Маленькая пятница!

Как и в любую другую среду, Йен слышал эти слова от коллег по меньшей мере раз шесть, прежде чем даже успевал подойти к своему рабочему месту. Боже, его тошнило от этой грёбаной фразы. Пятница. Пятница-развратница. Это лишь напомнило ему о том, как давно он не трахался. Не то чтобы у него не было возможностей, но в последнее время никто не привлекал его внимания.

Никто, кроме… Он чуть не опрокинул пластиковый стаканчик с кофе, отчего медведь испуганно взвизгнул, когда в воображении Йена мелькнуло лицо Микки Милковича. Господи, мать твою. Почему именно он? Почему из всех возможных людей, Йен выбрал, вероятно, гомофобного бандита, который и так считал его сумасшедшим и, несомненно, надрал бы ему задницу, если бы узнал, что Йен озабочен им, как кобель во время гона?

Он закрыл глаза, посылая сообщение — «НЕ ХОЧУ — ВЕРНУТЬ ОТПРАВИТЕЛЮ» — прямо в свои нижние области, но то, как член всё ещё дёргался всякий раз, когда в мыслях всплывало имя Микки, говорило ему, что послание не дошло до «младшего Йена».

Изо всех сил стараясь выбросить из головы этот крайне неудобный поворот событий, Йен приступил к обычному утреннему ритуалу входа в систему своего медленного компьютера, растягивающего процесс словно патоку. Сначала он не обратил внимания на скрип колёс тележки, катящейся по проходу, пока нетерпеливый кашель не заставил его подпрыгнуть на стуле.

Он обернулся и увидел Микки, стоящего рядом, опираясь на тележку, на которой громоздилась башня, по виду напоминающая ветхий ПК: зловещая масса чёрных кабелей и штекеров.

— Выйди из системы и выключи, — велел Микки вместо приветствия.

Слишком отвлечённый тем, как дьявольски хорошо Микки выглядел в своей по крайней мере на один размер меньше, чем надо, футболке (и чёрт возьми, есть ли у парня одежда какого-то другого цвета, кроме чёрного?), он подчинился указаниям, выключив компьютер, прежде чем Микки махнул ему рукой, чтобы он убирался с дороги.

— Что это такое? — наконец, восстановив способность говорить, Йен указал на тележку, когда Микки начал отсоединять кабели, выдернул компьютер Йена со стола и небрежно уронил на свободное соседнее место.

— Это… — Микки поднял башню, которая, судя по многочисленным царапинам, вмятинам и наполовину ободранным наклейкам, знавала лучшие времена. Можно даже сказать, времена вечеринок. А может, и рейв-вечеринок, — …это Плохая Берта.

— Извини, ты дал имя своему компьютеру? И определил его половую принадлежность? — изумлённо переспросил Йен. — И в то же время считаешь меня странным, потому что я сказал, что не нравлюсь своему компьютеру?

— Ну, Берте никто не нравится, — пожал плечами Микки, — и она не совсем мой компьютер, она просто обосновалась в IT-отделе, потому что никто, кроме меня, не может заставить её работать.

— Тогда с чего ты взял, что она заработает у меня? — Йен засунул руки в карманы, надеясь, что лёгкий вздох, который он издал, когда Микки наклонился, чтобы установить Берту на место и начать её подключать, не был слышен.

Микки снова пожал плечами и врубил питание.

— Всего лишь догадка. Даже если это не сработает, я выброшу твой и найду замену. Наплету что-нибудь начальнику, чтобы он одобрил.

От удивления Йен язык проглотил, но Микки, похоже, и не ждал благодарности. Он нетерпеливо жестом подозвал Йена, чтобы тот снова сел за стол.

— Ну же, Галлагер, опробуй её, пока я тут не состарился. Вся эта реальная работа снижает мою способность тратить своё время за те копейки, что мне платит фирма.

Йен серьёзно сомневался, что компьютер с именем Плохая Берта понравится ему больше, чем тот, которым он пользовался до сих пор, но он сел и начал загружать систему. К его удивлению, многочисленные открытые им программы, заработали сразу же. Всё загрузилось меньше, чем за половину того времени, которое потребовалось бы ему на другом компе. С растущей уверенностью он сделал пробный заказ, удивляясь тому, как быстро он был обработан.

Закончив тестировать Берту, он поднял глаза и увидел на губах Микки лёгкую, но явно самодовольную улыбку.

— Что я тебе говорил, Галлагер? Может, на вид она и не очень, но я своими руками восстановил Берту с нуля. Работает, как и мечтать нельзя. Когда сама этого захочет.

— Видимо, она просто требует… особых навыков, — сказал Йен. Его глаза были прикованы к Микки, и он не мог заставить себя отвести взгляд.

— Видимо, да, — медленно произнёс Микки. Он так же пристально смотрел на Йена. Шли секунды, а их взгляды всё ещё были прикованы друг к другу.

И только когда Жасмин прошла мимо, весело поприветствовав их, чары рассеялись.

— Ну, тогда, наверное, на этом всё, — ему показалось, или Микки не хотел уходить? Он стоял спиной к Йену, подобрав несколько проводов и положив их с излишней осторожностью на тележку.

— Ты знаешь, где меня найти, если возникнут проблемы.

— Конечно, — Йен нервно облизнул губы, желая сказать что-нибудь ещё, что угодно, волшебную фразу, которая удержит Микки где-то на его орбите и не положит конец этим недолговечным, на 99% воображаемым, отношениям, прежде чем они даже начнутся.

Но слова танцевали где-то в глубине его сознания, играя в «собачку-драчку» и отказываясь выходить изо рта.

Микки начал было толкать тележку, и Йен, не раздумывая, схватил его за руку, чтобы остановить. Раскалённый добела электрический ток мгновенно обжёг его пальцы, пробежав по коже, заставив отдёрнуть руку.

В глазах Микки читался шок. Йен чувствовал, как его лицо пылает. Боже, что за чертовщина на него нашла?

— Спасибо, — выпалил он, не имея ни малейшего представления, что ещё сказать.

— Само собой, — кивнул Микки, по-прежнему выглядя слегка ошеломлённым. — Увидимся, Галлагер, — и, не сказав больше ни слова, он толкнул тележку перед собой и исчез.

Слева послышался тихий смешок:

— Что ж, это было интересно.

Йен стиснул зубы, прежде чем неохотно взглянуть на полку, где сидел медведь.

— Даже не начинай, — пробормотал он.

— Это не я пытаюсь что-то начать, — в голосе медведя слышалось явное ликование. — Я просто кусок резины приятной формы с быстро исчезающим правым глазом, но даже я не мог не заметить этого прелюбодеяния, что вы творили взглядами.

Йен тихо застонал, проведя рукой по лицу.

— Поверь мне, это было абсолютно односторонне, — тихо проговорил он краешком губ, так, что любой подслушивающий сотрудник воспринял бы это не более чем за его обычное бормотание себе под нос. — Я не могу в это поверить. Я, должно быть, лишился остатков разума, если даже думаю об этом.

— В любви всегда есть немного безумия, — вдруг вмешался футболист.

Йен и Медведь уставились на него.

— Это откуда?

— Не могу сказать, — задумчиво произнёс футболист. — Откуда на самом деле берутся знания?

— Судя по всему, из переработанных библиотечных книг, — усмехнулся медведь. — Не верится, что мне приходится стоять на полке рядом с этим безмозглым нытиком.

— Не начинай, — предупредил Йен, — я сейчас вроде как на испытательном сроке, и не могу позволить вам, ребята, отвлекать меня весь день. Просто помолчите немного, ладно? Дайте мне поработать.

◤▽◥

Несколько часов спустя Йен проклинал себя. Он должен был знать, что просить соблюдать тишину — не лучшая идея, медведь воспринял это с точностью наоборот. В течение последних нескольких часов он всё более нервно высказывал жалобы о состоянии быстро стирающихся чернил. Когда подошло время обеда, медведь орал во всю силу несуществующих легких:

— Это всего лишь МОЙ ГЛАЗ! — вопил он, пока Йен заканчивал очередной звонок, во время которого едва мог расслышать собеседника. — Кому нужно восприятие глубины? Только не мне! Я же никуда не собираюсь! Я вынужден провести всю свою жизнь на этом столе, слушая, как ты пресмыкаешься перед одним за другим клиентами. Может быть, на самом деле, способность видеть, это что-то вроде утешения для меня, но какое это имеет значение? Не похоже, что я действительно стою тех тридцати секунд твоего драгоценного времени, которые потребовались бы, чтобы НАРИСОВАТЬ ЕГО СНОВА!

— Господи, да хватит уже! — Йен нажал кнопку на телефоне, означающую, что он берёт перерыв. — Ты же знаешь, что у нас на столе не должно быть ручек, потому что Лишман думает, что все мы примемся воровать номера кредитных карт, если сможем их записать. Я возьму тебя на улицу и подправлю твой глаз, пока буду есть.

— Наконец-то! — Медведь ухитрился выглядеть невероятно самодовольным для неодушевлённого предмета, не имеющего реальной возможности использовать мимику. Громко вздохнув, Йен сунул его в карман толстовки и после секундного колебания прихватил и футболиста. Не было смысла оставлять его только для того, чтобы предоставить медведю возможность продемонстрировать своё превосходство.

Несколько минут спустя Йен сидел за столиком для пикника, который кто-то предусмотрительно поставил позади здания, вероятно, с оптимистической идеей, что это станет подходящим местом для перекуров, прежде чем всепоглощающая вонь близлежащих мусорных контейнеров сделала перспективу крайне непривлекательной. Несмотря на запах, Йен обедал там так часто, как позволяла погода. Это было гораздо предпочтительнее, чем сидеть в переполненной столовой, избегая странных взглядов и едва прикрытых намёков.

Он поставил медведя и футболиста на забрызганный птичьим помётом стол, вытащил из кармана контрабандную ручку, и уже было собирался приступить к работе, когда медведь издал протестующий вопль:

— Это чёрный цвет! Ты не можешь использовать чёрные чернила! У меня голубые глаза!

— У меня нет синей ручки, — раздражённо бросил Йен. — Так что, либо чёрный, либо оставайся одноглазым. Ну, так что?

— Почему бы тебе просто не нарисовать мне повязку на глаз, унизив окончательно? — спросил медведь. — Ну и неделька у меня выдалась! Сначала я застрял с Опилками Сократа, а теперь ещё и окосел. Неужели не будет конца унижениям, которым подвергнет меня это существование?

— Эй, — быстро ставший знакомым голос прервал тираду медведя. Сердце Йена подпрыгнуло, когда он поднял глаза и увидел Микки, присаживающегося на скамейку напротив него, бросив на стол пакет с завтраком.

— Эм-м… привет, — он ненавидел, как хрипло звучал его голос. — Я… э-э… не замечал тебя здесь раньше.

Микки пожал плечами.

— Обычно ем прям в IT-отделе, — он вытащил из пакета сэндвич в пластиковой упаковке. Йен хотел спросить, что же изменилось сегодня, но Микки посмотрел на него с любопытством. — Что там у тебя?

— О, — тупо сказал Йен, глядя на медведя, которого продолжал сжимать в руке. Он почувствовал, что краснеет. — Я принёс его, чтобы… э-э… глаза… Мне нужно снова нарисовать ему глаз. — Он ждал, что Микки хихикнет, как и накануне, но тот просто посмотрел на выцветшие чернила и кивнул.

— Похоже на то, — весело согласился он, разворачивая бутерброд. — Не позволяй мне тебя отвлекать, — добавил он через мгновение, когда Йен всё ещё продолжал пялиться на него.

— Ладно, — Йен почувствовал, что снова краснеет. Казалось бы, при таком приливе крови к щекам, для паха её должно было не хватить, но реакция внизу на присутствие Микки говорила об обратном. По крайней мере, продолжающееся ворчание медведя было приятным отвлечением. — У тебя случайно не найдётся синей ручки?

— Должна быть, — Микки встал, порылся в кармане и вытащил пожёванную пластиковую «Бик». Он проверил цвет на кончике пальца и протянул его Йену, чтобы тот убедился. — Видишь? Синяя.

Йен чуть не забыл взять ручку, которую ему предлагал Микки; был слишком занят, снова глядя на его руки. На Микки была очередная пара перчаток без пальцев с рисунком черепов в стиле Дня мёртвых. Должно быть, у него была целая коллекция. Йен не мог не представить, как Микки с любовью развешивает свой гардероб (по количеству не уступающий нарядам на нью-йоркской Неделе моды) по крошечным кукольным вешалкам.

— Спасибо, — Йен взял ручку и склонился над медведем, стараясь держаться непринуждённо. Тот факт, что его рука заметно дрожала, не помогал.

— Эй! — рявкнул медведь. — А ничего, что глаз должен быть круглым, болван?

— Тебе помочь?

Йен резко поднял голову и увидел, что Микки наблюдает за ним. Он указал на медведя.

— Давай я попробую.

Йен молча смотрел на него, гадая, серьёзно ли он. После недолгого молчания Микки наклонился и осторожно вытащил из рук Йена медвежонка и ручку.

— Дело в… моём лекарстве, — выдавил Йен через несколько секунд, чувствуя необходимость объясниться. — От него у меня руки трясутся.

— Серьёзно? Что за лекарство? — Микки пристально посмотрел на него, и, когда Йен не ответил, снова приподнял одну из своих удивительно красноречивых бровей. — Я тут поспрашивал о тебе. Говорят, ты с головой не дружишь. С самого рождения прописался в палате с мягкими стенами, и тебе приходится принимать целую аптечку таблеток, чтобы не взбеситься, как Годзилла, ровняющий Токио с землёй. Это правда?

Йен уставился на стол, бабочки, которые только что порхали у него в животе, снова превратились в камни, пригвоздив его к месту.

— Ты всегда веришь слухам?

— Нет, — решительно ответил Микки, — поэтому я и спрашиваю тебя.

Застигнутый врасплох, Йен невольно поднял глаза и увидел, что Микки пристально смотрит на него. Мимолётная мысль уйти исчезла в ту же секунду, как он сосредоточился на голубизне его глаз.

— Только половина из этого правда. Может, треть, — он глубоко вздохнул, не веря, что действительно обсуждает это с Микки Милковичем. — Я принимаю стабилизаторы настроения. Хотя в больнице я был всего раз. Но да… Думаю, можно сказать, что я немного… — он пожал плечами. — Не знаю. Чокнутый. Большинство так и говорят.

— Да? — Микки снова склонился над медведем, продолжая работу над глазом. — Так от чего же у тебя кукуха едет? Твои доктора диагноз-то поставили?

Йена вопрос удивил; большинство удовлетворялось определением «сумасшедший».

— Вроде бы, — ответил он через мгновение. — Я не разговаривал до четырёх лет, поэтому врачи сказали родителям, что у меня аутизм. Видимо, после этого, какое-то время, я вёл себя нормально, так что, это было отставание в развитии. Потом, в начальной школе, всё стало как-то… громко, — он коснулся своей головы. — Один врач сказал, что я шизофреник. В заключении другого было написано: «биполярное расстройство». Каждый следующий врач ставил новый диагноз и назначал препараты. Чего только со мной не случалось на этих лекарствах. Если я не был в полной жопе раньше, то уж точно стал, после их приёма, — он замолчал, спохватившись, не сболтнул ли лишнего.

— И? — подтолкнул Микки, после небольшой паузы.

Йен глубоко вздохнул и его прорвало.

— Ко времени перехода в старшие классы, я научился притворяться. Просто держался особняком, старался никому не рассказывать о зрительных и голосовых… Ну, знаешь, галлюцинациях. Но я не мог скрывать это вечно. Моя старшая сестра пыталась заботиться обо всех нас, потому что родители… Скажем так, я не единственный, у кого есть проблемы. Я был для неё огромной обузой и всё просто начало разваливаться, — он думал, что сможет закончить на этом, но Микки поднял глаза от медведя с выражением, говорившим, что ему известно, это ещё не конец истории.

Йен собрался с духом и продолжил.

— Я хочу сказать, что быть подростком уже отстой. Ты пытаешься разобраться в себе, а в то же время у мира и всех вокруг миллион представлений о том, каким, по их мнению, ты должен быть. Достаточно плохо было уже от того, что в моей голове постоянно звучало столько кричащих голосов, но когда я понял, что… — он снова замолчал, не готовый к этому. — Ну так вот, в итоге, пару лет назад я проглотил два пузырька таблеток. Тогда-то меня и отправили в «Грандвью». Это психиатрическая больница. Я пробыл там почти полгода.

— Чёрт, — Микки был на порядок бледнее, чем несколько минут назад, — чувак, не хуёво тебя протащило, — он прикусил губу. — Прости. Наверное, мне не следовало спрашивать.

— Нет, всё в порядке, — ответил Йен, и, к собственному удивлению, он действительно так думал. — Серьёзно. Думаю, я бы предпочёл, чтобы люди спрашивали, чем просто говорили обо мне всякое дерьмо, сочиняя собственные истории. Чего я только не слышал. Должен сказать, что Годзилла, беснующийся в Токио, это что-то новенькое.

Микки усмехнулся.

— Может, я слегка преувеличил, — его лицо посерьёзнело. — И что сейчас? Как у тебя дела?

Йен на мгновение задумался.

— Хорошо. Неопределённое непсихотическое умственное расстройство. Это мой последний диагноз. Думаю, я смирился с тем, что никогда не буду… нормальным. К тому же, я уже не принимаю большинство из тех препаратов, которые принимал раньше. Иногда мне кажется, что в них и заключалась половина проблемы. Я всё ещё хожу к мозгоправу раз в месяц, для контрольных проверок, и у меня есть психотерапевт, которого я посещаю раз в две недели. Она заставляет меня медитировать, петь и заниматься всяким другим странным дерьмом. Она и сама немного того. Если бы я отвел её к своему психиатру, он, вероятно, поставил бы диагноз и ей. Но Лорел мне очень нравится. Я могу рассказать ей о чём угодно, и она не станет выписывать мне рецепт всякий раз, когда у меня плохой день.

— Это хорошо. Действительно хорошо. Поздравляю тебя с тем, что ты не психопат и всё такое, — усмехнулся Микки, возвращая медведя Йену. — Готово.

Йен увидел, что он не только нарисовал медведю правый глаз, но и подкрасил левый, и теперь они были двумя идеально симметричными тёмно-синими омутами.

— Спасибо, — не обращая внимания на мелодраматические выкрики медведя: «Я снова вижу! Это просто чудо! Прекрасное, прекрасное чудо!», он поставил его рядом с футболистом, мечтательно смотрящим вдаль.

Теперь, когда его руки были свободны, Микки вернулся к своему обеду, открыв упаковку с сэндвичем и разломив его на маленькие кусочки, прежде чем отправить каждый в рот. Кажется, он так же беспокойно шевелил руками, как и Йен. Его пальцы постоянно находились в движении, будто ища за что можно ухватиться.

— Что-то не так? — внезапно спросил Микки, поднимая глаза, и Йен понял, что пялился на него.

— Ничего. Я просто… Обычно я не рассказываю людям такие вещи, — Йен знал, что находился в опасной близости к тому, чтобы начать бормотать. — Это как-то странно.

Микки фыркнул в ответ.

— Это ты какой-то странный, Галлагер, — его озорная усмешка растопила любую издёвку, за которую Йен мог бы принять эту реплику. — Но всё путем. Каждый из нас платит свою цену.

— Неужели? — Йен подался вперёд. — И чем поплатился ты? — он произнёс эти слова, не обдумав их до конца, и тут же обрадовался, потому что определённо хотел бы знать.

Микки отложил остатки сэндвича, выглядя немного удивлённым, а затем задумчивым. Через мгновение его губы приоткрылись, словно он собрался что-то сказать, но затем как будто невидимая тень опустилась на его лицо, скрывая истинное выражение.

— Время на исходе, Джи. Скоро возвращаться. Возможно, ты захочешь поесть, пока у тебя есть такая возможность, — он указал на нетронутый обед Йена.

— Тогда как-нибудь в другой раз? — Йен не сводил глаз с Микки, слыша вызов в собственном голосе.

— Ага, — теперь Микки не улыбался, что, как надеялся и хотел Йен, означало серьёзный настрой. — В другой раз.

— Я тебе напомню, — Йен понизил голос, не сводя глаз с Микки. На мгновение они задержали друг на друге взгляды. Момент очень походил на тот, что был у них раньше. На этот раз первым опустил глаза Йен, решив, что ему действительно лучше съесть что-нибудь, прежде чем возвращаться.

— Но сейчас ты должен сказать мне одну вещь, — заявил он, открывая свой сэндвич. — Для чего перчатки?

— А, эти? Маскировка. Лишману не нравятся мои татуировки, — Микки одним махом стянул перчатки, чтобы показать вытатуированные у основания каждого пальца буквы, продемонстрировав «fuck u-up», сложа кулаки вместе.

— Мило, — ухмыльнулся Йен, в то же время прекрасно понимая, что вид грубого контура букв на голой коже Микки снова заставляет всю кровь покинуть его верхние конечности и устремиться вниз. Он был счастлив, когда Микки не надел перчатки сразу, а положил их на стол и принялся ковыряться в остатках сэндвича.

Писк таймера его сотового телефона, к огорчению Йена, прервал эти размышления, напоминая о том, что перерыв подходит к концу. Он неохотно встал, скомкал пакет из-под обеда и потянулся за медведем и футболистом.

— Думаю, ещё увидимся, — проклиная себя, он пытался придумать что-нибудь получше, что-нибудь, чтобы сказать Микки, что он хочет снова его увидеть, поговорить с ним. Чёрт возьми, он готов сидеть напротив в течение часа, просто глядя на него.

— Конечно, — Микки улыбнулся в ответ и тоже поднялся, схватив свой собственный пустой пакет, и с последним взглядом этих обжигающих голубых глаз, он исчез, удалившись через чёрный ход.

— Кто-то втю-рил-ся! — напевал из кармана дразнящий голос медведя.

— Заткнись, — пробормотал Йен. На этот раз медведь прислушался, мгновенно замолчав, что не помогло, потому что это было правдой. Йен всепоглощающе, душераздирающе, глубоко вздыхающе втрескался в Микки, мать его, Милковича.

И что, чёрт возьми, ему было с этим делать?

◤▽◥