди, ваша невеста, следовательно, отказаться из-за какой-то неприязни Вы никак не могли.

Парень отвлёкся, фыркая, скрестил руки на груди, отложив читаемую книгу.

 — Я, конечно, никогда об этом не задумывался, глядя на Вас, но, — мужчина поджал губы, замечая в закрепощенной позе юного господина нотки враждебности, — умеете ли вы вообще танцевать?

Юлий очень стушевался, распахнул глаза, будто бы это его возмутило до потери речи на пару секунд — однако, губы не поджал. Он всегда во время настоящих стычек — особенно по началу их общения — поджимал губы, в мгновение ока раззадориваясь, как собака на привязи, которую раздразнил крестьянский мальчишка. Крылья его носа не трепетали, следовательно, мужчина просто вывел его на чистую воду.

 — Так, значит, не умеете?

 — Это неважно!

 — Отнюдь, — отрезал гувернант, — это очень важно. Танцы — одна из обязательных частей на банкетах и званных ужинах, юный господин. Откажетесь на них танцевать с леди и ваша репутация будет очень сильно подпорчена.

Юлий сидел неподвижно, обескуражено: Ларин в очередной раз видел его насквозь. Что ж, разве не на то он и его гувернант? Дмитрий снисходительно улыбнулся, стараясь заверить всем своим видом, что пока все ещё поправимо.

 — Но Вы не на банкете, Вас пригласила на танец ваша леди. Думаю, если вы вечером станцуете с ней, то все будет хорошо.

 — Но… разве у нас есть время, чтобы нанимать учителя по танцам? — в голосе юноши послышалось волнение. Видимо, слова Ларина возымели нужный эффект.

 — Зачем вам учитель, если у вас уже есть гувернант? Я научу вас танцевать.

Юлий даже вспрянул, нахмурившись, поджимая губы. В этот раз эмоции куда более искренние, Дмитрий усмехнулся этому себе под нос. Занятно, осознает ли Онешко, что его искренность может подвести в особо важный момент?

 — Как я буду танцевать с таким высоким партнером? Не говори глупости!

 — Господин, дамы бывают разного роста, веса и комплектации в целом, — подметил гувернант, улыбаясь. Юлий уже и сам осознавал, что иного варианта не было, если ему срочно нужно было выучить хотя бы основу, — поэтому это — не аргумент.

Парень сконфуженно опустил взгляд в пол, окончательно сложившись под аргументацией мужчины. В конце концов, действительно, у них есть всего лишь несколько часов перед балом, а другого грамотного учителя и партнера ему не сыскать сейчас.

 — Что ж, не окажете ли мне честь?..

***

«Первый шаг всегда нужно делать с пятки», — сказал Ларин. — Потом, когда заиграет мелодия, с левой ноги. Начали».

Начали они давно, а сейчас продолжали из раза в раз повторять одно и то же. Парень был-то далеко не глупым, но из-за того, что постоянно путал ноги, танец выходил нескладным. Ларин отметил, как напряжённо двигался юноша, однако решил дать тому привыкнуть к движениям, ритму.

Но разве можно разучивать основы два часа?

Дмитрий не старался издеваться над юным господином, но тот наверняка упёрто верил в обратное. Танцевать посреди комнаты с мужчиной, конечно, никого особо не прельщало, но у них правда не было выбора. Юлий неловко положил руку туда, где вроде как у хрупких дам должна быть талия, а второй придерживал ладонь Ларина. Кажется, они впервые оказались так близко друг к другу. Мужчина прокашлялся, аккуратно расположив пальцы на плече графа, отмечая, что тот гораздо крепче, чем ему казалось раньше.

Юноша вёл очень неуверенно, путаясь в ногах, хотя и взаправду старался, не упирался, как было раньше. Юный господин изменился с зимних пор: начал прислушиваться к советам гувернанта, следил за внешним видом, надевая каждый день жилет и галстук, отбросил упрямство, взявшись за голову, пускай и срываясь на детские шалости вроде той, что сегодня утром.

На натуральном повороте господин споткнулся о собственную ногу, повиснув на гувернанте.

Онешко оставался ребёнком, но его прогресс «становления куда более ответственным человеком» для получения большой компании в свои руки был заметен. В идеале, безусловно, эти замашки должны были исчезнуть к получению наследства в июле, однако в полное их исчезновение Ларину слабо верилось.

Как и в то, что господин не оттопчет госпоже Решентиковой всю обувь.

 — Я не стану говорить, что у вас нет таланта к этому, — Ларин сам остановил танец, перестав отсчитывать ритм. Юлий пялился на туфли: то ли гувернантские, то от свои. — Вместо этого я скажу, что ваше танцевальное мастерство просто ужасно.

Граф тяжело выдохнул, сводя брови к переносице, оставаясь крайне озадаченным и разозленным одновременно. Вероятно, он пытался совладать со своими эмоциями, но у него это, в принципе, не особо-то и получалось.

 — Вы не должны просто волочиться за мной.

 — Это все из-за того, что ты высокий! — воскликнул Юлий, сверля карими глазами дыру в груди мужчины.

Наверное, больше всего его злило не то, что Ларин — а это уже триггер для юного господина, уж поверьте! — выше или ловчее, а то, что несмотря на все возможности он просто не мог сделать чертов квадрат так, как нужно. Потому что в этот раз вся причина была не в надоедливом гувернанте в нескольких сантиметрах от него, а в самом Онешко.

 — К тому же, — мужчина отпустил парня, наклоняясь ещё ближе к лицу, отчего тот совсем опешил, замерев, пока гувернантские пальцы не вытянули его поджатые губы в подобие улыбки, — меня очень смущает ваше кислое выражение лица. Вы можете обидеть им леди.

В шоколадных глазах напротив впервые вспыхнул прежний февральский гнев, а рука резким взмахом убрала ладони с лица. Юлий зарычал в недовольстве, тут же отходя от мужчины на метр. Все терпение иссякло, Онешковское спокойствие, хранимое все три месяца, пошло коту под хвост.

 — Хватит с меня этого вздора! Весь этот бал… несоизмеримая глупость! — процедил сквозь зубы он, стоя спиной, — К черту все, я не собираюсь тратить на это остаток своего дня!

За дверью послышались быстро удаляющиеся шаги, однако в приступе гнева господин навряд ли это заметил — он был слишком занят своим недовольством, чтобы обратить на это своё внимание. Сейчас юноша был схож с пороховой бочкой, и любое слово могло вызвать в нем новую, очередную вспышку гнева и яда в сторону Дмитрия.

 — Вас пригласила на танец ваша невеста, юный господин.

 — Да хоть сам Черт! — развернулся юноша на каблуках. — Это ничего не меняет!

 — Вы с ней помолвлены, — попробовал его образумить вновь Ларин, говоря уже с напором, начиная чувствовать подступающую к горлу раздражительность.

 — Да нас поженили родители, ей Богу, — всплеснул руками граф, хмурясь.

 — Это частое явление, когда родители сводят своих детей в юном возрасте, чтобы обеспечить себе стабильный достаток.

 — А что если мне не нужна стабильность? Что если я хотел бы сам себе выбрать невесту?

Ларин вздрогнул, узнавая в словах парня до боли знакомые чувства. Переполняемый романтизмом юношеский максимализм, ликующий сейчас в Онешко. Он и не понимал, что, возможно, может пожалеть о сказанных словах когда-нибудь. Юноша расходился в тирадах, в глубине души действительно переживая из-за сватанья родителей без его согласия. Ларин, признаться честно, понимал эти бурлящие внутри чувства мальчишки, но, увы, перерос их, чтобы разделять этот романтизм бунтарства. И чем раньше Онешко придёт к осознанию истинной глупости в своих словах, тем холоднее будет его рассудок в последующем.

— ...и если бы это была та, которую я люблю, то, бесспорно, все эти нелепые старания и, — Юлий на секунду иронично широко улыбнулся, продолжая плеваться ядом, — улыбки были бы не впустую!

 — Вы возвышаете любовь выше обязательств, юный господин. Вероятно, те книги en français были женскими романами, раз чувства для Вас превыше долга, — Ларин сжал кулаки, поджимая губы в полоску. В словах Юлия он узнавал себя, поэтому хотел оградить подопечного от нелепых нелогичных выводов, что могли в будущем стать причиной ужасных ошибок. — Любовь — это химия. Прекратите идеализировать её и возьмитесь за ум, ваши «пылающие» чувства ничто иное как сочетание пяти гормонов.

Впервые сорвался, зашёл слишком далеко в своих словах — Дмитрий и сам это понимал. Впервые подобный упрёк ощущался так остро, причём самим мужчиной, а не Юлием, пропустившем колкость в свою сторону. Не-е-ет, огонь пуще прежнего в нем зажгли последние слова гувернанта. Онешко сгорбился, задрожал, покраснел, сдерживая свой порыв в сжатых до побелевших белых костяшек кулаках, крылья носа трепетали от частого дыхания — он был в ярости. Возможно, именно так граф выглядел, когда Ларин во время урока фехтования впервые высказался так резко в сторону некомпетентности ученика.

 — Любовь — это химия, — повторил Юлий, склонив голову на бок, прищурившись. — Да ладно? Правда? Что ж, страх — это тоже химия. Твоя вечная напыщенность и педантичность — тоже химия. И любые другие проявления чувств тоже всего лишь химия. Признавая это, ты признаёшь и то, что и другие эмоции — это химия, и они, в принципе, не нужны, — парень взглянул на мужчину в упор. — А знаешь, кто не чувствует никогда никаких эмоций? Идиоты.

Онешко был настолько уверен в себе, что мужчина впервые, стоя перед пятнадцатилетним мальчишкой, почувствовал себя совершенно обезоруженным. Он вспылил, его жизненные принципы были задеты, поэтому привычного молчания в ответ было бы странно услышать. Ларин не глуп: мужчина был готов к выпаду со стороны юноши.

Но явно не такому.

Монолог окончился сбитым дыханием графа и враждебных почерневших от злобы глаз напротив. Гувернант молча обескураженно глядел на мальчишку, собираясь ответить, будучи слегка сбитым таким сильным отпором, но брошенные напоследок слова выбили из лёгких весь воздух:

 — Тебе любовь не нужна, да, Дима? Тебя, наверняка, никогда по-настоящему-то и не любили.

Кулаки разжились сами по себе, нахмуренные к переносице брови взметнулись вверх — колкость господина попала в самое сердце. В голове всплыл образ Ксюши: её искренние глаза, улыбка, лоск ее открытых плечей, казалось, даже послышался её задорный смех. «Никогда и не любили», — эхом в ушах прозвучали слова Онешко, режущие слух.

На секунду Ларин ощутил легкое прикосновение губ единственного человека, что целовал его ночами напролёт.

Юлий изменился в лице, видимо, заметив, что последняя брошенная реплика оказалась больнее всего. Господин отвёл взгляд, тут же теряя весь пыл. Он широкими быстрыми шагами подошёл к софе, взял брошенную перед уроком танцев книгу, чувствуя себя в данный момент наверняка совсем отрешенно.

 — Если Юля будет интересоваться, скажи, что я в библиотеке, — сказал он уже тише и вышел из музыкального класса, оставив Ларина наедине со своей скрипкой.

Возможно, Юлий оказался прав, кто знает.

***

Апрель скупился на тёплые вечера, но сегодня уж больно был раздобрен улыбчивым солнцем за окном. Дров в камины было кинуто гораздо меньше, хотя напряжённой обстановки в поместье это ни капельки не уменьшало. Парень, сжимая кулаки, ступал по ковру коридора, глядя украдкой на потемневший в сумраке сад. Солнце зашло, но вечеря только-только начала просыпаться, окутывая небеса в бледные, пастельные тона.

Правое крыло стремительно исчезало за спиной графа, уверенным шагом направляющегося в парадную.

Все эти ленты, банты, свисающие с гардин… они ни капельки не радовали Юлия. Вот ни на грамм он не стал счастливее от вида бежевого шёлка, так контрастирующего на фоне бордовых штор. Его скорее успокоил привычный темно-алый цвет, окружающий юношу практически везде: начиная от интерьера и заканчивая обложками книг в галерее отца. Бежевый слишком светел, слишком неподходящ ему, в отличие от той же самой Решетниковой.

Юлия слишком наивна, наверное, для него, особенно после произошедшего инцидента с отцом. Девушкой она была красивой, даже можно сказать прелестной: аккуратная фигура, женственный естественный румянец на скулах, выразительные ключицы, тонкие запястья и невероятно глубокие темно-серые глаза. Она очаровательна, право, но Онешко не любил её — не любил как девушку, важно заметить. Видел в дворянке старого друга, с которым играл в саду, с которым получал оплеух от нянечек, с которым нужно было вечно возиться, потому что она — девочка. Парень не видел в ней жену, зато видел младшую сестру, за которой нужен глаз да глаз, ведь юность Юли сейчас в самом расцвете, а голова слишком ветрена, чтобы не совершать ошибок.

Он забыл самое главное — любовь к сестре тоже является любовью, причём нередко куда более сильной, чем чувства к какой-то барышне.

Юлий любил, любит и будет любить ее, но за своим вспылившим эгоизмом совсем забыл об этом. И за порывом обрадовать его стоят более возвышенные чувства, чем бурлящий гнев и нежелание танцевать. Она хотела обрадовать его, увидеть искреннюю улыбку на хмуром, понуром лице, услышать заливистый смех — разве это не показатель того, как девушка заботилась о нем? А Онешко разозлился на самого себя, Боже, какой же он глупец!

Тогда, у библиотеки, граф встретил торопившуюся Лизу, едва подбирающую мешавший бежать подол. Та, увидя господина, тут же окликнула его, сказав, что спешила найти его. Рассказала о плачущей в своей спаленке госпоже Решетниковой, ведь той ее служанка, Танечка, доложила, мол, «господин Юлий никоим образом не намерен с ней танцевать и считает этот раут глупостью несусветной». Стоило поговорить со служанкой, какого черта она вообще подслушивала господина, однако юноша решил, что не будет и в этот раз перекладывать вину на чужие плечи, а решит ситуацию сам, извинившись.

Извинившись, не выдавая Неред, конечно же.

Он тут же приказал ей сказать Юле о прибытии матушки к семи вечера, наказав дворянке выглядеть самым «прелестным» образом, дабы госпожа Онешко не разгневалась резкому прибытию невестки, а сам направился к себе, чтобы надеть свой фрак. Если этот бал сделает Решетникову хоть чуть-чуть счастливее, то он определённо стоил того.

И вот, вышагивая вдоль окон усадьбы, он направлялся в назначенное место, понимая, как много упустил из-за своих взрывающихся вулканами эмоций. Ведь право, стоило взять себя в руки, очнуться от этого наваждения — ему скоро шестнадцать, компания перейдёт в его руки, а граф, как капризный мальчишка лет пяти, упёрто кричал о глупости происходящего. Единственный виновный во всем — он, поэтому и исправлять ошибки стоило исключительно Юлию.

А ещё более замечательным было бы не допускать их в будущем, держа себя в руках. Стоило уже взяться за ум.

 — Юлик? — заметила его у лестницы девушка, обернувшись. Парень спустился по ступеням, держась за перила, глядя на растерянность в глазах Решетниковой.

 — Добрый вечер, — Онешко мягко улыбнулся, рассматривая невесту. Та уложила непослушные волосы на другой бок, заплетя чёлку в какую-то замудренную прическу, нанесла чутка помады и даже казалась ещё более кукольной, нежели ранее. — Выглядишь чудесно.

Юля явно не ожидала комплимента от юноши, отчего залилась румянцем смущения — жених практически и не делал их ей, обходясь дружеским похлопыванием по плечам или широкой улыбкой.

 — Благодарю, — она смущенно улыбнулась, тут же теряя весь свой пыл. — А… почему же украшения не убраны, ты же говорил, что это только до той поры, пока матушки не будет…

 — Так её и не будет, — усмехнулся Юлий, сойдя с последней ступеньки, вставая перед невестой.

 — Как это… так?

Девушка совсем растерялась, опустив взгляд в пол от переполняемых чувств. Перед ней стоял её друг детства и нынешний жених, одетый в парадное, стоял, глядя прямо в глаза, заискивая в них что-то. А что именно, госпожа понять так и не могла.

 — Как это так? — повторилась она, чувствуя, как слезы обиды катились по щекам. Граф не ожидал подобной реакции, поэтому на мгновение растерянность промелькнула в его карих омутах. — Ты просишь меня выглядеть прелестно, но обманываешь… отказываешься от танца, сбегая от бала, считая его… полнейшей глупостью, а сейчас вот так просто признаёшь, что обманул меня?

Юлий, поняв наконец, что это были переполняющие эмоции, нашедшие выход в слезах, вновь улыбнулся. В Решетниковой тоже бурлит вулкан чувств, просто срыв её отличается от эгоизма Онешко — отличается хотя бы потому, что Юля просто запуталась в словах парня и собственных чувствах. Дворянка закрыла лицо ладонью, но граф поспешил её убрать, мягко взяв за запястье, тут же вынимая из нагрудного кармана платок.

 — Ну-ну, когда ты плачешь, твои прекрасные глаза становятся и без того больше, — он вытер слезы с щёк. — Это совсем не украшает леди. Девушку с таким лицом я и не подумаю приглашать на танец.

Та замерла, девичьи губки дрогнули. Юлий действительно хотел потанцевать с ней? И все эти приготовления к вечеру не оказались напрасными? Вдруг юноша отметил периферийным зрением чей-то силуэт — им оказался Ларин, спустившийся на поворотную площадку посреди лестницы. Мужчина держал скрипку, а после того, как поймал на себе пару устремлённых на него глаз принялся играть.

И Онешко не чувствовал в его взгляде ни капли обиды, злости или негодования. Напротив, гувернант просто играл мелодию, под которую можно было бы станцевать, слегка улыбаясь чему-то.

 — На балах принято забывать обо всех невзгодах, поэтому приглашаю Вас на танец, моя леди, — парень повернулся к невесте, подавая руку в пригласительном жесте.

 — Но мы же…

— …не на балу? Отчего ж, оглядись. По мне так чудный раут, устроенный тобой.

Юлий с улыбкой отмечал, как преображалось лицо девушки от осознания того, что юноша подстроил все ради неё. И, признаться честно, от этого сердце в груди билось сильнее.

 — Или Ваше предложение уже не в силе?

 — Никак нет, — тонкая ладошка легла поверх ладони юноши, — оно все ещё в силе.

И это было безумно странно: танцевать этот чертов квадрат стало легче, музыка задавала темп, а счастливые глаза напротив блестели так прекрасно, что Юлий, право, был даже очарован. Не этой любовной паволокой, а чем-то куда более чудеснее и волшебнее. Осознание, что он кого-то осчастливил своим сюрпризом, действительно грело душу и сердце, и парень почему-то был уверен, что, делая нечто подобное для него самого, Юля чувствовала то же самое. А ведь он мог лишить её этого прекрасного чувства — подобные мысли сейчас слишком горчили кончик языка, отчего граф воздержался от самокопания. Сейчас стоило наслаждаться моментом.

Уже позже, когда дворянку стало клонить в сон, Танечка тут же засуетилась по поводу кареты. Ехать до поместья Решетниковых не слишком уж далече; оставлять её тоже не вариант, ведь тетушка уже наверняка подняла всех с ног на голову в поисках племянницы. Поэтому было принято решение отправить госпожу домой вместе со служанкой и заверенным излюбленным извозчиком графа для пущей безопасности.

 — Зачем вы все это устроили, если считаете балы глупостью? — тихо спросила его Танечка, отдёрнувшая господина, пока никто не видел. — Вы её совсем не любите, мучаете.

 — Мы оба мучаемся, ведь за наши сердца все решили родители. И, я думаю, ваша госпожа поняла меня без слов, — так же тихо ответил ей юноша, смотря снизу-вверх с прищуром. — А, будь моя матушка в поместье, то точно бы не оставила служанку, подслушивающую чужих господ. Но, благо, её тут нет, не правда ли?

Та резко отстранилась, пряча взгляд в складках подола. Служанка или не служанка, Юлию было плевать — в этот раз ей просто повезло, и он спустил все на самотёк, дав намёк, что в следующий раз не оставит это все безнаказанно, если этот раз, конечно, будет. Карета тронулась, исчезая в воротах поместья.

Сверчки застрекотали из кустов, в доме горели огни. Музыка уже не играла.

Онешко понравился не сам бал, а то, как счастлива была Решетникова, кружась с ним в венском вальсе.