Двадцать четыре часа

Цзян Чэну едва удается насладиться вкусом еды, когда он с особым остервенением опустошает содержимое уже второго по счету контейнера. Хуайсан кидает в его сторону короткие взгляды и, кажется, улыбается. Наверное, в этот момент Цзян Чэн выглядит более чем забавно, но его это совсем не тревожит, разве что малость раздражает, что кто-то видит его в таком состоянии. С довольно долгой для него голодухи живот после еды так тяжелеет, что становится трудно дышать. Он глубоко вздыхает и откидывается на спинку неудобного пассажирского сидения, в котором ему предстоит провести еще по меньшей мере около суток.


Вот и все. Еще двадцать четыре часа, и он будет дома.


Дом. Эта мысль — единственное, что заставляет его хоть как-то продолжать держать себя в руках, не паниковать почем зря и пропускать мимо себя все эти странности, произошедшие с ним за последнее время. Цзян Чэн даже не может понять, что в этой ситуации более абсурдно: то, как он оказался в этой глуши, или то, что Хуайсан понятия не имеет, кто он такой.


Просто не думать об этом. Просто не думать.


— Эй, ты спишь? — голос Хуайсана прорывается в его сознание. Цзян Чэн хочет проигнорировать, но открывает глаза раньше, чем в голову приходит эта замечательная идея.


— Нет.


— Тогда рассказывай, — боковым зрением Цзян Чэн ловит цепкий взгляд Хуайсана на себе — из тех самых взглядов, от которых по телу проходит холодок. В такие моменты он даже не знает, кто более устрашающий из двух братьев Не. В такие моменты Цзян Чэну кажется, что он совсем не знает своего друга детства, а сейчас это и вовсе самая нормальная мысль за последние сутки. — Как ты оказался в такой дали от Пекина? Знаешь, ты выглядел весьма… подозрительно.


«А ты выглядел забитым и неспособным и пары слов связать. И что теперь?» — раздраженно, про себя, отвечает Цзян Чэн.


На самом деле, он так и не придумал историю, которую мог бы кому-то рассказать и не прослыть при этом сумасшедшим, поэтому какое-то время он просто молчит и хмурится, пытаясь вычленить из роя мыслей хоть что-то, что бы звучало из его уст не так странно и глупо. Все, что бы ни пришло сейчас в голову, кажется ему лучше, чем сама правда.


— А сейчас я не выгляжу подозрительно? — наконец он заговаривает, потому что затянувшаяся пауза тоже может показаться странной.


— Сейчас ты выглядишь просто смешно, — смеется Хуайсан, а после замолкает на несколько секунд, будто давая Цзян Чэну время придумать складную историю для чужих ушей. — Если не хочешь рассказывать — так и скажи, — его голос звучит обиженно.


— И ты не будешь доставать меня расспросами? — Цзян Чэн приподнимает брови и впервые за долгое время обращает свой взгляд к водительскому сидению.


— Я не буду врать. Мне, конечно, любопытно, как в таком захолустье затесался парень в дорогих туфлях и костюме, но, пожалуй, я не смогу из тебя вытянуть это силой, — интонация голоса Хуайсана не меняется, но Цзян Чэн благополучно решает это проигнорировать и ничего не рассказывать.


Есть вероятность, что если он поведает правду, то добираться до Пекина придется пешком. Никто не хочет перевозить в своей тачке сумасшедших. Он бы точно не стал, но, глядя на Хуайсана, Цзян Чэн сам начинает задумываться об адекватности своего попутчика.


Хуайсан же совсем не против рассказать свою историю. Наверное, думает Цзян Чэн, все это время ему не с кем было всем этим поделиться, вот и говорит сейчас без умолку. Не то чтобы Цзян Чэна можно назвать человеком, которому есть дело до этого, но он не прерывает. Он тупо смотрит в окно, немигающим взглядом наблюдает за мелькающими мимо деревьями и одним ухом слушает его треп. Это тот максимум усилий, который он может сейчас приложить — слушать в половину силы. Из рассказа Хуайсана он узнает, что тот занимается живописью, и это увлечение не нравится его брату. Цзян Чэн бы, честно говоря, удивился, если бы было иначе. Однажды Хуайсан должен будет перенять весь этот бизнес с гостиницей и баром, и он искренне сопереживает тому в душе, потому что понимает. Возможно, больше чем кто-либо на этой долбаной планете, но в поддержку ничего не говорит. Даже завидует в какой-то мере. Он всегда считал, что побег не выход, но, глядя на довольного Хуайсана, Цзян Чэн уже ни в чем не уверен. Еще тот рассказывает о том, как полгода назад в их гостинице проездом остановился молодой художник из Пекина. И это впервые, когда Хуайсан смог поговорить о своем увлечении вот так — с живым, осязаемым человеком. Кажется, Цзян Чэн в полуха слышит что-то о том, что между ними пролетела какая-то искра. По крайней мере, Хуайсану очень хочется в эту самую искру между ними верить, потому что этот парень — Цзян Чэн даже не потрудился его имени запомнить — оставил ему свой адрес в Пекине и сказал, что он может приехать к нему в любое время, когда жизнь здесь окончательно ему надоест. Что, собственно, Хуайсан сейчас и делает. Цзян Чэн все еще не понимает, зачем для этого нужно было ждать какого-то упавшего на голову странного типа вроде него, но это совсем не имеет значения, если им обоим нужно в Пекин. Он просто хочет домой, и точка. Под мелодичный голос Хуайсана его глаза начинают постепенно слипаться, а концентрацию на этом фоновом «радио» удержать все сложнее. Цзян Чэн закрывает глаза и моментально проваливается в сон, где снова встретится с ним.


— Ты же понимаешь, что это просто невозможно? Сериалов пересмотрел? — Цзян Чэн с недоверием покосился на рабочий стол Вэй Ина, где по всей поверхности были хаотично разбросаны мелкие детали для изобретения.


— Ты не понимаешь, — обиженно ответил Вэй Ин, разворачиваясь к нему на крутящимся стуле и складывая руки на груди.


— Поведай мне, умник, — Цзян Чэн пожалел о сказанном в тот же момент, потому что глаза Вэй Ина моментально загорелись, а рот растянулся в широченной улыбке, какой она бывала только вот в такие моменты, когда он говорит о чем-то важном для него.

— Ты правда хочешь послушать? — голос Вэй Ина поднялся на тон выше. Цзян Чэн просто не мог забрать свои слова обратно, увидев такую реакцию. Тот подскочил со стула и увалился на кровать по правую сторону от Цзян Чэна, бесцеремонно вжав его в стену — будто места было мало.


Пока Вэй Ин вел свой рассказ, активно жестикулируя и прерываясь лишь на то, чтобы как следует вдохнуть, Цзян Чэн все яснее для себя осознавал, что из всех слов, произнесенных Вэй Ином, он понимал примерно одну четвертую вроде «гравитации» и «теории относительности»: куча неизвестных научных терминов, определений, каких-то доказательств, которые, честно говоря, даже доказательствами сложно назвать. Но казалось, что Вэй Ин действительно верил в успех своего изобретения. Казалось, что это вообще единственное, во что Вэй Ин верил.


— Вэй Ин, я прошу тебя, проще, — не выдержал Цзян Чэн и поднял ладонь вверх, изрядно подустав от всех этих сложных для него понятий.


— Проще, — Вэй Ин нахмурился и надул щеки, чем стал походить на забавного задумавшемся о чем-то ребенка. — Если я доделаю эту штуковину, — он указал на разбросанные детали на столе, — то это будет абсолютный прорыв в науке. Ты только представь, мы сможем путешествовать во времени, по параллельным мирам. Ты только подумай, где-то там живешь ты. Другой ты. Который занимается любимым делом. Или носит короткую стрижку. Или читает рэп. Хотя, — Вэй Ин поднял горящий взгляд и посмотрел Цзян Чэну прямо в глаза, — есть вероятность, что ты в одном из этих миров даже никогда не рождался. Мы можем приобрести столько невероятных знаний, если только получится все сделать правильно.


— Это полный абсурд, а ты шизик, Вэй Ин.


Цзян Чэн просыпается от какой-то возни со стороны водительского сидения. Он нехотя открывает глаза и щурится от солнца, чьи лучи беспощадно бьют по глазам через лобовое стекло. Следующее, что он понимает после пробуждения — они стоят посреди дороги, а Хуайсан тщетно пытается завести свое корыто. Двигатель неприятно тарахтит, тут же задыхается и глохнет.


— Хуайсан… какого…


— Похоже, что закончился бензин, — тихо говорит Хуайсан и в сторону пассажирского не смотрит.


Цзян Чэн переводит взгляд на приборную панель: индикатор, который оповещает о том, что заканчивается бензин, не подает признаков жизни.


— Он не работает, — говорит Хуайсан, проследив за его взглядом. — Я с утра проверял, должно было хватить, чтобы доехать до ближайшей заправки. Оставалось всего двадцать пять ли, — хнычет он, безжалостно ударяя кулаком по рулю.


— И у тебя, конечно же, нет канистры с бензином в запасе, — констатирует и так понятный факт Цзян Чэн. Еще минута, нет, секунда — его нервы лопнут, и он точно что-нибудь сделает с Хуайсаном, а потом и с собой, если они немедленно не придумают что-нибудь получше. — Ты серьезно, да? Путь до заправки займет около пяти часов туда и обратно. Пять часов, Хуайсан! Пять!


— Здесь неподалеку, — тот тычет пальцем в лобовое, — есть небольшая деревня. Мы можем сходить туда и попросить помощи.


Сходить туда и попросить помощи. Не то чтобы у них был еще какой-то выбор: либо деревня, либо пешком идти пять часов, либо ловить попутки, которые не всегда останавливаются, да и не всегда хотят помочь. Цзян Чэн это уже уяснил еще сутки назад.


— Пойдем, — он раздраженно трет пальцами переносицу и тяжело вздыхает так, чтобы Хуайсан всей своей кожей прочувствовал все его недовольство.


Один-единственный вопрос, вполне резонный, думает про себя Цзян Чэн: почему вся эта херня происходит именно с ним? Почему именно сейчас? Почему именно все сразу?


Почему? Неужели все еще недостаточно проблем? Это проверка на стойкость? Так у него явно большие проблемы с контролем гнева — Вселенная не на того нарвалась.


Они выходят на улицу, где солнце к обеду нещадно палит, и Цзян Чэн правда думает, что это слишком для ноября месяца. И слишком для него. По словам Хуайсана, до деревни минут двадцать ходьбы. За это время мимо них проезжают с десяток машин, и ни одна из них даже не думает останавливаться. И это просто отвратительно, злится Цзян Чэн, уверенный, что они наверняка видели их корыто на обочине и могли сложить два и два. Вот же.


Хуайсан, виновато опустив голову, шагает чуть впереди и пинает смятую банку из-под диетической колы. Звук раздражает. Хуайсан, между прочим, тоже. Цзян Чэн закусывает губу и сжимает руки в кулаки, лишь бы не сорваться — ему нужно попасть домой, а Хуайсан — единственный его шанс, посланный чертовой Вселенной, которую, похоже, вся эта ситуация только забавляет.


Хуайсан резко останавливается и указывает на небольшие кирпичные дома, тянущиеся в несколько рядов вдоль дороги. Цзян Чэн не раз видел такие поселения, когда выезжал за черту Пекина, но ни разу не было нужды тут останавливаться. Оглядывая эти обшарпанные дома с потрескавшейся от времени краской, с сотню раз залатанными крышами, Цзян Чэн думает, что никогда не смог бы жить в месте, подобном этому. Почему-то в этот момент снова вспоминается Вэй Ин, выросший с детских лет в тепле и уюте, по каким-то необъяснимым причинам, был вообще не привередлив, мог заночевать, где ему вздумается. Цзян Чэна передергивает, когда он вспоминает, из каких только мест за все эти годы ему не приходилось забирать этого идиота.


— Ну что, куда постучимся? — Хуайсан переступает с ноги на ногу, мнется и, включая режим «я и пары слов связать не могу», оглядывается вокруг.


— Ты у меня спрашиваешь? — Цзян Чэн сам начинает нервничать. Он не помнит, когда в последний раз контактировал с кем-то вне семьи, работы, учебы и баристы в его излюбленной кофейне напротив дома. С простыми, обычными людьми.


— Смотри, какие милые занавески, — Хуайсан улыбается и указывает на дом чуть поодаль от них. Чего улыбается, черт его знает, Цзян Чэн ничего забавного он в этом не видит. Только жмет плечами и ведет головой, мол, ты эту кашу заварил — ты давай и расхлебывай.


Хуайсан неуверенно стучит в дверь, то и дело оборачиваясь на Цзян Чэна, будто проверяет, не сбежал ли тот, оставив его наедине с решением их проблемы. Справедливости ради, проблемы бы не было, если бы Хуайсан подумал головой, так что, если бы Цзян Чэн и сбежал, винить его не за что. Но ему все еще нужно в чертов Пекин, и как можно скорее, поэтому он с лицом вселенского недовольства стоит за спиной Хуайсана, скрестив руки на груди, и не двигается с места.


Дверь открывает даже не взрослый человек — это сбивает с толку, — а девочка, на вид лет четырнадцати в белой футболке, перепачканной землей, и синих бриджах, которые заканчиваются чуть выше лодыжек. Ее длинные темные волосы заплетены в тугой высокий хвост, который, кажется, стягивает даже кожу ее лица.


— Вы кто такие? — грубо спрашивает она, и Цзян Чэн замечает, как Хуайсан вздрагивает. Смотрит на них так, будто в случае чего, запросто может расправиться с ними одна — такая маленькая — и закопать трупы в лесу. И почему-то этому враждебному взгляду веришь, не задумываясь.


— Мы… мы-мы-мы… — Цзян Чэн тяжело вздыхает, наблюдая за тем, как все социальные навыки снова безжалостно прощаются с Хуайсаном. То ли от того, что испугался девчонки, то ли от того, что попросту хочет переложить всю ответственность за последствия разговора на его плечи.


— У нас закончился бензин, — Цзян Чэн делает шаг и смотрит девчонке прямо в глаза, — неожиданно. До заправки далеко идти, а тут ваша деревня. Хотели… — он прикрывает глаза и вздыхает. Никогда не умел просить, никогда этого не делал. Есть пару вещей, которые всегда были для него тяжелы в произношении, как бы он ни пытался. И что-то просить — одна из них, — попросить помощи здесь.


Будь Вэй Ин рядом, ни за что не поверил бы ушам. Цзян Чэн сам не верит. Ему было бы намного проще идти пешком пятьдесят ли, чем просить у девчонки. Но, оказывается, домой хочется куда больше.


— У нас ничего нет, — говорит она и хочет захлопнуть дверь перед носом, но, заслышав позади себя шаги, замирает на месте.


— А-Цин, кто там? — доносится до них сначала голос, а потом они слышат стук по паркету; следом за ним в прихожей появляется мужчина — по виду лет на пять старше их самих — с тростью в руках и солнечных очках с темными линзами, за которыми не видно глаз. «Слепой», — делает заключение Цзян Чэн. Хочется опустить голову и не смотреть, но он смотрит.


— Никто, отец, люди ошиблись дверью, — говорит она и глядит на Цзян Чэна так, будто если он скажет хоть слово, то ему точно больше не жить.


Цзян Чэну же, честно говоря, бояться уже совсем нечего: что может быть хуже того, через что он уже проходит? — поэтому молчать он не станет.


— Извините, мы только что говорили этой девочке о том, что у нас закончился бензин, поэтому мы искали кого-то, кто сможет нам помочь.


— У нас есть немного денег, мы можем заплатить, — Хуайсан подхватывает и кивает, но этот самый мужчина совсем не может этого увидеть.


— А-Цин! — мужчина ударяет тростью по паркету.


— Отец!


Цзян Чэн переводит взгляд то на мелкую, то на мужчину. Между ними идет какой-то безмолвный разговор, и им обоим только остается догадываться, что сейчас происходит.


— Сун Лань должен вернуться через пару часов. Я думаю, что он сможет привезти вам канистру, если вы подождете, — А-Цин на слова мужчины лишь хмыкает, и ее взгляд становится только тяжелее — дети просто не могут так смотреть на других людей. — Меня зовут Сяо Синчэнь. А это моя воспитанница — А-Цин.


— Цзян Чэн, — отвечает он, — и мой попутчик Не Хуайсан.


— Вы можете подождать у нас дома, — Синчэнь ведет рукой. — Мы как раз собирались обедать. Вы, наверное, устали с дороги.


— Тогда придется готовить еще и завтра! — с укором произносит А-Цин.


— Ничего страшного, у нас не так часто бывают гости. Так что, вы зайдете? — на лице Синчэня появляется едва заметная улыбка.


— Если мы вас не стесним. Мы могли бы подождать на улице, — говорит Цзян Чэн и хмурится.


Не то чтобы он очень хочет сидеть в этом доме и собирать подачки больше, чем того требует ситуация.


— Не беспокойтесь, там так жарко, проходите.


Кажется, Хуайсана такой расклад вполне устраивает, потому что он, не особенно задумываясь и заметно повеселев, проходит в дом мимо недовольной А-Цин и оглядывается вокруг.


— Спасибо за приглашение, господин.


Цзян Чэн чувствует раздражение, но все же переступает порог. Они сэкономят порядка трех часов, если эти люди им помогут, поэтому ему просто нужно это пережить. А потом все в точности пойдет по намеченному плану, и уже завтра он будет дома. Обязательно. По-другому и быть не может.


— Что если это его друзья? — слышит он шепот А-Цин. — Ты думаешь, что делаешь?


Синчэнь ее слова полностью игнорирует и неспешно следует на кухню, откуда очень приятно пахнет едой. Цзян Чэн думает, что это не его дело, о чем бы ни говорила сейчас А-Цин. Им просто нужна канистра бензина, вот и все.

Содержание