— Надеюсь, вы примете правильное решение!

Просторный кабинет наполняли запахи духов, французских вин, чая и гамбургеров. За вытянутым словно кишка столом минуту назад принималось важное решение. Собрание основных стран это событие, которое нельзя пропустить, особенно в двадцатом веке, когда всем стало понятно еще с Ялты, что сфера влияния неумолимо делится на поля.

Америка как всегда трепался про космические корабли, Артур на это злился, Франциск обзывал обоих дураками, и с кулаками теперь сэр Англия накидывался на него. Умело сработано. Германия аккуратно записывал основные положения, казалось, будто он служил вдобавок секретарем и слугой бреда, что нес Америка, Италия во сне уже наслаждался пастой, Япония же молчал и в общем-то ничего особо не говорил. В принципе все как всегда?

На самом деле все было совсем не так. Италия с щенячьими глазами до сих пор просил прощения у Германии за то, что так предательски вышел из войны, испугавшись братьев-с-английским-языком, Германия сидел мрачнее тучи и ничего не отвечал — Италия будто не понимал, как сильно ранят немца воспоминания о Третьем Рейхе. Но он все же записывал за Америкой, который на этот раз ни слова не проронил про чертовы корабли, речь шла больше о ракетах. Япония традиционен — молчал, но стыдливо, морозные взгляды Ван Яо пробирали его хрупкое тело до самого сердца.

Всем было довольно странно находиться в этом зале — еще вчера вроде дубасили прикладами по голове и вкушали запах хлора, а теперь пытаемся мирно, все вместе, урегулировать вопрос даже важный, касающийся безопасности всего человечества.

Даже Франциск и Артур больше не ругались, а с удивлением и, кажется, неким страхом смотрели на Альфреда, весело щебечущего про свой новый план — план Баруха.

Невероятное изобретение Оппенгеймера в виде американских ядерных бомб воздвигнуло множество ступеней, по которым было легче добраться до пьедестала первенства. Как бы сам ученый потом ни каялся, понимая, какую чудовищную ошибку совершил, вещь, созданную в нашем мире, уже никогда не сотрешь — кто-то обязательно повторит технологию, и необязательно это будет азиат.

Наверное, самый любимый рычаг Альфреда и его боссов это рычаг давления. Хиросима и Нагасаки стали этим рычагом. И ведь действительно интересно получилось: с одной стороны, уничтожили опасную территорию, если таковой можно назвать место, где обитали гражданские, а с другой показали свое превосходство, и в особенности перед советами.

— Господин Америка, я прошу меня извинить за все мои деяния перед вами, — Япония в своих извинениях всегда решителен, особенно когда дело касается спасения собственной шкуры. Но защищаться абсолютно нормально, каждый справляется как может. — Я очень сильно виноват перед вами и всем миром в частности за свою националистическую деятельность.

— Ну, за Перл-Харбор ты ответил! — Америка засиял, ему всегда нравилась в Кику его вежливость. Протягивая капитуляцию, он задумчиво отвел взгляд в сторону забинтованного России. — Я…. Я лишь ускорил процесс становления твоих японцев, как это у вас там говорят, kamyikaje? Хе-хе.

Так о чем же был план Баруха, который стал сенсацией сегодняшнего собрания? Идея проста — создается международное агентство по атомным разработкам, в рамках которого проводится контроль за атомным производством и обмен опытом его создания. Но было не одно, но самое главное очень смущающее «но» — все эти данные передавались в лапки-лапища Америки, именно он бы владел всей информацией касательно уникальных разработок.

— Кто со мной?

После того, как Америка с невероятной гордостью за американские умы огласил все пункты плана, зал на минуту затих. Никто пока не знал, что ответить на данную смелость. Только Ванечка недоверчиво скрестил руки и уперся ногой в край столешницы, отклонившись на стуле. Вся эта замануха казалась ему крайне подозрительной. Думай, Ваня, как тебя учили.

— В принципе, я…согласен?

— Mon ami, это идея!

Ванечка опустил задумчивый взгляд на стол, пробегаясь по каждой строчке лежащего на нем плана. Даже надвигающийся балаган не мог сместить внимание Альфреда с этого взгляда — как же все-таки упоительно наблюдать за русским замешательством. Но все наслаждение разбивалось о мысль, что раздумья советов никогда не доводили до добра. И все же тот факт, что именно он заставлял Россию размышлять, немного заводил.

Америка подрасслабил узел галстука. Жарко.

— Бу-…Гхм, будут какие-то еще предложения?

— Не умирай, Дойцу, пожалуйста! Дойцу, ты меня слышишь?!

К сожалению, в этом плане было слишком много антисоветских деталей. Во-первых, Америка явно нарывался на удар по шее за свое «передать все данные США». Он специально или издевается? Или специально издевается? Ясно дело, что Альфред опять в своем кураже, и он не остановится на одном только контроле. Кику, например, настолько был пропитан радиацией, что рядом с ним счетчик Гейгера бы взорвался.

— Господин Америка, я солидарен.

— Лапши бы…

— Потом гамбургеров с тобой навернем, Китай!

— Но я хотел лапшу, ару!

Во-вторых, утверждение данного плана означало, что агентством будут проводиться инспекции ядерных разработок и потенциала в целом. Очень бы не хотелось, чтобы Запад влезал, куда его не просят.

— Франциск, сонная ты голова, опять о своих женщинах грезишь, проснись уже!

— Эй, Англия, не будь же так суров к нему! У него наверняка еще раны не зажили.

— А ты вообще помалкивай! Ты всегда был с Францией против меня.

В-третьих, в соответствие с планом центром агентства должна была быть комиссия ООН по атомной энергетике. Ваня отчетливо понимал, что в ее составе будут только «удобные» страны, то есть советы оставались в меньшинстве. А это значило, что Америка бы и там имел успех в продвижении своих полномочий.

— Я вот думаю…

Подводя итог, Америка всеми силами пыталась бы мешать СССР развивать свои ядерные технологии.

— …Россия, может, что скажет? А то он так молчит. Все же мы должны учитывать мнения всех членов собрания! Да, Иван?

— Да, — четко ответил Ваня, скривившись в улыбке. Он с прищуром посмотрел на остальных, немного испугавшихся от такой внезапной перемене в голосе. — Я протестую.

— Этого следовало ожидать! — Америка не удивился, будто даже обрадовался, чуть даже не подбросил свой экземпляр. Несмотря на желание полного подчинения, он все же был счастлив, что хоть кто-то растрясет обстановку. Ведь действительно кто-то должен был растрясти обстановку.

— Не поймите меня неправильно, — Ванечка встал изо стола и милейше хихикнул. Обычно после такого он доставал свою трубу и предлагал избить кого нужно, но не в этот век. — Я предлагаю альтернативу! Подумайте сами. Зачем нам орган, который, контролирует производство ядерного оружия, если мы можем в принципе не использовать атомы для войн? — Так сложилось, что Америка и Россия сидели друг напротив друга, и от этого атмосфера постепенно разрывалась ядерным грибом. — Взгляните на Кику! — Россия любезно указал своей мягкой ладошкой в сторону сгорбленного японца. — Мы ведь не хотим превратиться в это?

Все обернулись на Японию. Действительно, от его былого восточного лоска осталось только изуродованное некротическими язвами тело. Его лицо покрывали коричневые волдыри, из которых где-то сочилась кровь вперемешку с зеленоватым гноем. Руки иногда было тяжело контролировать, поэтому Кику постоянно держал их под столом. На белые коленки падали ошметки кожи, вместо волос свисали черные клочья, горло ужасно сводило от сухого жара. Да и вообще, внутри будто все кровило.

— Поэтому я бы хотел, чтобы мы все же дружили, хи-хи. На этом я, пожалуй, закончу!

Окончательное решение принято не было. Все страны решили взять тайм-аут на подумать, ведь обе точки зрения были хороши. В этот раз Альфред выдавал эмоцию недовольства. Его эмоциональное состояние в принципе можно было сравнить с игровым автоматом, в который позволялось играть только, как ни странно, Россие. Какое-то неаккуратное слово, и вот Альфред выдавал на экране не фулл-семерки, а рандомные символы.

Союзники колебались, разводили руками и постепенно собирали вещи, намереваясь оставить Альфреда наедине со своим провалом. Все они будто твердили в унисон, мол, дружище, извини, у тебя не получилось! В следующий раз.

…все эти недалекие страны словно стадо овец поддались на отличное, более миролюбивое мнение. Ну и ну, оплот демократии, страна-символ честности и добра проиграла каким-то злым коммунякам! В голове постепенно набирал витки смерч, пожиравший все сомнения и тревоги, превращая их в нечто уродливое, скомканное и уже забытое. Только сжечь, только избить, только разрушить дотла и заставить подчиниться, не оставив ни куска независимости с барского стола!

— Америка?

Альфред дернулся. Он чуть не шандарахнулся на пол, но Россия успел вовремя поймать его.

— С тобой все в порядке? — Ванечка с обеспокоенностью взглянул в голубые, такие еще детские и наивные глаза Альфреда.

Его тело окрепло и потяжелело с прошлого раза. Когда этот прошлый раз был? Кажется, где-то в десятых. Там, в последний час, Альфред с таким же ужасом смотрел на Ваню, как и сейчас. Рухнувшая империя ничего не могла сделать с собой, тогда Ваня со страхом осознавал, что скоро исчезнет. Америка запомнил лицо своего ненаглядного на всю дальнейшую жизнь.

Россия до сих пор помнил, как Альфред держал его пухлое лицо в руках. Грязные, окрашенные землей и усеянные занозами, они хорошо знали, как работать. Его такой юный и милый Альфред, такой прилежный и собранный, эх, если бы он знал, как Россия в свои последние секунды был рад, что заимел такого друга.

В этих чистых голубых глазах отражалось ясное небо, под которым эти двое проводили время, создавая планы железных дорог. Альфред из кожи вон лез, чтобы Ване понравилось и понравиться. Его свободолюбивый нрав и громадные амбиции, его трудолюбие, свежие идеи и мечты были для России отдушиной. Они прокладывали путь на отдаленном материке, они плыли по океанам, окрашивали собой облака и наполняли воздух приятными звуками, и в итоге вся эта комбинация достигала такого чужого, но такого воспринимающего ума. Пока европейцы утопали в своем европейском болоте, эти двое наблюдали за строительством Форт-Росс, налаживали торговые пути и обменивались своими людьми и знаниями. Пока Артур яростно тянул себя за волосы, Ваня бодро улыбался юному Америке, устанавливающему свой флаг.

Казалось, что эта любовь может продолжаться вечно, но Россия часто менялся, и на этот раз время его не пощадило. Если бы только Первая Мировая не началась, если бы только Николай Второй не вступил в эту проигрышную войну, то вероятно никто бы не платил такую дань за громадную ошибку.

Но история не любит сослагательного наклонения, и в новом облике Америка Россию не признавал до самого конца, не хотел видеть как совета. Не хотел понимать, что нечто такое родное, далекое и безумно печальное скоро превратится в нечто иное, яркое и громадное, схожее с баржой. И это ощущалось как предательство.

Ваня перевел Альфреда в вертикальное положение и тяжело вздохнул, но тот не понял, что означал этот вздох. Раньше к такому он предпочитал относиться спокойно, ведь Ваня сам расскажет или все сделает, если нужно. И все же что-то заставляло ощущать себя виноватым. Как-то все…странно вышло?

— Я хотел поговорить с тобой о твоем плане, — было больно смотреть на фигуру человека и понимать, что он изменился. Больно вспоминать, больно вычеркивать из воспоминаний. Ваню отвергли, его дружбу снова вернули обратно, а прошлый Америка сменился чем-то, что так яростно мечтало его поработить. И после такой долгое войны тяжело принять тот факт, что теперь они вообще не Союзники.

— Х-хорошо, — такое предложение несколько смутило ничего не подозревающего Альфреда, но ему было нечего терять. А действительно, что терять на данный момент самой крепкой державе мира?

Страны вокруг уже понимали, что, когда эти двое стоят рядом и еще о чем-то разговаривают, лучше ретироваться. Франциск чуть ли не на лету подхватил Артура и Италию и быстренько выпархал из зала, Япония и Германия устало поплелись следом. Китай не хотел уходить до последнего, понимая, что дело пахнет жареным.

— Китай, нам с Америкой нужно поговорить. Не переживай!

— Ладно, понял тебя, ару. Ты знаешь, где искать.

Что это? Простой диалог? Или это был целенаправленный укол в самую точку? Америка не мог понять, как отнестись к этому легкому small talk — радоваться вроде нечему, а переживать незачем. А почему вообще нужно переживать, они ведь с Россией больше не друзья. Но почему-то хотелось взять Ван Яо за голову и несколько раз хорошенько отдубасить ее дверью до мяса, чтобы расколоть чертову азиатскую черепушку.

Альфред впервые осознал, что снова взлетает на самую вершину куража. На этой почве очень захотелось есть.

Никаких дополнительных параллелей не нужно проводить, чтобы понять, что Америка на секунду пришел в ярость. Он непроизвольно сжал кулаки и впился ногтями в кожу, пытаясь снять напряжение. Ему не больно, не больно, он сам пошел на это, он сам предпочел дружбе с Россией высшую власть. Он должен понимать, что Ванечка не мог красной девицей сидеть сложа руки и не искать себе друзей на стороне. На стороне! А о том, что, возможно, дружить он с тем же Китаем будет так же, как и они когда-то, он вообще боялся думать.

Ему действительно не больно?

Как только двое великих оказались наедине, Ваня попросил Альфреда сесть за свой стул. Тот недоверчиво вскинул бровью, но повиновался, о чем пожалел? Альфред понимал, что его убивать сейчас точно не будут, этот русский хоть и носил с собой трубу на постоянке, но сейчас бы он не осмелился. Но получилось поинтереснее.

— Ты что творишь?!

— Это у меня к тебе вопрос, Америка~

Все душевные терзания Альфреда как рукой сняло, как только он присел. Ведь этот РУССКИЙ тоже мигом сел. Но не рядом за столом, не напротив, нет, он сел на стол. Когда он успел?

— Америка, мне действительно не нравится твой план.

— Да ка-как ты?!..

Но все вопросы вылетели из головы, когда Альфред случайно снизу вверх оглядел Ваню, чтобы быстро сориентироваться в случае чего. Как только он понял, что в случае чего может уйти вбок и достать пистолет, он проиграл — эти огромные сапоги…

— Я сейчас же ухожу!

…эти огромные кожаные сапоги пятками зацепились за спинку стула, чтобы не дать Альфреду улизнуть. Несчастный Америка замер. Его чистая христианская душа не знала в какой угол комнаты себя деть от нарастающего трепета, ему хватило смелости только повернуть голову на Ванино лицо. Взглядом он цеплялся за эти… Черт возьми, эти огромные бёдра. Как будто их специально выпячивали!

— Нет, Америка, не уйдешь, пока не выслушаешь меня.

Святая дева Мария. Непорочная, не знавшая (знавшая) порока душа Америки при созерцании будто бы наливалась и благодатью, и постепенно — грехом. Альфред едва остановил себя от того, чтобы закусить губу и устало хныкнуть. Какого дьявола тут творит этот… Этот! Нет-нет, это провидение, его искушает злобный безбожник-атеист! Его глаза бегали вверх-вниз от лица к бедрам и обратно. Вот бы к ним прикоснуться, вот бы их сжать в своих ладонях!.. Вот бы ими задушили. Что? Нет, вообще-то они сейчас идеологические враги! И вообще, надо бы протереть очки.

— Что такое? Я тебя чем-то смущаю? — Смущает, причем будто специально издевается! С большим трудом оторвавшись от бедер, Америка поднял глаза на, Господи, его пухленькие торс и грудь. Грудь в кителе!

Боже, сохрани его несчастную душу.

— А-а… Ну, да, Ро-россия, у-убери, пожалуйста, сапоги, — кажется, Альфред уйдёт к Адвентистам, ибо он уверовал в скорейшее Второе Пришествие, а Бог или Сатана там вообще неважно. Америка был готов поклясться, что хотел тыкнуть на сапог, но попал выше! Выше, черт возьми! Внутренняя сторона бедра. От внезапного укола в довольно интересное место Ванечка искренне рассмеялся, и он послушно опустил ноги.

— Хорошо. Так ты выслушаешь меня?

Еще бы он не выслушал. На самом деле разумной части Америки хотелось как можно быстрее свалить и забыть о происходящем, словно это была очередная сказка со страшилками от Артура. Альфред вздохнул максимально медленно, насколько мог, — первым делом надо было успокоиться, как говорил ему босс. Успокоиться, освободить свое сознание от эмоций и представить белое полотно. Хоть Альфред и был Америкой, подконтрольной боссам, у него плохо получалось представлять лишь белое полотно, скорее виднелась какая-то калейдоскопообразная каша, жвачка, которая протягивалась из одного образа в другой.

Ударив себя по щеке, он будто смахнул первую испарину, барьер на пути к спокойствию. Он набрал воздуха в грудь, накинул ногу на ногу, чтобы этот русский чего не увидел (до него не доходило, что он мог увидеть все, что ему нужно), и максимально напыжился. Ванечка скривил губы, применяя к ним политику сдерживания улыбки. Альфред напоминал ему нахохлившегося мокрого голубя. Такой милый…

— Ха-а, ну говори, Россия.

— Советский Союз, Америка, никак ты не запомнишь. Прими уже тот факт, что у меня тоже есть друзья, которые захотели дружить со мной добровольно, — Ванечка надул губы и обиженно зыркнул на нервно улыбающегося Альфреда.

— Так…что ты хотел мне сказать?

— Я готов принять твой план.

— Что?!

— Но с одним условием.

— Каким?

— Ну, — Ваня словно дитя, выманивающее игрушку, невинно хлопнул своими ресничками, — я готов принять твой план, если ты его доработаешь, — он загнул один пальчик и чуть приблизился к краю стола, — если этот план будет подчиняться Совету Безопасности, где у нас с тобой, Америка, есть право вето, — он загнул еще один пальчик и наклонился, чуть ли не дыша в лицо своему оппоненту, — ну и ты запретишь ядерное оружие для вой-…

— Так-так-так, стоп, уже три! — покрасневший от такого дьявольского напора Америка недовольно рыкнул и отмахнулся.

— Но ручка-то одна. Или я что-то путаю? — с искренним непониманием пропел Ванечка. — Соглашайся, А-ме-ри-ка! Когда у тебя еще будет возможность за этот век втянуть меня в свои фантазии?

— Что?!..

— Что? — Ваня испуганно вздрогнул, не понимая, что сказал не так. Вроде все должно было идти по плану. Сорвался? Слишком сильно нажал?

— Значит так, — возбуждение Америки как рукой сняло. Подумать только, этот русский позволял себе такие вольности в его адрес! Будто перед ним не Альфред, а игрушка для битья. Такое неуважение пора было пресекать сразу же. — Я за гамбургерами, на сегодня собрание окончено. Больше я на эту тему разговаривать с тобой не желаю. Обдумаем все!

— Америка…

Альфред в закипевшей злобе и с подсыхавшими трусами вылетел в буфет, где его ждал свеженький бургер, гревший его душу и слегка выпирающий животик. Теперь уже Россия остался наедине со своим провалом.

— Втянуть меня в его фантазии?..Blyad’.

Таким было жаркое 14 июня 1946 года.